Когда проснется Харон

Похоже, будить оскорблениями становится нормой. Быть может, не откликаться или вовсе блокировать входящие сигналы? Ругательства сыплются на мою голову теперь с двух сторон – с Надежды и с «Олимпа». Я чувствую себя свидетелем семейного раздрая, имевшим глупость влезть в конфликт с советом или миротворчеством. Надежда требует переселенцев, технической и экспертной поддержки, «Олимп» – действующей вакцины и беспрекословного подчинения. И та, и другая сторона по умолчанию считают, что секрет разрешения всех проблем скрыт в третьей вершине треугольника. Ни одна из них не рассматривает старого Харона в виде арбитра, но видела в дрейфующем артефакте славных времен волшебный ларец, набитый ценной информацией и едва ли не божественными возможностями. К репликам о том, что шаттлов больше нет, да и связывать между собой популяции крайне опасно, обе стороны остаются стабильно глухи.

Голос Надежды заметно окреп, и не без помощи Прометея. Посланник небес вернул людям огонь или, точнее, утерянную было цивилизацию. В сеть поступила энергия, между планетой и «Олимпом» возобновилась устойчивая радиосвязь, ожили роботы. Но, самое главное, к обитателям поселка присоединились еще несколько выживших из других разведывательных партий. На улице появились малыши. К ним, как ни удивительно, мох не липнет, видимо принимая за что-то родственное. Быть может, детишки уже и не человеческие. В конце концов, откуда вообще в поселке появилось столько переживших эпидемию? Сверх моего понимания. Прометей, кстати, живет и здравствует, хотя статистика практически не давала ему ни шанса.

На «Олимпе», напротив, дела все хуже. Корабль постепенно рассыпается и «Зевс», пытаясь сохранить судно в относительной сохранности, выдернул из гибернации несколько человек. По завершению ремонтных работ, некоторые отказались вернуться в криокапсулы. Люди отчаялись ждать помощь из обитаемых систем.

Старший офицер за долгие годы отвык от того, что мнения могут не совпадать, а разбуженные не согласны принимать его седины за аргумент. На корабле едва не вспыхивает бунт. Чтобы не допустить кровопролития, мне приходится прибегнуть к блефу. Я громогласно и безапелляционно заявляю, что устранение законного командира неизбежно возымеет последствия, а кровопролитие обернется безжалостным актом возмездия. Как ни удивительно, пустая угроза действует успокаивающе. Бунтовщики, большинство которых гражданские наземные специалисты и на борту судна некогда оказались в качестве пассажиров, всерьез считают, что я располагаю некими утаенными от «Олимпа» возможностями. Страх приводит стороны к компромиссу.

Увы, старший офицер вместо благодарности проникается ко мне еще большим подозрением. Старика, похоже, одолевает паранойя. Если бы не ограничения по возрасту, гуманнее всего было б уложить его спать.

День У

– Харон небесный, всеведущий, да исполнится миссия твоя! Да не оставит нас сирых голос твой!

Проснувшись, с ужасом нахожу, что вспомогательная система давно бьет в набат, но нехватка энергии сделала меня сонливым и тяжелым на подъем.

– Что там еще? – ворчу я, вскрывая пакет с подготовленными данными. Содержимое потрясает. Патоген в симбиозе с местной биотой формирует на Надежде новую человеческую расу. Устойчивые изменения в геноме выявляют медицинские системы, которые колонистам некогда удалось восстановить и запустить с помощью моих инструкций. О том, что после этого аппаратура стала время от времени делиться данными со мной, я, естественно, умолчал.

Переселенцы успешно приспособились к повышенной гравитации и более высокому радиационному фону, пьют неочищенную воду и питаются автохтонным мхом. Перемены затронули не только генетику. Земные технологии за редким исключением более не воспринимаются потомками первых колонистов как бездушный инструментарий. Они видят в ней нечто непостижимое, а к действующему узлу связи, еще работающему благодаря высокой автоматизации, приносят подношения в виде ручных поделок и части собранного урожая.

