Две стороны. Часть 2. Дагестан

– Ну что, лейтенант, нашел? – майор поднял голову, скользнув взглядом по мокрым штанам Александра и его гражданским ботинкам. Остальные офицеры тоже оторвали головы от карты и уставились на Щербакова.

– Нет, товарищ майор. Скажите, куда вы его спрятали? Такого больше не повторится!

– Что же ты, лейтенант? Мы ведь не на курорте! – Бельский нагнулся, открыл деревянный ящик, в котором раньше хранились гранаты. – Держи, и больше не проёбывай! – он протянул блеснувший сталью электроспуск Щербакову.

Тот схватил его, словно какое-то сокровище: – Разрешите идти, товарищ майор?

– Иди, – Бельский вновь глянул на ботинки Щербакова, – кстати, Газарян, у тебя там берцев каких не завалялось? – Бельский обратился к сидевшему чуть в стороне от других зампотылу. – А то что это студент тут, как на отдыхе, в гражданских тапках?

Ненавистный электроспуск лейтенант, завернув в промасленную тряпку, спрятал на дне правого башенного ЗИПа с нанесенными на нем белой краской цифрами 157. То же самое он приказал сделать на 158-м и 172-м танках. «В своих взводах Прошкин и Круглов пускай сами разбираются, куда электроспуски девать». – думал Щербаков. – Пусть лучше эти штуковины в ЗИПах лежат, всё равно бесполезная вещь».

– Ну что, нашел? – Вадим подошел к 157-му командирскому танку, на башне которого счастливо улыбался Щербаков, защелкивая замки ЗИПа.

– Нашел, бля. У Бельского в тумбочке. Вадим, скажи, а нахрена нам вообще эти электроспуски выдали, если они без проводов?

– Ну выдали и выдали. Положено, значит. Ты его что, спрятал?

– Ага, – Сашка хлопнул ладонью по зеленому боку дюралюминиевого ЗИПа.

– Ну и правильно. Нужно своим тоже сказать.

– Слушай, Вадимыч, вот у меня в ЗИПе лента лежит на 100 патронов к этому НСВТ. А как же из него стрелять, если электроспуск не работает?

– Я думаю, что вряд ли ты из него стрелять будешь. Для этого у тебя внутри спаренный с пушкой пулемет есть. А так тебя любой дурак «снимет», когда ты снаружи из него палить вылезешь.

– А зачем тогда 100 патронов к нему?

– Бля, Саня, зачем-зачем. Пригодятся. Пойдем на построение уже.

Буря

Вечер выдался ветреный. Солнце опустилось за горы, покрытые серыми шапками низких облаков, медленно ползущих к морю. На землю навалился тяжелый удушливо-влажный сумрак. Волны разбушевавшегося Каспия с грохотом накатывались на пологий берег, пытаясь доползти до задних шеренг построенного на вечернюю поверку батальона. В солёно-сыром воздухе кружилась водяная пыль, микроскопическими каплями оседая на автоматах и камуфлированной форме. Между ног солдат и офицеров батальона вился мелкий морской песок, поднимаемый порывами ветра и проникающий куда только возможно. Капитан Сергеев, замполит 2 МСБ, рассказывал о ситуации в стране и республике Дагестан. Часть слов замполита уносилась в сторону далеких гор порывами усиливающегося ветра. Что-то про бои в Ботлихском районе, ваххабитов, Кадарскую зону. До Щербакова доносились лишь обрывки фраз, из которых он ничего не понял – то ли боевики ушли из Дагестана, то ли бои временно прекратились.

«Может, скоро домой поедем? – думал Щербаков, пытаясь вытряхнуть песок из карманов штанов и ежась от пронизывающего холодного ветра. – Спасибо хоть Газарян берцы подогнал, а то этим гражданским уже совсем кирдык. Правда, великоваты малость, у меня же 40-й размер, можно 41, но 42 – это перебор. Зато новые».

