Алиби для красавицы

– А дальше что? – нетерпеливо спрашивала мать. – Что в самом письме?

– И зачем Женя его послал? – вторила ей соседка.

– Вот уж этого я не знаю, – честно призналась Надежда, хотя кое-какие подозрения у нее были.

Она еще раз внимательно прочитала текст. Что-то такое крутилось в голове насчет Сертолова, но хорошенько порыться в памяти мешали старушки. Александра Михайловна уставилась на письмо со страхом, как будто ожидая от него больших неприятностей.

Надежда перевернула листок. На обороте от руки карандашом было наспех нацарапано: Горох – 7, оф. 318, 324-28-39. Мигом сообразив, что это значит: улица Гороховая, дом 7, офис 318 и номер телефона этого самого офиса – Надежда показала каракули Александре Михайловне:

– Вам адрес этот незнаком?

– Почерк мне знаком, – вздохнула та, – Женин это почерк.

– Так-так. А скажите, Александра Михайловна, что племянник про письмо говорил, когда звонил вам?

– Да ничего особенного не говорил. Получишь, говорит, письмо, теть Шура, так сразу домой иди, письмо спрячь и никому не показывай. И никому не отдавай, пока я сам за ним не приду. – Старуха вдруг посмотрела на Надежду с подозрением и забрала из ее рук конверт.

– Значит, письмо то самое, которое он послал. А что же вы на почте-то получили? – спохватилась Надежда.

– Сама не знаю. Подаю я, значит, девушке в окошечко паспорт, погляди, говорю, милая, есть ли мне что. Она говорит: Ивановой – есть! И подает мне конверт. Я и взяла, а смотреть на адрес не стала, потому что, откровенно говоря, ничего бы там и не увидела – очки даже забыла.

– Фамилия тебя, Александра, подвела, – вмешалась мать. – Ивановых-то на свете – пруд пруди, вот девушка и перепутала, дала тебе не то письмо.

«Не Александру фамилия подвела, а тех, кто хотел письмо у нее отнять, – подумала Надежда. – Письмо-то они отняли, да только не то. Вне всякого сомнения, им нужно было это письмо, именно в нем были сведения, так сильно интересующие, что не побоялись люди пойти на открытый грабеж. Я сильно подозреваю, что девушка в белой шубке даже поплатилась жизнью за то, что принесла не то письмо».

– Про племянника ничего не слышно? Не давал о себе знать?

– Пропал он совсем, – расстроилась Александра Михайловна. – Я вот думаю: может, в полицию заявить?

– В полицию! – фыркнула мать Надежды. – Вот мы с тобой заявили в полицию про то, что тебя ограбили! И что они сделали? Андриана арестовали! Как будто это он девушку убил! Ну надо же такое придумать! Вот теперь заявишь, что племянник пропал, а он, может, совсем не желает с полицией дело иметь. Так потом тебе спасибо ни он не скажет, ни полиция!

Далее мать довольно толково пересказала Надежде всю ночную эпопею с Валечкой и ее внуком, сказала, что чувствует Валечка себя получше, а этот нахальный мальчишка Андриан, когда она, мать, стала ему выговаривать насчет того, что нельзя так обращаться с бабушкой, ответил ей невежливо, можно сказать, даже грубо.

– Он-то чем виноват? – заикнулась Надежда.

Пока мать гневно клеймила позором современную молодежь, она успела переписать содержание письма себе в блокнот – так, на всякий случай. Потом она выспросила Александру про племянника – где работал, с кем жил. Та отвечала, что жил Женечка в последнее время один – после развода, а работал телефонным мастером и всякую технику тоже чинил: вот этот, как ты говоришь, Надя, факс… еще что-то.

– А вы место его работы знаете?

– Какая-то фирма, у меня где-то телефон был, – неуверенно проговорила старушка. – Да он там и не бывал почти, все по вызовам ходил, в разные учреждения.

Соседка ушла к себе. За чаем мать обиженно молчала, а Надежда думала о том, что характер у этого мальчишки Андриана, конечно, не сахар, но ведь и жизнь-то у парня не больно сладкая.

