Девочка стального магната

Неправильные. Порочные. Грязные. Тогда почему же внутри живота снова зреет это ощущение тянущей боли, и почему и без того влажные складки кажутся мокрыми.

Я протянула руку вниз, и тут же одернула.

Нет. Так нельзя. А грудь. Соски до сих пор ноют после его крупных пальцев. Таких жестких и строгих одновременно. Сейчас я понимала. Это наказание. Не будь я девственницей, он бы взял меня прямо там. Насадил на кол и окончательно заставил бы потерять разум.

Раньше я даже не трогала себя никогда, только вот сейчас захотелось. Понять, что же хотело в тот момент мое тело. На что оно способно? Кроме того, как быть облеванным тем, кого я любила.

Мысли о самоудовлетворении напрочь выжигают воспоминание об Андрее. Как он мог? Накачать меня и пытаться взять силой!

Как он мог так поступить с моими чувствами? Как, как…

Так и повторяю себе это, пока ложусь спать. Пока думаю, а волнует ли Бориса Александровича мнение окружающих. А стал бы он брать женщину силой?

А во сне я снова у той стены. Снова отбиваюсь от насильника, снова кричу. Особенно, когда он дергает мои волосы, задирает мою голову и жадно касается шеи губами. И я сквозь страх и слезы слышу душок запаха настоящей кожи в автомобиле и цитрусовые нотки.

И уже вместо того, чтобы оттолкнуть, обнимаю широкие плечи. Пробегаю пальчиками по воротнику почему-то влажной рубашки и снимаю ее с него. Хочу ощутить его таким вот. Обнаженным. Первобытным. Настоящим зверьем. Хочу попробовать на вкус его поцелуй. Хочу, хочу…

Он отрывается от моей шеи, смотрит в глаза, и я кричу от страха, потому что его глаза остекленелые. Мертвые. Пустые.

И тело его красивое все в крови. И он падает, а я не успеваю отцепиться. Падаю за ним, прижатая к груди в пропасть. Туда, выхода откуда не находил никто.

На утро открываю глаза резко, когда слышу настойчивый звонок в дверь.

На пороге комнаты появляется заспанная мама, коротко машет мне рукой.

– Опять отец ключи забыл? Да иду, я иду! – кричит она, а меня после сна холод мертвенный не отпускает. Поднимаюсь с постели и вспоминаю, что отец точно взял ключи. Я сама положила ему их в карман.

– Мама! – хочу выйти из комнаты, но что-то твердое толкает меня назад. Хлопаю глазами, ничего не понимая.

– Поаккуратнее, – слышу голос начальника городского отделения милиции, по совместительству лучшего друга отца. – Это тебе не шлюха привокзальная. Привет, Нинуль.

Он виновато снимает кепку, вытирает пот со лба, пока толкнувший меня офицер держит меня на мушке Калашникова.

Пот стекает по спине, и я перевожу взгляд левее, на кровать сажусь.

– Дядя Яша, что случилось-то?

– Да опусти ты уже его, – дергает ствол вниз дядя Яша. Ну или Железнов Яков Витальевич. – Нин. Ты это… Когда Андрюху последний раз видела.

По голове словно булавой бьет. Болеть начинает нещадно. А что сказать? Что изнасиловать пытался? А что потом? Вряд ли Борису Александровичу нужна огласка.

– А что случилось? – в свою очередь спрашиваю я, и сотрясаюсь всем телом. Душа вместе с потом стекла вниз и уже обосновалась в пятках.

– Ты вопросом на вопрос не отвечай! – рявкает офицер, но Яков Витальевич его осаживает.

– Рот закрой. Говорить будешь, когда я разрешу. И вообще! Выйди! – офицер молодой, мне незнакомый, нехотя выходит, бросая на меня неприязненный взгляд. – Нина, Андрея когда последний раз видела?

– Ну так на выпускном, – пытаюсь сохранять спокойствие, а внутри все кипит от возмущения и обиды. – Дядя Яша, нормально объясни все.

– Вот именно, – врывается моя, уже во всеоружии, мама. Она у меня очень боевая. Строгая. С вечно стянутыми в узел темными волосами, напоминает учительницу. За своих детей, как волчица, будет биться. – Пришли они значит, дом разворотили.

И правда, в комнату заходят парни в форме и начинают натуральным образом рыться в моих вещах.

Отбираю у одного из них белье. У другого порванное платье.

