Между нами, девочками

– Правда, она красавица?

– Настоящая принцесса, – подтвердила Инна, которая толком не рассмотрела Ксюшу. – Королевский уход мы тебе не обещаем, но сделаем всё возможное, чтобы ребёнок легко, без травм входил в новую жизнь. Правда, мама?

Инна видела по тени на полу, что мама подслушивает за дверью.

– Конечно, Боречка! – шагнула в комнату Анна Петровна. – Я со всей душой, Инна тоже, не волнуйся.

– Видите ли, – Борис сжал кулаки, потряс ими в воздухе, разжал, точно готовился произнести неприятное. – Я должен уехать. Сейчас. За границу. На переговоры с поставщиками оборудования для завода. Никому перепоручить нельзя. – Он говорил быстро и отрывисто, не то себя самого убеждал, не то Инну с Анной Петровной. – Так совпало. Всё склеилось, как назло. Дьявол! Я не могу бросить работу.

«Любопытно, – мысленно задалась вопросом Инна, – он нервничает, потому что не доверяет нам заботу о своей драгоценной дочери? Так ведь уже привёз её. Или это истинно мужская щепетильность: не сваливать на других свои заботы, чтобы не выглядеть беспомощным?»

– И не бросай работу, Боречка! – всплеснула руками Анна Петровна. – Мы ли не позаботимся о Ксюше? Лучше нас – никто, сам знаешь.

– Знаю, – кивнул Боря. – Но я… словом, терпеть не могу…

– Зависимости от чужого участия? – подсказала Инна.

– Да, – ответил Боря.

«Всё-таки переживает по причине мужской силы, а не слабости, – отметила Инна. – Хотя, – напомнила она себе, – что ты знаешь про их силы и слабости? Теоретик».

– Денег вам оставлю. – Борис принялся суетливо доставать бумажник, вытаскивать из него купюры. – Сколько надо? Этого хватит? – протянул пухлую пачку.

Тут уж обиделась Анна Петровна:

– Убери-ка быстро деньги! Что ж мы, из корысти?

Боря растерялся.

Инна, желая облегчить его участь, тихо (и, кажется, кокетливо) рассмеялась:

– За что мне нравятся бизнесмены, так это за их убеждение, что всё можно купить, оплатить, застраховать. Надо только бумажник распахнуть.

Инна пародировала Бориса. Когда ему что-то не нравилось, он говорил: «Что мне нравится, так это…» и далее следовал оксюморон, сочетание несочетаемого.

Борис понял намёк, улыбнулся, попытался подхватить игривый настрой:

– Что мне нравится в студентках-психологинях, так это то, что они считают себя академиками.

Анна Петровна в очередной раз подумала: «Слушаешь их (или подслушиваешь), говорят по-русски, а про что говорят – непонятно».

* * *

Инна уходила на работу, когда Ксюша ещё не проснулась. Ваня, в детский сад снаряжаемый, хотел увидеть девочку, которая теперь у них будет жить. Но мама и бабушка в один голос велели говорить тихо, чтобы гостью не разбудить, а наиграется он с Ксюшей вечером.

– Я ей пистолетом выстрелю, – подталкиваемый к двери, бурчал Ваня, которому совершенно не нравилась забота мамы и бабушки о посторонней девчонке.

Анна Петровна позвонила Инне около двенадцати, в большую перемену.

– Инночка, доченька! – глухо и торопливо говорила мама. – Не знаю, что делать. Это такой ребёнок… такой…

– Мама, я тебя плохо слышу.

– Трубку рукой прикрываю. Инна! Разве я не умею с маленькими девочками обращаться? Ты у меня выросла…

– Мама, что с Ксюшей плохо?

– Всё! Умываться – ни в какую, это – ладно. Сама даже трусы надеть не хочет – наряжай её. Тоже ладно, пусть. Но Ксюша ни кашу, ни творожок есть не хочет. Подавай ей чипсы, кока-колу и эти… ганбергуры.

– Гамбургеры, – машинально поправила Инна, поразившись тому, что ребёнок пробовал пищу, абсолютно для него запрещённую. – Мамочка, если Ксюша поголодает до вечера, то ничего с ней не случится.

– Но девочка всё время канючит, просится к Люсе.

– К маме?

