Кто не с нами, тот против нас! 1918-1920 годы

Владимир Шигин

Кто не с нами, тот против нас!

1918–1920 годы

Предисловие

Как известно, наиболее близкой революционным матросам Балтики революционной партией к осени 1917 года стали большевики. Матросские симпатии (по мере изменения отношения к войне) постепенно переходили от эсеров к ним, а после краха корниловщины большевистское влияние стало преобладающим, сначала в Кронштадте и, в целом, на Балтийском флоте, а после Октября на Черноморском флоте и на флотилиях. Деятельность малочисленных большевистских флотских организаций из общих с меньшевиками социал-демократических организаций стали выделятся в самостоятельные. Произошло это, главным образом, вследствие изменения отношения матросов к революционному оборончеству и оправдания ходом событий прогноза «апрельских тезисов» В. И. Ленина о «втором этапе революции». При этом кронштадтцы, шедшие в авангарде данного процесса, вовсе не считали, что они «большевизировались», хотя об этом много писала пресса, в том числе и о том, что В. И. Ленин после июльских событий скрывался не в Финляндии, а в Кронштадте. Сами кронштадтцы мало считались с авторитетами, включая В. И. Ленина, вырабатывая свою собственную политику. Курс на «второй этап» революции, как известно, был воспринят политической элитой в качестве призыва к гражданской войне и поэтому все действия большевиков по осуществлению этого курса выглядели в ее глазах левоэкстремистскими.

Курс на второй этап революции (сначала в виде лозунга мирного перехода власти к Советам) был поддержан народными массами не столько как «левый», как желание приблизить социализм, сколько как правый – навести (даже, быть может, неосознанно – восстановить) порядок, порушенный при существовавшей власти. Большевики в 1917 году были известны не только, как сторонники социализма «левого», а как – «государственного». Для убеждения масс в «правизне» большевиков постарались немало и сами «соглашатели», обвиняя их (пусть даже не без основания) в связях с кайзером, с царской охранкой и т. п. Обыватели Петрограда накануне Октября, случалось, приравнивали большевиков даже к монархистам. В своих тезисах, в левой обстановке апреля 1917 года, В. И. Ленин тем не менее, как известно, обосновывал курс на мирное развитие революции и подчеркивал, что «введение» социализма не является непосредственной задачей. Через несколько лет он уже отзывался о тезисах в смысле призыва к «осторожности и терпению».

Другое, связанное с первым обстоятельство – вопрос о войне. Солдаты были за революцию ради мира, а не за мир ради революции. И потому «пораженческая» позиция большевиков, ведущая к миру, выглядела для них правой в сравнении с весенними призывами меньшевиков и эсеров к войне «в защиту революции». Отсюда большевики не получали поддержки в период господства настроений «оборончества» в значительной степени как недостаточно левые. Особенно это касалось радикально настроенных матросов. До февральской революции и весь период двоевластия, как отмечалось на VI-м съезде большевиков, матросы неохотно шли к ним, считая их «оппортунистами». После того, как большевики провозгласили курс на «второй этап» у них всё меньше было необходимости завлекать массы «левизной». На это работали сам их стратегический курс и ход событий. Наоборот, они вынуждены были больше других открещиваться от подозрений в «левизне». А в текущей деятельности большевики должны были заботиться и заботились о том, чтобы разного рода левые провокации не сорвали главный курс. Т. е. большевики скорее не вели «борьбу за массы» в 1917 году, как это можно представлять было из учебников Истории КПСС советского периода, а, быть может, вели «борьбу с массами», с их левацким настроениями и это обеспечило у них им поддержку и победу в конечном счете. Здесь сыграло свою роль и то, что вообще, приступая к созданию партии, Ленин стремился идти «другим путем», имея ввиду терроризм народников. И «большевизм воспринял при своем возникновении в 1903 году традицию беспощадной борьбы с мелкобуржуазной, полуанархической (или способной заигрывать с анархизмом) революционностью».