Странное дело, их матери знакомы с детства, а она, Надежда, с Еленой, дочкой маминой подруги, совсем не общается. Не хочется им общаться, очень они разные. И хотя у Надежды есть что сказать Елене, она никогда этого не скажет, что женщины рожают сыновей для другой женщины, а дочерей – для себя. И что мать, растящая сына, исподволь готовит себя к разлуке с ним. Редко попадаются сыновья, которые живут с матерью до конца жизни. Обычно они одиноки, и это матерей в конечном итоге тоже огорчает. С дочками совсем другое дело. Дочки, взрослея, не отдаляются от матерей, а, напротив, становятся ближе, потому что у них появляются свои женские заботы, помочь в которых может только мама. И ребенка спокойнее всего именно с матерью, а не со свекровью оставить, и, если с мужем проблемы, за советом к матери бегут. А когда остается мать одинокой и болеет, то дочка берет на себя заботу о ней не только из чувства долга, а потому, что ей это не в тягость. Так уж повелось, что от дочерей ждут ухода в старости. Не всегда легко со стариками, и времени не хватает, но нужно с этим мириться. И никому их не спихивать, даже внукам. Потому что хоть у маминой подруги Валечки и замечательный заботливый внук, но нельзя молодого человека пристроить за старухой ухаживать, не его это дело. Ему надо жизнь свою устраивать, образование получать, работу приличную искать.

Надежда была уверена, что, скажи она такое Андриану, он бы возразил, что он к бабушке привязан и не мыслит себе другой жизни. Но все же не дело это. Так что нечего на парня наезжать, что характер плохой, необщительный. Ему и так в жизни досталось – с тринадцати лет, считай, вообще без родителей, одна бабушка.

Однако Надежда решила матери сейчас не возражать, а то как бы не поругаться: мать не любит, когда ей противоречат. Они условились созвониться, если будут какие-нибудь новости, и Надежда откланялась.

Усевшись в поезде метро, она достала бумажку с записанным текстом письма и углубилась в свои мысли. В голове упорно вертелось название «Сертолово». Где-то недавно она его уже слышала.

Ага, в этом поселке находится таможенный склад, туда поступают контейнеры с грузами и ждут, как теперь выражаются, растаможки, то есть когда фирма-получатель оформит все бумаги и заплатит пошлину. И у нее, у Надежды, есть даже знакомый, вернее, не знакомый, а сосед по даче, который дежурит на этом складе сутки через трое. Помогает ему большая кавказская овчарка Зена.

Надежда вспомнила, как сосед рассказывал, что его и взяли-то работать в Сертолово из-за собаки. Потому что собака – главный сторож, и ей тоже платят зарплату. От него Надежда с матерью и слышали название «Сертолово», они еще удивились тогда, потому что думали, что таможенные склады находятся прямо на границе. Сосед рассмеялся и подробно рассказал, что собой представляет склад – это такой длиннющий ангар, вернее, их несколько, и все они заставлены контейнерами. Постороннему человеку там запросто заблудиться можно. Но он, сосед, уже хорошо ориентируется, да и собака там как у себя дома. Бегает всю ночь между контейнерами, охраняет добро, начальство довольно, премию даже платят.

«Если так много контейнеров, – размышляла Надежда, – то они должны быть расположены в каком-то порядке. Вот и получается, что указан не просто номер контейнера, а терминал, потом блок, потом секция, а потом уже номер самого контейнера, чтобы было легче искать… Значит, мы установили, что кто-то послал факс, на котором был записан точный адрес какого-то контейнера с грузом, прибывшего из-за границы и находящегося на таможенном складе в Сертолове. Неизвестный послал факс, и второй неизвестный его получил. Хотя, судя по всему, получил его племянник Александры Михайловны. Зачем-то взял себе, хотя совершенно непонятно, каким образом этот факс мог заинтересовать мастера по починке факсов, и уж совершенно непонятно, для чего он послал этот факс до востребования собственной тетке. А также непонятно, для чего понадобилось отнимать это письмо у старухи, то есть не это, а другое, случайное. Но хотели-то отнять именно это! Кто хотел отнять? Если верить Андриану, то девушку послал, если можно так выразиться, «на дело» директор фирмы «Поллукс» Колыванов Арсений Павлович. Значит, это ему нужен был листок с координатами неизвестного контейнера…»

Тут Надежда прервала свои размышления, потому что объявили ее остановку. Дома был один кот, как обычно, голодный. Надежда отвлеклась на домашние дела, но мысль о загадочном письме все время сидела в голове. Она никак не могла понять, что же со всем этим делать и каким образом письмо связано со смертью девушки. Отомстили за то, что принесла другое письмо? Возможно, они думали, что девушка письмо подменила? Кто – они? Директор фирмы «Поллукс»? Убил свою помощницу, чтобы избавиться от нежелательного свидетеля?

