Недолгое счастье Фёдора Макарова

– Понятно.

– Вот и хорошо, что понятно. – Цилькер придвинул к нему бумаги. – Подписывайте. И будем заканчивать. Время уже позднее.

На этом в этот день всё и закончилось. Цилькер с фэсэошником убрались с десятью миллионами евро восвояси, оставив на столе в холле связки ключей и кучу брелоков с пультами, и посоветовав по всем бытовым вопросам обращаться к таджику Бурхарбаеву. Тому самому, что рыхлил днём землю у ирисов. А Фёдор, заперев в сейфе драгоценную бумагу, удостоверяющую его право собственника, отправился в спальню, выкрашенную в цвет фуксии, где его действительно охватило чувство тихого, сдержанного ликования.

В ванной комнате его ожидал ещё один сюрприз – гидромассажная ванна, куда он и плюхнулся, предварительно заполнив ёмкость тёплой водой с добавлением океанической соли. Там, находясь в состоянии блаженного ступора, едва не заснул. Но всё-таки нашёл в себе силы после примерно часа водных процедур выбраться из булькающей купели и добрести до кровати. Чтобы почти сразу погрузиться в кошмар, в котором его, в тысяче жутких обличий, преследовал начальник местного подразделения Федеральной Службы Охраны Владимир Иванович Едрёнкин. Фёдор с двумя тяжёлыми чемоданами бежал подземными барсучьми ходами, думая, что это путь к спасению. Но впереди его ждал охраняемый снайперами забор – тот самый, стандартный, не ниже и не выше, который ни перепрыгнуть, ни обойти. Ничего не оставалось, кроме, как завыть от отчаяния – громко и протяжно, – думая, что сошёл с ума, поскольку собственный пронзительный вой сливался с шумом работающего на холостом ходу двигателя.

Проснувшись, Фёдор сел в постели, и обнаружил, что гол по пояс и вообще гол (это подтвердило дальнейшее исследование). С улицы через настежь распахнутое окно действительно доносился громкий протяжный вой вакуумного насоса, сливавшегося с шумом работавшего на холостом ходу двигателя. А вскоре в комнату проник и знакомый с детства запах выгребной ямы.

«Ассенизаторская машина. Надо же, не думал, что здесь такое возможно», – подумал Фёдор.

Пошарив в темноте, нащупал один из дюжины выключателей, управлявших освещением различных частей спальни, посмотрел на часы – два часа ночи. Он выключил свет и принял горизонтальное положение.

Не прошло и десяти минут, как шум прекратился, но о том, чтобы снова заснуть, нечего было и думать. Нахлынули воспоминания. Ведь запахи, как известно, способны вызывать такие же сильные воспоминания, как старые фотографии или рассказы о прошлых событиях.

Если говорить о прошлых событиях, то детство и юность Фёдора прошли в посёлке городского типа, что в северной оконечности Великих Лук, недалеко от ныне практически брошенного локомотиворемонтного завода. Посёлок состоял из бараков, частных домиков с огородами, лесопилок, каких-то ржавых сарайчиков и нескольких хрущёвских пятиэтажек из серого силикатного кирпича. Вместо дорог – полуметровой глубины колеи в раскисшей грязи, заасфальтирована лишь одна главная улица посёлка. Фёдор покинул это гиблое место благодаря жившему в Петербурге дяде, посоветовавшему племяннику попробовать поступить после окончания школы в горный университет на факультет геологоразведки. Конкурса на этот факультет практически не было, зато студентам выдавали форменные пиджаки, что существенно сокращало траты на одежду. Дядя знал, о чём говорил, поскольку работал в главном университетском здании гардеробщиком, а жена его пребывала в том же здании на одном из этажей в должности буфетчицы.

