Торговец счастьем

– Клиент убьет нас, и никто не найдет наши тела.

– В точку! – цокнув языком, ответил Блимдан и вдруг остановился. – С пустыми руками мы не можем вернуться, ибо придётся отдать деньги. С этим трупом мы тоже не можем поехать. А что, если не было трупа?..

Секатук нахмурил брови, оканчивающиеся по краям острыми отростками.

– Что, если мы найдем другого наследника, отдадим ему письмо и пригласим в Аррас? Мало ли этих безумных Врабье в этом городе.

– Заменим наследника? – указав на тело, спросил иглоликий. – Думаешь, выйдет?

– Да! Почему бы и нет? Избавимся от тела. Точнее, ты избавишься от тела. Потом, найдём сироту, примерно того же возраста и всё. Новый наследник готов.

– И отвезем её клиенту?

– Нет! – помотал головой частный сыщик. – Поступим хитрее. Только расскажем про дом, а сами вернемся в Аррас. Скажем клиенту, что девчонка не захотела приехать, у неё дела и все такое. Дадим её данные, фамилию, адрес и пускай сам дальше разбирается. А мы получим вторую часть гонорара и будем готовы исчезнуть в любую минуту. Если повезёт, никто ничего не узнает.

– Если повезёт, – сказал Секатук, почесывая костяные отростки на подбородке. – Если.

***

Первое, о чём подумал Коул, открыв глаза, это – завтрак. Точнее спешка. А если быть максимально точным, то ему вспомнился приют. Необходимость просыпаться рано, одеваться быстро и скорее бежать в столовую. Как можно быстрее, иначе ничего не останется, и будешь ходить голодным до обеда. Теперь, конечно, еды и свободного времени хватало, но, каждый раз просыпаясь, хотелось бежать в столовую.

Коул протёр глаза и огляделся. Вместо сиротского приюта он находился в вагоне поезда «Мансель – Аррас». Вместо немытых, коротко стриженых детишек здесь находились приличные на вид граждане: мужчины в костюмах и пальто, в цилиндрах и котелках, женщины в платьях и юбках, в милых накидках и шляпках.

– Ещё не приехали, – любезно сообщила женщина, сидевшая напротив.

Коул ничего не ответил и снял криво надвинутую кепку. Вагон был почти полон. Кто-то смеялся над очередной пошлой шуткой, иные читали газеты с большими заголовками, третьи лакомились сладостями, что продавал бочкообразный конструкт, разъезжавший на маленьких колёсах. Стоило кинуть монетку в специальное отверстие, и из люка сверху появлялись бокал сладкой газировки, лимонный сироп или леденцы на длинной палочке. При мыслях обо всём этом в животе Коула жалобно заурчало.

– Как спалось? – снова заговорила женщина.

Коул нахмурил брови, присмотрелся и только сейчас заметил девочку лет шести-семи рядом с женщиной. На ней было платьице того же синего цвета, что и одеяние матери. Её светлые волосы были собраны в хвостик, а в руках красовалась кукла с фарфоровым личиком. Решив, что сказать ему нечего, Коул уставился в окно.

Поезд нёсся по бескрайнему полю пшеницы. На горизонте яркое золото превращалось сначала в зелёную полоску леса, затем – в синее безоблачное небо. Вдали виднелись призрачные вершины гор. Коул сильно удивился тому, насколько наполнены красками земли за чертой города. Вся его жизнь прошла в серых стенах сиротского приюта. Но даже простирающийся за его высокой оградой Мансель являлся царством серости, сумерек и уныния. Небо города было вечно затянуто грязными тучами и дымом заводских труб. Большинство жителей промышленного гиганта носили респираторы или противогазы. Повезло лишь немногочисленной элите, живущей в облачных башнях, возвышающихся над вечным смогом Манселя.

Стоило поезду выехать из города, и взору Коула предстали зелёные хвойные леса, тихие деревушки вдоль железной дороги, спокойные озёра с рыбацкими лодками, поля и луга, на которых мирно пасся скот. И всё это было таким живым, таким цветастым, не как в городе или приюте. В Манселе не было такого солнца, не было этого чистого воздуха и прекрасного горизонта. Коул даже задумался о том, чтобы бросить всё и остаться жить в одной из этих маленьких деревень. Стать фермером, рыбаком или лесорубом. Кем угодно. В силе, выносливости или трудолюбии Коул не уступал ни одному из крестьян, работавших сейчас на пшеничном поле. Он бы мог водить один из этих шагающих тракторов, от которых вдали шли чёрные полоски дыма. Мог бы пасти скот, приглядывая за тем, чтобы безмятежных овечек не утащили волки или иные хищники.