Демонстрация революционных моряков в Петрограде. 4 июля 1917

Однако об общем левом курсе большевиков в силу его больших последствий для истории спорили и ещё долго будут спорить историки в зависимости от ее новых поворотов, от новых революций и т. п. Так, с позиций современности следует очевидно считать левоэкстремистским спокойствие большевиков к обострению социальных страстей как к закономерной классовой борьбе, на что обращали внимание еще современники-сторонники Октябрьской революции. Это способствовало в дальнейшем развязыванию «красного террора», хотя и он был в значительной степени трагически объективен. Но если в целом, общий левый курс большевиков следует считать исторически оправданным, то малейшие уклонения влево на этом левом курсе должны приводить и приводили к особенно тяжёлым последствиям. Ленин писал в «Детской болезни „левизны“» о подобных случаях, что стоит сделать маленький шаг дальше – казалось бы, шаг в том же направлении – и истина превратится в ошибку. Политическое движение наполняется новым содержанием – со знаком «минус». В годы гражданской войны в большевизме имел место целый ряд более левых течений: «левые коммунисты», «военная оппозиция», анархо-синдикалисты, троцкисты и др. Из них, пожалуй, наибольшую опасность представлял троцкизм с приоритетом мировой революции и ее экспорта. Он менее других имел народное происхождение, а, следовательно, больше других был склонен утверждаться насилием. На флоте имелась дополнительная почва (в виде кораблей, интернациональных связей и др.) для популярности идей экспорта революции и матросы оставили здесь заметный след. Здесь сказалось то, что до Октября Троцкий больше всего любил бывать в Кронштадте.

Формирование матросского отряда

Немало левых ошибок допускали большевики, когда твердый стратегический курс у них еще отсутствовал или, когда особенно крутым ходом событий он ставился под сомнение. Так, они, как и другие партии, сразу после бурных февральских событий на флоте обратили самое пристальное внимание на усиление своего влияния в матросских массах. И также стремилась это сделать по возможности левыми лозунгами. Первый же приезд делегатов большевистского центра (каковым являлся первое время Выборгский комитет) получил примечательный резонанс на заседании исполкома Петроградского Совета 4 марта с точки зрения симпатий к радикально настроенным матросам. Представители армии Кронштадта заявили, что «положение там очень серьезное благодаря столкновениям между матросами и сухопутными войсками» и особо подчеркнули, что приехавшие большевистские делегаты, «критиковавшие Временное правительство и Совет рабочих и солдатских депутатов, еще сильнее обострили положение». Но в своем дебюте в Кронштадте большевики оказались «левыми» скорее всего не заслужено. Просто они попали в момент, когда Кронштадт «протрезвел» и его качнуло вправо. Перехватившие (на время) инициативу у матросов солдаты искали подстрекателей. В целях усиления своего влияния среди матросов большевики считали само собой разумеющимся допускать левые эксцессы в матросской среде, чтобы стравливать между собой своих политических конкурентов. Но, конечно, главная

Вопреки многочисленной советской литературе о революционном флоте, в процессе сближения матросов и большевиков долгое время мощную политическую силу представляли именно матросы, с которой большевики явно заигрывали. Таким положение представлялось ещё в начале 1918 года. По сути это было результатом левого экстремизма как у большевиков, так и у матросов.

Точка соприкосновения и большевиков и матросов с левым экстремизмом заключалась в их общей ответственности за него, как основных субъектов революции 1917 года и гражданской войны. Поэтому у жертв этих трагических лет можно встретить соответствующее мнение о них. Вот отрывок одного из сочинений детей эмигрантов, написанных в 1923-24 годах: «…Большею частью большевиков являются матросы, и потому вид их вполне матросский. Главное в их костюме составляет вооружение, которое состоит из ножа, ружья, пары бомб и перекинутых через плечи пары пулеметных лент. Вполне понятно, что впечатление, которое произвели на меня большевики, было для них нелестное. Выражаясь кратче, они мне напоминали бандитов низшего качества на большой дороге…»

