Возврата к старому не будет

Поднялись руки.

– Единогласно, – снова подтвердил Чистов. – Давайте персонально.

Бубнова зачитала список.

– Товарищи, согласны с выдвинутыми кандидатурами в президиум?

– Согласны, – послышалось несколько голосов.

– Если согласны, то давайте проголосуем.

В зале потянулись кверху руки.

– Единогласно, – подтвердил Чистов.

Места в президиуме заняли быстро. Бубнова объявила:

– Слово имеет секретарь райкома партии Чистов.

Чистов подошел к пыльной, только что принесенной из кладовки трибуне и начал свое выступление.

– Товарищи! Вы, по-видимому, уже все хорошо знаете. Снова организовался наш Сосновский район. Я приехал посоветоваться с вами. Село ваше большое. Народу много и большинство нигде не работает. Наша не только задача, но и святая обязанность обеспечить вас всех работой.

В зале наступила тишина. Все внимательно слушали и ожидали чего-то невероятного.

– Мы еще окончательно не решили, что у вас лучше организовать: сельскохозяйственное или промышленное предприятие. Если сельскохозяйственное, то на базе Лесуновского торфяника, площадь которого свыше трех тысяч гектаров. Половина торфяника уже осушена. Можно начинать освоение. Однако для того, чтобы начать освоение, нужен проект и финансирование. У нас пока нет ни того, ни другого, но мы готовим заявки.

Большинство поняли по-своему.

– Слава богу, – говорили друг другу. – Снова у нас организуют торфопредприятие. Построят торфобрикетный завод. Рабочих потребуется много.

– Если промышленное, – продолжил Чистов, – организуем от завода «Металлист» цех по выпуску напильников или слесарно-монтажных инструментов. В будущем построим большой цех, примерно на одну тысячу рабочих.

Чистов доходчиво обрисовал будущее села. Говорил, что достигнуто партией и правительством за прошедшие годы. Речь свою закончил просьбой к населению сдавать государству молоко, мясо и другие сельхозпродукты.

Первым в прениях выступил директор сушильного завода Ивлев. Он тоже говорил о достижениях партии и правительства в области сельского хозяйства и промышленности. Коротко рассказал о результатах работы сушильного завода.

– Кто еще желает выступить? – несколько раз повторил Чистов. Думал: «Все идет хорошо. Народ молчит, значит доволен».

Поднялся невысокого роста старик и, заикаясь, сказал:

– Разрешите мне.

В зале зашушукались, на лицах появились улыбки.

– Куда тебе, Михаил Иванович, – раздался звонкий голос. – Сидел бы дома на печи, еще лезет выступать.

Раздался смех.

– Тише, товарищи! – крикнул Чистов. – Вы проходите сюда, к трибуне.

Старик быстро прошел к трибуне. Внимательно посмотрел на членов президиума и, заикаясь, начал:

– Можно откровенно говорить всю правду? Мне ничего за это не будет, не посадят?

– Можно, говори, – сказал Чистов. – Времена страха и подавления критики давно прошли.

– Мужики и бабы! Кто постарше, тот хорошо помнит, когда жили единолично. С тех пор село немного расширилось и домов прибавилось от силы полсотни. Народу, мне кажется, не прибавилось, а много убавилось. Наши земли, хотя и песчаные, в ту пору нас всех кормили. Правда, пшеницы мы не сеяли, она у нас плохо росла. Зато рожь, овес, ячмень, просо и гречиха давали отменные урожаи. Сельчане хлеба не покупали. Самим хватало, и скот кормили. А какое стадо было! Одного крупного рогатого скота свыше двух тысяч голов, не говоря уже об овцах и свиньях.

Что сейчас осталось от наших полей и сенокосов? Почти ничего, одной десятой части нет. Главный агроном совхоза Арепин все наши земли отдал лесничеству под посадки сосны. Год тому назад грозился и деревню всю обсадить лесом. Говорил: «Вашу деревню сотру с лица земли, как змеиное гнездо». Вот уже третий год совхоз не обрабатывает и не сеет на оставшихся лучших участках земли. Тоже зарастают сосной и березой.

– А что толку сеять, – раздался голос из зала.

– Товарищ Серов, не перебивайте, – вмешался Чистов.

– Наши сенокосы тоже все заросли лесом. В те времена в селе не знали, куда девать молоко и мясо. Никто его не брал. Продать было очень трудно. Волей или неволей приходилось самим есть.