Но, нет.

Коул отвлёкся от лицезрения пейзажа и посмотрел на девочку с куклой. Она что-то лепетала, разговаривая с игрушкой. При виде фарфорового личика и аккуратного платья куклы Коул усмехнулся и вспомнил те предметы, с которыми они играли в приюте. Детское воображение превращало старый башмак в боевой дирижабль, носки становились небесными червями, а покорёженные ложки и вилки заменяли солдатиков.

В редких случаях детям удавалось поиграть и с настоящими игрушками: с солдатиками, куклами, мячами и плюшевыми медведями. В преддверии особых дней воспитатели освобождали детей от работ, давали игрушки и разноцветные угольки.

– «Рисуйте свои мечты», – говорила мадам Врабие, и сиротки часами увлечённо рисовали, почти одно и то же: солнце, дом, родителей, семью. Причина внезапной доброты воспитателей была проста. Коул понял это очень рано. Иногда, раз в несколько месяцев, приют посещали местные меценаты, директора и хозяева местных фабрик и заводов. За несколько дней до прихода важных гостей детишек переодевали в чистую и новую одежду, сытно кормили, угощали сладостями и учили, что можно говорить, а о чём стоит молчать. Богачи видели на что тратятся их пожертвования и, довольные видом счастливых детишек, возвращались в свои особняки-мельницы и облачные башни.

Как только гости уходили, новая одежда, угольки и игрушки возвращались в сундуки Врабие. Нет сладостей, нет улыбок на лицах воспитателей, порции еды уменьшались почти вдвое, становились стандартными, а вместо беззаботных игр приходило время работы. С утра до ночи.

– «Вы рождены в грехе. Через труд вы очиститесь», – сухим голосом говорила мадам Врабие, заходя в подвал, где около пятидесяти детей и подростков от пяти до семнадцати лет, не покладая рук, «очищались».

Сколько себя помнил Коул, он вечно был чем-то занят: стирал чью-то одежду, чинил чью-то мебель, шил что-то, таскал, поднимал, готовил. Подвал приюта, обычно закрытый во время визитов покровителей, представлял собой многофункциональное производство. Если одна часть помещения являлась прачечной, где в огромных чанах стиралась одежда, то другая была мастерской, где чинили мебель, обувь, конструктов и часы.

Коул взглянул на свои ладони, кожа на которых была жёсткой и покрытой множеством мозолей.

«Теперь я чист», – подумал Коул без всякой радости.

Теперь он мог отправиться куда угодно, стать кем угодно. Но вопрос – куда и кем? Зачем нужна свобода? Как ей распоряжаться, если нет мечты, если вообще не веришь, что можешь выбиться в люди? Хотя недавно появился довольно заманчивый вариант.

Да, Врабие зарабатывала на сиротках немалые деньги, жестоко наказывала и вбивала им в голову религиозную чепуху. Но за годы тяжкого труда дети набирались опыта и приобретали множество полезных навыков. Никто из выпускников Врабие не давал себя в обиду. Их так и называли в Манселе «Сиротки Врабие». Точно неизвестно, когда и как появилась эта община. Но почти все выходцы «Государственного детского приюта №17», направлялись на юг города, где жили «свои». Прачечные, мастерские, лавки, магазины, швейные. Всё это принадлежало им. Почти четверть целого района в управлении двух поколений сироток Врабие.

Мечты, которые они рисовали в детстве воплотились их же собственными руками. Большая дружная семья из десятков «братьев», работающих вместе и живущих бок о бок. Именно туда Коул отправился после выпуска. Его приняли в общину, устроили на работу, помогли с жильём. Он даже нашёл себе девушку. Жизнь начала налаживаться.

Многие из «братьев» Коула недолюбливали старую монахиню. Но в душе каждый знал, что Врабие была права. Лишь её строгое воспитание приготовило их к испытаниям жизни в городе. Никому не было дела до сирот рожденных в годы революции. Когда они выпивали в пабе, кто-нибудь из «братьев» восклицал: «За здоровье старой ведьмы Врабие! Да хранит её Люциэль!». И все без исключения поддерживали этот тост. Коул прожил среди них полгода уже и привык к мысли, что всю жизнь проведёт со своей большой семьёй. Но в глубине души он понимал, что ему этого мало. Коулу не хотелось верить, что жизнь ограничивается одной лишь работой и пьянками по выходным.