Мама тут же хмурится, смотря мне на руки, поднимает взгляд. Я только мотаю головой, мол потом. Если это потом состоится, конечно.

– Да что ищите-то? – не выдерживая внутреннего напряжения, кричу я. Мама вторит.

– Да совесть они свою потеряли! Яшка – какашка!

– Марина, я на службе!

– Сейчас Николай со смены вернется, такую службу тебе устроит. Ты к заупокойной готовиться начнешь. Свалите из нашей хаты!

– Да не могу я! – орет в ответ дядя Яша и бумажку какую-то достает. А мы с мамой переглядываемся и сглатываем в унисон. Какой-то пиздец, дамы и господа. – Ордер у меня. На арест Нины.

Глава 8.

– За что? – почти пискнула я, пытаясь собраться с мыслями. – При чем тогда тут вопросы об Андрее?

– Нина, – в несвойственной ему манере пробубнил дядя Яша. Судя по тому, как быстро он вертел форменную кепку в своих руках, очень волновался. – Андрея, нашли мертвым возле клуба.

Воздух, кажется, с ноги выбивают из груди. Меня начинает откровенно трясти. От страха. От непонимания. От ужаса. Слезы контролировать даже не удается, и они сплошным потоком стекают по лицу.

Умер. Андрей умер. Мой принц, растоптавший сердце одним единственным поступком, умер. Как? Почему? Ответов на эти вопросы у меня не было. Зато была боль. Тупая. Затмевающая сознание. Сужающая пространство до ошеломленного взгляда матери.

– Она тут при чем?! Она ночевала дома! – тут же закричала она панически. И я понимала ее состояние. Только вот мне было хуже вдвойне.

– Ее последней видели с ним, – бурчит дядя Яша. – Отец Андрея…

– Ну конечно! – тут же хлопает по лбу себя мама. – Генеральный прокурор города тут же решил, что эта сделала недостойная его сыночка Нина. Она никуда не поедет.

– Придется. Мы обязаны провести дознание.

– Мне плевать!

– Мама, – резко отрезаю я словом и поднимаю глаза, шмыгаю. – Это недоразумение. Все обязательно решится. Я поеду и все расскажу. Только…

Смотрю на офицеров и меня пробирает холод. Не хочу ехать в их машине, чтобы весь город думал, что я преступница.

– Можно я поеду на такси?

Мне разрешают. Вот что делают связи в милиции.

А пока я слушаю негромкие причитания матери о нестабильной системе правосудия, мои мысли бродят о вчерашнем вечере.

И конкретно о Борисе Александровиче. Он был со мной. Он точно этого не делал. Но согласится ли он подтвердить мое алиби. И должна ли я вообще говорить о том, что он мне помог.

От работы отца на комбинате зависит будущее сестры. Ее образование. Ипотека на строящийся дом. Мечта матери.

А если магнат примет это как оскорбление? Он мне помог, а я втянула его в такую передрягу. Кто я для него? Никто.

Выходя и белой пахнущей бензином лады, мы с мамой несколько минут смотрели на вход в городское отделение милиции. Держались за руку. Что бы кто не говорил о старшей красавице сестре, родительскую любовь к себе я чувствовала безграничную. И даже стоя на пороге неизвестности, у меня была поддержка. Только вот поможет ли она мне здесь.

Новенькое крыльцо сияло чистотой и блестело новеньким ремонтом. Все прекрасно знали, кто постарался для органов власти.

Области было наплевать на наш город. А Распутин сделал его не просто пригодным для жизни, он сделал его таким, что в нем появлялось желание остаться.

Спокойный размеренный ритм, чистые улицы, благоустроенные дворы. Если бы Борис Александрович решил баллотироваться в мэры, остальным он не оставил бы ни единого шанса. Но царствовать он предпочитал на комбинате.

В светлом кабинете начальника отделения мне приходится высидеть несколько часов. Сначала допрос. Я не стала говорить о магнате. Зато в подробностях рассказала, как меня опоил Андрей и попытался изнасиловать. Это-то и стало моей ошибкой.

– Значит он тебе угрожал, и ты его убила?! Моего мальчика, – прокурор присоединился час спустя и теперь давил не только всем своим весом за центнер, но и положением, что занимал. Под его началом посажено немало преступников. Дело свое он знает.

Глава 9.

– Нет, Антон Михайлович, – стараясь казаться спокойной, покачала я головой. Но руки меня выдавали, и я сжала их бедрами, одетыми в джинсы. Первое, что попалось мне дома под руку.