В зале все захохотали.

– Верно говорит. Чего ржете? – раздались голоса.

– Товарищ Серов, – сказал Чистов, – прошу на трибуну.

Серов только что приехал из Сосновского и поспешил в клуб. Он думал, что его обязательно будут критиковать. Знал за что. За день он выпивал по два-три литра водки. Трезвый почти никогда не был. На его поведение никто не обращал внимания. Потому что до него все председатели колхоза и бригадиры пили. Пили не на свои, а кто на что, за счет хозяйства. Все смотрели на это сквозь пальцы. Думали, так надо. Если есть возможность и здоровье позволяет – пей.

Серов подошел к трибуне, голову держал в противоположную от президиума сторону. Знал, что от него идет запах водки и, что еще хуже, чеснока. Сегодня он выпил большую дозу. Серов хриплым не то от алкоголя, не то простуженным голосом заговорил:

– Вот до меня выступал Михаил Иванович. Говорил, что не сеем ничего на наших полях. Что толку сеять? Один скандал и нервотрепка. Ставь сто сторожей, и все равно все разворуют. У нас, по-видимому, село такое, вор на воре. Но такого, как сейчас, никогда не было. В прошлом году совхоз посадил 25 гектаров картошки. Половину, выкопанную из буртов, украли. Сено теперь нельзя стоговать на лугах, все перетаскивают, а остатки стогов сжигают. Вот поэтому Арепин в горячке сказал, что наше село надо обсадить сосной по самые усадьбы, а когда вырастет, в сухую ветреную погоду поджечь. Это он пошутил.

– Сколько у вас на сегодня пахоты? – спросил Чистов.

– Восемьдесят три гектара, – ответил Серов.

– А сколько было?

– Я точно не знаю.

Из зала раздались голоса:

– В 1930 году было восемьсот тридцать гектаров.

– Кто, товарищи, еще желает выступить? – проговорил Чистов.

На трибуну поднялся пьяный Николай Тоскин. В селе его все звали Колька Жулик. Кличка ему привилась еще в детстве. Уже забылось, кто его первым назвал Жуликом.

– Вот что я вам, мужики, скажу. Такого собрания у нас лет двадцать пять не было. Мы жили, никому не мешали, но и нам никто не мешал. Вы думаете, Чистов зазря к нам приехал. Подумаешь какое открытие – район организовали. Три года у нас не было района. Народу стало жить вольготнее. Косили, дрова рубили, за нами никто не гонялся. А сейчас, посмотрите, снова что будет?

– Как и было три года назад, – раздался в зале чей-то голос.

– Точно, – подтвердил Жулик. – В сенокос вся милиция по месяцу будет жить у нас. Берегитесь, бабы, особенно одинокие и вдовушки, вам покоя не будет.

В зале поднялся шум. Жулик вышел из-за трибуны и скрылся в дверях. Следом за ним, как за вожаком, стал выходить народ. Напрасно Чистов кричал:

– Граждане, товарищи, куда вы?

Народ стихийно собрался, стихийно и разошелся. В зале остались одни учителя и деревенский актив. Председатель сельпо Валентин Галочкин подошел к Чистову и позвал обедать. Звал его и Ивлев, но Чистов отказался. Его не только возмутило, но и оскорбило такое поведение народа. Он думал: «Обождите, вы еще будете помнить меня». В сопровождении оставшихся он вышел на улицу и сел в автомашину.

– Ну как, Костя, дела? – спросил он шофера.

– Отлично, Анатолий Алексеевич, – ответил шофер. – Не пора ли нам пообедать?

Чистов на вопрос не ответил, лишь сказал:

– Поехали в Венец.

Миша Попов ждал Чистова в конторе колхоза. В ожидании не раз он измерил шагами контору от угла до угла. Было велено собрать народ на собрание, но народа он боялся больше, чем кипящей смолы в аду у сатаны. За бездеятельность, праздность и чванство народ его не любил. В конторе пьяные мужики часто высказывали ему все прямо в глаза. Он думал: «Будь что будет, а собрание собирать не буду». Секретаря партийной организации Кочеткова он отправил навстречу Чистову. Велел ему стоять на дороге, рядом с кучами торфа и навоза, вывезенного на поля. Этим показать: мы тоже работаем, и вот наши результаты.

Как-то внезапно подошла автомашина, Чистов и улыбавшийся Кочетков вылезли из нее. Чистов вошел в контору и спросил:

– Где народ собрали?

