Angst

Любая валюта – это товар, который существует просто потому, что в нём есть необходимость. Практиковать бартер в современном мире – извращение, которое приносит удовольствие лишь самым утонченным ценителям. Мешки с зерном таскать с собой неудобно, а золота на всех не напасёшься – вот и был создан универсальный эквивалент стоимости, который красиво выглядит и элегантно достаётся из бумажника. И курс национальной валюты во многом определяется тем же фактором, который определяет стоимость криптовалюты – спросом. Сильная экономика производит много товаров, которые продаёт за свои цветные бумажки. Потребители хотят купить эти товары, а инвесторы – урвать кусочек пирога и вложиться в богатую экономику. Возникает спрос на валюту этой страны – курс растёт. Это как если бы гипермаркеты начали выпускать свои банкноты. Тогда спрос на валюту какой-нибудь крупной торговой сети типа Ашана был бы больше. Просто потому что большинство людей покупали бы продукты в Ашане. Соответственно, и ваш сосед-алкоголик просил бы у вас взаймы именно в Ашанбаксах, ведь всё равно и вы, и он в пятницу пойдёте именно туда. Так что и традиционные, и криптовалюты – суть надувательство, просто в разной обёртке.

«Но я – бедняк, и у меня лишь грёзы»

В конце девятнадцатого века в Америке был такой знамениты городской сумасшедший – Нортон Первый, самонаречённый император Сан-Франциско. Как любой порядочный император, он выпускал собственную валюту, которую охотно принимали в магазинах, а банки обменивали на доллары. Видать, джентльменам с западного побережья было совсем скучно, и нужно было себя хоть как-то развлекать. Однако представим, что завтра я тоже начну выпускать свои деньги, которые точно так же, как и государственные, не будут обеспечены ничем. Скорее всего, даже в колыбели демократии – Соединённых Штатах Америки, меня почти сразу же нарекут экстремистом и отправят в застенки ФБР, потому что я «подрываю экономическую безопасность страны» и вообще мошенник. Ключевое слово – скорее всего. Потому что частная или локальная валюта обладает одним преимуществом: она может стать неплохим анаболиком для экономики региона и вывести её из застоя. Логика проста: экономика города может прийти в упадок из-за оттока капитала. Горожане тратят свои кровные в местных магазинах, а магазины закупают товар в соседнем городе или вообще за границей. А когда вводится локальная валюта, которая обращается только на территории этого города, ни у местных жителей, ни у торговцев не остаётся иного выбора, кроме как тратить их внутри города – прибыли не вывозятся из региона. Удачным примером использования локальной валюты можно считать австрийский город Вёргль. После ввода в оборот «свободных денег» в 1932 году, концепция которых была предложена экономистом Сильвио Гезеллем, в городе был построен мост, бассейн и лыжный трамплин. В то время, как экономики Европейских стран переживали не лучшие времена, безработица в Вёргле снизилась на двадцать пять процентов. Люди стали выплачивать налоги, были погашены почти все задолженности.

Более свежим примером являются «Итакские Часы» – валюта, которая используется в одноимённом американском городе с 1991 года. Часы имеют фиксированный обменный курс – один час равен десяти долларам вне зависимости от спроса и предложения. Но, к сожалению, это скорее исключение, чем правило. Любое государство боится игр с локальными и любыми другими валютами. Особенно правительство раздражают те деньги, которые сложно контролировать или регулировать. Ведь если локальная валюта обретет плавающий обменный курс, то деньги станут проявлять ещё одно товарное свойство – они начнут конкурировать между собой. В богатый регион со своими деньгами начнут перетекать инвестиции – спрос на валюту этого региона начнёт расти. Используя предыдущую аналогию – это как если бы появилась новая торговая сеть, пусть и не такая большая, как Ашан, но где и цены ниже, и качество лучше. И тогда уже встаёт закономерный вопрос: зачем использовать федеральную валюту, если наша ничем не хуже? А это уже попахивает сепаратизмом. Власть всегда находится в руках того, кто контролирует печатный станок. Именно поэтому, несмотря на успех «свободных денег», национальный банк Австрии запретил печатать эту валюту. Ведь зачем конкурировать, если проще заставить использовать нужные бумажки?