– Нет, кажется, к няне. Или чёрт их разберёт. Инна! Такой ребёнок! Никогда не ожидала. У меня уже давление сто шестьдесят на сто.

– Мама! Слушай меня внимательно! Первое – выпей лекарство. Второе – поставь Ксюше мультфильмы, пусть сидит и смотрит.

Телевизор – средство антипедагогическое, но совершенно беспроигрышное.

– Уже включила, – призналась Анна Петровна. – В Ксюшином багаже этих мультиков прорва. Да какие жуткие! Нечеловеческие твари по экрану пляшут, не то жабы, не то…

– Мамочка, у меня урок начинается. Итак, повторяю: выпей лекарство и смотри, чтобы девочка не поранилась, об остальном не беспокойся. Целую. Через пару часов я дома.

Инна предположить не могла, что пятилетняя девчушка может вымотать силы и нервы до предела. Каприз на капризе и капризом погоняет. Ксюша сама не знает, чего хочет, ноет, плачет, на Ванечку кричит: «Чтобы я его не видела!» – буржуйская дочь отгоняет сына дворни. Хороши привычки!

Ксюша, ангелочек с золотистыми кудрями, довела Инну до белого каления. На Ксюшу не действовали никакие из известных способов воздействия на детскую психику – от игр в королевский замок до угроз «пальчики почернеют, если кашу не будешь есть». Внимание Бориного ребёнка удерживалось не более пяти минут – на чтении книжки, на мультике, на игре в пиратов, в принцесс, в зверинец (не передались отцовские гены).

С большим трудом втолкнув в Ксюшу творожный пудинг, Инна получила корчащуюся на диване страдалицу:

– У меня животик болит! Ой, болит!

Известное дело, в книгах о детской психологии много раз описанное: эмоциональные переживания ребёнок переносит на физическую немощь – способ поддержания заботы о своей персоне. То же самое происходит с взрослыми при так называемых психомоторных недугах: у человека сердце болит не потому что износилось, а потому что внимания к его личности не хватает. Хотя надо признать, что болит ощутимо.

– Животик часто у девочек бунтует, – присела на диванчик Инна, изо всех сил сохраняя спокойствие и поддерживая благодушный тон. – Потому что творожок, который ты съела, встретился с желудочным соком…

Ваня, обвешанный «оружием» и отчаянно ревнующий, крутился рядом.

Инна вспомнила, как Ваня однажды гостил у двоюродной бабушки. Вернулся и первое время прихрамывал, твердил, картавя: «Всё болит. Ноги болят, луки болят, селце болит – усё болит, сколей бы помелеть». Это он вслед за бабушкой повторял, которая «скорей бы помереть» твердила последние двадцать лет.

Следующий день был выходным и прошёл под знаком постоянной борьбы с Ксюшиными капризами. К вечеру выдохлись не только Инна с Анной Петровной, но и сама Ксюша. Вялая девочка лежала на диване и только тихо скулила, что болит животик. Тут наконец до Инны дошло, что с животиком могут быть настоящие проблемы. Вдруг аппендицит?

Инна вызвала «неотложку». Врач воспаление аппендикса отмела, но выписала направление в больницу.

– Почему сразу в больницу? – воспротивилась Инна.

– Потому что нужно обследовать. Посмотрите на неё: бледная, синяки под глазами. Ребёнок явно болен, а правильный диагноз в домашних условиях не поставить.

В приёмном покое детской больницы у Инны забрали Ксюшу и пакет с бельишком, наспех собранным Анной Петровной. Медсестра, назвав Инну мамочкой (Инна не стала поправлять), велела приходить завтра и прикрикнула на Ксюшу:

– Пошли, чего расселась! Не на руках тебя нести, большая уже.

Инну замутило от мерзкого чувства облегчения: был у тебя чужой вредный ребёнок, и ты от него избавилась.

Она шла по дорожке, когда позвонил Борис.

– Как там Ксюха? – спросил он, забыв поздороваться.

– Плохо, Боря, – вынуждена была признаться Инна. – Её забрали в больницу, что-то с животиком.

Борис молчал несколько секунд, Инна только представить могла, что творилось у него на душе. И не нашла ничего лучше, как оправдываться, мол, они с мамой старались как могли, но врач «неотложной помощи»…

– Я буду завтра днём, – сказал Борис и отключил связь.