В один из вечеров за стол Коула присел усатый мужчина в дорогом костюме. Он был «чужим» и сильно выделялся среди других посетителей паба. Уточнив имя и фамилию Коула, гость передал ему письмо.

«Теряешь одно – получаешь другое», – вспомнил Коул одну из многочисленных изречений мадам Врабие.

Как оказалось, его ждало наследство, оставленное родителями. Родителями! Люди, о прошлом которых он вообще ничего не знал. Кем они были и как умерли? Почему оставленный ему дом находится в столице, а не в Манселе? Почему ему никто ничего не рассказывал?

Слишком много вопросов. Коул терзался сомнениями. А вдруг обман? Вдруг какая-нибудь афера? На решение ушла целая неделя.

Вокзал, касса, билет и, вот, Коул в поезде, который должен привезти его домой.

«Дом, — повторил про себя Коул. – Даже в моих мыслях это звучит странно».

***

Ни облачка. Ни тучки.

Кера чертыхнулась, скрывая жёлтые глаза под плотным капюшоном. Она не любила жару, солнце и яркий свет. Те были вредны для её кожи, белой с голубоватым оттенком, и ограничивали способности восприятия. Но существо, за которым она пришла, солнечный свет делало ещё слабее. В этом она видела свой козырь. На родине Керы, в стране теней Киддер, всегда было туманно, сыро и дождливо. Ночи там длились по четырнадцать часов, а в дневное время царили блёклые сумерки.

Кера шла по пшеничному полю и всем сердцем мечтала вернуться на родину. Охотница на беглые души носила только чёрное. Кожаные брюки и сапоги выше колен подчёркивали ее худые и длинные ноги. На широких бёдрах Керы висело два чёрных револьвера. На ремне красовались пухлые кармашки с магическими безделушками, помогающими ей в охоте на беглецов. Под пелериной с капюшоном Кера носила облегающий пиджак, короткий спереди и с длинными фаладами сзади. Свои белые волнистые волосы Кера никогда не собирала.

До одинокого, скрюченного дома, посреди пшеничного поля, было недалеко идти. Кажется, когда-то это была мельница, правда от её крыльев ничего не осталось, половина шиферной крыши провалилась внутрь, а вокруг валялся самый разнообразный мусор: старые заржавевшие запчасти трактора, покорёженные бочки, сломанный трёхколёсный велосипед и прочая мелочь.

Очень многие ошибочно считали Керу и ей подобных всесильными и бессмертными. Правильно было говорить «бездушные». Имморталисты отличались невероятной силой и быстрой. Они не старели, и болезни их обходили стороной. Но всё же, их можно было убить. А после смерти их ждало вечное проклятие, ибо Жнец не жалел никого.

Над входом в хибару бледнела кривая запись: «УХОДИ! ЗДЕСЬ ДЬЯВОЛ!».

«Ага, как же», – фыркнула Кера про себя, входя в блаженную темень здания, если эту развалюху можно было так назвать.

– Калео Вагадар! – громко произнесла женщина. – Некромонтул. Морталист. Более известный в народе Киддера, как «Вижский гробовщик». Вы обвиняетесь в нарушении законов Киддера: незаконное занятие некромантией, вандализм, порча имущества государства, несанкционированное убийство живых граждан Киддера…

– Бездна! Сейчас же день! – послышался хриплый голос в глубине хибары. – Отстань, женщина! Дай поспать. Приходи ночью, тогда и поговорим.

– Я в такую даль не разговаривать пришла, – вздёрнув бровь, ответила женщина и быстро вытащила два пистолета. – Ты вернёшься в Киддер, где тебя осудят, или окажешь сопротивление, и я вернусь домой с тем, что от тебя останется.

– В обоих случаях… – существо встало со своего насеста и почти по-человечески потянулось, – я окажусь у Жнеца. А это, милочка, в мои планы не входит.

– Значит, второй вариант, – Кера уже собралась стрелять, выставив оружие вперёд, но существо остановило её жестом.

– Стой-стой-стой! У меня есть встречное предложение.

