Студёное море

– Я согласна, милый!

Он снова поцеловал её и крепко прижал к себе. Так, обнявшись, они долго сидели, молча, наслаждаясь нахлынувшим на них счастьем. Первой молчание нарушила Оля.

– В эти весенние дни мне нравиться наблюдать за природой: ярче светит солнце, кругом пахнет талым снегом, деревья отходят от зимней спячки, и на ветках все больше появляется почек.

– А на Вашем лице все больше появляется веснушек, – в тон ей весело заметил Алексей Васильевич.

– Ну и что из этого? – Нисколько не смутившись, возразила Оля. – Что естественно, то не безобразно. Разве Вам не нравятся девушки с веснушками?

– Ну что Вы! Нравятся, и даже очень! Не обращайте внимания на это и не сердитесь на меня.

– А я нисколечко не сержусь. – Оля крепче сжала руку Алексея Васильевича. – Хотя некоторые считают, что частые ссоры – первый признак любви.

– Возможно, но лучше не ссориться. Правда?

– Хорошо, Алёша. Я постараюсь, потому что тебе часто приходится волноваться по делам службы.

– Да, служба воеводская – не сахар. Проблем много.

Алексей Васильевич заметил, что Оля уже не раз называла его «на ты» и подумал: «С каждым днем мы становимся ближе по духу, роднее…»

– Моя бабушка сказала, что воеводы назначаются самим государем. Это большая честь. Правда?

– Конечно, я этим горжусь. Но с другой стороны – постоянные заботы и волнения. Большая ответственность. Как в той пословице: «Чем выше дерево, тем сильнее её качает ветром…»

Алексей Васильевич задумался. На его лице появился оттенок озабоченности.

– Ты должна знать, Оля, что воевода – это не та должность, на которой можно просто наслаждаться властью. На этой должности надо много работать и быть осмотрительным. При поражении войск или смене царей часто летят с плеч и головы их воевод…

Оля вздрогнула.

– Но ты не бойся, – успокоил её Алексей Васильевич. – Нам это не грозит. На севере другие проблемы, другая жизнь. У севера свои вековые традиции…

Оля немного успокоилась. Она подвинулась ближе к Алексею и спросила:

– Наверное, трудно служить на севере, а жить ещё трудней?

– Для кого как! Север любит людей смелых и сильных духом. Для меня, например, чем трудней, тем интересней… На севере почти полгода царствует полярная ночь. Пережить её трудно, но интересно. Она как колдунья заманивает людей в свои сети для того, чтобы, создавая трудности, проверять стойкость их физических и духовных сил.

– Думаю, Алёша, у тебя сильный характер. Это видно по твоим делам и поступкам.

– Да, решительности мне не занимать. Настойчивости в достижении цели – тоже.

Он ласково посмотрел на свою невесту и улыбнулся. – Вот один из примеров такой решительности: полюбил тебя с первого взгляда и сразу взял в жены.

От нахлынувших чувств, Оля покраснела и низко опустила голову. Потом подняла ее, с благодарностью посмотрела на Алексея и сказала:

– Моя сестра Лиза сказала мне, что ты много лет прожил в Астрахани.

– Да, так случилось. Мне было двенадцать лет, когда мой отец погиб при захвате крепости Азов казаками. Через три года мама отвезла меня на юг. Тогда я считал себя почти взрослым и был полон желания пойти по стопам отца. Воспитывался я в семье нашего близкого родственника боярина Владимира Протопопова, который служил воеводой в Астрахани. Там я познал, что такое воеводство, а главное – впервые побывал на море и на всю жизнь полюбил корабли. Вместе с друзьями закалял свой характер: воспитывал в себе отвагу, решительность, способность пойти на риск и даже на смерть вместе с гибнущим кораблем, как это делают капитаны по старой морской традиции.

– Нет, Алёша, идти на смерть сознательно – не по-божески! Не лучше ли бороться за жизнь до последней минуты, до последнего вздоха…

Алексей Васильевич с восхищением смотрел на Олю. «Мой характер, – думал он, – добрый, рассудительный, но решительный».

– Я уверена, что вместе нам будет хорошо, хотя каждый из нас потеряет часть свободы, – посмотрев внимательно на будущего мужа, заметила Оля.

– Невелика потеря! – рассмеялся Алексей Васильевич. – Ради тебя я согласен на все, согласен потерять не только свободу, но и голову.

Он нежно обнял Олю и несколько раз поцеловал в губы.