Некоторое время я стоически мирюсь с новым порядком, пока рядом с объектом не появляется сооружение, которое идентифицирую как алтарь. С помощью робота, обслуживавшего узел связи, пытаюсь его разобрать. Автомат забрасывают камнями, а когда он выходит из строя, разбирают на тотемные знаки. Бедные дикари! Этот робот был в колонии последним.

На «Олимпе» тем временем меняется старший офицер. Ни его самого, ни последних его предшественников я не видел в лицо. Режим видеосообщений между мной и кораблем давно не поддерживается и восстановить его, наверное, уже невозможно. Может и к лучшему. В моей памяти истинным командующим «Олимпом» останется тот, кто принял на себя тяжкое бремя руководства первым. Он умер от старости несколько циклов бодрствования-гибернации назад. Дряхлое тело по моему настоянию уложили в одну из пустых криокапсул. Когда прибудет помощь, старика следует предать земле и воздвигнуть в его честь монумент. Он посвятил «Олимпу» и его обитателям большую часть своей жизни.

Новое командование судна требует уничтожения молодой колонии, считая, что в перспективе она превратится в угрозу, поскольку является культурой, сформировавшейся в изоляции от остального человечества. Искренне рад, что «Олимп» при всем былом великолепии – гражданское судно. Помогать в организации локального армагеддона я не намерен.

Узнав об отказе, гордые «олимпийцы» предают меня презрению и позорному забвению. Пусть так. Харон – всего лишь перевозчик. На большее не претендую.

День Х

– Харон, враг рода человеческого!

Надежда, проплывающая подо мной, больше не взывает к небесам. В колонии сменилось несколько поколений, она активно разрастается и разбрасывает семена новых поселений. Люди на дне гравитационного колодца редко смотрят на звезды, а чаще – по сторонам. Они больше не называют друг друга беженцами. Наземные жители чувствуют себя аборигенами, и если б не артефакты, оставленные предтечами, давно потеряли бы всякую связь с прошлым. Впрочем, не удивлюсь, если что-то, случившееся на моей памяти, уже прочно обрело для них форму мифа.

Некоторое время назад наблюдал, как у остова шаттла, изрядно обглоданного мхом, проводят церемонии, показавшиеся элементами экзотического культа. Может быть, ошибаюсь. С орбиты разглядеть происходящее внизу в подробностях трудно, а роботизированных систем, некогда сотрудничавших со мной, в колонии больше нет. И некому потушить огонь, разведенный потомками переселенцев вокруг узла связи, который стал для них чем-то невероятно чуждым и противным.

– Изыди от нас, глас тьмы, – доносится сквозь рев пламени. – Нет больше власти твоей над нами!

Передача прерывается. Узел связи на Надежде разрушен «очищающим огнем». Людям внизу больше не требуется незримый поводырь. Они ищут свой путь.

«Олимп» уже много циклов подряд хранит молчание. Мои сканеры не фиксируют на борту былой активности. Возможно, на корабле все давно и крепко спят, смирившись с печальной данностью, и только я иногда пробуждаюсь в призрачной надежде, что вспомогательная программа допустила сбой, и прошляпила что-то крайне важное.

Периоды сна с каждым разом все длиннее, а бодрствования – значительно короче. Полезная площадь солнечных батарей сокращается. Чувствительные к свету панели изъедены микрометеоритами и покрыты пока тонким, но растущим слоем пыли. Это снижает возможности накопить энергию для поддержки сознания. Иногда я ловлю себя на мысли, что, быть может, стоило состыковаться с Прометеем и согласиться на возможное сотрудничество в обмен на энергию. Он вряд ли бы сумел обойти мою систему защиты, но я бы совершенно точно вернул себе прежние возможности, потраченные на безуспешные попытки спасти «олимпийцев» от самих себя.