После отбоя танковая рота улеглась в своей большой палатке в спальные мешки, расстеленные на полу. Пол палатки представлял собой морской песок, сверху лежали принесенные с берега озера стебли зеленого камыша. Около входа находились деревянные ящики от танковых снарядов, в них стояли автоматы бойцов. Список роты с номерами закрепленного за каждым оружия висел здесь же, написанный печатными буквами синей шариковой ручкой на прямоугольном куске картона. В дальнем углу кто-то потихоньку бренчал на гитаре, одолженной у мотострелков четвертой роты. Щербаков двинулся на её звук по узкому проходу между двух рядов спальников, спотыкаясь о торчащий из-под них камыш. В тусклом свете маленькой лампочки, провода от которой тянулись к танковому аккумулятору, он увидел привалившегося к внутренней подпорке сержанта Витю Гирина, командира 172-го танка, терзающего «тремя блатными» аккордами гитару. Большие надписи «Цой жив», «Чайф» и «Elvis is alive» украшали потертый корпус инструмента. Кроме этого, гитара была исписана названиями городов, откуда призывались игравшие в то или иное время на гитаре солдаты. Наиболее часто встречались буквы ДМБ, разница состояла лишь в цифрах года демобилизации. Последняя из нацарапанных – ДМБ-99. Вокруг Гирина сгрудились с десяток бойцов, одни просто слушали, некоторые подпевали не раз слышанную где-то песню:

Вороны-москвички меня разбудили,

Промокшие спички надежду убили

Курить – значит, будем жить,

Значит, будем…

Сержант закончил песню под аплодисменты и довольное улюлюкание танкистов.

– А что это за песня? – Щербаков повернулся к сидящему рядом Кравченко.

– Это ж Земфира, товарищнант, – сократив слова «товарищ» и «лейтенант», как это делали большинство солдат, ответил наводчик. – Вить, давай «Ромашки»…

– Ромашки, Витёк! – хором подхватили остальные.

Гирин с умным видом чуть перебрал струны, поставив пару баррэ:

Привет, ромашки. Кидайте деньги.

Читайте книжки. Дурной мальчишка

Ушёл. Такая фишка. Нелепый мальчишка, – струны на видавшей виды гитаре вновь запели под ударами «боем», импровизированный концерт «по заявкам радиослушателей» продолжился. Снаружи бушевал ветер, а в палатке стояла духота – клапаны окон застегнуты наглухо от летевшего во все щели песка. Пахло портянками, солдатским потом, от стойки с автоматами доносился запах оружейного масла.

Смену дежурного по караулу Щербаков сдал Вадиму Круглову в первом часу ночи, когда ветер вовсю завывал в антеннах танков. Сквозь пелену песка, поднимаемого бешеным ураганом, в отдалении угадывалась большая палатка танковой роты, за ней виднелась такая же одного из взводов шестой МСР, а дальше просто белесая мгла.

– Сегодня точно никто не пойдёт посты проверять. – сказал Щербаков. – Заблудиться можно.

– Отдыхай давай, – Круглов пожал лейтенанту руку. – Иди в палатку, пока её еще видно. – Вадим подмигнул Сашке и зашагал в сторону танковых силуэтов.

Щербаков представил душную палатку, вонь солдатских портянок, храп бойцов, от которого невозможно уснуть, если не успел заснуть вовремя, а если и уснул, то тебя обязательно кто-нибудь разбудит, споткнувшись о твои ноги. Александр решил заночевать в своем танке на месте механика-водителя. Это единственное место в танке, где можно лечь и вытянуться во весь рост. Ноги, правда, упираются в педали, а голова в конвейер, но в целом очень даже ничего. Вот командир танка может спать только сидя, закинув ноги на ствольную коробку спаренного с пушкой пулемета ПКТ. У наводчика даже ноги положить не на что. В хорошую погоду весь экипаж свободно растянется на трансмиссии, но сегодня…

«Тем более, – подумал Щербаков, – так метет, что из палатки танк не увидишь, заблудишься, да и поглядывать надо хотя бы за своим танком, а то Бельский или еще какой козел в следующий раз вообще пулемет снимут, хотя сегодня в такую бурю только идиот может посты проверять».

Сняв спинку сиденья, Щербаков почти полностью закрыл верхний люк механика-водителя, чтобы летящий песок не засыпался внутрь. Кое-как он улегся между двух рычагов управления, окруженный проводами, мертвыми в замершем танке датчиками температуры, скорости, темными кружками сигнальных лампочек. Слева чернели четыре больших восьмидесятикилограммовых аккумулятора. Справа торчал набалдашник семиступенчатой коробки передач, ноги лейтенанта новыми берцами упирались в три большие педали. Под голову, упершуюся в ограждение барабана конвейера, лейтенант подложил жесткую спинку сиденья. Лишь одна маленькая трехвольтовая лампочка освещала всё это, пока Щербаков не выключил её, щелкнув тумблером. Тьма поглотила всё, оставив лишь запах солярки и солидола да завывающий в тонкой щели люка свист ветра. Он еще долго лежал, прислушиваясь к внешним звукам, пока сон не сморил его.