Да, матросы и большевики все больше сближались. Причем, в процессе их сближения долгое время главную мощную политическую силу представляли именно матросы, с которой большевики явно заигрывали. Таким положение представлялось еще в начале 1918 года. Но слияния большевиков и матросов, как может сложиться впечатление из многочисленной литературы советского периода об их отношениях, конечно не произошло. Вот, что записала 7 января 1918 года в своем дневнике другой широко известный недоброжелатель большевиков писательница Зинаида Гиппиус: «Надо утвердить, что сейчас никаких большевиков, кроме действующей кучки воротил, – нет. Матросы уж не большевики ли? Как бы ни так! Озверевшие, с кровавыми глазами и матерным ругательством – мужики, „ндраву которых не ставят препятствий“, а его поощряют. Где ндраву разгуляться – туда они и прут. Пока – ими никто не владеет. Но ими непременно завладеет, и только „хитрая сила“. Если этой „хитрой силой“ окажутся большевики – тем хуже».

«Хитрая сила» – большевики, оказавшись в значительной степени общенациональной силой, в той же степени «завладели» и матросами. Но там, где у большевиков имело место расхождение с общенациональными интересами, им приходилось сталкиваться и с матросским «ндравом». Серьезные антибольшевистский выступления матросов имели место во время Гражданской войны под различными флагами: под анархистским – в январе 1918 года в Петрограде и в марте 1919 года в Николаеве, под левоэсеровским флагом – в июле 1918 года в Москве и в октябре 1918 года в Петрограде, под эсеровско-белогвардейским – в июне 1919 года на фортах Красная Горка и Серая лошадь и, наконец, под демократическим красным флагом Октябрьской революции в марте 1921 года в Кронштадте. К сожалению, в ходе этих и других столкновений имели место случаи уничтожения не только матросской оппозиции, но и флота, как общенационального института. Флот, как известно, в советские годы пришлось, по сути, воссоздавать заново. Это так же было результатом проявлений левого экстремизма, как у большевиков, так и у матросов.

В годы революции и Гражданской войны большевики не преобладали численно, но все эти организации – одни раньше, как Кронштадтский Совет, другие позже, как Ревельский Совет, стали принимать большевистские решения. Руководитель фракции большевиков Кронштадтского Совета И. П. Флеровский отмечал: «В том-то и заключалось своеобразие кронштадтской политической обстановки, что не большевистский по своему составу Совет вынужден был, с редкими отклонениями, проводить большевистскую политику».

