Жук на стекле

Ладно, проехали. На той стороне всё так же, как на нашей. Словно мы опять на изнанке Сферы. А лицевой стороны попросту не существует. Я оборачиваюсь к Пилоту за комментариями, и он указывает на скопление дальних светил:

– Утренний Дождь.

Теперь уже я молчу пару дней. Справиться с оцепенением помогает только всплеск в эфире. Мы привыкли жить в гробовой тишине. И вдруг – голос! Это голос… Наш неунывающий передатчик настроен на обе планеты, но которая отозвалась? Я кидаюсь к панели управления и врезаюсь в неё с разбега.

– Не покалечься, – иронизирует Пилот, – и не разбей мне оборудование.

– Откуда?

– По координатам сигнал идёт с Земли, – заявляет он бесстрастно, – но координаты в противоположной стороне. Если я понятно объясняю.

Мой взор невольно упирается в сияющую черноту зеркального мира. Я вижу искажённый контур своего лица в переднем иллюминаторе, но затрудняюсь описать его выражение. Будто передо мной инопланетянин.

– А Венера? – и спрашивать глупо, и не спросить нельзя.

– Если речь о Пайте, то он молчит, – с непонятным злорадством докладывает Пилот. – Что мы решаем, мой счастливый друг?

Мы! В последний раз он не стал забирать у меня доступ к корабельному компьютеру. Порулить не удастся, но кое-что я могу. Могу, например, распахнуть все люки, чтобы не тащить дальше венерианскую заразу. Как ни крути, эта мысль всегда приходит первой.

– Что они говорят? – стараюсь я отвлечься от соблазна.

Это повторяющееся обращение ко всем и в никуда. Хочется верить, что мы поймали приветствие, адресованное братьям по разуму. С Земли тоже слали такие приветы. На свою голову. Но послание может означать, что угодно. Например – не двигаться, вы окружены.

– Наш переводчик не знает этого языка. Почему-то, – довольно заключает Пилот.

Я кусаю губы, перебирая в голове варианты.

– Может, с ними связаться?

– На непонятном языке? – веселится он.

– Вдруг они расшифруют?

Пилот переплетает щупальца в тугие узлы и явно колеблется.

– Картинки пошлём, – не желаю я сдаваться, – фотографии. Так понятнее.

Он отвечает какой-то невнятной вспышкой:

– И что дальше?

Я вот тоже об этом думаю. Допустим, всё сложится сказочно. Мы найдём обитаемую планету и доберёмся туда за последний бросок. Как тогда быть с Пилотом? Ведь неизвестно, что придёт в его хм… Голову. Очень вероятно, что он изобразит дружелюбие, научит аборигенов строить космические корабли, распишет загадочную красоту Сферы и уговорит их снарядить экспедицию по поиску остальных «жуков»… Венерианцы живут долго, времени хватит на всё.

– Других жуков не осталось, – бросает мой спутник.

Я слыхал, что в пределах комнаты венерианцы общаются телепатией. Только для этого нужен специальный орган, а у меня его нет. Видимо, Пилот научился читать по моей физиономии. В данный момент я просто не в состоянии удержать лицо.

– С чего ты взял? Ведь по Сфере связь не передаётся!

– С чего ты взял? – передразнивает он. – Это у вас не передаётся. У меня всё отлично передавалось. Но расстояния слишком большие, а корабли слишком медленные.

До меня начинает что-то доходить, в том числе про отчаянный «прыжок на месте». Но от такого озарения не легчает.

– Если перемещаться на слишком близкое расстояние, корпус корабля может не выдержать, – подтверждает Пилот.

– Ты его знал? – я указываю взглядом на запечатанный аквариум, в котором почти уже растворилось чёрное студенистое облачко.

– Её, – поправляет он, – узнал, когда увидел. Но это не значит, что я морально готов к пыткам и смерти.

Зачем так сразу-то?

– Между прочим, я тоже могу погибнуть, – замечаю я ради справедливости.

– Ты и так не живёшь, – напоминает он устало. – Ты лишь память, которая пытается себя не забыть. Часть корабельного компьютера, причём дурная.

– Это хамство, – предупреждаю я, – у меня человеческое сознание!

Пусть и оторванное от тела. Дышать венерианским воздухом и выдерживать бури здешней радиации земному существу не по силам. Но это не значит, что я не могу заниматься делом. Тут мне даже не нужно зримое воплощение. Но как справедливо рассудили на покойной Земле, в дальнем полёте комфортнее ощущать себя голограммой, чем невидимым потоком импульсов. Разуму нравится считать, что у него есть тело. Фотокамера тоже невещественная, это просто способ управления объективами. Элемент наглядности в моём иллюзорном существовании. И незачем сюда лезть своими щупальцами!

– Это многое проясняет в отношении человеческого разума, но мне-то какая разница? – немедленно угадывает Пилот.

У него точно нет ключа к моей личности? Я ему никаких доступов не давал, но беседа настораживает. Особенно, недосказанность в виде длинного ряда крестиков. Мой спутник раздражённо выбрасывает длинный щуп и отключает переводчику фильтр. Да, так гораздо лучше. Весьма понятно и образно.