Ужасно хотелось позвонить Андриану и узнать, что ему инкриминировала полиция, но Надежда не хотела тревожить его больную бабушку. К вечеру она решилась и набрала номер. Андриан против обыкновения не стал хамить, а ответил на все ее вопросы. Надежда, уразумев ситуацию, страшно разозлилась. Она поняла, что у полиции нет никаких зацепок и они от нечего делать цепляются к парню – так, на всякий случай, чтобы изобразить активную деятельность.

– Как бабушка? – спросила она.

– Получше, но вряд ли я смогу в воскресенье выбраться из дома, – грустно ответил Андриан.

– Тогда вот что сделаем, – пробормотала Надежда, – у меня тоже есть новости, но по телефону никак про это нельзя говорить. Это касается твоего знакомого на черной «Ауди»…

Андриан насторожился.

– Значит, в понедельник утром встречай меня перед работой, я тебе кое-что покажу. А пока сиди дома, береги бабушку.

– А я что делаю? – огрызнулся все-таки Андриан напоследок.

В воскресенье вечером Надежда, повинуясь слабому внутреннему голосу, стала смотреть передачу, которая сообщала обо всех криминальных событиях, происходивших за неделю, а может, и раньше. Преодолевая отвращение, она прослушала и проглядела кадры убийства, разборки, кражи и мошенничества, происходившие в городе. Картина была удручающая по своему однообразию. Было похоже, что журналисты, необдуманно назвавшие Петербург «криминальной столицей России», понемногу оказывались правы.

– А теперь последние новости о пожаре в Сертолове, – говорил диктор.

– О, пожар, хоть что-то новенькое, – оживилась Надежда, а когда до нее дошло название «Сертолово», она сделала погромче и села поближе – вся внимание.

Оказалось, на таможенном складе в Сертолове был пожар, причем давно, десять дней назад. Называли дату – четырнадцатое марта. То есть в ночь с тринадцатого на четырнадцатое внутри вдруг загорелось. И хотя пожарные выехали по вызову тотчас же, но удалось потушить не сразу, пострадало несколько контейнеров, так что таможня должна будет выплатить всю стоимость товара. Ведется следствие, и компетентные органы склоняются к тому, что пожар случился не просто так, а в результате поджога. Хотя на месте происшествия никого подозрительного задержать не удалось. Погиб один из сторожей и собака.

При этом сообщении у Надежды стало неспокойно на душе: не сосед ли Николай Михалыч погиб при пожаре со своей красавицей Зеной? Не дай бог такого несчастья!

Она порылась в записной книжке и нашла его номер телефона, не представляя себе, что будет говорить в случае, если там все плохо. Однако опасения ее не подтвердились, потому что трубку снял Николай Михалыч и слышен был гулкий лай Зены, значит, с собакой тоже все в порядке.

Сосед по даче не удивился ее звонку, сказал, что все знакомые, которые слышали о пожаре, уже ему звонили, и что она, Надежда, позже всех собралась. И что нехорошо, конечно, радоваться, но его бог уберег, не его тогда было дежурство, а то неизвестно еще, чем бы дело закончилось.

– Много всего сгорело? – спросила Надежда.

– Да не так чтобы очень, одна секция всего выгорела, восемнадцатая.

Надежда, перед которой лежал листок с записями, удовлетворенно кивнула головой: она так и думала. Терминал номер семь, четвертый блок, секция номер восемнадцать – все сходится. Трудно было поджечь именно тот контейнер – за номером 22-48, так что пришлось ликвидировать целую секцию.

– Несколько контейнеров здорово пострадало, – солидно продолжал Николай Михалыч. – В одном – какое-то ценное оборудование было, медицинское, кажется, от жары все полопалось. Теперь у начальства неприятности со страховой компанией, большие деньги платить придется.

Надежда смекнула: где страховая компания, там следствие будут вести строго, деньги-то большие платить никому не хочется зря. Ожидая, что сейчас посыплются недоуменные вопросы – с чего это она интересуется этим пожаром, Надежда передала привет овчарке Зене и поскорее отключилась.

Утром в понедельник я ждал Надежду Николаевну в переходе метро, чтобы перехватить ее перед работой и обменяться информацией, на чем она очень настаивала.