Маму в кабинет не пустили, и я, считайте, осталась одна.

– Нет. Я его не убивала. Я оттолкнула его и поехала домой.

– Не надо увиливать, девочка. Ты дрянь…

– Антон, – осаждает его дядя Яша и тот вскакивает со стула.

– Какая-то шлюшка из гетто сначала за нос водила моего мальчика, а теперь убила его. А ты ее защищаешь?!

– Да. Потому что, во-первых, тело нашли возле клуба. Ты посмотри на нее! Мелочь. Я вообще удивляюсь, как она справилась с твоим Андрюхой, – не менее громко голосил дядя Яша. А я осталась в стороне, только переводила взгляд с одного на другого, когда они перекидывались информацией. По версии прокурора у меня были сообщники, а я прожжённая наркоманка. В этот момент мне почему-то показалось, что прокурор знал про не слишком законные увлечения сыночка.

И в душе стала образовываться еще большая дыра. Он такой же, как Андрей. Его заботит не жизнь сына, а чтобы никто не узнал, что тот принимал тяжелые вещества. Мнение общества дороже всего. Авторитет подорвется, а, возможно, и должности лишат. А свалить все на дочку сталелитейщика проще простого.

До слез стало обидно, что за мной никого не стоит. Что я ничего не могу сделать, если прокурор разыграет лучшую подачу и забьет гол начальнику отделения.

Или могу?

Перевожу взгляд на сине-белые как стены жалюзи, что колышет ветерок из окна. Они стучат друг о друга, в такт моему сердцу. Медленно. Неторопливо. Почему же я так спокойна? Отходняк после наркотиков или информация, которой так легко утереть нос чиновнику?

Кидаю взгляд на телефон с трубкой. Всего один звонок и моя судьба решится. Вопрос лишь в том, в какую сторону. А если магнат вообще станет отрицать наше невольное знакомство?

Гипнотизирую телефон еще пару мгновений, как вдруг вздрагиваю, когда он начинает пиликать.

Такой мерзкий, раздражающий ушные перепонки, звук. Но борьбу авторитетов он тут же прерывает. Дядя Яша берет трубку и, кажется, его челюсть готова обвалится.

– Да, секундочку, Борис Александрович.

Меня прошибает током, а губы дрожат в преддверии улыбки. Это просто… Вау. Если, конечно, магнат сейчас не скажет, что я не только наркоманка, но и наркодилер. Еще я к нему приставала.

Пока дядя передает трубку Антону, смотрит на меня. Недоумевает.

– Да, Борис Александрович, – дрожащий голос его явно говорит о страхе. Впрочем, мои коленки тоже дрожат, а ягодицы уже давно покрылись инеем. В трубке раздается несколько отрывистых, как звук тромбона, приказов. – Но, Борис… Понял, Борис Александрович. До сви…

Сказать больше он не успевает. Трубку отнимает от уха и переводит злой взгляд на меня.

– Я знаю, что причина смерти Андрея в тебе и докопаюсь до истины. Кто бы за вами с папашей не стоял, – с тихой ненавистью вещает он. В два движения разрывает ордер на мой арест и свое заявление.

И я вроде должна успокоиться. Улыбаться. Но меня колотит от назойливой мысли. Что же за человек этот Распутин, если позволяет себе так разговаривать с прокурором. Что это за человек, который одним звонком решил мою судьбу. А самое главное, какую плату он за это потребует.

Глава 9. 1

Новость о таком скором освобождении радует и пугает одновременно. В легкой прострации выхожу из кабинета главы отделения. Тут же попадаю в объятия матери.

Мельком осматриваю новые стенные панели в коридоре и косо поглядывающих на нас офицеров.

– Ну что там? – шепчет мне в волосы мама, поглаживая голову. С ней всегда спокойно, хорошо. Мне кажется, она именно тот маяк, на который я ориентируюсь даже в шторм. – Утерла нос прокуроришке? Не зря отец не хотел, чтобы ты с Андреем встречалась.

Да, этого много, кто не хотел. Мой отец. Его отец. Но в итоге смирились, не без условий.

Поначалу даже я не хотела, кстати. Он казался мне настырным, наглым папенькиным сынком, но позже проявил такое терпение и понимание, что я невольно прониклась к нему.

Андрей даже предложил просто дружить, но позже увлек меня на романтическую дорожку. Прогулки, поцелуи, ромашки с ближайшего поля. На розы у меня аллергия.