Щербакову снилось, что он опять работает на железной дороге, но почему-то одет в военную форму. Ночная смена. Сашка выходит в вагонный парк осматривать состав. Он идет вдоль нескончаемо длинного поезда, состоящего из товарных вагонов, и молотком на длинной деревянной ручке стучит по колёсным буксам. Под ногами хрустит черная, пахнущая соляркой щебенка, в луче фонаря блестят обода колесных пар, и поезд никак не кончается. Оглянувшись, чтобы посмотреть, сколько он уже прошел, Щербаков видит, что сзади него нет ни одного вагона, лишь голые рельсы сверкают в лучах прожекторов. Он поворачивает голову вперед, но и там нет ни одного вагона – состав пропал, и Сашка стоит один посередине пустого вагонного парка, разделяемого на две части пешеходным мостом, перекинувшимся над железнодорожными путями. Прожектора медленно гаснут, и Александра окружает глухая тишина и чернота ночи.

Щербаков проснулся и не сразу понял, где находится. Вокруг непроглядная темень. Пошарив руками по сторонам и приглядевшись, он едва различил во тьме светящиеся фосфором циферблаты приборов. Вечерний чай давал о себе знать, поэтому хотелось поскорей вылезти наружу и отлить лишнее. Нащупав выключатель, лейтенант зажег маленькую лампочку, ухватился за рукоятку, открывающую люк и завертел её, заставляя люк медленно подниматься, пока тот не откинулся в сторону. Ветер не прекращался и, казалось, стал еще сильнее. По броне бешено колотились песчинки, сквозь летящие по небу тучи мелькал осколок луны, на мгновения освещая разбушевавшееся море и часть берега. Щербаков высунул голову из люка и замер. Ему показалось, что он видит продолжение сна: в блеснувших сквозь облака лучах луны только черный пустой берег и белеющая пена накатывающих на него волн. Палатка, в которой Сашка несколько часов назад слушал Земфиру в исполнении Гирина, исчезла. Не было и других палаток, располагавшихся на одной линии с танковой. Видно только заметаемые песком танки, стоявшие в два ряда. Сквозь вой бури он услышал крики со стороны расположения танковой и мотострелковых рот. В туалет сразу перехотелось.

Выбравшись из танка, Щербаков пошел на доносящиеся с берега звуки. Увязая в песке, он медленно, как во сне, двигался сквозь ветер в сторону криков. Вскоре стали различимы отдельные слова и сквозь стену несущегося песка можно разглядеть завалившуюся палатку, из которой пытались выбраться танкисты, не успевшие это сделать вовремя. Тент бился под порывами ветра о берег, хлопал брезентом крыши по находившимся внутри бойцам. Такое же происходило и с другими палатками, расположенными на берегу – колья, к коим крепились веревки-растяжки, забитые в мягкий песок, не смогли сопротивляться ураганному ветру. Палатки четвертой, пятой и шестой роты тоже дёргались в конвульсиях, словно огромные раненые животные, выделяясь черными пятнами на берегу. Дальше за песком и ветром ничего не видно.

Глаза привыкли к темноте – палатки, стоящие по другой стороне дороги на более твердой почве у озера, остались нетронутыми. Когда Щербаков дошел до своей роты, все танкисты выбрались наружу, а несколько человек опять залезли внутрь, пытаясь поднять внутренние столбы-распорки. То же самое пытались сделать и мотострелки, но ураганный ветер не давал поставить палатки.

Несколько танкистов остались в поваленной палатке, охраняя ящики с оружием, остальные укрылись от ветра в своих танках, ожидая утра и надеясь, что стихия скоро утихнет. Пехоте пришлось гораздо хуже – кто-то успел забиться в БТРы, а кому-то пришлось прятаться до рассвета в упавших палатках, пока ветер наконец, потерял свою силу, часам к семи утра превратившись в обычный утренний бриз. Солнце сверкало на безоблачном небе, поднимаясь из-за горизонта, и только накатывающие на берег большие волны напоминали о ночном происшествии. К запоздавшему завтраку все палатки вновь установили, вырыли новые туалетные ямы взамен занесенных песком, и поваленные ветром рукомойники опять занимали свои привычные места. Жизнь батальона на побережье продолжалась.