* * *

К осени 1918 года недовольство матросами, как Советской властью вообще, так и отношением к ним (матросам), со стороны большевиков, серьезно возросло. Матросы не могли не чувствовать, что былой идиллии в отношениях между РКП(б) и ними, какой она была в период октябрьской революции и в первые месяцы после него уже никогда не будет. Дело в том, что большевики все больше и больше дистанцировались от своих старых союзников, делая все, чтобы низвести революционных матросов до уровня красноармейцев. Это матросов возмущало. Они считали себя такими же творцами Октябрьской социалистической революции, как и большевики. Заметим, что в данном случаи претензии матросы были вполне обоснованными. Без десяти тысяч кронштадтских матросов, без кораблей Балтийского флота большевикам никогда бы не удалось свергнуть Временное правительство и взять власть в Петрограде. Но большевики желали руководить единолично. Первой их жертвой стали бывшие союзники левые эсеры, от которых они достаточно быстро избавились. Следом наступила очередь матросов. Именно для того, чтобы максимально отдалить от себя вездесущих и нахрапистых «альбатросов революции» В. И. Ленин вместе со всем Совнаркомом тайно бежал из Петрограда в Москву. Именно поэтому он изгнал матросов из своей личной охраны, окружив себя купленными за золото латышскими стрелками. Матросов с удовольствием рассылали воевать по всем фронтам, но весьма нетерпимо относились к их пребыванию в Москве и Петрограде. Что же касается самих матросов, то недовольство большевиками стало проявлять очень скоро, чуть ли не на следующий день после взятия Зимнего дворца. Первым серьезным раздражителем для революционных матросов стал, заключенный 3 марта 1918 года правительством В. И. Ленина позорный Брестский мир. Удивительно, но активно выступавшие до октября 1917 года против продолжения войны с Германией матросы, после социалистической революции, переменили свое мнение. Став яростными оборонцами, они требовали непременного продолжения войны, которая, по их мнению, теперь является справедливой, т. к. стала войной пролетариев против империалистов. Существовавшее равноправное партнерство между партией большевиков и революционными матросами в начале 1918 года, к середине лета сошло на «нет». При этом, если большевики к этому времени значительно укрепили свою власть и авторитет, то матросы, наоборот все это растеряли. Все их мечты о внепартийной революционной матросской диктатуре рассыпались в прах. Этому способствовали, как объективные, так и субъективные причины. Прежде всего, у революционных матросов никогда не было никакой конкретной политической программы, как не было грамотных и авторитетных вождей. Кроме этого, излишняя демократичность, зачастую переходящая в демагогию, лишала их возможности быстро и правильно принимать политические решения, оперативно реагировать на меняющуюся обстановку. Поэтому реальной возможности для управления Россией у матросов просто не было. Не было среди матросов, по объективным причинам, и единства, в результате чего отдельные вспышки их недовольства достаточно легко подавлялись большевиками.

Утрата политических позиций революционными матросами происходила постепенно. Так, в начале 1918 года матросы были, как никогда близки к установлению собственной диктатуры. Они самостоятельно, не оглядываясь на большевиков, творили свою собственную революцию – учреждали свои независимые органы власти, громили контрреволюционного генерала Краснова, казнили Верховного Главнокомандующего Духонина и не понравившихся им министров-капиталистов, разгоняли Учредительное собрание и устраивали собственный матросский террор по городам и весям. Но затем ситуация стала меняться. Перенос большевиками столицы из Петрограда в Москву сразу же лишил матросов реального влияние на большевистское руководство. А последовавшее затем заключение Брестского мира, бегство Балтийского флота из Гельсингфорса и самоуничтожение Черноморского флота в Новороссийске отдалило матросов от большевиков не только идейно, но и морально. Кроме этого, с утратой военно-морским флотом своей роли, как важнейшего военно-стратегического объединения, автоматически уменьшалась заинтересованность власти и в самих матросах.

Это случилось, прежде всего, с черноморцами, которые, после уничтожения Черноморского флота в Новороссийске ушли в рассеяние. Немногим лучшим оказалось и положение их коллег-балтийцев, наглухо запертых в Кронштадте. Попытавшийся было провозгласить и возглавить матросскую диктатуру П. Е. Дыбенко, потерпел полный крах и вынужден был спасаться бегством. Закончилась провалом аналогичная попытка возглавить морскую диктатуру Балтийского флота и у A. M. Щастного.

К дальнейшему падению реального политического веса матросов и их лидеров привела и ликвидация самостоятельных матросских отрядов в апреле-июле 1918 года, а отчаянные попытки вооруженных выступлений против большевиков, как вместе с левыми эсерами в Москве, так и самостоятельно, в лице Минной дивизии Балтфлота, так же завершились неудачей. Отдельные герои еще продолжали биться за свои революционные идеалы и совершать подвиги, но они были обречены.

В целом, мятежная борьба революционных матросов против гегемонии большевиков, против их «похабного Брестского мира», носила исключительно леворадикальный характер. В определенной мере именно это и подтолкнуло большевиков к установлению жесткой однопартийной системы и к расширению «красного террора».