Дорожка была прекрасной. Только вот она быстро заросла колючей, вьющейся розой. И теперь стоя в отделении милиции, мои раны продолжают кровоточить.

А самое главное, как посмотреть в глаза лучшей подруге, если ее отец считает меня виновной в смерти Андрея?

– Нет, мам. Я ни при чем. Они сами во всем разобрались, – спешу я разубедить её в собственной уникальности.

Мама облегченно вздыхает, вытирает заплаканное лицо и со словами «пойдем из этой богадельни» спешит вывести меня на улицу.

Именно там меня настигает ураган из копны рыжих волос и мокрого от слез лица.

– Тебя выпустили! Господи, я так боялась. Уже хотела угрожать отцу расправой, – хнычет она и еще крепче стискивает меня прокаченными гимнастикой руками.

– Над чем? – смеюсь я от счастья, что подруга ни в чем меня не винит. Но тут же себя одёргиваю. Все-таки Андрей умер.

И почему я к этому так легко отношусь? Из-за жажды мести или радости освобождения?

– Над его коллекционной машиной. Он любит ее больше своих детей, можешь мне поверить, – закатывает она свои ярко-голубые как у Андрея глаза. Если бы не разного цвета и длины волосы их было бы не отличить.

О том, что родителям всегда было наплевать на брата и сестру, Женя говорила. И не раз. С десяти лет они были фактически предоставлены сами себе. И я этого, если честно, не понимаю. А зачем тогда заводить ребенка, если отдаешь его на воспитание куче нянь и гувернанток?

И только сегодня, посмотрев на прокурора с другой стороны, я поняла, что даже рождение детей часто является некой данью обществу. Возможностью показать всем и каждому, какие они правильные. Бла-го-прис-той-ные.

Но как известно, все имеет свои последствия. Женя пошла по рукам. Вот не просто заводила разносторонние связи, а искала любви и утешения у каждого, кто предложит.

А Андрей пошел по дорожке запрещенных веществ. Хочется верить, что отец с матерью действительно переживают его смерть. Надеюсь, больше, чем я.

Обратно мы едем на машине Жени. Красном мерседесе с откидным верхом. В городе мало иномарок. Ведь, чтобы их чинить, нужно ехать в Новосибирск, а у нас только несколько автомастерских и все они работают исключительно с российским автопромом. В одной из них работает Колька Березкин, один из постоянных ебарей Жени.

Она сама придумала им такое слово. Скорее всего постоянным он был из-за жены. Ведь никаких претензий на постоянные отношения предъявить не мог. Но это так говорила сама Женя. А мне кажется, что из всех своих мужчин только его она любила.

Такого же рыжего как она, с вечно грязными руками и, надо признаться, очень неплохой фигурой.

Почему-то пока Женя рассказывала по дороге нам с матерью, как их с Колькой чуть не застукала его жена, я думала о фигуре.

Но не о Колькиной. А о Борисе Александровиче.

Воспоминание о нем, фактически голом, врезались в память, как врезается свая в фундамент при постройке дома. Раз и навсегда. Мощная, вся в буграх и шрамах. А о величине лишь на мгновение мелькнувшей плоти не хочется и думать. А если и думать, то только с полыхающими от стыда щеками. А ведь я думала, что у Андрея большой член. Идиотка.

Глава 10.

– Нина, ты в порядке? – моя чуткая мама всегда замечает малейшие изменения настроений своих дочерей. Это может плохо кончиться.

– Все нормально. Думаю вот… Об Андрее.

Почти не соврала.

Мама фыркает. Но молчит. О мертвых плохо не говорят.

Отец вечером тоже не особенно разглагольствовал. Поорал чуток на российское беззаконие в лице собаки прокурора и его хозяина Распутина, выпил водки, крепко меня обнял и ушел спокойно спать.

Работа сталелитейщика очень тяжелая и мы никогда не беспокоили отца по пустякам. Знаем, как ему приходится.

И я уже лежу в кровати, уже готова отправиться в долгое плавание по царству Морфея, но слова отца все не выходят из головы. Про собаку и хозяина. И ведь правда.

Стоило позвонить магнату. Стоило только сказать слово. Прокурор тут же поджал хвост, гавкнул последний раз и бросился бежать.

Может быть поэтому мне снилось, как я сама стала собачкой, а хозяин поглаживал меня за вислым ушком, и я люто кайфовала, высунув язык и виляя хвостиком коккер спаниеля.