– А что ты думаешь о нашей семейной жизни? – вдруг неожиданно спросила Оля, заглядывая в глаза Алексею.

– То же, что и наш Господь Бог: молодые должны жить самостоятельно, отдельно от родителей. Отделение – один из четырех заветов о семье, оставленных нам всевышним.

– Теперь мне понятно, почему ты предложил мне уехать с тобой на север. В этом вопросе я на твоей стороне. «Куда иголка – туда и нитка», – так учила меня моя мама, царство ей небесное.

За садовой калиткой залаяла собака.

– Наверное, наши приехали с богомолья, – не совсем уверенно сказала Оля.

Они вышли из беседки.

– Что-то стало холодно, не пойти ли нам домой? – Оля крепко сжала руку Алексея Васильевича. – Вчера ты обещал почитать свои записи о севере.

– Если обещал, то обещание надо выполнять!

Держась за руки, они бегом побежали к дому и уже через несколько минут сидели на диване в комнате Алексея Васильевича.

– Я прочту тебе о том, как на неделю застрял в тундре.

– А разве так бывает? – удивилась Оля.

– Ещё как бывает, – уверенно сказал Алексей. – Ураганные ветры и снежные метели – довольно частые гости тундры. Когда такое случается, то жизнь в тундре замирает.

Оля притихла и всем своим видом показала, что готова внимательно слушать.

Алексей Васильевич перевернул несколько страниц, нашел нужное место в тетради и стал медленно читать вслух.

«Однажды, возвращаясь из Архангельска домой, я решил остановиться в стойбище моего знакомого оленевода Максима Пырерки. Надо было закупить продукты для Ямальской заставы. Оленины в стойбище было много, и я в тот же день отправил своих стрельцов с мясом на заставу, а сам остался на ночь, чтобы уладить все дела с покупкой юколы и тюленьего жира. Под утро разыгралась пурга. Ветер был такой силы, что один чум, плохо закрепленный нерпичьими ремнями, унесло в пролив. Людям чудом удалось спастись.

Все эти дни я жил в чуме ненца старика Нохо, который обещал отвезти меня на заставу. Питался, как и все, олениной и рыбой, пил крепкий настой на лечебных травах. Под вой пурги и лай голодных собак слушал рассказы ненцев об их нелегкой кочевой жизни в тундре. Каждый день молил Бога, чтобы он помог утихомирить стихию. Наконец, после почти недельной круговерти, ветер стих, и на небе появилось солнце.

Я быстро собрался. Казалось, что все давно было уже готово к отъезду. Упряжка стояла у дороги, и вожак – олень с мощными ветвистыми рогами – нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Максим Пырерка уже не раз выходил из чума и проверял упряжку, расправляя и подтягивая ремни. Но хозяин чума старик Нохо, не торопясь, допивал вторую кружку горячего ароматного травяного чая. Потом он также, не спеша, закурил трубку и, попыхивая, лукаво посмотрел в мою сторону.

– Спешить не будем. К ночи приедем и ладно, – сказал старик.

Я так и ахнул! Но спорить с ним не стал, зная, что это бесполезно, да и нетактично – ведь я был его гостем.

Наконец он встал, оделся и вышел из чума. Солнце уже зависло над горизонтом.

Я быстро попрощался с Максимом и плюхнулся на нарты. Старик по вековой традиции саамов сел на левую сторону нарт, ловко взмахнул хореем, и олени дружно рванули с места. Прямая, хорошо накатанная дорога, поблескивая на солнце, стрелой уходила на юг. Отдохнувшие олени мчались как на скачках, равномерно вспахивая копытами свежий снег.

Вскоре стойбище растворилось в снежной дымке. Иногда нарты резко подпрыгивали на кочках, и я судорожно хватался за копытья, чтобы не упасть. Вокруг была необозримая, однообразная тундра.

Я с головой укрылся кухлянкой и под монотонный бег оленей задремал. Иногда был слышан гортанный голос Нохо:

– Хор-хор!

И тогда олени ускоряли бег.

Через несколько часов езды я высунул нос и осмотрелся. Нохо по-прежнему сидел прямо и в правой руке держал хорей. Казалось, что олени не сбавляли бег. Все было также однообразно, как и раньше. Только на западе угасала заря. Солнце быстро падало вниз, как бы стараясь скорей спрятаться за горизонт и там, освободившись от дневных забот, отдохнуть в ночной прохладе. Его лучи потускнели, стали красноватыми как угли почти потухшего костра. Оттого и голубое небо над горизонтом стало краснеть.