«Нас винит, – подумала Инна. – Пусть во всех смертных грехах винит, только бы Ксюша выздоровела».

Утром Инна примчалась в больницу ни свет ни заря. Ждала долго: пока врачебный обход закончится, пока медики свои дела сделают. Доктор вышел к ней около полудня.

Непроницаемое лицо, ни грана сентиментальности. Игнат Владимирович сказал, что подозревает у Ксюши обострение гастрита, предъязвенную стадию.

– Как?! – воскликнула Инна. – Разве у детей бывает гастрит и язва?

– Полное отделение, десять палат, – махнул в сторону коридора Игнат Владимирович. – Мамочка, вы прежде обращались к врачам, есть медицинская карта?

Инна уже знала, что в больнице принято родительниц маленьких пациентов называть «мамочками». Пришлось объяснить, что Ксюше она не мамочка, что медицинские документы отсутствуют.

Доктор скривился, но не удивился, всякого, очевидно, повидал.

Он собрался уходить, но Инна схватила его за рукав белого халата. От волнения она не могла вспомнить, как называется процедура исследования желудка.

– Скажите, а Ксюше будут… шланги, трубки… вовнутрь толкать…

– Да, гастроскопию мы сделаем завтра.

– Но девочка не выдержит! – У Инны брызнули давно копившиеся слёзы. – Пожалуйста, не надо!

Несколько лет назад Инне делали гастроскопию. Воспоминание из кошмарных, для ребёнка подобная манипуляция вовсе чудовищна.

– Успокойтесь, выдержит, – привычный к слезам мамочек Игнат Владимирович отцепил Иннины пальцы.

– Я могу навестить Ксюшу? – с трудом взяла себя в руки Инна.

– Нет, – отрезал доктор. – Посещения родственников в нашем отделении не практикуются. И передач не нужно, ребёнок на специальной диете. Книжки, игрушки – пожалуйста, но в разумных количествах.

– Но почему запрещены посещения? Это ведь больница, а не концлагерь.

– Потому что дети должны привыкнуть к тому, что здесь они лечатся, что нужно потерпеть. Все терпят, и она сможет. А визиты мамочек выбивают ребёнка из колеи.

– Да, я сама психолог, – вдруг заявила Инна.

– Психологи тоже плачут. Всего доброго! – попрощался врач.

Инна ещё несколько часов бродила по больничному парку, ждала Бориса. Он приехал около пяти. К этому времени Инна столько передумала, переварила, перемучалась, что обрушила на Бориса водопад упрёков.

– Твоя бывшая жена не свинка морская, а детоубийца! И няни тоже гадины. Кормить ребёнка чипсами, поить колой! Они сорвали Ксюше желудок. Язва у пятилетней малышки! Что это, как не подлость? Куда ты смотрел? Ты отец или хвост собачий? За бизнесом дочь не видел. Денег тебе мало? Какие деньги, когда маленькая страдает! Ты хоть отдаёшь себе отчёт, какая у ребёнка сейчас трагедия? Мало того, что вырвали из родного дома, увезли неизвестно куда, к посторонним людям, так ещё и животик сильно болит. Ксюша мучается, а ты… ты…

Инна замолкла, не подобрав слова и разглядев лицо Бориса. Клеймить его безжалостно. Серый от горя, Борис пребывал в состоянии ступора, который прямо ведёт к инфаркту сердца, если не заставить человека действовать, не показать ему путь выхода из жизненного тупика. Причём заставить подчас требуется насильно.

– Боря! Смотри на меня!

Он с трудом сфокусировал взгляд на Инне.

– Соберись! – потребовала Инна.

Бесполезно. Борис смотрел на неё, но не видел. Стоит на месте, но кажется – проваливается в чёрную бездну отчаяния.

Инна размахнулась и влепила Борису пощёчину. Он дёрнулся, точно опомнившись. Инна ударила по другой щеке.

– Ты чего руки распускаешь, сдурела?

Возмутился, уже хорошо.

– У нас с тобой варианты, – Инна не обратила внимания на вопрос. – Первый: давай поплачем над собственными ошибками, второй: начнём действовать во благо твоей дочери. Честно говоря, я уже нарыдалась. Но если тебе нужно слезу пустить, готова подождать.

– Второй вариант.