Про мои события в ночь с пятницы на субботу она уже знала и очень ругала следователя Громову за самоуправство. Я, хоть и был зол на родную полицию, сказал все же, что, по моим предположениям, Громова тут не виновата, что посадили меня менты без ее распоряжения. Но Надежда со мной не согласилась:

– Все они одинаковы, правды не найдешь! Но мне некогда, так что слушай!

Она быстро и толково изложила мне все про письмо и показала свои записи.

– И вот смотри, я тут вчера прикинула на листочке: двенадцатого марта кто-то принял факс, там есть дата. Дальше, четырнадцатого марта в Сертолове случается пожар, и, как мне удалось выяснить, предположительно, сгорел именно тот контейнер, номер которого был послан по факсу. Значит, факс этот оказался у племянника Александры Михайловны. Как? Случайно. Допустим, чинил он аппарат, а потом случайно принял факс.

– И сразу заподозрил неладное? – скептически заметил я.

– Не сразу, но бумажку зачем-то прихватил с собой. Сможешь узнать, откуда факс был послан? – неожиданно спросила Надежда.

– А вам зачем?

– Затем, что тут какая-то загадка. Уже два человека вокруг этого факса погибли: девушка и сторож при пожаре.

– Собаку не забудьте, – фыркнул я.

– И собака, – невозмутимо согласилась Надежда, – а еще исчез теткин племянник, потому что после его звонка насчет письма, который был пятнадцатого марта, от него ни слуху ни духу.

– Вы думаете, что и племянника – того? – не поверил я.

– Очень даже может быть! Но не будем делать не подкрепленных ничем предположений. Только неспокойно мне что-то, потому что пятнадцатого он позвонил, сообщил, что придет письмо и чтобы тетка его берегла, а восемнадцатого марта письмо у тетки отбирают и потом девушку, замешанную в этом, убивают.

Я внимательно поглядел на Надежду. Глаза у нее горели хищным блеском.

– Послушайте, зачем вам это все надо? – не выдержал и спросил я.

– Как – зачем? – вскинулась Надежда. – Ладно, все равно на работу опоздала, так что сейчас объясню. Вот, слушай. Взяли тебя менты ни с того ни с сего – на всякий пожарный случай. Ты, я так понимаю, держался там у них неплохо: на допросе сидел тихо, а в камере сумел за себя постоять.

– Все так, – кивнул я.

– Разумеется, есть у них методы, чтобы расколоть, как они выражаются, кого угодно. Но к тебе вряд ли они стали бы их применять. Действительно, подозрений против тебя никаких. Так что выпустили бы тебя утром по-тихому, а Громова потом при встрече, возможно, даже извинилась бы: мол, перестарались ее помощнички, не давала она такого распоряжения, и виновные, мол, будут наказаны.

– Так уже и наказаны! – усомнился я.

– Сказать-то все, что угодно, можно! – отмахнулась Надежда. – Ты не перебивай, а слушай. Но дело-то обернулось совсем по-другому. Вдруг, среди ночи, приезжает какой-то тип из ФСБ и срочно отмазывает тебя. Твой… отчим там, в ФСБ, большая шишка?

– Не знаю, полковник вроде, – нехотя процедил я.

– Наверное, большая. Так вот, я и думаю, не оказал ли он тебе медвежью услугу? Я, конечно, не в курсе, но везде пишут и говорят, что ФСБ и полиция между собой всегда на ножах, и если есть возможность друг другу подгадить, то они это со всей душой запросто сделают. Я следователя Громову немножко знаю…

– Откуда, интересно?

– Не спрашивай, долго рассказывать. Так вот, она теперь в тебя вцепиться может, как бультерьер. И затаскает по допросам.

– А вам-то что? – невежливо перебил я. – Какая у вас забота?

Надежда Николаевна посмотрела на меня укоризненно и вздохнула.

– Вообще-то, если честно, ты прав. Я, как всегда, лезу не в свое дело. Тем более что ты действительно ни при чем. Просто мне интересно разгадать эту загадку.

– Так бы сразу и сказали! – ворчливо начал я. – А спасать меня не надо, я и сам могу о себе позаботиться.

– Что ты собираешься делать? – встревожилась Надежда.

Хоть мне и не хотелось раскрывать ей свои планы, но мне понравилось, как Надежда честно ответила, что просто хочет разгадать криминальную загадку, а не стала распинаться, как она за меня волнуется и переживает. Поэтому я помолчал немного, а потом пришлось сознаться: мне тоже хочется узнать, какая же сволочь убила девушку. Уж больно красивая была длинноножка, жалко мне ее. Неплохо бы найти убийцу и поднести ее следователю Громовой на блюдечке с голубой каемочкой, чтобы она от меня отвязалась.