На утро лицо хозяина уже не помню, но смутно уверена, что это был Борис Александрович. Больно голос у него был стальной и бархатный одновременно. Если такое возможно. Обернуть стальной шарик бархатом и ударить по мозгам. Именно такой эффект вызывал в ту ночь во мне его голос.

И теперь я, стоя напротив огромного, раскинувшегося на сто гектар земли, металлургического комбината Усть-Горска, думаю, а получится ли испытать это вновь.

Именно здесь восседает негласный король нашего города. И враг налоговой службы, так говорит отец. Именно он провел меня через пост охраны, уровнем безопасности сравнимый разве что с разведывательной службой.

– Уверена? – спрашивает отец, и вижу, что он волнуется больше меня. Я рассказала ему. Кое-что без подробностей. И он поддержал моё решение пойти к Борису Александровичу с благодарностью. Но если честно, мне кажется, или я точно уверена, что отец не понимает, что взамен может попросить этот странный человек. Зачем вообще он спасает меня раз за разом? И спасет ли снова?

– Даже если нет, это нужно сделать. Обратное невежливо.

– Все-равно он мне не нравится, – бурчит отец и машет кому-то из рабочих. – Пойду я. Ты только это… осторожнее. Кто знает, что на уме у этих богачей.

Начальники и не могут нравиться, – мелькает у меня мысль, но я топлю ее в другой, более существенной. А с чего начать разговор с магнатом? А самое главное, достаточно ли опрятно я оделась для его офиса? А еще более глубокая дума, сильно спрятанная за стыдом и совестью, прикоснется ли он ко мне снова, как тогда. Жестко и прекрасно. Пальцами. К соскам.

Глава 11.

Контраст того, что внутри и того, что снаружи ошеломляет. Это как разбить яйцо. Просто куриное яйцо бежевого цвета первой категории и обнаружить внутри не желток с белком, а золотой шарик с жидким серебром. Натяжные потолки. Паркетный пол. Огромные панорамные окна с видом на весь комбинат, слаженная работа которого порой поражает. Стены с дорогущей покраской светлого оттенка и гравюры с изображением самых опасных моментов производства. Вот на одной из них льют металл, на другой что-то переплавляют. Офис на несколько этажей так и пышет современностью, как мне кажется, так называемым уровнем столицы. При этом работает здесь всего несколько людей и, конечно, сам Борис Александрович Распутин.

Я поднимаюсь по мраморной лестнице на пятый этаж и натыкаюсь на опущенную темную голову за полукруглым столом, рядом с резной двустворчатой дверью. Секретарь-женщина что-то вычитывает в документе.

Судя по размеру, офис главного занимает три четверти этажа административного комплекса. Это примерно две наши двухкомнатные квартиры по пятьдесят квадратных метров.

Стук моих каблуков отдается эхом, и я чувствую себя еще меньше, еще менее значимо. Молотом наковальни в голове стучит вопрос: «А что ты здесь делаешь?».

За ним буквально толкается следующий: «Думаешь, такие люди нуждаются в благодарности?».

А за вопросами тяжелая мысль. А может быть ты перед отъездом в Москву хочешь еще раз на него взглянуть? Потому что не знаешь, когда еще представится такая возможность.

Придумала себе рыцаря в сияющих свежим металлом доспехах и жаждешь…. Вот только чего, с трудом понимаешь сама. Не разочароваться. Узнать после поступка Андрея, что настоящие мужчины еще не перевелись на Руси?

Смешная.

Темная голова за полукруглым столом замирает и поднимается. На меня проливается как искры металла оценивающий взгляд. И я словно оказываюсь на той стороне. Так же недоумеваю. Простое платье серого цвета до колен. Косичка. Простое не тронутое косметикой лицо. Даже ботинки и те, не подходят под ту роскошь, которой пышут здесь даже дверные ручки.

– Здравствуйте, – первая вступаю в бой с этой немолодой, нестарой, но жуть какой ухоженной особой. Я не видела ее в городе. Может быть это жена Бориса Александровича и она видит во мне соперницу?

Очнись, Пермякова, какая из тебя соперница.

– Я дочь Леонида Георгиевича Пермякова. Он на комбинате сталелитейщиком работает. Хотела поговорить с Борисом Александровичем.

Все это я сказала на одном выдохе и, кажется, что без подготовки проскакала на лошади, так тяжело мне это все далось.