– Пока нигде, – ответил за Попова Кочетков.

– Как нигде? – удивленно спросил Чистов.

– Потому что сегодня в селе пьяных почти пятьдесят процентов мужиков и баб. Вчера в леспромхозе и в лесничестве давали получку. Сами знаете, что значит получка для нашего народа. После получки, как правило, день никто не работает.

Попов глядел на Кочеткова и думал: «Молодец, вот находчивость. Я до этого, пожалуй, и не додумался бы».

– Тогда поедем в вилейскую бригаду, – сказал Чистов.

– Там сегодня вообще делать нечего, – ответил Попов. – Зимой почти все население деревни работает в мухтоловской лесозаготовительной конторе. Они сегодня с утра начали выдачу денег.

– Ну тогда поедем в залесную бригаду, – сказал Чистов. – Кстати, там надо разобраться. Поступила на тебя жалоба от женщины, что ты взаймы взял денег на покупку мотоцикла для колхоза. Мотоцикл продал, а деньги не отдаешь.

– Что верно, то верно, – ответил, краснея, Попов. – Деньги я ей вчера отдал. Больше она жаловаться не будет. В Залесье и Красненькой большинство народа работает в леспромхозе. Положение такое же, что и в Венце.

– Тогда что будем делать? – улыбаясь, спросил Чистов.

– Обедать, Анатолий Алексеевич, – ответил Попов.

– Пообедать не мешает, но вначале покажи свое хозяйство.

Они вышли из конторы. Шофер запустил мотор, Чистов крикнул:

– Костя, жди здесь.

Они не спеша прошли по коровнику, свинарнику и конному двору. Чистов спрашивал у заведующего фермой и доярок, чем кормят скот, интересовался рационом и нормой питания. Доярки охотно отвечали.

Вернулись снова в контору колхоза. Чистов вызвал по телефону Рожковский колхоз. Ответила женщина. Чистов попросил позвать к телефону Бойцова. Женщина сказала, что его нет. Он давно уехал обедать, а куда – не знает.

– Собрание давно закончилось? – спросил Чистов.

– Какое собрание? – удивленно переспросила женщина. – Никакого собрания не было. Более двух часов сидели в кабинете председателя колхоза, а затем уехали обедать.

– Все ясно, – сказал Чистов и повесил трубку. – Ну что, товарищи, пора и нам пообедать.

Все трое сели в автомашину, уехали обедать к кассиру колхоза Агнее, которая с утра готовила обед и унесла из магазина десять пол-литровых бутылок водки.

После продолжительного двухчасового обеда Чистов проверил наличие семян, их качество, готовность тракторов и сельскохозяйственных машин к весеннему севу. Попов заверил райком партии в лице первого секретаря Чистова, что весенний сев проведет в сжатые сроки, если райком поможет вовремя завезти семена, снабдит тракторами и горюче-смазочными материалами.

После двухчасовой прогулки снова посетили Агнею, откуда вышли поздним вечером. Попов поехал вместе с Чистовым в Сосновское, прихватив на всякий случай пару бутылок.

Кочетков, как моряк в бурю по кораблю, шел плавно покачиваясь с боку на бок, ища опору вместо убегающей из-под ног земли. В пьяном мозгу его витали возвышенные мысли: «Какой отличный человек Чистов. Он меня отлично понимает. Обещает дать направление на учебу в высшей партийной школе. Хоменко, секретарь Богородского горкома, – это негодяй. Хотел меня исключить из партии и отдать под суд. Ладно, старое вспоминать не будем. Не будем портить хорошего настроения. Все обошлось. Дела снова налаживаются». Он негромко запел малознакомую песню на новый мотив.

Бойцов к конторе Рожковского колхоза подъехал с форсом. Шофер его Сашка это умел. Автомашину поставил на самом видном месте под окнами конторы, обозреваемой со всех сторон усадьбы колхоза. Председатель колхоза Стачев его ждал. По случаю приезда разрешил заколоть одного барана. Барана и все принадлежности к нему, то есть пол-ящика водки и столько же минеральной воды, отвезли на квартиру к бухгалтеру Кузнецову. Жена его тоже работала в конторе колхоза – счетоводом. Была освобождена от работы, чтобы приготовить обед. Стачев считал, что Чистов будет обедать у него. Поэтому обед был заказан на десять персон.

