– Познакомься – Сергей Николаевич. Мы вместе работаем, – мама, как показалось Наде, заискивающе-испуганно смотрела на стоящего рядом с ней незнакомца. – Моя дочь – Надежда, – представила она. Он невнятно поздоровался.

Голос незнакомца и он сам Надежде не понравились, было в нём что-то отталкивающее и пугающее.

– Сергей, раздевайся и проходи, налево. Там кухня.

Надя осталась стоять в коридоре. Она слышала приглушённые голоса, звон тарелок, гудение крана, он всегда какое-то время шумел, и не знала, что делать: вернуться в свою комнату, у неё завтра контрольная по физике, или пойти и помочь маме. Обычно вечерами они вместе готовили ужин и делились новостями прошедшего дня. Но как вести себя сейчас? Незнакомые мужчины в доме бывали не часто. Надя помнила о двух. Один оказался дальним родственником, другой – мужем маминой школьной подруги.

– Надя, ты купила хлеб? – мама вышла в коридор. – Ты что здесь стоишь?

Надя, сделав несколько больших шагов, скрылась в своей комнате. Мама последовала за ней, и Надя, успевшая взять в руки учебник, почувствовала, как нежные, до каждой клеточки знакомые руки обнимают её. Она попыталась отстраниться, но мама не отпустила.

– Что случилось? – мать внимательно посмотрела на дочь, затем, приподнявшись на цыпочки (Надя выше почти на голову), поцеловала в щёку – раз… и ещё раз.

Ростом Надя вымахала в отца и характером часто напоминала Людмиле Алексеевне бывшего мужа. Всё остальное передалось от матери. Низкий лоб, чуть заметно выступающие скулы, светло-карие глаза и русые с каштановым отливом непослушные волосы, водопадом спадающие с плеч. И как бы Надя ни старалась их зачесать, пригладить, туго связать или спрятать в замысловатой причёске, они жили сами по себе. Людмиле Алексеевне удавалось справиться со своей копной, убирала в объёмный пучок, придающий женственность и аристократичность, Надя ещё не решила, что больше к лицу, и часто экспериментировала.

Надю нельзя назвать красавицей: немного курносый нос, тонковатые, какие-то бесформенные губы, не подходили под общепринятую мерку красоты. Но давнее смешение кровей, по семейному преданию прапрадед привёз «необыкновенной красоты» жёнушку из далёкой Турции, любил её страстно и лелеял так, что «завидовала вся округа», придало образу девочки какое-то азиатское томное очарование. Уже сейчас Надя чувствовала, а спустя несколько лет знала: она нравится мужчинам. Незначительное усилие, раскованно-милая улыбка – и очередной скромно-страстный или навязчиво-пошлый поклонник, как иногда говорят, – в кармане.

– Кто это? – Надя вырвалась из материнских объятий.

– Кто? – Людмила Алексеевна подошла к окну. Во дворе всё знающие бабули-соседки что-то горячо обсуждали.

«Меня!» – решила она.

Сказать им – кто он, она смогла бы. А как объяснить почти взрослой, но ещё неопытной и ранимой дочери, что творится в душе? Сказать, что уже тридцать семь, пройдёт немного времени – дочь влюбится, выйдет замуж, родит дочь или сына. Она же будет стареть и превращаться в бабулю-соседку, так и не познав в полной мере «бабьего счастья».

Все говорят – «бабье счастье». Какое оно, «бабье счастье»?! Любовь без оглядки, страстные ночи, тёплые отношения? Ответа нет, а познать так хочется…

Как сказать дочери, что Сергей сделал ей предложение?! Он любит её, любит ли она его? Наверно, любит. Хочет стать его женой и «доживать с ним век»? Возможно. Или пытается обмануть и его, и себя. Одни догадки и предположения.

Так хочется познать это «бабье счастье»!

– Мы вместе работаем. Главным инженером к нам назначили… Недавно… Ты сказала, контрольная была?

– Да! Я быстро решила, только один пример сложный, остальное – ерунда. Даже успела задачку из другого варианта сделать. Меня Ольга Калинина попросила, она, как всегда, ничего не знает. После уроков было комсомольское собрание. Представляешь, Димка опять…

Людмила Алексеевна прервала её:

– Надя, давай потом расскажешь. Неудобно. У нас гости. Уроки сделала?

– Почти. Историю осталось почитать. Я пойду гулять.

– Кушать когда будешь?

– Пока не хочу. Можно я гулять пойду?