– Не вижу причинно-следственной связи, – вздергивает она бровь и мне тут же хочется разреветься, как маленькой девочке. Потому что я тоже не вижу связи во всем, что произошло. Потому что не знаю, как все объяснить этой мраморной статуе непонятного возраста, потому что… Потому что на ней тоже серое платье, но кажется, что еще вчера в нем щеголяла манекенщица, а мое куплено у заезжих барахольщиков. А ее волосы в отличие от моих блестят.

Поджимаю губы, чтобы не натворить глупостей и из-за обиды не выкрикнуть чего-то вроде:

«А Борис Александрович видел меня обнаженной и купался со мной в ночном озере. А чем можешь похвастаться ты, мымра?»

В этот момент мои неприличные мысли перебивает бас за дверью. Я тут же подбираюсь, словно собака. Словно готова завилять хвостиком, слушая отборный мат. Судя по всему по селекторной связи.

– Меня не интересует причины, хуйло ты недовыебанное. Меня интересует, что ты сделал для решения этого сранья. Все на сегодня. Завтра в девять.

Бросаю взгляд в окно. Судя по еще только поднимающемуся солнцу, такие совещания не занимают дольше пятнадцати минут. Снова настороженно прислушиваюсь, словно даю себе отсрочку перед побегом. Думаю, статуя именно этого и ждет.

– Мне без разницы! Когда я кормлю собаку, я жду от нее полного послушания. Если собака начинает огрызаться, я вызываю ветеринарную службу. Ты усек? Прокурор?

Упоминание собаки меня сначала даже взбудоражило, а затем испугало. Почему-то вспомнился сон. А вот сами маты не вызвали дискомфорта, хотя я видела, как статуя поморщилась. Просто вокруг меня матерились все, и мне было привычно слышать подобную речь.

Дверь с треском открывается, и на пороге появляется мощная фигура в застегнутой на все пуговицы белой рубашке. Правда она не может сдержать мощи словно вылепленных из глины мышц. Сердце ухает вниз, а между ног что-то грязно стреляет.

– Рината, кофе я жду уже десять долбанных минут! Нина?

Глава 12.

Он хмурится, замечая меня, перебирающую ногами у самого выхода. Осматривает с ног до головы. Ни приветствия, ни вопросов. Только прожигающий шерстяную ткань взгляд. Уже раздевший меня до самой сути, снявший кожу и превративший ее в раскаленный металл. Так мне стало жарко и нечем дышать.

Он отходит на шаг, и я понимаю, что пропускает к себе. В логово зверя. В обитель зла и порока.

И я тут же в него устремляюсь. О смелости или безрассудности такого быстрого поступка я буду размышлять потом. Он останавливает меня бархатным басом. Как ударом обернутого тканью шарика:

– Кофе или чай?

– Чай, – говорю, даже не поднимая головы, замирая на пороге, и чувствую, как меня накрыло тенью его тела и аурой власти, что он источает.

– Что ты там блеешь?

– Чай, – говорю громче и чувствую несильный, но безапелляционный толчок в спину.

– Рината. Быстрее. Кофе мне. Чай Нине.

Проходя в этот огромный, сияющий чистотой и богатством кабинет, я невольно зажмуриваюсь от удовольствия, представляя себе лицо «Ринаты». Но тут же снова себя спрашиваю: а не жена ли она ему?

– Не жена, – слышу в ухо, но, обернувшись, вижу только дверь. А Борис Александрович уже за столом. Уже смотрит на меня, чуть сведя брови, и кивком головы указывает на кресло посетителя.

Показалось? Разве можно так быстро передвигаться, имея такие габариты?

Но я не занимаю его внимание.

Ему звонят снова и снова.

Разница между трелью телефона несколько секунд, в которые мы перебрасываемся взглядами, и я снова увлекаюсь рассматриванием богатой обстановки.

Краем глаза замечаю, как он не положил трубку на аппарат, а бросил рядом.

– Нина, – привлекает он меня бархатной грубостью, и я с трудом, но перевожу взгляд с рассматривания вида за окном на него.

Захлебываюсь непонятными самой себе чувствами.

– Мой день расписан по секундам. Через пять минут мне надо выдвигаться. Так что я жду, что ты сама скажешь причину своего появления.

На мое молчание он чуть наклоняется над столом и поворачивает голову, заглядывая мне в глаза.

– Или ты предпочитаешь, чтобы я сам сказал?

Моя нервная полуулыбка – кивок заставили его откинуться в кресле и даже взглянуть на чай, к которому я так и не притронулась. Боюсь, дрожащие руки не дадут мне сделать и глотка.