Стачев встретил Бойцова в дверях конторы. Подхватил его под руку и провел в свой кабинет, где сидели его подчиненные: Степан Храмов, временно исполняющий обязанности секретаря партийной организации, бессменный завхоз, председатель Рожковского сельсовета Лобанов и бухгалтер Кузнецов. Бойцов разделся, не спеша поздоровался со всеми, сказал:

– Приехал к вам разобраться в ваших делах, как вы тут дышите. Начнем с бумаг и отчетности.

– Пока с бумагами возимся, – улыбаясь, сказал Стачев, – в это время соберем народ на собрание.

– Надо ли собирать народ? – ответил Бойцов. – Мне кажется, в этом нет необходимости. С народом вы каждый день работаете. У вас каждое утро почти собрание. Как правило, все собираются к конторе колхоза.

– Это верно, – подтвердил Стачев. – У нас что ни планерка, то собрание.

Бойцов не любил собрания. На собрании надо выступать. Для выступления готовить доклад, что отнимает очень много времени. Без подготовки и доклада он не мог связать и двух слов. Непринужденная беседа с активом колхоза может продолжаться часами, ничто не ускользает: если что и забудешь – припомнят.

– Давайте приступим к обсуждению злободневных вопросов, – сказал Бойцов. – Можно пригласить заведующих фермами, бригадиров и кое-кого из актива, если они недалеко.

Народ собирался в клубе. Стачев сидел как на куче раскаленных углей, искал выход из положения. Клетки головного мозга напряженно работали. Если пойти в клуб и объявить, что собрания не будет, то народ может его неправильно понять. Если Бойцову объявить, что народ собран в клубе – это вопреки его желанию. Он может понять его неправильно. С первого шага нельзя идти вразрез с председателем райисполкома. От него зависит почти все.

Чистова Стачев помнил в бытность старого района. Особой симпатии они друг к другу никогда не испытывали, общались как-то отчужденно. Чистова он знал давно, но знал его маленьким человеком, не решающим никаких вопросов. Долгое время Чистов работал счетоводом в бухгалтерии МТС. На этой работе своих талантов не обнаружил. Главный бухгалтер неоднократно просил директора убрать коллегу из отдела и испытать на другой работе.

Фортуна улыбнулась Чистову. Директор МТС не хотел его обижать и порекомендовал секретарю райкома взять на партийную работу, не поскупился на отличную характеристику. Чистов был принят инструктором района. За ним закрепили отдаленные колхозы. В сельском хозяйстве он немного разбирался, так как сам родился в деревне в бедной семье. Отец его умер рано, поэтому Чистов с детства знал почем фунт лиха.

С большим трудом получил семилетнее образование. Учился плохо. Тупая исполнительность сыскала доверие у секретарей, его считали тружеником, поэтому впоследствии перевели на работу технического секретаря райкома. Выражаясь гражданским языком, это завхоз райкома. Боязливое и безропотное выполнение любых распоряжений начальства поставили Чистова в число надежных коммунистов и работников. Он поступил учиться в вечернюю школу-десятилетку. Зная, что в атомный век с семилетним образованием далеко не пойдешь, с большим трудом и большими хвостами смог получить аттестат зрелости. При очередном наборе в высшую партийную школу он подал заявление и получил согласие секретаря райкома.

Все это время Чистов и Стачев были далеки друг от друга. Стачев после демобилизации из армии в 1945 году работал на руководящих работах, большую часть – председателем колхоза. В отдельные времена пользовался авторитетом у районного начальства. После окончания партийной школы Чистов вернулся работать в район, вначале заворготделом, а затем вторым секретарем. Тогда уже были организованы совхозы, и Стачев работал заместителем директора совхоза. Назначить его на другие должности не могли. За спиной его осталось образование в шесть классов без какой-либо специальности.

Чистова Стачев считал человеком с узким кругозором, не знавшим ни промышленности, ни сельского хозяйства. Он боялся его, думал, что при первом удобном случае Чистов с ним нянчиться не будет. Поэтому во что бы то ни стало надо было наладить деловые связи. Но как? На что клюнет Чистов? Над этим часто думал Стачев. Предлагал Чистову мяса, масла, картошки. Тот деликатно отказывался.

Бойцов мужик хороший, за него надо держаться, думал Стачев. Поэтому, извиняясь перед Бойцовым, попросил разрешения отлучиться минут на пятнадцать.

– В это время вас, Иван Нестерович, познакомят с нашей отчетностью и скромными результатами по сдаче мяса и молока.

Стачев пришел в клуб. Народ собрался и все еще подходил.