– Хорошо. Не долго.

Надя схватила джинсы, свитер и пошла в ванную комнату. Быстрые и решительные движения дочери вновь напомнили Людмиле Алексеевне Виктора, отца Надежды. Он тоже делал всё быстро, словно спешил жить.

Вскоре она услышала:

– Мам, я ушла!

* * *

Людмила Алексеевна присела на диван и задумалась. Что делать? Больше десяти лет её семья – дочь. Пусть и урезанная, но семья, со своими традициями, правилами. Придётся многое ломать, перестраивать. Она сможет. А дочь?

– Что грустишь? – Сергей присел рядом с Людмилой. – Ты сказала? Поэтому она ушла?

– Нет. Она пошла гулять.

– Опять промолчала.

Сергей с удовольствием откинулся на спинку дивана. Ему понравилось в доме Людмилы. Пусть и скромно, но чисто, уютно. Думается, Людмила неплохая хозяйка. Это хорошо. Он во всём любит порядок, и дочь у неё хорошенькая…

– Она похожа на тебя. Только моложе, – он притянул Людмилу к себе и начал её ласкать. Людмила вырвалась.

– Это комната дочери.

– И что это меняет? – он вновь потянул к себе Людмилу. Она встала и отошла к окну.

– Это комната дочери, – повторила она и внимательно посмотрела на Сергея. – Ты разве не понимаешь?

– Ладно. Понял. Здесь ни-ни. А где можно?

– Пока нигде.

– Вот тебе и на! Ну ладно. Нет так нет. Кормить меня тут собираются?! Пришёл, можно сказать, домой, а меня ни кормят, ни поят, – он по-хозяйски осмотрелся. – Маловато, конечно. Так. Если диван подвинуть к окну, стол передвинуть вплотную к нему?.. Так. Ещё одна кровать вполне может войти, – он лукаво смотрел на непонимающую Людмилу. – Ты что думала? Замуж тебя просто так зову? Ты ещё сына должна родить. Дочь есть, сына нет. Полное безобразие! А ты всё откладываешь и откладываешь подачу заявления, – он говорил задушевно и улыбался по-семейному. – Смотри, девушка, передумаю, такие мужики, как я, на дороге не валяются.

Людмила порывисто выдохнула: «Серёжа?!» – и беспомощно уткнулась ему в грудь. Он не услышал, почувствовал: плачет.

* * *

Людмила Алексеевна и Сергей Николаевич познакомились банально, на работе. Она работала в дорожно-строительной организации – экономистом, он в техническом отделе управления. Она слышала: в управе работает неженатый Ковалёв, – но встречаться или разговаривать по телефону не приходилось, направления в работе разные.

Два года назад её начальник Иван Семёнович неожиданно для себя и окружающих, и главное, не вовремя – полугодовой отчёт и половина сотрудников в отпуске, – попал в больницу. Пришлось Людмиле Алексеевне составлять отчёт и ехать в управление.

Встретили её доброжелательно, быстро проверили документы, нашли несостыковки со своими цифрами. Когда она стала собираться домой, проверяющая спросила:

– Сегодня не будете сдавать?

– Там же ошибки? – удивилась Людмила Алексеевна.

– Ошибки? – в свою очередь удивилась проверяющая. – Видели бы вы отчёты других. Исправляйте и сдавайте. Что зря туда-сюда мотаться. Идите на второй этаж, в двадцать четвёртый кабинет. Там все в отпусках, один начальник на месте.

Людмила Алексеевна, найдя нужную вывеску «24. Технический отдел», робко постучала и заглянула в кабинет.

Средних лет брюнет и молодая, не больше тридцати, симпатичная крашеная блондинка пили чай и оживлённо беседовали.

Людмила Алексеевна поздоровалась и, не дожидаясь ответа, неуверенно спросила:

– Простите. Можно у вас отчёт исправить?

– С какого предприятия? – недовольно поинтересовалась симпатичная крашеная блондинка.

– ДРСУ-4.

– Четвёртая форма когда будет? – ещё с большим раздражением спросила блондинка.

– Мы сдали. Ой! Не знаю, – совсем растерялась Людмила Алексеевна.

– Она экономист, – вмешался в разговор брюнет. – Правильно я говорю? – он обратился к Людмиле Алексеевне, та закивала головой. – Четвёрку сдаёт главный механик. Проходите, – предложил он Людмиле Алексеевне, – выбирайте любой стол и работайте.