Со стороны это выглядело достаточно странно. Женщина в каком-то сарае, с громадными пистолетами, разговаривает… с псом. Старый колдун скрывался за Аурой. Простой человек, без помощи магии или анимаскопа, никогда не смог бы увидеть это скопление тел, нагромождённых друг на друга и грубо сшитых толстыми нитями. Ещё при нежизни в Киддере старый некромонтул любил приделывать себе лишние конечности, но общественное неодобрение и закон сдерживали его. Теперь, вдали от родины, он наслаждался наличием четырёх пар скрюченных рук и трёх гнилых голов, торчавших из одной толстой шеи. Ноги некромонтула были слишком короткими, а руки слишком длинными…

«Как паук», – подумала Кера, целясь в боковые головы существа, взиравшего на мир мутными, белыми глазами. Эти головы молчали, а говорила та, что была посередине, без губ, без носа, с торчащими кривыми зубами.

– Вот, посмотри на нас! – развёл всеми восемью руками Калео Вагадар. – Мы – две стороны одной монеты. Противоположности. Душа, заключённая в мёртвое, гнилое тело, и бездушная оболочка, в которой бьётся сердце. Нам необязательно сражаться. Я могу дать тебе то, о чём мечтают все имморталисты. Я могу вернуть тебе твою душу.

– Что только не скажешь, чтобы не быть уничтоженным? – усмехнулась Кера и навела оба пистолета на среднюю голову.

– Нет-нет! Стой! – попросил некромонтул. – Хорошо. Я не могу этого сделать, признаюсь. А вот мой новый господин… Тот, кому я с недавних пор служу… Он может помочь тебе. Присоединяйся к нам. Этот мир ждут большие перемены. Скоро Великая Тень снова возрастёт, и Спящий пробудится.

– Старая байка, – бросила Кера.

– Клянусь своей нежизнью! Мой господин готовит масштабные изменения всего мира.

– То есть, его разрушение? И ради этого ты сбежал из страны?

– Это первый этап, – уточнил Калео Вагадар. Будь у него губы, он бы наверняка улыбнулся. – И да, именно ради этого! Так, что скажешь, милочка? Что будет, когда души кончатся? А? Жнец заберёт тебя саму и всех своих охотников. А можешь мне поверить, закончив с этой проклятой страной, мой господин направится в Киддер, и наступят поистине мрачные времена!

Кера задумалась. Верить словам беглого некромонтула – дело сомнительное. Но в последние годы шёпот о возвращении Спящего звучал всё громче. Да и про Жнеца некромонтул говорил правду. Может, через сто или двести лет Кере найдут замену. От проклятия никуда не деться. Но гнев Жнеца ужасен, и горе тому, кто имел глупость предать его или его законы.

Кера выстрелила из обоих пистолетов. Калео отбросило назад почти на два метра. Все его руки судорожно задёргались, словно лапы паука, на которого капнула вода. Прозвучало ещё два выстрела. Некромонтул наконец замер, лёжа на спине и скрючив все конечности. Но стоило женщине сделать шаг вперёд, и нечто набросилось на неё. Этим нечто являлась верхняя часть тела Калео. Одна голова, грудная клетка и пара рук. На них некромонтул, словно лягушка, перепрыгнул через женщину и в следующую секунду уже оказался снаружи.

Кера выбежала за ним следом и не переставала стрелять. Калео оказался слишком быстрым, а солнечный свет слепил ей глаза. Существо то исчезало в пшеничном поле, то появлялось, выпрыгивая на несколько метров вдаль. Вагадар вырвался далеко вперёд. В течение минуты он оказался в доброй сотне метров от своей преследовательницы.

Свет бил в глаза, летний воздух жалил лёгкие. Кера, щурясь и кашляя, на бегу пыталась попасть в гнилую шуструю тварь, чьё тёмное очертание маячило впереди.

Но всё оказалось напрасно. Впереди показалось нечто большое и тёмное. В полсотни метров полным ходом проезжал поезд: громадная железная стена, демон пара и дыма.

Крестьяне, работавшие в окрестностях, бросили свои дела и начали оглядываться, гадая, кто и зачем вдруг начал палить.

Кера остановилась у железной дороги. Поезд гремел и продолжал ехать. Калео Вагадар исчез.

– Чёртов ублюдок! – выкрикнула Кера, тяжело дыша.