Фёдор действительно поступил на геологоразведку, а после завершения образования отправился на заработки в Сибирь, где провёл в экспедициях десять долгих лет. И вот совсем недавно (боже, всего три дня назад!) с огромными, упавшими с неба, деньжищами вернулся в родной посёлок. И обнаружил, что со времён его юности он совсем не изменился, как и старый родительский дом с печным отоплением и удобствами во дворе. Изменения коснулись проживавшей в этом доме с семьёй старшей и единственной его сестры, которая из стройной, открытой, доверчивой девушки превратилась в грузную, неуклюжую, скандальную бабу с кирпичным цветом лица. Причины такой деформации до тошноты банальны. Муж-алкоголик (слава богу, недавно покинувший этот мир) и растущие сорванцами двое погодков-сыновей наполнили её жизнь беспокойством и страхом. Никакие успокоительные не действовали, и сестра стала искать забвения там, где его от века находят русские люди. Почему она выбрала пиво, а не водку, никому знать было не дано, только она под завязку загружалась им каждый вечер, словно это было её главной на земле обязанностью. Выпив лишнего, сестра часто срывалась в истерику, кричала, плакала, жаловалась на судьбу, на бедность, обездоленность, с рыданиями поминала бабушку-покойницу с её присказкой: «Богатому в кашу масла доложат, а бедному и в воду нассут!»

И вот тут Фёдора посетила мысль, заставившая его снова сесть на постели. Он и раньше сомневался в адекватности сестры, считая подобные выступления своего рода манифестациями сорвавшейся с петель души, а сейчас понял, насколько огульным было утверждение про «нассут», поскольку вот только что выяснилось: ссут и бедные и богатые в одинаковые выгребные ямы. Только бедные ссут туда непосредственно, а богатые посредством дорогих унитазов. Ночное дефиле ассенизаторской машины по улицам одного из самых богатых посёлков страны было прямым доказательством ментальной близости почти всех слоёв населения, что в отличающемся нестабильностью современном мире дорогого стоило.

Эта мысль настолько умиротворяющее подействовала на Фёдора, что он, посчитав её за откровение свыше, заснул просветлённым и успокоенным.

Но вот у кого ночной визит ассенизаторской машины точно никакого душевного просветления не вызвал, так это у Герегина Гургеновича Погосяна. Он прямо сообщил Фёдору, что поганый пидорас Жермен своими говновозками всех задрал. Правда, сообщил он это не сразу, а спустя некоторое время после знакомства, которое состоялось утром следующего дня, когда Фёдор обходил свои владения в сопровождении таджика Бурхарбаева. Именно Бурхарбаев и заметил стоявшего у кованых ажурных ворот Герегина Гургеновича, машущего руками с целью привлечения внимание.

– Это сосед. Напротив живёт, – сказал таджик, приглядевшись к грузной невысокой фигуре в синем спортивном костюме. – К нему пойдёте, или гараж показать? На три машиноместа, но сейчас совсем пустой.

– Гараж подождёт, – сказал Фёдор, подумав: «У меня ещё и гараж есть!».

И пошёл к воротам, навстречу своему новому другу, ибо Погосян, представившись, сразу предложил ему дружить. Чтобы пожать протянутую руку Фёдор вышел за кованые ворота, шаг – весьма опрометчивый ибо, очутившись на тротуаре, едва не попал в дружеские объятья – уклонился в последний момент, но хлопок по спине был достаточно ощутимым.

Вскоре стало ясно, что дружить они будут против пидораса Жермена, который, купив участок земли у ещё большего пидораса Панурского, возвёл на нём свой сраный салон красоты, выкопал перед ним септик и замаскировал его туями. И вот уже целый год отравляет жизнь соседям шумом по ночам и невыносимой вонью. Особенно страдали, и особенно летом – престарелые родственники Погосяна – его мать, бабушка, девяностовосьмилетняя няня, а также многочисленные тёти и дяди.

– Пойдём в дом, – сказал предложивший называть себя Гариком Погосян. – У нас обычай такой – приглашать нового друга в дом.

– Я даже не знаю… – начал было Фёдор, но, встретив укоризненный взгляд коричневых армянских глаз, тут же замолк.