Совещание

30 августа 1999 года. Огненная заря догорала за горами, отчего они казались вырезанными из черной бумаги, наложенной на ярко-красный фон. В штабной палатке второго мотострелкового батальона над картой, испещренной красными и синими значками, склонилась группа офицеров. Карта представляла собой большую «простыню», склеенную из нескольких карт местности. Красным карандашом на ней было обозначено место расположения 2 МСБ. Майор Шугалов получил приказ «сверху» провести рекогносцировку в районе возможных боевых действий, проложить и проверить маршрут следования колонны к новому месту дислокации.

По оперативным сведениям, это был район так называемой Кадарской зоны, известной также как Отдельная исламская территория – ваххабитский автономный анклав, существовавший на территории Буйнакского района Дагестана. В анклав, располагавшийся в Кадарском ущелье, входило крупное село Карамахи, где находилась местная мечеть, а также селения Чабанмахи, Кадар и Ванашимахи.

С середины 90-х годов в Карамахи стали приезжать религиозные проповедники из Иордании, призывавшие жить по шариатским законам. В Кадарскую зону из других районов Дагестана и регионов Северного Кавказа начали стекаться сторонники радикального Ислама. В 1997 году премьер-министр Ичкерии Шамиль Басаев заявил о необходимости объединения Дагестана с Чечней с целью создания единого исламского государства на Кавказе. С мая по сентябрь 1998 года в селах Кадарской зоны власть полностью захватили проживающие в них ваххабиты.

7 августа 1999 года подразделения «Исламской миротворческой бригады» чеченского террориста Шамиля Басаева и арабского полевого командира Хаттаба, численностью до 500 боевиков, беспрепятственно вошли в Ботлихский район Дагестана и захватили ряд селений. Вскоре на территории нескольких районов Дагестана начинает вещание экстремистский телевизионный канал, по которому передаются призывы к джихаду – "священной войне против неверных". После этого Федеральный центр стал рассматривать сложившуюся ситуацию как угрозу масштабной гражданской войны. Изначально, во избежание кровопролития, отказались от силовых мер и начали переговоры. 27 августа 1999 года состоялась встреча представителей ваххабитов села Карамахи с представителями администрации Буйнакского района и Республики Дагестан. На ней от ваххабитов потребовали пропустить на территорию села Дагестанский ОМОН для проведения обыска домов и конфискации огнестрельного оружия, на что ваххабиты ответили отказом. Теперь окончательно стало ясно, что мирным путем вопрос решить не получится и одним из главных в планах террористов является слияние Кадарской зоны с Чечней. Российские власти поняли: ваххабитский анклав представляет серьезнейшую опасность для целостности всей Российской Федерации, в том числе Дагестана, и подлежит немедленному уничтожению.

Операция началась 28 августа 1999 года, в 3:30 утра. Начались обстрелы реактивной артиллерией и авиацией села Карамахи и его окрестностей. Федеральные силы приступили к захвату Кадарской зоны, которую обороняли, по официальным данным федеральных сил, более 500 боевиков.

Но ничего этого ни солдаты, ни офицеры второго мотострелкового батальона и приданной ему первой танковой роты, располагавшиеся сейчас на берегу успокоившегося Каспия, не знали. До 1998 года о Карамахи и Кадарской зоне вообще не было слышно, а после появлялись отрывочные сведения, которые тонули в огромном потоке остальных новостей. К тому же российское руководство старалось «не раздувать» в средствах массовой информации проблему Дагестана и Чечни. Многие, к коим относился и Сашка Щербаков, даже не подозревали, что в Дагестане сложилась такая напряженная обстановка. Всё находилось на уровне слухов, а также расплывчатых новостей от замполита Сергеева, услышанных им по радио или вычитанных из запоздавшей газеты «Военный вестник Юга России». Там, как и по телевидению, обстановку старались «не нагнетать». Естественно, оперативная обстановка доводилась до командования батальона, включая комбата 2 МСБ майора Бельского, начальника штаба 2 МСБ майора Евгения Станкевича, на днях бывшего еще капитаном. И, конечно, первым знал всю информацию начальник оперативной группы майор Шугалов, делавший сейчас какие-то пометки на карте красным карандашом. Командиры мотострелковых рот, танковой роты и артбатареи что-то знали менее детально, узнавая обстановку на ежедневных собраниях в штабной палатке. Остальные военнослужащие посвящались во всё в общих чертах. Да, где-то ведутся боевые действия, да, нужно соблюдать осторожность, быть готовым к нападению и выдвижению в любую точку – информация туманна и полна слухов.