На его беду Жук запрограммирован так, что убрать меня не получится. Если Пилот рискнёт провернуть такой фокус, у него погаснет управляющая панель. В прежние времена ни то, ни другое не могло убить. Меня вернули бы в тело, а корабль – на Землю. Венерианец нажил бы серьёзные неприятности, но с нынешними не сравнить. Теперь ему придётся скучать в обесточенной машине, выбирая между голодом и удушьем. Сигналы сквозь Сферу не проходят, и если бы Пилот мог найти другие корабли, то сделал бы это раньше. Беда в том, что, достигнув подходящей планеты, мой скользкий товарищ уже не будет привязан к домику на ножках. Тогда баланс изменится не в мою пользу. Но я слишком устал про это думать. Так и так всё бессмысленно, надо лишь подобрать самый бессмысленный вариант, чтобы было весело.

– Я могу тебя вырубить, только скажи, – любезно предлагает Пилот.

Я уже ничему не удивляюсь.

– Разве от этого не отключатся все системы?

– Отключатся, – не отрицает он. – По сигналу с Земли. Так задумано, чтобы я не смог вмешаться в процесс тут на месте. Тебе не кажется это забавным, Фотограф?

– Вообще-то, у меня есть имя, – замечаю я машинально.

– Вообще-то, и у меня оно есть, – усмехается Пилот. – Но на этом исчерпываются все средства уравнять наши шансы.

Во мне пробуждается слабый интерес к недоступной логике.

– А для чего их уравнивать?

– Страховочный трос, – растолковывает он. – Чтобы не помешаться в капсуле с мертвецами.

Теперь доступно. Моя страховка кроется в необычном существовании. Но я старался не задумываться, сходят ли с ума венерианцы? Не исключено, что это уже происходит. Покончив с лирикой, Пилот открывает канал связи. А что ещё остаётся? Собравшись с мыслями, мы набрасываем ёмкое сообщение на двух языках. Ну, как это обычно пишется? Дружеский привет…

Меня охватывает сомнение:

– Дружеский – это не перебор?

– Хочешь, чтобы корабль уничтожили на подлёте к системе?

– Кажется, не хочу, – соглашаюсь я, поколебавшись. – Ладно, давай дальше… Мы – ваши братья по разуму с э-э-э… Далёких звёзд. Терпим бедствие.

– Разве мы терпим бедствие? – удивляется он.

Нет, всё шикарно!

– У нас одной ноги не хватает. И щит барахлит, – привожу я веские доводы. – Жалость иногда срабатывает.

– Тебе виднее, – соглашается он, – это же вы нанесли первый удар!

А я сейчас нанесу последний.

Под конец мы делаем единственную совместную фотографию. Я даже предлагаю Пилоту обняться. И понимаю, что зря он отключил крестики в своих репликах – я не готов так углубиться в биологию внеземной расы. Дружеский привет мы заверяем названиями уже не существующих планет и ещё существующими именами. Отправляем письмо в обратный путь по лучу, повторяющему монотонный сигнал, и замираем перед экраном.

– Ушло, – равнодушно подтверждает Пилот.

Тогда мы высылаем следом фотоархив, сумбурные хроники Земли и неполные карты Сферы. Чем богаты. Даже если нас уничтожат, информация не сгинет. После этого эфир опять заполняет монотонное повторение белиберды, и Пилот выключает звук. Если изменится сигнал, замигает лампочка. Или расколется звёздный купол. Хочется верить в лучшее. В худшем случае я и испугаться не успею! В прошлый раз не успел. Спал себе – никого не трогал…

Так, надо срочно подыскать себе занятие. Например, отснять нору с этой стороны. Неизвестно, сколько братья по разуму будут ломать головы над нашим приветом. Их привета мы ждали двести лет, пока блуждали по заколдованной Сфере. Целый год ушёл только на то, чтобы пробраться через дырочку в небе. Мы можем ждать и дольше, но выдержит ли корабль?

– О чём думаешь? – спрашиваю я, щурясь в видоискатель фотоаппарата.

Мой напарник так пристально разглядывает звёздную бездну, что я вспоминаю ощущение мурашек на коже. Но это снова мои выдумки. Абсолютно непонятно, на что смотрит Пилот. Может, он медитирует или спит. Или надумал покончить с собой, перестав дышать. В глубинах его черноты бродят отдалённые молнии, как в непроглядной ядовитой атмосфере Пайта, и для меня наступает очень тревожный момент. Кажется, я впервые ощущаю порыв до него дотронуться – как бы похлопать по плечу. Но это физически неосуществимо. Будь у меня нервная система, меня бы затрясло. А так остаётся лишь ждать и щёлкать снимки. Вероятно, последние. Мне будет не хватать Сферы! Надеюсь, по эту сторону что-нибудь про неё знают. Не исключено, что здесь её и сконструировали. Вот бы понять, кого они так боялись?

В то время, как я ломаю голову над устройством вселенной, мой спутник занимается приборами и сканирует панораму для свежих карт. Отвечает он только через полдня:

– Думаю, что от меня даже воспоминания не останется.

Что я спрашивал? А!

– Ты говорил, что цель важнее, – подсказываю я на правах памяти. – По крайней мере, полетаешь. Ты же пилот!

Вместо ответа он гасит коммуникационный экран. А вот это уже… У меня просто слов нет! Я зажигаю экран обратно, аккуратно выписываю все слова, которых у меня нет, и с чувством выполненного долга снова отключаюсь. Он может вообще больше ко мне не обращаться! Достал.

В праведном негодовании я почти упускаю момент, когда Пилот отращивает одно единственное щупальце, чтобы обвить его вокруг крюка дальнего старта. Нет! Да… Чёрт, я не знаю. И никто не знает.

Ждите, скоро будем.

С дружеским приветом от братьев по разуму. Ваш… Но тут Иги дёргает на себя рычаг, и мы совершаем последний рывок.