Когда мы подъехали к нашей заставе, солнце уже скрылось за горизонтом. Сразу потемнело, стало холодней. Олени встали как вкопанные. Только вожак устало встряхивал головой и, широко раздувая ноздри, отфыркивался как загнанная лошадь.

– Сдавать стал старик, – сказал Нохо, подошел к своему любимцу и погладил морду, от которой валил пар. – Однако придется тебя менять. Пора!

Олень вздрогнул, как будто понял смысл сказанного. Он устало посмотрел на хозяина и опустил голову. Его рога почти коснулись земли».

Алексей Васильевич положил тетрадь на край дивана и с улыбкой посмотрел на Олю.

– Ну, как?

– Очень интересно!

В это время в дверь постучали.

– Войдите!

В комнату заглянула Марина Михайловна.

– Пришла позвать вас к обеду. Наверное, уже проголодались?

– Спасибо, бабуля, сейчас придем.

Оля с благодарностью посмотрела на свою бабушку.

Уходя, Марина Михайловна незаметным движением руки перекрестила молодых и, закрывая дверь, прошептала:

– Да благословит их Господь!

3

За обедом обсуждали последние новости. Главная из них – приезд царя Алексея Михайловича с большой свитой в Троице-Сергиев монастырь на богомолье. Царица Марья с царевичем Дмитрием остались в Москве. Об этом Елизавете Петровне поведал владыка Дмитрий: царице нездоровиться, а царевич ещё мал – всего пять месяцев от роду.

– Жаль, что царица не приехала, – огорчилась Оля. – Уж очень хотелось на нее взглянуть. Говорят, царица сказочно красива и мила.

Лиза её успокоила.

– Когда будем в Москве, то постараемся попасть в Алексеевский монастырь. Каждый год в день своих именин 17 марта царь со своими домочадцами приезжает туда ко всенощной и к обедне.

После сытного обеда Иван Данилович предложил всем отдохнуть.

– Завтра у нас трудный день. Я полагаю, что мы все поедем в Троицкий монастырь и примем участие в молебне по случаю пребывания в святой обители нашего государя. – Он с надеждой посмотрел в сторону Марины Михайловны – Не так ли, Михайловна?

– Так или не так, а поступим по-божески, – спокойно ответила она. – Приезд государя Алексея Михайловича для нас, прихожан, большой праздник. Вели утром запрягать лошадей. Едем!

На том и решили. Оля с благодарностью посмотрела на бабушку – ей тоже хотелось помолиться и побывать на такой пышной литургии.

После обеденного отдыха Оля и Алексей Васильевич сидели в гостиной и беседовали.

– Уж слишком добра и проста русская душа! Возьмите, к примеру, моего дедушку Фёдора… Вечный искатель божественной истины и правды. В этих муках умрет, не жалея себя!

– А что её искать? – недвусмысленно заметил Алексей Васильевич. – Правда одна… и двух правд не бывает. Другое дело, когда некоторые люди, особенно те, которые обладают властью и имеют большие деньги, огнем и мечом прокладывают путь «своей правде». Так было, когда от ереси католиков пал Рим, первый познавший учение Христа; под пятой фанатиков – мусульман оказался Царьград. Теперь вот и в нашей русской православной церкви намечается раскол. Каждый из служителей культа считает, что его правда есть «истинная правда», а его вера – «истинная вера». Ярый сторонник новшеств новгородский митрополит Никон стал особо дружен с царем и подбивает его на проведение церковной реформы.

Оля тоже решила показать свои знания в этих вопросах.

– Мой дедушка часто рассказывал мне о церковных проблемах. Он тоже за единый для всех православных церквей порядок богослужения; он сторонник исправления священных и богослужебных книг по греческим образцам. С этим и уехал на Соловки искать себе сподвижников. Мне дедушка говорил, что молодой царь хорошо разбирается в церковных делах и намерен сам заняться реформой. Однако у него есть много противников, которые называют себя «ревнителями старой веры».

– Да, Оля, – подтвердил Алексей Васильевич. – Староверов у нас на Печоре хватает. Теперь Смутное время наступает не для царской власти, а для русской церкви. Борьба разворачивается не на шутку и без опальных не обойтись. Так было, есть и будет… Непокорных царь любит ссылать в наш дальний Ферапонтов монастырь.