– Товарищи, собрание придется отложить на несколько часов. К нам должен приехать секретарь райкома Чистов. Будем его ждать.

«Выход найден, – думал Стачев. – Второй раз, хоть сам секретарь обкома приезжай, вряд ли соберешь».

– Бригадиры, заведующие фермами, учетчики и так далее, – объявил Стачев, – ко мне в кабинет на совещание. Остальные пока будьте свободны.

Народ быстро разошелся. Стачев со всем своим активом вошел в кабинет. Люди садились на свободные стулья, кому не хватило, пристроились к стенам на корточки. Бойцов недовольно смотрел на вошедших и думал: «Вот черт, для чего он всех тащит в кабинет. Хочет показать, что народ его уважает, что он имеет связь с народом». Степан Храмов сидел за столом рядом со Стачевым. Смотрел на всех вошедших широко раскрытыми глазами, придавая себе начальствующий вид. Когда все вошли, он хрипло заговорил, опережая Стачева:

– Товарищи, мы вас пригласили сюда посоветоваться по ряду важных вопросов. Давайте посмотрим на наше хозяйство год назад, когда председателем был у нас пьяница, можно сказать алкоголик, Кузнецов Сергей Васильевич. Он все колхозное добро пропивал, тащил себе, на него при бывшем районе и районном начальстве не было управы. Да что говорить, когда первый секретарь райкома Сулимов был ему лучшим другом и помогал пропивать колхозные денежки, раз в неделю устраивались банкеты.

– Ну, понес как Емеля, – раздался полушепот из угла.

Стачев громко сказал:

– Не мешайте, товарищи.

Бойцов подумал: «Действительно как Емеля. Вместо разговора о деле обливает грязью старого председателя».

Храмов не мигая смотрел в лицо Бойцова, словно просил о поддержке, и продолжал:

– Кузнецов по сей день ездит на колхозном мотоцикле «Урал» и считает его своим. До сих пор продает колхозные дрова как свои. Долго ли это будет продолжаться? Товарищи, настало время все это обсудить на партийном собрании колхоза и выгнать его из партии. Начальство объединенного Богородского района быстро поняло и освободило его от должности председателя. Но дело не довели до конца, не выгнали из партии.

Храмов из стоявшего на столе графина с водой налил полстакана, выпил половину и уже громче говорил:

– Вы только поглядите, за какой-нибудь год облик нашего колхоза благодаря товарищу Стачеву изменился. Везде порядок. Народ стал работать не покладая рук. Раньше торф возили почти за семь-восемь километров с Лесуновского болота. Стачев добился составления проекта на пойменные торфяники реки Чары, и уже в прошлом году заготовили пятьдесят тысяч тонн торфа. С весны этого года начнем осушение и освоение торфяников. В этом нам поможет вновь организованная Лесуновская ММС. Освоение трехсот гектаров пойменных лугов и торфяников выдвинет колхоз из отстающих хозяйств по району в одно из передовых. Стачев добился получения новой автомашины, двух тракторов «ДТ-54». Сейчас у нас дела пойдут. В люди ходить и просить помощи в пахоте больше не будем.

Храмов снова стал хвалить Стачева, но Бойцов его перебил и бросил реплику:

– Ты брось хвалить председателя, мы знаем его заслуги не хуже твоего.

Храмов, невзирая на реплики, говорил еще долго – о готовности колхоза к весенней посевной, продуктивности животноводства, подсобных промыслах и так далее.

Стачев выступлением Храмова был доволен. Сиял как майская роза в солнечный день. Храмов еще не поспел сесть на место, как поднялся бригадир Шибаев и почти повторил слова Храмова, говорил о том же. За Шибаевым выступил бригадир большепустынской бригады Сидоров. Он говорил то же самое о севе и животноводстве. Выступили еще два бригадира. Выступления их были длинные, похожие друг на друга, как близнецы. В кабинете стало невыносимо жарко и душно. Открытая форточка не помогала.

– Может, перекурим? – спросил Бойцова Стачев.

Бойцов подумал, что они собираются здесь выступать целый день, но сказал другое:

– Можно и перекурить.

Собравшиеся встали и вышли на улицу. В кабинете остались Бойцов, Храмов и Стачев. Бойцов достал папиросу и поднялся, чтобы тоже выйти, но Стачев, улыбаясь, предложил:

– Курите здесь, Иван Нестерович. Мы с Храмовым не курим.