– Ты сейчас собираешь в кучку свою мужскую волю и отцовскую любовь. И действуешь. Идёшь в больницу. Лечащего врача зовут Колесников Игнат Владимирович. Договариваешься, чтобы Ксюшу положили в отдельную палату вместе со мной. Понял? Если Колесников откажет, а он крепкий орешек, топаешь к главному врачу, подключаешь губернатора, президента России, генерального секретаря ООН, бандитов, киллеров – кого угодно. Ксюшу нельзя оставлять одну. Теория тюремной изоляции больных детей – для статистического большинства госпитализированных малышей, но не для твоей дочери. Её капризы, ах, я не сразу поняла, – это крик о помощи, а не выкрутасы избалованной девицы. Или не только выкрутасы. Каждому растению требуется вода, но одному капля в месяц, другому – ежедневный полив.

– При чём тут растения?

– Для сравнения, остолоп! Вода – это внимание, опека, выражаясь образно.

– Выражайся конкретно.

– Конкретно: твоей дочери будет очень-очень трудно в больнице, тем более с процедурами… такими анализами… о них я лучше промолчу…

– Ты трещишь безостановочно.

– Намолчалась, напередумывалась, я тут с семи утра, взорвусь, если не выскажусь.

– Валяй.

– Про что я говорила?

– Про растения.

– При чём тут… А, да! Как некоторым цветам нужен постоянный полив, так Ксюше необходимо присутствие человека, который её опекает.

– Я готов.

– Бросишь работу? – вредно усмехнувшись, спросила Инна. – Двадцать четыре часа будешь находиться в палате с больной девочкой? Кормить ее, переодевать, укладывать спать, терпеть постоянные жалобы?

Борис шумно выдохнул, дёрнул себя за ухо, беззвучно – губами – выругался, посмотрел на небо, на землю, с силой ударил по валявшейся рядом жестяной банке.

– Буду, если надо.

– Похвально, молодец! – оценила Инна. – Но есть одно маленькое «но».

– Какое?

– Я справлюсь лучше тебя. Конечно, для укрепления контакта вам не помешало бы тесное общение. С другой стороны, ребёнок болен, и его психика, физическое состояние…

– Инка, давай без психологии. Какая из меня нянька? Как из тюленя балерина. Что делать? – по-собачьи тряхнул головой Борис, отгоняя морок беспомощности.

Даже не подумал поблагодарить Инну за готовность подставить плечо. Борису было не до галантности.

– Я тебе уже сказала: Колесников, главврач и далее по списку. Шевели мозгами и конечностями.

– А ты?

– А я иду домой, перекусить и собрать вещи. И чтобы к вечеру была палата для нас с Ксюшей! Или ты… какое животное? Кит, выбросившийся на берег помирать? Стыдно здоровому киту на пляже самоубийством кончать. Почему-то постоянно сравниваем себя то с растениями, то с животными. Человеки! Венцы природы.

Из двух недель, которые Инна с Ксюшей пролежали в больнице, половина срока пришлась на каникулы. Но и за первую неделю пропущенных уроков директор музыкальной школы грозился Инну уволить. На её место имелось много претендентов. В их городе наблюдалось перепроизводство музыкальных кадров. Родители двоих (из пяти) частных учеников отказались от Инниных услуг. Справедливо: Инна вовремя не предупредила, что занятия отменяются.

Но всё это были мелочи по сравнению с тем, как споро шла на поправку Ксюша. Ошибившись при первом знакомстве (с больным животиком), Инна более не допускала промашек. Да и сложные психологические головоломки отсутствовали. Ребёнок, как говорят в народе, был недоласканный. Ксюше требовалось тепло – конкретное тепло человека, женщины, которая оберегает. Поэтому Ксюша не сползала поначалу с Инниных коленей, ластилась, напрашивалась на поглаживания, легко засыпала, когда Инна держала на плечах малышки руку. Она, Ксюша, малютка, заваленная в прошлой жизни нарядами, избалованная до крайности, точно нежный цветок в ледяной глазури, оттаивала в Инниных руках. Но и сама Инна получала какую-то энергию, определения которой не существует, если только не сказать, что на этой энергии живёт любовь. У них появился свой мирок, со словечками, историями, сказками, мечтами, размышлениями, догадками, шутками, которые были понятны только им двоим.