Дом был большим, но не чрезмерно большим для армянского семейства, насчитывавшего в данных момент пятнадцать человек. Кроме жены и детей Герегина, которому принадлежал дом и участок, в прямом родстве между собой состояли: его вдовая мать, его вдовая бабушка и трое бабушкиных братьев – Акоп, Багдасар и Вазген. Все трое напоминали старых чёрных воронов – носатых, неопрятных и взлохмаченных. Акоп был самым лихим из воронов – периодически вырываясь из-под домашней опеки, он в пух и прах проигрывался в местной букмекерской конторе, неизменно делая ставку на выигрыш ереванской футбольной команды «Пюник», занимавшей 270 место в рейтинге от УЕФА. Самым степенным был дядя Багдасар, занимавшийся домом и усадьбой. Дядя Вазген посвятил себя науке, но широкого признания не получил, поскольку его исследования проводились в чрезвычайно узкой области – он интересовался только собственной родословной. Проследил происхождение своего рода по трём различным линиям, восходящим к Арташесу Завоевателю, чем очень гордился. Самой старой из домочадцев была девяностовосьмилетняя няня Салвиназ, прикованная к постели последние пятнадцать лет. У неё были наличные драмы, и она хранила их в красном фланелевом мешке под подушкой. Она получала огромное удовольствие от того, что под большим секретом сообщала каждому члену семьи в отдельности, что он (или она) – её наследник.

В других комнатах лежали: тётя Нури – жена дяди Багдасара (она была на семь лет моложе няни Салвиназ и прикована к постели примерно столько же, сколько та), сестра тёти Нури – тётя Карина – старейших инвалид дома, она слегла намного раньше няни, хотя была моложе той на пять лет, и муж тёти Карины – дядя Погос. Он тоже проводил большую часть жизни в постели, но по тёплым дням мог сидеть в кресле у окна. Жена дяди Вазгена – тётя Манушак была пока на ногах, но, поскольку в её обязанности входил уход за всеми, кто лежал, ей, по общему мнению, недолго осталось гулять и резвиться. Десять слуг обихаживали домочадцев и друг друга – все Пашотяны, все дальние родственники – представители, так как сказать, боковой ветви Погосянов. В их обязанность входило, кроме всего прочего, обеспечивать семейство пятью мясными трапезами ежедневно. Они и Фёдора по указанию Герегина хотели затащить в столовую, где был накрыт стол, ломившийся от яств, названия которых звучали в их гортанном исполнении, как суп хаш, бастурма, суджук, хахалухт, аштарак и форель из Севана.

Соблазн был велик, но Фёдор от трапезы решительно отказался, ибо понимал: преломить хлеб с Герегином Погосяном – означало стать его союзником в противостоянии с владельцем салона красоты Жерменом, что было бы преждевременным и даже опасным. Лучше остаться в статусе постороннего наблюдателя, ведь в том, что в противостоянии всё по серьёзному, он убедился при знакомстве с девяностолетней бабушкой хозяина дома – седой, одетой во всё чёрное старухой с крупным носом и морщинистым лицом. Глядя на гостя скорбными, безумными глазами, она произнесла на очень плохом русском что-то типа:

– До спокойной жизни я не доживу. – И поцеловала библию, что бережно держала в старческих, покрытых синими венами руках.

Присутствовавший при этом дядя Акоп бросился к окну и замолотил по стеклу кулаками. Его тут же схватили и увели. А глаза Герегина Погосяна наполнились слезами.

Его глаза наполнились слезами и сейчас, когда сосед наотрез отказался от дружеского застолья, и неизвестно, чем бы дело кончилось, ибо у Фёдора уже дрогнуло сердце, но его спас звонок Александра Самуиловича Цилькера.

– Приветствую, – произнёс он бодрым утренним голосом. – Вы сейчас где?

– У Гарика Погосяна, – сказал Фёдор, поднимая в прощальном жесте руку. – Но уже домой направляюсь.

– Ага. Значит с Гариком познакомились. Очень хорошо. Соседи должны дружить и вместе решать встающие перед ними проблемы. Тут вот какое дело… – Цилькер два раза кашлянул в трубку. – А давай с тобой на «ты» перейдём? Для простоты общения. Лады?

И, не дожидаясь ответа, спросил:

– Ты же не собираешься, дорогой Фёдор, строить новую жизнь на чужом скарбе?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.