Бойцова злило, что Храмов не оставлял их наедине со Стачевым. Ему надо было поговорить, попросить мяса, да не мешало бы и картошки два-три мешка. Храмов, как бельмо на глазу, не покидал своего места, делая начальственный вид, что злило Бойцова, но выдворить из кабинета боялся. Бойцов спросил Храмова:

– Можно приехать сюда на охоту?

Храмов ответил:

– Я не охотник, но зверь и птица есть. В Горском болоте и на реке Сереже много глухарей, тетеревов и уток. Но беда в том, что у нас проживает недалеко отсюда в деревне Бочково браконьер – это бывший председатель колхоза Кузнецов, о котором я уже говорил здесь. Он имеет целую свору собак и, не соблюдая сроков охоты, охотится круглый год. Бьет что под руку попадет. На Сереже не один десяток бобров уничтожил. Бьет даже лосей. Однако мер к нему никаких никто не принимает.

Бойцов подумал: «Неплохо бы с таким охотником познакомиться», – и сказал:

– Наведем порядок, Степан Иванович, все в наших руках.

– Давно пора, – сказал Храмов и подумал: «Раз Бойцов охотник, то он с Кузнецовым скоро найдет общий язык».

Кто не курил быстро возвратились в кабинет и занимали свои места. С запахами табачного дыма входили и курильщики. Бойцов шепнул Стачеву:

– Постарайся быстрее закончить совещание.

В знак согласия Стачев, улыбаясь, кивнул и громко сказал:

– Крикните тем, кто не вошел. Товарищи, продолжим наше совещание. Кто хочет выступить?

Поднялся заведующий фермой Трифонов. Он глухо заговорил, ссылаясь на выступления бригадиров и Храмова:

– Вот здесь говорили, что у нас все хорошо и вроде мы ни в чем не нуждаемся. Кормов нет, скот кормим гнилой соломой. Многих коров поднимаем, сами от истощения не встают. Имеются случаи падежа. Степан Иванович, выступая, ругал Кузнецова. Он пил, но дело знал. Такого положения при нем не было. С нас требуют высоких надоев. Я вам скажу старую пословицу: у коровы молоко на языке. Хорошо будешь кормить, будут и надои. У меня все.

Второй раз поднялся Храмов, почти крикнул:

– Ну кого ты хвалишь? Пьяницу Кузнецова! Он же разорил все колхозное хозяйство.

Все стали говорить. В кабинете поднялся шум. Одни хвалили Кузнецова, другие ругали. Стачев крикнул несколько раз:

– Тише, товарищи!

Храмов хотел продолжить, но встал Бойцов и сказал:

– Товарищи, мы собрались здесь не Кузнецова обсуждать. На это мы найдем свободное время. Руководство района интересуют другие вопросы. Все выступающие говорили одно и то же, переливали из пустого в порожнее, а конкретно, кроме заведующего фермой Трифонова, никто не сказал. У кого чего не хватает, кто в чем нуждается, как вы подготовились к весеннему севу. Из официальных источников на территории вашего колхоза заготовители Ардатовского района скупают скот, масло, яйца и так далее. Ваш колхоз не выполнил плана поставок мяса и молока государству. Однако у местного населения колхоз не закупает. Всем вам необходимо провести разъяснительную работу среди населения и обязать каждое хозяйство, имеющее корову, сдавать не менее двухсот пятидесяти литров молока. Чужих заготовителей с территории колхоза гнать в шею. Мясо, яйца, масло закупать самим и сдавать государству в счет выполнения колхозом плана.

Бойцов говорил двадцать минут. Он критиковал правление колхоза за безразличное отношение, плохие надои молока от фуражной коровы, неподготовленность к весеннему севу, слабую вывозку органических удобрений на поля. В конце своего выступления сказал:

– Давайте будем переходить от слов к делу.

Председатель сельского совета Лобанов, казалось, безразличный ко всему, не дожидаясь приглашения выступить, встал, окинул взглядом всех присутствующих, чуть слышно начал:

– Иван Нестерович правильно говорил. Колхозу надо производить закупку сельхозпродуктов у населения. Это прямая обязанность и сельского совета. Но палка о двух концах. Даром нам никто не даст ни яиц, ни молока, ни мяса. Потребуют наличные денежки. В кассе колхоза шиш ночевал. Денег никогда не бывает. К нашему стыду, не лучше дела обстоят и со счетами в госбанке. Колхоз вечный должник. Где же выход из положения?