– Только не лезь в криминал, это опасно!

– Хорошо, не буду, – кротко ответил я Надежде Николаевне, хотя план действий на первое время уже был у меня в голове.

Надежда поглядела на часы, охнула и заторопилась. А я быстренько купил продуктов, потому что утром отпросился у бабули только в магазин, и позвонил своему приятелю Вовке Околевичу. Мне нужны были колеса.

Околевич сидел дома в полном унынии. Этому я не удивился – ни тому, что он дома, потому что он крутой программер и работает дома на компьютере, ни тому, что он сразу же начал ныть и жаловаться на судьбу. Околевич – мой бывший одноклассник, он сутулый, лохматый и очень высокий. А я – ну, вы представляете, как мы смотримся вдвоем. В школе наслушались мы с ним всякого, но Околевич не обращал на клички никакого внимания, а я, как уже говорил, освоил карате, и связываться со мной стало небезопасно.

Околевич живет с матерью и двумя сестрами значительно старше его, которые совершенно его завоспитывали. Они так его достали, что в голове у бедного Околевича что-то сдвинулось на почве женщин. Логично было бы предполагать, что он возненавидит все женское население города Санкт-Петербурга и окрестностей, но с ним случился казус похлеще. Околевич вбил себе в голову, что ему нужна не просто девушка, а настоящая принцесса, неземное создание, этакий ангел с крылышками. Он считал, что только у него в доме три мегеры, а где-то на свете сидит в башне красавица и ждет своего принца. Разумеется, я утрирую, но не очень сильно.

К тому же Околевич еще и сильно влюбчив: стоит ему увидеть девчонку, которая хоть капельку подходит под его мысленный идеальный образ, он тут же готов. Вначале все идет замечательно, он забрасывает девушку цветами и читает ей стихи. Какая женщина не радуется букету цветов? Однако когда во вторую или третью встречу его возлюбленная дает понять, что она не бесплотный ангел, а живая женщина, которая хочет есть, пить и все остальное, требует подарков и не так уж любит стихи, то Околевич сразу же теряет к ней всяческий интерес и от разочарования впадает в депрессию.

Я со своим звонком как раз угодил в такой период. Околевич жаловался на судьбу и пребывал в сильном расстройстве. Я пытался выпросить у него машину, потому что следить за директором фирмы «Поллукс» без автомобиля было довольно бессмысленно. Околевич вообще-то парень покладистый и машину свою – старенькую «Шкоду» – дает мне беспрекословно, несмотря на ворчание своих домашних ведьм, но в этот раз он собрался со мной, сказал, что поездка отвлечет его от неприятностей.

Я забежал домой, чтобы бросить продукты, и застал бабулю в смятении. Оказывается, звонила следователь Громова и требовала меня сегодня на допрос. Я дико разозлился, потому что бабушка снова впала в панику, успокоил ее, как мог, и ушел.

Местонахождение фирмы «Поллукс» я выяснил ранее, и теперь, подъехав к дому на улице Жуковского, мы увидели припаркованную знакомую черную «Ауди». Околевич пристроил машину в двух кварталах от «Ауди» и занервничал.

– Что, так и будем весь день тут ошиваться? Скучно.

– А что делать? – взвился я. – Как его еще достать? Раз машина стоит, значит, он тут и рано или поздно выйдет.

– Что это за фирма такая – «Поллукс»? – полюбопытствовал Околевич. – Чем она занимается?

– Хорошо бы это выяснить – так, на всякий случай. Сможешь по своей базе данных пробить?

– Запросто! – согласился Околевич.

– А еще, – я вспомнил о просьбе Надежды Николаевны, – вот тебе номер факса, выясни, откуда он пришел, что это за фирма и адрес ее.

Мы посидели еще полчаса, потом он заныл, что хочет есть, и смотался к ближайшему ларьку за гамбургерами. Я не люблю есть такую дрянь, но в данном случае не было выбора. Прошло еще сколько-то времени, на часах было около часу дня. Я испытывал слабую надежду, что хоть на ланч-то этот Колыванов, директор фирмы «Поллукс», куда-нибудь съездит. Так оно и вышло.

Я узнал его сразу, как только увидел. Именно этот тип разговаривал с длинноножкой в машине. Его брезгливо оттопыренные губы и свисающие щеки, как у хомяка. И что только она в нем нашла?