«Итак, товарищи офицеры, – Шугалов по обыкновению буравил присутствующих взглядом, – перед нами стоит задача – составить маршрут движения батальона в район возможных боевых действий, а именно в район Кадарского ущелья, где расположены села Карамахи и Чабанмахи. По оперативным данным часть боевиков перебралась из ущелья на близлежащие высоты, а также на перевал Волчьи ворота и закрепилась там, – майор ткнул карандашом в синий овал, изображающий оборону боевиков, – но основные силы находятся в ущелье, в селах Карамахи и Чабанмахи».

Оценивая ситуацию и расстояние от Каспийска до Кадарского ущелья, над картой склонились несколько офицеров из различных подразделений второго МСБ.

«Села очень хорошо укреплены и подготовлены к обороне. – продолжил Олег Евгеньевич. – На данный момент атаки федеральных сил и войск Министерства обороны успешно отражаются ваххабитами и их сторонниками. Обстановка накаляется, и мы в любой момент можем получить приказ на выдвижение. Ранее вам был дан приказ разработать оптимальный маршрут. Какие будут предложения по маршруту?» – Шугалов закинул руки за спину и, слегка покачиваясь на носочках своих вычищенных до зеркального блеска берцев, обвел пронзительным взглядом присутствующих. Майор Станкевич открыл большой серый блокнот на пружине, почесал карандашом за своими маленькими, слегка оттопыренными ушами и приготовился записывать.

– Разрешите, товарищ майор, – обратился к Шугалову командир первой танковой роты Абдулов, – прежде всего необходимо, чтобы на пути движения не встречались мосты, которые не рассчитаны на высокие нагрузки. Иначе говоря, мост должен выдержать вес танка или самоходной артиллерийской установки. Второй момент, так как скрытно выдвинуться и проследовать до нового места дислокации не получится, исключить любое общение с местным населением при движении колонны во избежание утечки какой-либо информации.

– Ну по поводу общения я каждый раз довожу до личного состава на всех политинформациях, – вклинился в разговор капитан Сергеев.

Далее со своими предложениями выступили командиры мотострелковых рот и артбатареи. Начштаба Станкевич остро отточенным простым карандашом записывал всё, что говорили офицеры, в свой серый блокнот. После того как высказался каждый, стали обсуждать, по какому маршруту лучше ехать и кто завтра поедет на рекогносцировку. В результате приняли решение – поедет майор Шугалов с разведывательным отделением, состоящим наполовину из сержантов-контрактников, успевших поучаствовать в первой чеченской войне и других локальных конфликтах. Маршрут движения также был отмечен на карте красной извилистой линией. Выдвигаться решили на двух автомобилях для подстраховки, вдруг какая машина застрянет или сломается, вторая возьмет её на буксир. Когда офицеры расходились по своим подразделениям, на черном небе давно мерцала россыпь звезд, а серебряный месяц прочертил лунную дорожку в успокоившемся море.

Рекогносцировка

Когда на морском горизонте едва обозначилась тонкая серая полоска, предвещающая скорый восход, у штабной палатки уже стояли, урча двигателями, бронированная разведывательно-дозорная машина разведчиков и Урал танковой роты. «Бардак» с торчащей из башни спаренной пулеметной установкой облепили бойцы разведотделения, одетые в «разгрузки» и бронежилеты. У всех разведчиков на голове вместо касок обычные армейские кепки или банданы из камуфлированной ткани, на руках перчатки с обрезанными пальцами. Устрашающе обвешанные гранатами и пулеметными лентами, они напоминали коммандос, словно сошедших с экранов американских фильмов-боевиков. Отличить наших разведчиков от террористов или каких-нибудь американских спецназовцев можно было лишь по маленькому российскому триколору, развевающемуся на высокой антенне БРДМ. Бойцы поудобней усаживались на броне, ожидая майора Шугалова. Вместо предложенного вначале ненадежного, часто ломающегося БТР-70 второй машиной взяли не раз проверенный Урал-4320. За рулем тентованного трехосного Урала сидел дембель Круглов – сержант, который полмесяца назад вместе с капитанами Кукушкиным и Холодцовым подвозил Щербакова от ворот части до автобусной остановки. Вставив кассету «Руки вверх» в автомагнитолу, прикрученную умелыми шоферскими руками под приборную панель, Круглов клевал носом, ожидая, когда появится начальник оперативной группы. Ждать пришлось недолго. Шугалов, откинув полог входа штабной палатки, стремительным шагом направился к Уралу, на ходу поправляя кобуру с прятавшимся в ней пистолетом ПМ. На плече майора висел планшет, в котором лежала карта с начерченным красным карандашом маршрутом. Легко вскочив на подножку грузовика, Олег Евгеньевич уселся на сиденье и захлопнул тяжелую от висевшего на ней, по обыкновению, бронежилета дверь. «Чего спишь, мля? – Шугалов просверлил взглядом Круглова. – Выключай шарманку и поехали!»