Если бы не звучало нелепо, то можно было бы заключить, что девушки влюбились: Инна – в Ксюшу, Ксюша – в Инну. И это влечение совершенно очевидно помогало Ксюше бороться с болезнью, крайне тяжёлой. Гастродуоденит, то есть воспаление желудка и двенадцатиперстной кишки – не лёгкая простуда. Уколы, горькие лекарства Ксюша принимала смиренно, если рядом находилась тётя Инна.

Положительное влияние Инны признал даже Игнат Владимирович, который поначалу в штыки принял требования «новых русских» об отдельной палате. А девчонки и пацаны, что лежат в отделении, чьи родители не могут губернатору позвонить, они другого сорта? Или их гастриты неопасны?

Борис приезжал в больницу каждый день, звонил по пять раз. Борис и умягчил Игната. Какими-то своими мужскими разговорами в ординаторской во время ночных дежурств Колесникова. Инна подозревала, что в ординаторской они выпивали. На вечернем обходе от Игната Владимировича несло алкоголем, заеденным мятной пастилкой.

– Тебе удалось приручить этого медведя, – признала Инна.

– Отличный мужик, – искренне говорил Борис. – Не подозревал, что такие ещё встречаются.

– В других кругах вращаешься.

– Верно. Игнат вселяет надежду в человечество. Только вообрази: здоровый бугай, а ни семьи, ни денег, питается магазинными пельменями, в одних джинсах ходит три года. Одна, но пламенная страсть – лечить детвору. Не переносит вида страдающего ребёнка, мне признавался: как жалом в сердце. Пока занозу не вытащит, пока ребёнок не поправится, места себе не находит.

– Что тщательно скрывает, выступает этаким суровым командором.

– Да. Конечно, достоевщина. Всех не вылечишь, но Игнат прёт и прёт, как бегемот. Уважаю. Плюс, ты понимаешь, к хворой ребятне, ещё и мамочки с папочками. Одни беснуются, волосья рвут, другие вообще морды не кажут, сплавили ребёнка в больницу и довольны. Не поймёшь, кто хуже.

– И он всех, гуртом, отсылает подальше. Ходит в маске наш донкихот?

– Защитная реакция. На таком эмоциональном нерве долго не продержишься. Думаю, Игнат сопьётся через несколько лет.

– Если не спился в двадцать пять, в тридцать, в тридцать восемь… Сколько Игнату?

– За сорок, наверное.

– Уже не погибнет. А ты, Борька, похоже, ему завидуешь.

– Кто из наших поэтов писал: «Люблю Отчизну я, но странною любовью…»?

– Лермонтов.

– Вот и я, как Лермонтов, завидую Игнату странной завистью. Отдаю должное, но повторить его подвиг, извините, не способен.

Этот разговор повлиял на Инну. Она стала чаще улыбаться Игнату Владимировичу, шутила, легко подтрунивала над ним самим и язвительно – над нравами-порядками больницы. Инной двигала жалость к доброму Айболиту, Инна пребывала в эйфории любви к Ксюше, чувствовала себя волшебницей, которая дарует малышке счастливое выздоровление. Хотя физически это была нагрузка не из лёгких: сутки за сутками, с редкими перерывами, почти постоянно в телесном контакте с девочкой, руки отваливались, ноги отекали, гудели. Игнат Владимирович, конечно, тоже не в стороне стоял. И когда он наконец впервые улыбнулся в ответ на шутку Инны, она испытала моральное удовлетворение: из настырной дамы со связями её перевели в достойные личности. Инну не тешили комплименты, которые отпускали её внешности, но она высоко ценила, если признавали за ней исключительные человеческие качества.

В конце первой недели, когда Ксюше стало полегче, Инна вечерами уезжала домой, с дочерью сидел Борис. В больнице душ не работал, поэтому дома Инна мчалась в ванную, быстро мылась, чтобы как можно больше времени (час-полтора) провести с сыном. Ревность Вани удалось погасить только рассказами о страшных страданиях Ксюши. И шланги ей в рот заталкивают, и уколы постоянно делают, и горько-горькое лекарство заставляют пить, а животик у Ксюши всё равно болит, она плачет и плачет.

– Плачет, потому что маленькая и девчонка, – гордо заключил Ваня.

И стал отпускать маму на вечернее дежурство без воплей и обид.