Она посмотрела вслед удаляющемуся поезду. Размытое чёрное пятно становилось всё меньше. На крыше одного из вагонов, прицепившись когтями, сидел Калео Вадагар – беглый морталист.

– Первый этап, – задумчиво произнесла Кера, понимая, что именно со столицы этой жутко солнечной страны начнутся «масштабные изменения мира».

***

Принцип Альмар стоял перед витриной винного магазина и курил помятую сигарету. На дороге плотное движение паромобилей не останавливалось ни на минуту. За его спиной шли пешеходы, торопящиеся по своим делам. Юношу в коричневом пальто и мятой кепке, никто не замечал.

«Отличное место для продуманного акта насилия во имя благой цели», – холодно подумал Принцип.

Молодой человек не верил в эту самую цель. Остальные его сверстники из Совета масок фанатично чтили слова родителей, ветеранов этой радикальной организации. Но только не он. В отличие от других, у Принципа Альмара имелось своё собственное мнение по поводу происходящего. Совет когда-то мог влиять на ход событий в стране, имел разветвлённую сеть шпионов и участвовал в многочисленных махинациях и манипуляциях для получения большего влияния. Но то, чем являлся Совет масок сегодня, удручало. Фанатичная, маленькая группа, тщетно лелеющая свою мечту о былом могуществе. Каждый раз, слушая горячие речи своей матери, Принцип закатывал глаза и с трудом сдерживал смех.

«Какое величие? Какое могущество? Оглянитесь! Откройте глаза», – думал он, но ничего не говорил. Принцип Альмар понимал, что переубеждать фанатиков – дело бесполезное.

Революция зарождается в умах великих манипуляторов, а в Совете их не было. Остались лишь измученные репрессиями старики, которых когда-то лишили высокого имени и богатства, отчаянные ортодоксальные мечтатели, чьи умы были заполнены ложными идеалами, воспеваемыми когда-то их собственными родителями-заговорщиками.

«Какая глупость!».

Революция уже произошла. Империя пала. Воцарился мир и коррумпированная Республика с ложными лозунгами о свободе, равенстве и патриотизме. Ложь во благо сработала. Но Совет масок всё не унимался. Их бесило, что двадцать лет назад все их планы по государственному перевороту провалились. Когда начались массовые аресты, большая часть членов подпольной организации сбежала за границу. Других же посадили или казнили.

«Трусы и неудачники».

Не желая спорить с руководством, юноша просто махнул рукой на идеологию Совета и делал, что приказано. Убить старого антиквара и вернуть фамильную реликвию? Пожалуйста. Подорвать машину сенатора, который когда-то предал Совет? Не вопрос. Напомнить о Совете, прикончив парочку жандармов? Рискованно, но почему бы и нет?

Этим он и занимался. Принцип Альмар и ещё несколько десятков юношей и девушек, чьи имена оставались скрыты.

«Дети завистливых глупцов!».

Юноша посмотрел на карманные часы и направился к узкому переулку слева. Спустя несколько минут появилась девушка в зелёном платье и вручила ему сумку. Никто не заметил передачу. Принцип ушёл вглубь переулка, где валялся всякий ненужный хлам. Девушка тем временем исчезла в потоке пешеходов. Раскрыв сумку, он достал звуковую бомбу. Небольшая деревянная шкатулка с маленьким рычагом и узким рупором с виду напоминала музыкальную шкатулку или карточный проигрыватель, однако под деревянной панелью скрывался смертоносный механизм. Достав из кармана специальную карту, юноша установил её в небольшое гнездо в передней части шкатулки, раскрутил рычаг и, не торопясь, отправился к выходу из переулка.

Подобную бомбу он взрывал уже не раз и всегда вдали от инсуломов, чтобы живые дома не вычислили его. Столичная жандармерия до сих пор не смогла разобраться с этими бомбами и это казалось Принципу подозрительным. Нет, Дедал, конечно, – гений и создал большую часть оружия Совета, но ведь и в правительстве хватало своих учёных-оружейников. В газетах Совет масок представляли, как ужасных злодеев, чем-то невероятно зловещим и таинственным, преувеличивая их возможности и нагнетая страх среди населения. Данный факт не предвещал ничего хорошего. Своими опасениями Принцип не раз делился с руководством Совета, но никто не внял его словам. Хуже этого, почти все в организации искренне верили в свою вседозволенность и могущество. Они верили газетам!