Блондинка поджала губки, отставила чашку и сказала:

– Главный механик. Экономист. Какая разница, одно же предприятие?!

– Не скажите, Женечка. Предприятие одно, но работа разная. Это как… – он задумался, блондинка с улыбкой на губах ждала продолжения. – Как гайка и болтик.

Блондинка хихикнула:

– Всё вы, Сергей Николаевич, про гайку и болтик. Гайка это гайка, а болт он и есть болт.

– Это, Женечка, с какой стороны посмотреть.

– Смотри, не смотри, всё одно, – резюмировала блондинка и предложила: – Пойдёмте лучше отравимся.

Он в нерешительности задумался. Посмотрел на Людмилу Алексеевну, она этого не видела, и сказал:

– Пожалуй, нет. Я сегодня только и делаю, что курю да чай пью. Пора и делом заняться.

Блондинка ядовито улыбнулась, косо взглянула на Людмилу Алексеевну и, виляя бёдрами, покинула кабинет.

Людмила Алексеевна разложила документы. Ошибка действительно была незначительной, но сосредоточиться мешал брюнет. Она чувствовала: её рассматривают.

Когда она всё же быстро исподлобья посмотрела на него, то сию же минуту услышала:

– Как вас зовут?

Она представилась. Он назвал своё имя и предложил:

– Не желаете чайку? Сегодня вы точно не обедали.

Людмила Алексеевна отказалась.

– Моё дело предложить, ваше дело решать, – неопределённо сказал он, взял пачку сигарет со стола, покрутил в руках, она подглядывала за ним из-под ресниц, посидел какое-то время и вышел.

Спустя несколько месяцев они встретились вновь.

На торжественном собрании, посвящённом юбилею ДРСУ-4. Пригласили много гостей, в их числе и он. Как потом оказалось, ему уже предложили должность главного инженера этого старейшего в области дорожно-строительного управления. Старейшим в области был и главный инженер предприятия. Пора на пенсию, когда тебе почти семьдесят. Это понимали все, лишь сам главный инженер не догадывался и заслуженный отдых откладывал и откладывал.

Людмила Алексеевна знакомого из управления узнала, как только он не спеша вошёл в актовый зал. Пока шло торжество, как и полагалось, он сидел в президиуме, рассмотрела его. Невысокий, молодящийся, можно дать и тридцать пять лет, и сорок, с размеренными движениями. От него исходило спокойствие и внутренняя сила, так ей тогда показалось. Лишь потом поняла: это не спокойствие и внутренняя сила, а безразличие к чужим проблемам и заботам, умелое лавирование в суетливом мире, где есть он и не более того. Осознание этого придёт, но не скоро. Пока же он понравился ей, и когда он, улыбаясь, помахал рукой, как старой знакомой, она зарделась и неуверенно ответила улыбкой и кивком головы.

Служебный роман развивался медленно и путано. То Людмила Алексеевна с радостью принимала ухаживания поклонника, то сторонилась при встрече и пугливо пробегала мимо.

Она боялась перемен и страстно жаждала.

За плечами Сергея Николаевича два кратковременных брака, с десяток продолжительных романов и любовных интрижек. Сколько? Он не считал. Женщин любил всегда и разных, поэтому умением добиваться своего обладал в полной мере. Правда, с возрастом стал чаще обращать внимание на молоденьких девушек. Но одно дело любоваться юностью и завидовать спутникам, идущим рядом, другое дело решиться на роман с женщиной в два раза моложе себя.

Людмила понравилась не сразу. Не подходила под видения «женщина для него».

«Старовата, закомплексована», – думал он, но потом, распознав её телесную неистраченность и душевную молодость, увлёкся. Когда же Людмила Алексеевна сдалась под настырными ухаживаниями и побывала у него дома, влюбился: не каждая молодая обладала таким гибким телом и шелковистой кожей.

Жениться. Не жениться. Такой вопрос не стоял. Зачем жениться, если есть всё и так. Но со старинным другом случился обширный инфаркт. Реанимация, ночные дежурства. Рядом жена заботливая, внимательная. Вот тогда Сергей Николаевич впервые и задумался: кто будет рядом, если, не дай Бог, случится беда. Страх заставил задуматься и оглядеться вокруг. Людмила на роль заботливой сиделки, причём пригодной и для других утех, подходила больше других.