«Мои ты топчешь грёзы»

За время своего существования деньги обросли множеством побочных функций: из меры стоимости они превратились в инструмент ростовщиков, направленный на их обогащение. Гезелль мечтал, чтобы деньги стали тем, чем они и должны были быть изначально – средством обмена и больше ничем. Успех его свободных денег, которые позволили австрийскому городу выйти из кризиса, объяснялся не только тем, что это была локальная валюта. Деньги Гезелля целенаправленно обесценивались: каждый держатель такой валюты был обязан уплачивать налог с той суммы, которая у него осталась в конце месяца. Это привело к тому, что люди не копили деньги и не давали их в рост, стремясь обогатиться, а старались их сразу же потратить. Примерно этого хотел и Джексон Палмер. Сегодня блокчейн может дать «свободным деньгам» вторую жизнь – реализовать механизм, придуманный австрийским экономистом, будет гораздо проще, чем в Европе тридцатых годов. Криптовалюты уже начали успешно конкурировать с традиционными деньгами. Но, в отличии от любых других локальных или частных валют, криптовалюту практически невозможно уничтожить. Да, её можно запретить, но от этого она не перестанет существовать: для этого нужно будет выкрутить руки половине майнеров, что, конечно, возможно, но потребует колоссальных усилий. Тот же биткоин анонимен, для осуществления транзакций не требуется одобрение третьих лиц. В отличии от банковских переводов, когда ваш платёж может быть заблокирован банком, так как вы являетесь «нежелательным лицом», потому что пишете плохие комментарии про маму президента совета директоров. Или про другого президента. Банк решает, осуществлять ваш перевод нет. Майнерам же всё равно, чьи деньги переводить, лишь бы операция соответствовала формальным требованиям. К тому же, биткоин обладает одним важнейшим преимуществом: эмиссия криптовалюты осуществляется самими майнерами (собственно, награда за майнинг) и ограничена заранее известной величиной. Эмиссия классических валют зависит исключительно от прихоти Центробанка: банк может напечатать столько бумажек, сколько ему заблагорассудится. К тому же, биткоин-кошелёк – это исключительно ваша собственность, в отличии от кредитных и дебетовых карт. Цветастые куски пластика – это не электронный кошелёк, где хранятся ваши деньги, а всего лишь ключ, который предоставляет доступ к вашему счёту. Ваши деньги являются вашими лишь номинально и лежат в банке, и этот самый банк, при молчаливом согласии некоторых людей может сделать с ними всё, что угодно: заморозить, ссудить кому-нибудь (что они и делают), или просто изъять «во имя великой справедливости». Самое смешное, что вам не принадлежат даже эти дебетовые или кредитные карты: ключ от банковской ячейки – это тоже собственность банка, которой он великодушно разрешил попользоваться. Если не верите – откройте любой договор банковского обслуживания. В то время как биткоин-кошелек – это ячейка, которая принадлежит вам и только вам. Правда, если вы её потеряете или у вас её украдут, возместить ущерб будет некому.