Прошло около пяти минут, когда далеко позади прогремел взрыв. Люди вокруг вскричали от ужаса, кто-то побежал вызывать жандармов, кто-то поспешил к месту взрыва, готовый помочь пострадавшим. Но неприметный юноша в простецкой одежде и старой кепке шёл всё дальше, думая о будущем.

Глава 2

Сначала это были частные дома, раскинутые тут и там, с огородами, с высокими заборами и сараями. Пригород тысячеликого Арраса представлял собой настоящую идиллию. Тихое, спокойное местечко с крестьянским рынком, где продавали скот и овощи. Уютный уголок, совсем непохожий на весь остальной город, возвышавшийся впереди. Далеко на севере Коул заметил раскинувшееся на километры пятно серости. Оно напоминало гигантское кладбище, где вместо надгробий возвышались многочисленные заброшенные дома из бетона и кирпича.

– Ржавое королевство. Плохое место! – тонким голоском произнесла девочка. – Туда нельзя ходить. Папа рассказывал, что, если я буду себя плохо вести, он меня отправит туда.

– Родная, не бойся. Папа просто шутил, – умиляясь дочерью, произнесла женщина.

Спустя несколько минут, когда поезд проезжал по мосту над чёрными водами Лейдса, Коул встал с места, чтобы лучше разглядеть существ в реке. Внизу мелькали, словно призраки, то ли плавники, то ли щупальца многочисленных рыбоголовов.

Молодёжь резвилась в прохладной воде, пока взрослые в человеческом облике следили с мостовой. О полукровках в приюте ничего толком не рассказывали, там жили только человеческие дети. Коул был поражён, впервые узнав о существовании огромного количества столь разных народов.

– «Они дети дьявола», – с призрением говорила мадам Врабие о представителях нечеловеческих рас.

– «Но разве Отец-Создатель не сотворил всех живых существ на земле?», – когда-то имел глупость спросить Коул.

– «Полукровок он создал, уже сойдя с ума. Они искажённые версии нас. Людей. Истинных его детей. Благо, Светлейший Люциэль вовремя остановил его и низверг в Геенну».

Фанатизм и ксенофобия. Коул усмехнулся про себя, представив выражение лица старой монашки, увидь она, как бок о бок с людьми живут полукровки. Двое лампидов в засаленных комбинезонах шли с толпой рабочих-людей в такой же одежде. Видимо, строители или ремонтники. На крышах домов сидела парочка шестилапов – медлительных и немного пугающих существ, обожающих лакомиться голубями. Уже при въезде в саму столицу Коул заметил смешанную группу детей иглоликих, дымников в громоздких скафандрах и олирков с неокрепшими крыльями, играющих в кости в глубоком переулке.

Чуть дальше от них нёс тележку с пирожками пухлый квирогот, являвшийся по сути прямоходящим пауком. Громила-курай на гигантском петухе выделялся на фоне других паромобилей и повозок. Недалеко от него на шагаходе с открытой крышей ехали трое миников.

Полукровки Манселя жили в пригородах, в закрытых гетто и выходили из них нечасто. Но здесь они были повсюду. Серокожие кураи, рыбоголовы в истинном облике и в человеческом, неспешные кагута, таинственные, еле заметные форсимы, шестилапы, передвигающиеся исключительно по стенам домов, олирки носящиеся над крышами домов. Все они и многие другие, столь не похожие друг на друга, разные и неповторимые, жили и работали здесь, в этом громадном городе.

Их было так много, что Коул таращился в окно вагона, как мальчишка, пришедший в какой-то музей посмотреть на кости драконов.

– Непохож на Мансель? – спросила женщина.

Коул бросил на неё короткий раздражённый взгляд и продолжил любоваться городом. А посмотреть было на что. В сотне метров от железной дороги раскинулись многочисленные заводы и фабрики промышленного района Солкток, где работа шла круглыми сутками. Громадные трубы торчали вверх, но из них не валил ядовитый дым, как в предприятиях Манселя. Всякого рода отходы проходили через многочисленные очистительные фильтры и перерабатывались. Как именно всё это работает, для Коул оставалось тайной.

Следом шёл небольшой лес. За деревьями ничего не было видно, но среди них по аккуратным дорожкам гуляли горожане и какие-то непонятные существа.

– Это ксилемы, – пояснила женщина.