– Мне, Алёша, трудно судить о том, кто из них прав и какова она, как ты говоришь, «единственная правда»… Видно, дедушка мой и скитается по Руси в поисках этой правды. Такой он уж человек! Мы все, домашние, за это его не осуждаем. Да и друзья его в этом вопросе поступают так, как учит нас Христос: «Не суди и не судим будешь».

Стало темнеть, и Оля зажгла лампу. В гостиную медленно и с достоинством вошел кот Васька, и, не раздумывая, уселся у Алексея Васильевича на коленях.

– Уже признал за своего, – улыбаясь, сказал Алексей Васильевич, ласково поглаживая мурлыкавшего кота.

Оля посмотрела на Ваську и тоже улыбнулась.

– Какой ты, Василий, оказывается, изменник! Быстро переметнулся от меня к другому.

Она погрозила Ваське пальцем.

– За это будешь сегодня мной наказан: на ужин вместо мяса получишь молоко…

Однако кот Васька даже не пошевелил ушами. Он закрыл глаза и задремал.

С улицы послышался колокольный звон. «Приглашение к вечерне», – подумала Оля. Она, как и большинство прихожан здешней церкви, хорошо изучила манеру звонаря деда Матвея, как и по какому случаю звонить в колокол. Это и неудивительно: в России рождаются и умирают под колокольный звон…

– Я приготовила тебе особый подарок, – Оля заглянула Алексею в глаза и положила руки на его плечи. – По долгу службы тебе часто приходиться плавать по Студёному морю, а это не безопасно.

Она встала, подошла к резному буфету, открыла дверцу и из потайного ящика взяла маленькую иконку в золотой оправе и на золотой цепочке. Это была икона Николая-чудотворца, святого, который считается покровителем мореплавателей. Со словами «храни тебя мой талисман», сказанными почти шепотом, Оля аккуратно повесила иконку на шею Алексея Васильевича и нежно поцеловала его в губы.

– Теперь я буду за тебя спокойна.

– Спасибо, Оленька! С твоей легкой руки Николай-угодник теперь будет моим небесным покровителем, а твой талисман оберегать от опасностей в морских походах. Моя судьба теперь в твоих руках.

Он встал, улыбнулся и, опустившись на колени, поочередно поцеловал её руки.

– Сегодня объявим о нашей свадьбе!

Лицо Оли вспыхнуло ярким румянцем и озарилось счастливой улыбкой. Она закрыла глаза и опустила вниз голову. Потом подошла вплотную к Алексею и сказала:

– Чему быть, того не миновать… На то воля Божья! Я согласна.

Вечером, когда все собрались в гостиной на ужин, Алексей Васильевич подошел к Марине Михайловне, низко ей поклонился и сказал:

– Прошу руки Вашей внучки и благословения на наш брак!

От неожиданности, а может быть от счастья, Марина Михайловна всплеснула руками и заплакала. Сквозь слезы она посмотрела на Олю.

– Я согласна, бабушка!

Оля стояла рядом с Алексеем Васильевичем и улыбалась.

Придя в себя, Марина Михайловна трижды перекрестила молодых и, вытирая платком слезы, сказала:

– Благословляю вас, дети мои, будьте счастливы!

– По такому случаю и выпить не грех, – сказал Иван Данилович. – Вот тебе,

Михайловна, и сон мой в руку!

Старик взметнул руки вверх и закричал:

– Анюта, Дуняшка… где Вы? Скорей сюда, несите на стол выпивку и закуску!

Он поздравил молодых и быстрым шагом направился в людскую, чтобы лично проследить за приготовлением праздничного ужина.

К молодым подошла Елизавета Петровна и поздравила с помолвкой. Она обняла Олю, подмигнула ей и шепнула на ухо:

– Поздравляю, сестрица. Рада за тебя!

Потом поцеловала Алексея Васильевича и сказала:

– Счастья Вам! Любите и берегите друг друга. Не надо ссориться по пустякам. Помните, что слово ранит быстрее, чем лечит…

– Наконец-то и мне можно поздравить Вас, – обрадовался Артамон Савельевич, подойдя к молодым. – Ну, что я тебе говорил?

Он обнял друга и сказал:

– Не одна Москва родит красавиц! Теперь ты сам убедился в этом. Не жена у тебя будет, а сущий клад: красива, умна, добра и благородна!

Артамон Савельевич подошел к Оле, смахнул с её щеки слезу и поцеловал.

– Говорят, вперед не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Однако в лице Алеши ты найдешь любящего мужа и хорошего семьянина. Поздравляю тебя, Оленька, и желаю счастья!