Назвать реакцию Вани жалостью было бы преувеличением. Дети жалости не ведают, поскольку не имеют опыта собственных страданий. Чужие мучения вызывают у них скорее любопытство, поэтому они, например, издеваются над кошкой или отрывают лапки у жучков, крылышки у бабочек.

Ваня с большим интересом расспрашивал маму:

– А как сильно Ксюше больно? Как палец дверью прищелбить?

– Прищемить. Гораздо сильнее.

– Как всю руку?

– Ещё больнее. Как нос, например, – отвечала Инна и торопливо собирала вещи. – Не пробовал нос прищемить?

– Что я, дурак? И у Ксюши живот болит. А живот дверью не при… при… ну, как ты говорила.

Инна слегка корила себя за острую, нечаянную и негаданную, любовь к Ксюше. Ведь есть родной сын, а ты готова раствориться в чужом ребёнке. Но тут же успокаивала себя: её любовь к Ване нисколько не уменьшилась, а женщинам свойственно привязываться к несчастным детёнышам. Добавим: женщинам, обладающим поистине добрым сердцем. Правда, многие из них реализуют свою душевность с помощью кошечек, бездомных собачек – объектов, ответственность за которые не сравнима с ответственностью за маленького человека. Женская сублимация.

* * *

Речи не могло идти о том, чтобы выписавшуюся из больницы Ксюшу отдать в детский сад. Девочка находилась на строгой диете, кормить её требовалось дробно, часто. Мясные кнели на пару, каши на разведённом молоке, овощи (без нитратов) запечённые… Питание было основным условием выздоровления, окончательный этап которого, по словам Игната Владимировича, должен был наступить, когда Ксюша войдёт в период гормональной подростковой перестройки, лет в двенадцать. Следовательно, ещё семь лет диеты с постепенным подключением нормальных (и вкусных!) продуктов.

Борис, конечно, заговорил о том, чтобы нанять Ксюше гувернантку, никаких денег не жалко. Но при этом смотрел на Инну и Анну Петровну с явным трепетом, потому что доверить Ксюшу мог только им. Инна усмехалась: хорошая мина при плохой игре. Или наоборот? Анна Петровна махала руками: разве мы отдадим Ксюшу какой-то гувернантке?

Инна поставила единственное, но жёсткое условие: Борис должен являться не позже семи вечера. У Ксюши строгий режим и минимум два часа в будний день девочка должна общаться с отцом, привыкать к нему. Кроме того, Борис пусть в лепёшку расшибётся, но выходные посвящает дочери. Хотя бы один из выходных, смилостивилась Инна, субботу или воскресенье.

– А если у меня запарка, швах и светопреставление на работе? – почесал макушку Борис.

– Нет такой работы, которая сравнится со здоровьем ребёнка, физическим и психическим, – отрезала Инна. – Кроме того, если ты не способен организовать свой труд в отведённые для него, труда, часы, то приходится сомневаться в твоих деловых способностях. Конечно, можешь по-прежнему дневать и ночевать на работе, нанять штат нянюшек, гувернанток, хоть академиков от педагогики привлекай. Только не рассчитывай на мою с мамой помощь в этом случае.

– Никакие академики с вами не сравнятся, – пробормотал Борис.

Анна Петровна, оценив по-своему, с дальним прицелом, условие дочери, поддержала Инну:

– И правда, Боречка, ты всё-таки отец.

– Ага, спасибо, что напомнили. – И, взяв под козырёк, отсалютовал: – Слушаюсь, товарищи генералы!

Теперь по вечерам Борис забирал из квартиры соседей дочь и Шустрика. Получилось и спрессовать рабочий день, и бизнес не рухнул, и выходные освободились. Само собой сложилось, что Бориса ждали к ужину, без него не садились за стол. На кухне стало тесновато: трое взрослых, двое детей, зато вечерние трапезы проходили весело. Первое время по выходным Борис возил детей в зоопарк, считая его самым увлекательным местом в городе. Через месяц Ваня и Ксюша взбунтовались: не хотим больше волков и зайцев. Пришлось разнообразить досуг посещением театра, кино, детских парков с аттракционами.

Проведя с детьми шесть – восемь часов, Борис выматывался до изнеможения. Инна, успев потрудиться над учебниками, милостиво его отпускала:

– Ладно, свободен. Можешь отправляться на свидание.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.