* * *

Разговор с дочерью Людмила Алексеевна всё откладывала и откладывала. Сергей настаивал и почти требовал:

– Я, конечно, всё понимаю, но сколько можно? Понятно, когда мужик не хочет жениться, тут наоборот. Подумай. Вдруг мне надоест ждать. Не пугаю. Просто люблю тебя и хочу каждый день просыпаться в одной постели с любимой женщиной. Подумай. Сколько нам ещё осталось? Обещай, сегодня же переговоришь с дочерью.

В субботу Людмила Алексеевна встала пораньше, за окном зимне-весеннее снежно-дождливое утро. Неумытое после длительного отпуска солнышко выглянуло и быстро спряталось за кудрявые облака досыпать… или наводить красоту, чтобы вскорости предстать перед заждавшейся природой во всю неуёмную весеннюю мощь.

Тихий провинциальный городок, как и солнышко, не спешил просыпаться. Людмила Алексеевна любила свой город. Когда-то она безутешно плакала, узнав, что муж распределился в заштатный населённый пункт, а так хотелось остаться в Москве. Но тяжело сойдя с поезда (ждала ребёнка), вдохнула неопределённых ароматов воздух, окинула взглядом привокзальные строения в липовом убранстве и поняла: городок станет родным. Так и случилось. Доброжелательный, несуетливый и по-деревенски вежливый, где каждый житель хотя бы кивком поприветствует тебя, гостеприимно принял молодых специалистов в семью и стал домом, где жить легко и уютно.

Людмила выпила кофе, приготовила завтрак и стала ждать пробуждения дочери.

Непричёсанная, в старой короткой ночной рубашке Надя ворвалась на кухню:

– Чем так здорово пахнет? Ватрушки?! Ура, вкуснятина!

Дом наполнился шумом, смехом, плеском воды.

Геркулесовая каша съедена с мученической гримасой. Когда в руках оказалась ватрушка, Надя повеселела и, запивая «вкуснятину» молоком, стала рассказывать школьные новости. Мама вчера пришла поздно, почему-то всё чаще задерживаясь на работе, и Надя не успела рассказать: Димка Полянов пробрался в учительскую…

Людмила Алексеевна, поглощённая своими переживаниями, дочь почти не слушала.

– Надя, мне нужно поговорить с тобой, – выдавила она и не услышала своего голоса.

Надя продолжала рассказывать:

– Его застал учитель физкультуры. Представляешь. Димка обалдел. Теперь ему грозит отчисление…

Тогда Людмила Алексеевна вытолкнула из себя с силой:

– Надежда, мне нужно поговорить с тобой.

– Мам, ты чего, – Надя смотрела на мать. – Ты чего так кричишь?

– Говорю: мне нужно поговорить с тобой, а ты всё болтаешь и болтаешь, не даёшь слово вставить.

Надя опешила, мама никогда так не разговаривала, она последнее время стала другой.

– Помнишь, к нам приходил Сергей Николаевич?

Надя не ответила, выдохнула: «Да!»

– Я выхожу за него замуж.

– Замуж? Ты же старая!

Людмила Алексеевна ожидала любых слов, только не этих.

– Старая?! Значит, считаешь – я старая?! И у меня всё в прошлом? Значит, ты считаешь, я не имею права на личную жизнь? Всё только для тебя. Для меня ничего! – она выкрикивала постоянно задаваемые себе вопросы. У неё не было ответа, но появилась надежда, что кто-то ответит и освободит от сомнений.

Резкие, болезненные выкрики испугали Надю, она не готова отвечать на простые, но пока непонятные для неё вопросы.

– Нет, мама! Нет! Я не хотела тебя обидеть. Ты не так поняла. Ты не старая. Молодая. Самая молодая, – она заплакала, обхватив руками мать за талию. Людмила Алексеевна с самого начала стояла, опираясь на разделочный стол, кухонька такая маленькая, что Надя протянула руки и мама оказалась в объятиях. – Молодая! Самая красивая! Самая лучшая!

– Что ты?! Что ты?! – Людмила Алексеевна гладила и целовала непослушные волосы, лоб, щёки плачущей дочери.

«Что я делаю? Зачем, зачем всё это? Она ребёнок, а я?! – горько подумала Людмила Алексеевна, и пришло успокоение: – Нужно решать самой! Она моя дочь! Она любит меня и всё поймёт!»