Человечество уже давно погрузило себя в виртуальную реальность. И для этого не понадобились ни VR-шлемы, ни злобные машины, которые подключали бы тебя к матрице. Достаточно было населить наш мир пустыми символами, за которыми ничего не стоит – то, что Платон, а позднее и Бодрийяр назвали «симулякрами». «Симулякр никогда не скрывает правду, он и есть правда, которая скрывает, что ее нет». Симулякры – лишь плоды нашего воображения. Они сколь угодно могут походить на реальность, но никогда не будут являться этой реальностью. Тем не менее, несмотря на это, некоторые из них так прочно вплелись в ткань действительности, что уже почти неотделимы от неё. И деньги, как раз-таки, являются главным симулякром нашего мира. Ведь, объективно, банкнота – это всего лишь кусок бумаги с замысловатыми узорами. Да, она сколь угодно может отождествляться с ценностью, но сама она этой ценностью не является – это не драгоценный камень, это даже не золото. Это всего лишь кусок бумаги. Но благодаря им перераспределяются вполне реальные ресурсы, на эти куски бумаги финансируются войны и строятся космические корабли. Потому что за этими бумажками стоит вера. Вера в то, что их можно обменять на что-то ценное. Мы все негласно договорились верить в ценность денег. И абсолютно любая валюта, будь то доллар, евро или биткоин держатся на этой вере. Потому что в них есть необходимость – без них жить было бы гораздо сложнее. Так если любая валюта – лишь сорт симулякров, то не лучше ли верить в тот, который принадлежит только тебе и не зависит от прихотей чейрменов, восседающих в высоких башнях?

25.01.18

Я вяло бродил между полок с химическими жидкостями всевозможных вкусов и расцветок. Жужжание белых ламп дневного света, что неприятно бил по глазам, гипнотизировало и я, словно муха, пришибленная морозом, тыкался в банки и бутылки. Глаза выцепили колу – бутылку чёрной маслянистой жидкости с ароматом ванили. Иллюзорны цветастые фантики или нет, но без них не купить не одной вещи, оклеймённой метой транснациональной корпорации. Волхвы-маркетологи этих гигантских компаний вообще преуспели в приручении символов – и речь сейчас не только о раздутых банковских счетах. Они научились препарировать любую идею, что породил человеческий мозг: обесценивать, потрошить её, вытряхивая нутро, и ставить себе на службу её полую оболочку, словно послушного зомби.

Контркультурная контрреволюция

О культурных войнах и том, как маркетинг может уничтожить любую идею или символ.

У нас в стране уже стало традицией пугать бабушек и не особо смышленых граждан, зловеще спрашивая: «Вы что, хотите, как в Европе?» Мол, там в умах царит такая же разруха, как у нас в клозетах. Гомоскеки спят и видят, как бы пройти победоносным гей-парадом по Красной площади, насадить свои ценности россиянам, а жопы русских мужиков на свои куканы. Но богатырей святой Руси невозможно победить на старом добром поле брани. Особенно сейчас, когда мистер президент, словно всемилостивый и всемилосердный отец, опекает нацию, и у него есть огромная и весьма эрегированная ядерная дубинка. Остается один выход – война культурная. Именно поэтому западная гидра толерантности пытается запустить свои трансгендерные щупальца в умы малолетних отроков, чтобы затуманить их разум. Подменить исконно русские ценности на гнилые плоды демократии и сбить с нашего особого пути. Оттого-то и необходимо запретить Telegram и перекрыть трубу с интернетом, чтобы ограничить тлетворное влияние Запада.

И действительно: политкорректность победоносно шествует по миру, иной раз переходя все границы здравого смысла. Все больше стран легализует однополые браки, третья волна феминизма затопила мир потоком месячных. Традиционные ценности девальвированы и уже вообще не воспринимаются как что-то значимое. Армия негроидных лесбофеминисток штурмует бастионы нравственности и морали, которые с криками Deus Vult обороняют последние воины Христовы. Бл#%ство и разврат уже не особо-то и порицаются обществом и для многих стали нормой поведения. Разве за это Христос истекал кровью на кресте? В общем, консерваторы всех стран рисуют поистине апокалиптические фрески и призывают сплотиться. Но на самом деле эта страшилка не нова, и зовется «культурным марксизмом». А появилась она еще в начале прошлого века.