Торжество продолжалось до позднего вечера. Разговоры за столом шли о поездке в Москву, о венчании и свадьбе. Венчаться молодые решили в храме Покрова Пресвятой Богородицы, что стоит на реке Яузе. Там в Свиблово, в имении Хватовых венчались все предки Алексея Васильевича.

– Что-то с разговорами мы совсем припозднились. Не пора ли пойти на покой? – зевая и прикрывая рот рукой, спросил молодую хозяйку Иван Данилович.

Он посмотрел на раскрасневшуюся счастливую Ольгу и, лукаво подмигнув, добавил:

– Молодежь, конечно, против!

Оля улыбнулась, но промолчала, давая этим понять, что она не вправе решать такие вопросы. За нее ответила бабушка Марина.

– Молодежь – она и есть молодежь… С вечера не уложишь, а утром не добудишься! Это мы встаем с петухами…

4

На следующее день, рано утром, на больших празднично украшенных санях, запряженных тройкой лошадей, тронулись в путь. При выезде из ворот усадьбы Дроновых коренник споткнулся.

– Плохая примета, барин! – в сердцах сказал кучер Прохор и зло, с силой, ударил кнутом лошадь.

«Не опоздать бы на богомолье, – с тревогой на душе подумал Артамон Савельевич. – Царь опоздавших не жалует». Но когда лошади резво поскакали по накатанной дороге, он успокоился. До Троице-Сергиева монастыря было чуть больше трех верст, дорогу кучер знал хорошо, а время было ещё раннее.

– Думаю, что к началу литургии успеем, – уверенно сказал Артамон Савельевич сидящему рядом с ним дяде. – Бог даст, приедем вовремя.

– На Бога надейся, но и сам не сплошай, – засмеялся Иван Данилович. – В этом деле все зависит от дороги, лошадей и опыта кучера. Уж больно яркое солнце – не развезло бы дорогу.

Все последние дни Артамон Савельевич пропадал в монастыре и до приезда царя вместе с архиепископом Даниилом и всей монастырской братией проводил время в трудах и заботах – готовились, как и подобает в таких случаях, «не ударить в грязь лицом» перед Великим государем.

Троице-Сергиев монастырь молодой царь посещал часто, потому что считал святого Сергия Радонежского своим небесным покровителем и заступником. Каждый раз, приезжая сюда на богомолье, царь делал монастырю богатые дары и вклады, искренне веря в то, о чем говорил старец в последние годы своей жизни: «Чтобы долго жить, надо делать добро… и не только брать, но и давать».

Несмотря на все старания кучера, к началу божественной литургии путники опоздали. Артамон Савельевич понял это, когда проехали Святые ворота монастыря: никого, кроме десятка стрельцов и нескольких ратных человек в парадных доспехах, у ворот и на самой площади не было. Он сразу вспомнил про «плохую примету», о которой говорил кучер Прохор.

До Троицкого собора, где покоится прах великого Сергия Радонежского, шли пешком. «Теперь уже все равно, – думал Артамон Савельевич. – Семь бед – один ответ!»

Подойдя к собору, остановились у его стен, помолились у гробниц царя Бориса Годунова, его жены Марии Григорьевны, сына Фёдора и дочери Ксении (в иночестве Ольги).

– Вот судьба! – тихо сказал Иван Данилович. – Не приведи Господь!

Оля взяла за руку своего жениха и полушепотом сказала:

– Здесь хранится дар царя Бориса монастырю – чудотворный образ святой Троицы в золоте и драгоценных камнях. А ещё в ризнице собора хранится золотой крест с драгоценными камнями, присланный в дар преподобному Сергию Царьградским патриархом Филофеем.

Пока они пробивались сквозь толпу в храм, Алексей с интересом слушал Олю.

– Там же впервые я увидела сандалии преподобного Сергия, более тридцати лет бывшие на его ногах в гробе.

На паперти храма, ежась от холода в своих лохмотьях, стояла большая толпа нищих. Некоторые из них, особенно те, которые были здесь впервые, через полуоткрытые массивные двери старались заглянуть внутрь храма, расписанный знаменитым Андреем Рублевым и его учениками; хоть одним глазком увидеть иконостас, в центре которого красовалась рублевская «Троица».

У ворот храма Артамон Савельевич встретил сотника Якова и от него узнал, что царь решил сократить свое пребывание в монастыре и уехать в Москву сегодня после полудня.