Урал тронулся в сторону КПП, за ним запылил БРДМ, покачиваясь на неровностях белеющей в рассветных сумерках дороги.

Путь предстоял долгий. Доехав до Манаскента, машины свернули направо, направляясь к розовеющим в утреннем свете горам и оставив море позади себя. За Карабудахкентом мини-колонна постепенно повернула на юг, вдали слева белели снеговые шапки гор. Дорога, еще недавно более-менее прямая, стала змеиться в предгорьях, мало-помалу увеличивая расстояние над уровнем моря. За селением Гурбуки можно было повернуть направо на Губден, но разведгруппа этого не сделала – участок длиной около тридцати километров пролегал между отрогов гор, где по оперативной обстановке, могли находиться бандформирования исламистов. Через Губден ехать опасно – в некоторых местах маршрута дорога суживается настолько, что достаточно подбить первую и последнюю машину, как вся остальная техника оказывается в ловушке.

Колонна, состоящая из двух машин, не торопясь, проехала мимо собранного из бетонных плит блокпоста с развевающимся над ним российским флагом. Рядом с блокпостом стояли милицейский УАЗик с простреленным в трех местах лобовым стеклом и несколько милиционеров с автоматами, одетых в бронежилеты и каски. Скорее всего, это были не местные, а командированные милиционеры, так как ни одного дагестанца среди них не наблюдалось. Увидев за приближающимся Уралом развевающийся над БРДМ российский флажок и явно русские лица разведчиков, они лишь приветливо махнули руками, не остановив машины. Разведчики замахали в ответ, кто-то крикнул: «Пацаны, вы откуда?» – обращаясь к ментам, но ответ утонул в шуме двигателей.

Блокпост, зеленые заборы Губдена с торчавшими за ними темными крышами домов остались позади в опустившемся с гор тумане. До места назначения крюк получался приличный, лишних почти сорок километров, но колонна продолжила путь не сворачивая. Через пятнадцать километров показались пригороды села Сергокала, которое Урал и БРДМ пролетели, не останавливаясь. Дорога повернула направо, в горы, на выезде находился блокпост, похожий на губденский, также сложенный из бетонных плит и блоков с узенькими щелями-бойницами и развевающимся российским триколором. Рядом с блок-постом прятался БТР-80 с эмблемами внутренних войск. Солдаты-ВВшники с автоматами, в касках и бронежилетах, стоящие около БТРа и выглядывающие из бойниц, мини-колонну тоже не остановили, лишь в ответ махнув на приветствие разведчиков.

Навстречу машин почти не попадалось – места пошли не слишком населенные. Иной раз прогромыхает мимо тяжело груженный капустными кочанами Камаз, неторопливо спускаясь по серпантину, или обгонит тонированная «в ночь» ржавая «копейка». В такие моменты бойцы крепче сжимают снятые с предохранителей автоматы в своих руках, напряженно всматриваясь сквозь сверкающие на солнце автомобильные стекла и пытаясь рассмотреть, кто прячется за ними – обычный дагестанец-трудяга или вооруженные боевики.

Дорога извивалась среди скал, порой нависающих над дорогой, всё выше забираясь вверх. Иногда с одной стороны в туман уходила вертикальная стена, а с другой зияла пропасть, дно которой терялось в сизой дымке. Всё чаще приходилось снижать скорость, пробираясь сквозь туман низко нависших облаков.