Надя перестала плакать, и Людмила Алексеевна начала разговор издалека: она была чуть старше дочери, когда встретила Виктора, полюбила, родила дочь. Они были счастливы, но однажды он сказал: «Я больше не люблю тебя и не хочу жить с тобой под одной крышей». Как принять и согласиться с предательством? Тогда, да и сейчас ничего не изменилось, слова любимого человека – страшная черта, за которую, как ей казалось, переступать нельзя. «Что? Что ты сказал? Я не расслышала…» – «У меня есть другая женщина. И давай без истерик. Не ты первая, не ты последняя». «Как же дочь?» – она попыталась уцепиться за соломинку. «Когда вырастет, поймёт и простит. Без любви жить нельзя», – сказал он, собрал вещи и ушёл. Последний раз виделись во время развода. Общие знакомые рассказали: уехал в другой город, там у него семья, растёт сын.

Они говорили долго, впервые не как мама и дочь, как две взрослые, одна умудрённая опытом, другая только-только приоткрывшая створки сложного недетского мира женщины.

Получилось ли у Людмилы Алексеевны доказать дочери: она достойна личной жизни, она любит её больше Сергея, он хороший человек, и ничего в их семье с его приходом не изменится? Ей показалось – да.

Надя утвердительно кивала головой и отвечала: «Да, конечно. Я всё поняла. Ничего не изменится. Ты любишь меня больше него», – но в душе зародилась и за разговор окрепла обида, подпитываемая эгоизмом: мама променяла её на чужого человека, как когда-то папа. Вдобавок ко всему ей не нравится Сергей Николаевич. Смотрит он на неё как-то не так…

Глава 2. Лучшая подруга

Ольга Калинина встала поздно. Мать заступила на смену, отец вторую неделю отсутствовал, работал дальнобойщиком. Разбудить некому.

Ольга какое-то время повалялась в постели, затем встала, приняла душ. Цивилизация дошла и до их частного дома. Три года назад микрорайон газифицировали, и отец, как всегда он говорит: «Всё для вас, мои любимые женщины!» – переоборудовал террасу под кухню, ванную и туалет. Не квартира, но вполне сносно.

Отец у Ольги классный, балует, покупает, что ни попросишь, и особенно не напрягает. Учёбой не интересуется, если мать заведёт волынку: «Опять в дневнике одни замечания, двойка по физике и химии. Поговорил бы с дочерью», – отмахивается: «Главное замуж удачно выйти, и никакая учёба не нужна. Вот ты. Что толку? Училище окончила, а зарплата копеечная, работа сменная. Хорошо – я тебя люблю и обеспечиваю всем, что ни пожелаешь». Мать замолкала и с осуждением смотрела на мужа. Ольга про себя усмехалась: «Ага, любишь?!»

Отец матери изменял, и знала об этом вся округа. Ольга и сама неоднократно видела, как из его огромной машины высаживались расфуфыренные и не очень тётки. Соседка неоднократно, ехидно улыбаясь, говорила:

– У твоего отца, Оля, в другом городе другая семья имеется, неофициальная. Сын растёт. Сам проговорился по пьяному делу.

Только мать ничего не замечала! Ольга её за это не очень… уважала. Иногда, когда отец возвращался из рейса довольный, сытый, ей так и хотелось крикнуть матери в лицо: «Курица! Не видишь? Он изменяет тебе налево и направо. Где твоя гордость?»

Ольга вообще была не по годам взрослой. То ли сказывалась наследственность, отец с четырнадцати лет жил самостоятельно, то ли раннее половое созревание. Она первой в классе надела бюстгальтер, первой начала встречаться с мальчиком, на четыре года старше себя. Первой познала, что такое по-взрослому любить.

Напарником у отца был неженатый тридцатидвухлетний Толик. Холостяцкая жизнь его вполне устраивала. Жил с мамой, окружённый заботой и вниманием. Не оставался и без женской ласки. Его склада симпатичные, заводные парни у женщин разных возрастов пользовались успехом.

Толик часто бывал в гостях у Калининых, подолгу беседовал с Ольгой, интересовался успехами в школе, какие читает книги, смотрит фильмы, с кем дружит, есть ли мальчик. Из домашних с ней никто так не разговаривал, и она встречала его с восторгом, тем более – он приходил всегда с подарком. Шоколадка, книга, жвачка. Пустяк, но одно дело шоколад, привезённый отцом, другое дело подаренный таким взрослым и симпатичным парнем.

Ей исполнилось шестнадцать, она расцвела ещё робкой, но уже притягательной красотой желания, Толик начал посматривать по-другому, отец заметил и, пригрозив, предупредил:

– Смотри, Толян, если что, ноги выдерну и на сук намотаю.