Тип подошел к своей «Ауди» и завертел по сторонам головой, еще больше напоминая хомяка. Толстенький такой хомячок, упитанный, зернышками питается, в банке сидит.

Он сел в свою баночку, то бишь машинку, и тронулся с места.

– Давай за ним, только держи дистанцию! – приказал я Околевичу.

«Ауди» остановилась возле огромного здания, которое все было занято офисами, о чем свидетельствовали бесчисленные вывески у входа. Я осторожно вышел из машины и велел Околевичу уезжать, если не вернусь через полчаса. Ждать меня дольше было чревато, потому что кто-нибудь из охраны мог заинтересоваться старенькой «Шкодой» – таких машин возле дома не было, больше все иномарки пошикарнее.

В холле дремал упитанный полицейский. Хомяк прошел мимо него, махнув каким-то удостоверением. Полицейский на секунду взбодрился, изобразив бдительность, и снова погрузился в сладкие послеобеденные грезы. Выждав полминуты, я тронулся вслед за Хомячком, поравнявшись с охранником, распахнул перед его носом членский билет «Всероссийского общества кактусоводов-любителей» на имя Околевича (понятия не имею, как его угораздило в это общество вступить, он кактус от ежика отличит только по меньшей подвижности). Полицейский сонно глянул в мою книжечку и не шелохнулся: уж больно у меня вид безобидный. Хомячок уже уехал на лифте. Я взглянул на светящееся табло как раз вовремя, чтобы увидеть, что лифт остановился на шестом этаже. Пользоваться лифтом я на всякий случай не стал: когда открываются автоматические двери, чувствуешь себя каким-то очень беззащитным, а поставить возле лифта охранника – самое милое дело.

Взбежав на шестой этаж по лестнице, я порадовался тому, что дыхание даже не участилось: все-таки тренировки дают себя знать. Дверь с лестницы в коридор никем не охранялась и была открыта. В длинный коридор выходил десяток дверей. Солидных, основательных таких дверей. Совершенно одинаковых, только одна из них на моих глазах плотно закрылась. Стало быть, туда только что зашел мой толстощекий друг.

Оглядевшись по сторонам и не заметив признаков подозрительной активности, я проскользнул вдоль коридора. Сначала дернул ту дверь, что была левее интересующей меня. Дверь открылась. За ней была приемная со всеми полагающимися причиндалами: ковром, столом, компьютером и секретаршей. Ковер, стол и компьютер промолчали, а секретарша спросила недоуменно:

– Вы к кому?

– Курьер из «Снабстроймелкосбыта», – ответил я мгновенно очень деловым тоном, – у меня пакет для Святозарова.

– Нет здесь никакого Святозарова! – ответила девица, недовольная тем, что ее оторвали от какой-то компьютерной стрелялки-догонялки.

– А это разве не шестьсот четвертый офис? – спросил я с видом растерянного идиота.

– Нет, шестьсот четвертый дальше по коридору, – буркнула она раздраженно.

Я извинился и закрыл за собой дверь.

Теперь попробовал открыть ту дверь, что была правее нужной. Дверь была закрыта. Снова оглядевшись по сторонам, я вынул из кармана обыкновенную канцелярскую скрепку. Трудно даже вообразить, сколько полезных вещей можно сделать канцелярской скрепкой. Говорят, банковские работники умудряются при помощи скрепки вытаскивать из опечатанной упаковки денег одну бумажку, не нарушая печатей. Было в упаковке сто купюр, а стало девяносто девять, и никакие претензии не принимаются. Мне же нужно было всего лишь открыть простенький замок. Что я и сделал за какие-нибудь десять секунд.

Проскользнув за дверь и плотно прикрыв ее за собой, я огляделся.

Комната, куда я попал, была очень запущенным офисом. Несколько столов и стульев принадлежали к совершенно разным эпохам в истории офисной мебели. Пара столов попала сюда, наверное, из жилконторы советских времен: лакированная ДСП с многочисленными следами от горячих чашек и небрежно затушенных сигарет, перекошенные ящики. Один стол куплен совсем недавно и выглядит среди прочей рухляди, как «Мерседес» в толпе «Запорожцев», – столешница с покрытием «металлик», откидная доска для компьютерной клавиатуры… Самого компьютера, впрочем, не было. Короче, фирма, в чей офис я попал, явно не процветала. Вдоль стен стояли многочисленные стеллажи, заставленные толстыми конторскими книгами, папками и торговыми каталогами.