Двадцатые годы. Европа едва оправилась от удушливых паров Первой мировой, а на континенте уже свирепствует Красная чума. Великая Октябрьская революция дала надежду для марксистов всего мира, и стало казаться, будто бы «новый пролетарский мир равенства» уже не за горами. Однако получилось немного иначе. В 1920 году Красная армия терпит поражение в Варшавской битве, и новая независимая Польша не особо горит желанием поднимать алый стяг. Венгерская советская республика под предводительством Белы Куна просуществовала 133 дня, а Баварская советская Республика и того меньше – всего месяц. Эпидемия прекратилась сама собой. Все это совсем не увязывалось с евангелием от Маркса, согласно которому, стоит только изменить функционирование экономики (так называемый базис) и сразу же поменяются и политический курс, и культура общества (надстройки). Тогда макаронник Антонио Грамши предположил: а что если именно изменение надстроек приведет к изменению базиса? Может, стоит сначала изменить культуру и сознание общества и именно это приведет человечество к светлому коммунистическому будущему? Другими словами, если Маркс хотел с помощью изменения экономических механизмов создать почву, на которой вырос бы новый коммунистический человек, то Грамши предлагал сеять ростки homo communistus уже в существующий грунт. И уже эти ростки создали бы субстрат нового мира.

Как это сделать? Выкорчевать традиционные ценности. Ведь новые марксисты полагали, что капиталистическое общество оказалось столь устойчивым именно благодаря тем обычаям и нормам, которые были заложены в головы людей. Члены основанного в 1923 году Института социальных исследований в Германии, которые позднее станут известны как Франкфуртская школа, выступали с критикой основных элементов западной культуры: христианства, власти, семьи, патриархата и так далее. С приходом к власти Гитлера большинство членов Франкфуртской школы бежали в США и продолжили свои исследования там. В 50-е годы же стало окончательно понятно, что мировая социалистическая революция захлебнулась в ананасовом соке: капиталисты действительно продолжали богатеть, однако условия жизни рабочего не ухудшались, а скорее даже наоборот. В этой ситуации новым авангардом революционного движения вместо рабочих должны были стать различные на тот момент маргинальные элементы: геи, феминистки и прочие контркультурщики.

И кажется, что план работает, что вот оно – пришествие антихриста, который растлевает умы всех и вся, и спастись от него можно только в землянке где-нибудь под Изборском. Но тут на защиту человечества встает огромный вонючий монстр, который может сожрать и отфекалить что угодно. И имя ему маркетинг. Да, порождение и верный слуга капитализма, могущественное колдунство, которое заставляет вас сметать с полок даже то, что вам не нужно. И маркетологи в XX веке волею судеб оказались слугами господа, или диавола, если хотите. Ведь маркетинг может коммерциализировать, то есть продавать и превращать в деньги, все. Абсолютно все. Даже идею. Идею любой корпорации, любого движения или протеста.

И если в основе чего-либо есть идея, неважно, будет ли это новое изобретение, субкультура или даже протестное движение, значит эту идею можно обернуть в красивую упаковку и продать. Именно поэтому любая контркультура, какой бы протестной и маргинальной она ни была, со временем становится массовой. Ведь в глазах капиталистов члены этой субкультуры или движения становятся целевой аудиторией: даже обоссаным панкам нужны косухи и футболки с портретом Горшка. Ты немытый хиппарь и топишь за права животных? Пожалуйста, вот тебе магазин органической еды и одежды из конопли. Долбишься под хвост с другими мужиками и гордишься этим? Йоу, наша компания поддерживает gay-pride! Бизнес неминуемо начинает мимикрировать под любую новую идею, делая ее последователей своей целевой аудиторией. Бренд женской одежды Monki, например, начал топить за феминизм. Естественно, исключительно чтобы привлечь внимание к проблемам женщин, а не ради того, чтобы срубить бабла.