Что касается самих матросов, то события лета 1918 года, помимо всего прочего, ускорили и углубили раскол и разобщенность в их собственной среде. Отныне былого единого матросского революционного братства больше не существовало. Если ранее матросская солидарность превалировала над всеми остальными взаимоотношениями, то теперь зачастую у матросов-большевиков, матросов-эсеров и матросов-анархистов не стало уже ничего общего, и они были готовы к расправе над своими недавними сотоварищами в угоду партийным интересам. Увы, но политические предпочтения не оставили камня на камне от еще недавнего матросского единства. К середине 1918 года мечты матросов о собственной диктатуре окончательно утратили реальность. Отныне с ними, как с единой мощной политической и военной силой, большевики уже могли не считаться. Так и не состоявшаяся «Матросская диктатура» стремительно уходила в небытие. Но революционные матросы оставались революционными матросами. Не сумев учредить собственную диктатуру, они ринулись в самое пекло разгоравшейся Гражданской войны. И по городам и весям России покатилось кровавое «матросское яблочко»…

Глава первая

Матросская диктатура Центрокаспия

Если октябрьское восстание в Петрограде и приход к власти большевиков на Балтике и Черном море был встречен матросами с восторгом, то на Каспии к победе большевиков отнеслись скорее нейтрально, чем положительно. Большевизм в Баку, в отличие от других промышленных центров России, не был особенно популярен даже среди рабочих. Обстановка в Закавказье и на Каспии в этот период была весьма сложной. Если Бакинскому Совету все же удалось взять в городе власть в свои руки, то в остальной части Азербайджана, в Грузии и Армении никакой советской власти не было и в помине. Повсюду в Закавказье подняли голову буржуазные националисты. Что касается продолжавших воевать между собой турок и англичан, то и тех, и других привлекала бакинская нефть. После развала русской Кавказской армии, битые ею турки быстро пришли в себя и, встречая лишь небольшое сопротивление, развернули наступление на Баку.

Бакинский рейд

В 1917 году Каспийская флотилия включала в себя Бакинский порт, школу морской авиации и Астрабадскую морскую станцию, а также отряд кораблей: канонерские лодки «Карс» и «Ардаган», посыльное судно «Геок-Тепе», портовое судно «Красноводск» и транспорты «Аркас» и «Генерал Куропаткин». Руководящим органом флотилии с Февральской революции являлся Центральный комитет Каспийской флотилии (Центрокаспий) – избираемый матросами. Никаких насильственных действий по отношению к офицерам на Каспии не было. По всей видимости, сказалась отдаленность от основных флотов, где щедро лилась офицерская кровь и малочисленность флотилии, на которой все хорошо знали друг друга.

Историк М. А. Елизаров пишет: «Хотя удельный вес моряков в этом важнейшем регионе был небольшой – основными частями были сама флотилия из двух канонерских лодок с несколькими более мелкими судами и школа морской авиации с матросской командой, – но именно здесь революцинаризм матросов дошёл до прямого взятия власти в виде „Диктатуры Центрокаспия“, или как её ещё называли в Баку „Диктатуры пролетариата Центрокаспия“ (состоявшей из трех морских офицеров и двух матросов). Произошло это очевидно потому, что здесь революция пробудила самые различные интересы, особенно национальные армяно-азербайджанские, но при этом она долго оставалась их общим знаменателем. Влияния же матросов на местную жизнь хватило на то, чтобы и здесь остаться символом революции. До революции матросы-каспийцы в отличие от балтийцев не испытывали такого повседневного унижения, а были среди местного населения (значительная часть которого занималась мелкой торговлей) „уважаемыми людьми“. Во время войны каспийские корабли обеспечивали постоянные перевозки в Персию, и матросы имели возможность заниматься выгодной контрабандой. Поэтому в 1918 г. многие из них имели свои двухэтажные дома и ночевали на берегу. В то же время неотделимость интересов матросов от интересов революции не подвергалась сомнению».

Октябрьское восстание 1917 года в Петрограде, как и в других местах, способствовало дальнейшей радикализации каспийских матросов. Первым делом они изгнали командующего флотилией контр-адмирала Е. В. Клюпфеля. После этого «братва» объявила, что всецело поддерживает пришедших к власти в столице большевиков.