– Что ты, Николаевич? Разве не понимаю, с кем дело имею, – отмахнулся он и стал реже заходить.

В прошлом году перед Восьмым марта мать трудилась на смене, отец побрился, приоделся и ближе к вечеру засобирался из дома.

– Ты куда? – спросила Ольга.

– Пойду к Володьке в картишки перекинусь?

Армейский друг отца Володька жил в десяти минутах.

– Наодеколонился, за километр несёт. Для Володьки, что ли? – язвительно поинтересовалась Ольга.

– Что ж я, из дома как босяк должен выходить?

– Это ты матери сказки рассказывай – к Володьке он, в «картишки перекинуться». Знаю, куда ты, – Ольге стало обидно за мать, всё-таки завтра – женский день.

– Доченька, а по твоему разумению, куда я собрался? – отец жёстко смотрел на Ольгу.

– Туда.

Ольге захотелось выкрикнуть отцу в лицо: всё знаю и расскажу матери. Но прикинув: кассетник может остаться обещанием, – решила: «Пусть сами разбираются. Если мать ничего не видит и не понимает, это её проблема! Таким дурам, как она, так и надо».

Отец ждал ответа.

– Так куда, доченька, я собрался? – повторил он.

– Куда хочешь, туда и иди. Мне какое дело? – Ольга развернулась и пошла в свою комнату.

«Взрослой совсем стала. Как бёдрами виляет! Не одному мужику кровь попортит. В меня вся! Не в мать», – довольно подумал он и сказал:

– Закройся и ложись спать. Буду поздно.

Примерно через час Ольга услышала звонок в дверь:

«Облом вышел», – язвительно подумала она и, не накидывая халат, в пижаме пошла открывать.

При виде Ольги в коротеньких штанишках, малюсенькой кофточке на лямках у Толика перехватило дыхание. Ольга не ожидала позднего гостя, но не растерялась и не застеснялась своего полуобнажённого вида.

– Ой, отца нет. Вы проходите, – Ольга игриво улыбалась. – Я одна дома, – она многозначительно посмотрела на Толика и облизнула губы. Как-то видела: отец разговаривал с какой-то тёткой, улыбался и нет-нет кончиком языка облизывал губы. Тётка опускала глаза и теребила поясок у платья.

У Толика перехватило дыхание, он отвёл взгляд.

– Я мимо шёл, – начал оправдываться он и увидел покатые бёдра девушки, обтянутые тонкой тканью пижамы. – Отец где? Скоро будет? – он заставил себя не смотреть на завораживающие бёдра и наткнулся на откровенный разрез, Ольга секунду назад обернула пижаму, и девичья грудь заманчиво вырвалась из-под кофточки.

– К любовнице пошёл, придёт под утро, – развязно сказала Ольга. – Чай, кофе? Может, что покрепче? – предложила она и, не дожидаясь ответа, стала накрывать на стол.

Толик в нерешительности стоял в дверях, понимая: оставаться нельзя, но и уйти выше сил.

– Я тут подарки принёс, тебе и Ирине Петровне.

Он начал открывать спортивную сумку, но молнию заело, он дёргал замок вперёд-назад, вперёд-назад, застёжка не поддавалась.

– Ласково нужно, – неслышно подошла Ольга, взяла сумку и одним движением открыла. – Вот так нужно. Нежно и бережно, – она улыбнулась и облизнула нижнюю губу.

«Что я делаю?! Она же малолетка! Ребёнок! Да какой она ребёнок!!» – пронеслось у Толика в голове.

Что было потом, он помнил плохо. Помнил лишь: никогда в жизни так не желал и никогда в жизни ничего подобного не испытывал.

Ольге любовь, из-за которой у взрослых «сносит мозги», совсем не понравилась. Когда стало больно, хотела сбросить Толика с себя, но видя, как он корчится и сладострастно стонет над ней, решила дотерпеть до конца. Он наконец-то успокоился и сполз с неё. Она брезгливо отодвинулась и накрылась одеялом. Как он оказался в её комнате, он не заметил.

Толик, осознав, что произошло, испугался:

– Олюшка! Милая! Ты никому не говори. Слышишь, никому не рассказывай, – у него перехватило дыхание от одной только мысли, что с ним станет, узнай об этом кто-либо.

1 2 >

На страницу:

Перейти

1 из 2

Другие книги автора

Подобна свету

Галина Андреевна Аляева

Катя

Галина Андреевна Аляева