Однако любой бизнес – это прежде всего деньги, как бы старательно он ни прикрывался громкими лозунгами. И главная цель любого капиталиста – повысить прибыль. Самый простой способ сделать это – увеличить количество адептов культа, то есть целевую аудиторию. А для того чтобы покупателей стало еще больше, идею нужно максимально упростить. Сократить ее до слогана, который понял бы самый недалекий обыватель. Чтобы очередная неразумная вагина прониклась идеями «феменизма и сестренства» и купила кофточку с надписью periods are cool. Это приводит к распространению идей, ведь чем проще идея, тем проще она хавается массами. Но именно это и обесценивает ее: от идеи остается только обложка и пара громких цитат. Ramones и Sex Pistols, которые были настоящими символами андеграунда и контркультуры в 70-х, сегодня стали лишь принтами на футболках модных телочек с каре и биполярочкой, которые вообще не знают, кто такой Сид Вишес. То же самое произошло и с команданте Че, чье лицо лепят вообще на все, что только возможно. И лидер кубинской революции ассоциируется не с Движением 26 июля и Батистой, а в лучшем случае лишь с какой-то там абстрактной революцией. Часто идею сливают и сами лидеры движения, сдавая в аренду свою жопу, когда представляется возможность, и получая за это хрустящую банкноту, которую можно скрутить в трубочку и вдыхать через нее кокаиниум. А идея… Да кому вообще сдалась эта идея?

На самом деле многие считают культурный марксизм теорией заговора: выдумкой американских палеоконсерваторов, созданной, чтобы убедить электорат, что в демократической партии состоят лишь геи, маргиналы и прочие коммунисты. Выдумкой, которая прекрасно прижилась в сырой и мрачной российской действительности. Другие же, что это – коварный план по растлению общества и приближению мирового коммунизма. А самих представителей Франкфуртской школы – не группой вшивых интеллигентов, которые пытались препарировать труп Маркса, а тайным жидомассонским обществом, цель которого – поработить мир. Но это совершенно не важно. Не важно, бродит ли за нашими спинами мифический призрак культурного марксизма. Потому что порождения его бестелесной плоти – идеи и новые ценности, давно уже превратились во всего лишь модные течения и растворились в море дерьмового китайского мерча, который носят мамкины рэбэлы и абстрактные тян, до конца даже не понимая, что вообще написано у них на футболке. Но ощущая в паху при этом приятное чувство сопричастности к великой идее.

04.05.18

И, конечно же, когда эта идея перестаёт приносить пользу, её просто выбрасывают как использованный презерватив. Ведь на выжженном поле, на месте срубленных крестов, волхвы корпораций водружают свои символы веры, превращая религию в игру, а игру – в религию. Как это ни странно, но именно торгаши, а не церковники открыли тайну того, как заставить человека гнаться за бестелесным символом, бесплотной идеей. Ну, либо просто осмелились сказать её в слух.

Геймификация

Об игре корпораций, главный приз в которой – наши мозги. И деньги.

Get ready!

Начало восьмидесятых годов – золотая эпоха аркадных автоматов. Тысячи американских школьников бежали после уроков в игровые залы, чтобы обменять свои ланч-мани на четвертаки и скормить их цветастым ящикам с мерцающими экранами. Подростки доводили себя до истощения, играя в ставшую уже легендарной Space Invaders или в горячие хиты навроде Pac-Man и Donkey Kong. Примерно в это же время, в 1981 году, появилась парочка новых, совсем невзрачных аркадных автоматов в пригороде Портленда: на черном корпусе было написано лишь название – Polybius. Игра стала такой же популярной, как и новинки от гигантов рынка – Atari и Nintendo, несмотря на то что выпустила ее неизвестная немецкая компания Sinneslöschen, чье название переводится как «Стирание чувств».

Вскоре начали происходить странные вещи: дети, игравшие в Polybius, жаловались на головные боли, бессонницу и провалы в памяти. Поговаривали, что несколько человек, которые решили сыграть, позже свели счеты с жизнью. Кроме того, вместо техников эти автоматы обслуживали мрачные люди в костюмах. Скачав данные, они всегда оставляли горы четвертаков, осевших в недрах автоматов, нетронутыми. Polybius просуществовала всего пару месяцев и пропала так же неожиданно, как и появилась: в какой-то момент школьники просто обнаружили на месте черной коробки другой автомат. А компания Sinneslöschen бесследно растворилась, не сделав после этого ни одной видеоигры.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.