Степан Шаумян – председатель Бакинского Совета народных комиссаров

В ноябре 1917 года матросы Каспийской флотилии участвовали в боевых действиях против турецких войск и отрядов мусаватистов (азербайджанских националистов), в боях по овладению городами Петровск-Порт (ныне Махачкала), Ленкорань и Дербент. В конце января 1918 года при Бакинском исполкоме была создана морская секция, а в ее состав введены 9 матросов флотилии.

Но уже в январе 1918 года каспийцы в новой власти разочаровались. Руководство Центрокаспия, стоявшее во главе флотилии, заняло умеренную позицию. Помимо большевиков Центрокаспий поддерживал контакты с лидерами бакинских меньшевиков и эсеров. В целом, с начала 1918 года Центрокаспий находился к Бакинскому Совету и к большевикам вообще, как к правительственной партии, в оппозиции откровенно анархистского толка, мало чем отличающейся от тогдашней позиции Центробалта, ЦК Черноморского флота или Целедофлота.

Рассадником антибольшевицких настроений на Каспийской флотилии являлась школа морской авиации, большинство личного состава которой состояло из офицеров и юнкеров. При этом летчики пользовались авторитетом у матросов флотилии, поэтому школа оказывала серьезное влияние на матросов флотилии. В январе 1918 года, при явном попустительстве Центрокаспия, группа офицеров и юнкеров школы и матросов береговой роты захватили склад оружия, предназначенного для вооружения местной Красной гвардии. Этот захват разбирался на совещании Исполкома Бакинского Совета. Большинство выступавших осудили поведение офицеров школы морской авиации, как направленное против интересов Советской власти, но реальных последствий ни для кого это выступление не имело.

С начала 1918 года в Баку наметилось и столкновение интересов интернационального по составу Бакинского совета, возглавляемым соратником В. И. Ленина армянином С. Г. Шаумяном, поддержанного находившимися в городе нескольким тысячами армянских национальных войск, с мусаватистами и 1-й дивизией формировавшегося ранее мусульманского корпуса.

31 марта 1918 года состоялись новые выборы в руководство Центрокаспия. Всего было избрано на этот раз уже 12 матросов и офицеров: по два представителя от кораблей «Карс», «Ардаган» и «Геок-Тепе» и школы морской авиации и по одному представителю от плавучих средств, радиотелеграфа и судов «Астрабад» и «Центрокаспий». Тогда же Центрокаспий признал намерения большевиков заключить сепаратный мир с Германией преступными, и объявил, что отныне не признает Советскую власть. При этом за непризнание советской власти проголосовали на митингах подавляющее большинство матросов флотилии. Однако затем матросы несколько уменьшили пыл. Последующая волна советизации, конечно, затронула и флотилию, в чем большую роль сыграли и бакинские большевики во главе со С. Г. Шаумяном, но в целом настороженное отношение к Советской власти у матросов сохранялось. Дело в том, что местные большевики на флотилии авторитетом не пользовались, т. к. почти все являлись представителями кавказских национальностей. Матросы же, в своем подавляющем большинстве, будучи русскими, кавказцев авторитетами для себя не считали.

После подписания Брестского мира на Каспийской флотилии начался массовый исход домой матросов старших возрастов. По планам Наркомата по морским делам флотилия подлежала ликвидации в связи с общим процессом демобилизации. При этом первый нарком по морским делам П. Е. Дыбенко, не понимая каспийской специфики, торопился процесс ликвидации флотилии ускорить. Чтобы доукомплектовать команды, флотилия была пополнена добровольцами, большинство которых состояли бакинские обыватели, привлеченные, главным образом, обмундированием, пайком и безопасностью службы, протекавшей в гавани и у набережной Баилова мыса. Большевиков среди матросов на флотилии почти не было. Наибольшим авторитетом у матросов пользовались меньшевики и левые эсеры. Определенное влияние было и у анархистов (а куда революционным матросам без них!).