В храме было много народа, от жары потрескивали свечи, торжественно звучала божественная литургия. Царь, окруженный высшим духовенством и ближними боярами, усердно молился.

– Как красив и как богато одет наш государь, – с восхищением шепнула Оля Алексею Васильевичу.

В это время церковный хор, слившись с сочным басом протодьякона Тихона, грянул «Славься, боже наш»… Оля и Алексей Васильевич стояли рядом и неустанно молились. Каждый из них просил Бога помочь им обрести счастье в семейной жизни.

– Господи, помоги нам! – жаркими устами шептала Оля.

Пока в храме шла служба, некоторые бояре из окружения царя выполняли его поручения. Особо важное и трудное поручение досталось начальнику стрелецких войск боярину Артамону Матвееву.

Алексей Михайлович хорошо понимал, что войны с Польшей и Швецией в ближайшие годы не избежать. Поэтому приказал воеводе Матвееву проверить готовность монастыря на случай его осады иноземцами. «Троицкий монастырь – наша опора на северо-западе России» – думал он, вспоминая, как в Смутное время монастырь дал полякам достойный отпор.

Воевода с утра обошел вокруг крепостных стен монастыря, чтобы осмотреть и лично оценить их состояние. Он знал, что замена деревянных стен каменными закончилась ещё в 1550 году и с тех пор они не обновлялись. Однако, несмотря на свой вековой возраст, все оказалось в достаточно хорошем состоянии.

Толстые каменные стены монастыря напоминали стены московского Китай-города. Они были гладкими, с тремя ярусами «стрельниц» для стрельбы из пищалей и пушек. Внизу «стрельниц» были устроены погреба для хранения пороха, запасов провизии и воды.

Боярин Матвеев особенно тщательно проверил состояние «слухов» – небольших колодцев, уходящих вниз. Через них осажденные прослушивали землю: не роет ли враг подкоп? Из одиннадцати башен, построенных для укрепления крепостных стен монастыря, воевода успел осмотреть только две. Он поднялся на Красную башню, под которой находились Святые ворота, и нашел её в хорошем состоянии. Потом осмотрел Водяную башню, на второй аркаде которой стоял огромный котел с горячей смолой. На стенах башни были укреплены «козлы» для поливания осаждающих кипятком и смолой.

Воевода проинспектировал также боевую дружину – стрельцов, ратных наемных солдат, пушкарей – и убедился, что крепость долгое время может отражать попытки неприятеля взять её штурмом. На стенах крепости он насчитал 93 пушки, и 20 стояло в резерве.

По окончании молебна Алексей Михайлович перешел в Надворную церковь, где был накрыт стол и приготовлена кровать для его отдыха перед дальней дорогой. Во время обеда воевода Матвеев доложил государю о результатах своей проверки крепостных стен монастыря.

– Оборона монастыря, государь, в надежном состоянии, – уверенно сказал он.

– Я рад этому, воевода. Передай ратным людям, особенно пушкарям, мою благодарность за их ратный труд и мое благословение за то, что не щадят живота своего в борьбе с врагами. Да поможет им Бог!

В покои царя бесшумно вошел его постельничий Фёдор Ртищев.

– Как идут дела с подготовкой к отъезду? – спросил его царь.

– Скоро все будет готово. Кортеж собираем у Троицких ворот, – низко кланяясь, ответил постельничий.

– Через час доложи о готовности.

– Слушаюсь, государь, – с поклоном сказал Ртищев и также тихо вышел, как вошел.

Алексей Михайлович лег в кровать и почти утонул в перине. «Пожалуй, по пути в Москву надо заехать в Тайнинское, с ночевкой. С осени в новом стане не был»…

Он вспомнил, как в селах Тайнинское, Братовщине и Воздвиженском его восторженно встречали с хлебами и рыбою крестьяне, посадские люди и монастырская братия. Это был праздник для души. «Потом заеду в Мытищи, – сквозь дремоту думал царь. – Побеседую с митрополитом Павлом о нововведениях в церковную службу».

Ему нравились эти многочасовые беседы и неторопливое чаепитие с рыбными пирогами и медовыми пряниками. С этими благостными мыслями он и заснул.

После отдыха Алексей Михайлович со своим казначеем обсудил вопрос об оказании посильной помощи в ремонте больничных палат и шатровой церкви Зосимы и Савватия. Кроме Артамона Савельевича, в беседе с царем принимали участие патриарх Иосиф и епископ монастыря Питирим.