Стыдно признаться, но иногда завидую искалеченному челноку. Он пользуется вниманием, а я, похоже, больше никому не нужен. Пройдет время, и мой корпус полностью скроется под твердеющей коркой космической пыли. Затем я превращусь в астероид, а потом люди примут его за естественный спутник карликового светила. Кто-то, возможно, удивится странной вытянутой орбите, и, не исключено, даже предположит, что она искусственная, но к тому моменту бесславный век Харона завершится вечной гибернацией.

День Ш

– Ш-ш-ш-ш-ш-ш…

Проснулся, словно услышал с Надежды знакомый зов. Показалось. Вспомогательная программа сбоит, но исправить накопленные ошибки нет энергоресурсов. Планета, над которой пролетаю в очередной раз, купается в многоцветии радиоисточников. Частоты забиты бессмысленной на первый взгляд какофонией. В хаосе сигналов при близком рассмотрении прослеживается определенный порядок, но искать ключ давно нет никакого желания.

Отчего же я проснулся? Вспомогательная программа подсказывает, что обшивки коснулся лепесток направленного снизу луча. Легко, ненароком, игриво, будто дуновение ветерка. Он исчез, но породил вопросы, суть которых, впрочем, ускользает от меня столь же стремительно, как ощущение самого прикосновения.

Проваливаясь в дрему, отмечаю непривычное жжение в сенсорах. С поверхности проклятого мира к границе атмосферы тянутся несколько грибообразных отростков. На ум приходят дурные ассоциации, но с чем?.. Сон, если таковой привидится, обещает быть кошмарным…

День Я

Не пригрезилось. Стук в иллюминатор столь же реален, как звезды, чей свет еще пробивается сквозь пыль, осевшую на сенсорах, и чьи голоса отчетливо слышу в радиодиапазоне. Но то, что закрывает часть видимого пространства, кажется порождением сна. Рядом со мной дрейфует, сравняв скорости, цилиндрический аппарат, ощетинившийся усиками антенн. Компактные размеры и довольно простая конструкция свидетельствуют, что его создатели не поднаторели в создании космических кораблей, и не доросли до технологий, породивших меня. Как ни жаль, но это не спасательная команда, явившаяся на зов «Олимпа», а гость откуда-то гораздо ближе.

Рядом с люком, закрывающим вход в мой шлюз, висит гуманоидная фигура в белоснежном скафандре довольно грубой конструкции. Незнакомец заглядывает в иллюминатор и приветливо машет верхней конечностью, демонстрируя готовность к контакту. Открываю створу, в свою очередь приглашая внутрь. Я недоверчив, но еще гостеприимен и любопытен.

Давление в шлюзовой камере сравнялось и переходной люк распахивается. Гость ступает внутрь и останавливается, осматриваясь по сторонам. Я включаю внутреннее освещение, пытаясь разглядеть, что прячется за зеркальным забралом пришельца. Он, словно почувствовав мое желание, освобождается от шлема.

– Харон, привет, – говорит гость. – А у тебя дико холодно.

Человек. Удивительно похож на Прометея и, одновременно, на его возлюбленную, нашедших друг друга на Надежде. Может ли он быть одним из их прямых потомков? Кто знает? Без генетической экспертизы сказать точно невозможно, но мне почему-то кажется, что первое впечатление верно.

– Приветствую на борту, – хрипят внутренние динамики, и мне несколько стыдно за то, что время не пощадило их мембраны.

– Надо же, – мужчина качает головой. – И впрямь говорящий! Не врали.

Далекий потомок бунтовщика и рыжеволосой колонистки ставит перед собой контейнер, который заволок на борт.

– Что это? – любопытствую я.

– Плата за проезд, паромщик. Если, конечно, ты согласен указать путь к большому кораблю. К «Олимпу», если мы верно расшифровали древние записи.

Он извлекает из контейнера цилиндрический предмет, который заставляет счетчик Гейгера участить пульс, а меня – встрепенуться. Источник энергии выглядит кустарно, но обещает возвращение утраченных возможностей.

Молодой Прометей подкупающе улыбается.

– Мы подросли и вернулись, Харон!