Каменные сердца

О совпадении он думал и на пути к Кольцу Металлургов. Хотя какое оно кольцо – прямая, как линейка, улица. Звалась она так из-за невысокого палисада ровно посередине дороги, за которым густо разрослась акация. Долго ходила среди местного люда байка, связанная с этим зеленым островком. В тридцатых годах, когда прокладывали дорогу через пустыри, посередь нее внезапно появился круговой забор. Зачем – черт его знает. Рабочих отогнали бойцы местного НКВД, державшие караул у закрытых ворот. Позже рассказывали, что через несколько суток ночью в кольцо заехал бульдозер. Еще через сутки понаехали грузовики накрытые брезентом. Долго работал бульдозер, что-то закапывал. Через неделю забор убрали и всем прорабам строго запретили проводить на том месте какие-либо раскопки. Так и решили устроить посреди улицы небольшой палисадник сначала с клумбой, потом с акацией. И улица тогда звалась «Второй Литейный переулок». А уже в конце шестидесятых прошел слух, что палисад этот – братская могила инженеров-металлургов, разработавших тогда некий сплав, за что их и закопали. Слух пролез в горком, откуда спустилось решение: быстро организовать символическую панихиду и улицу назвать «Кольцом Металлургов».

Двенадцатый дом стоял с южной стороны от островка. Девятиэтажный панельный в окружении сталинских общаг он выглядел как попугай. Его торец, обращенный к улице, недавно выкрасили в ярко-лиловый цвет, готовясь к приезду какого-то гостя. Гость не приехал, а дом остался блистать торцом.

Платон припарковался у обочины, не рискнув мучить подвеску въездной дорогой, и осмотрел двор. Останки детской площадки, давно спиленной на металлолом, огромные деревья, остовы лавочек, деревянных столов и ни души вокруг. Только два мутных силуэта мялись возле полицейского бобика. Розыскник достал из-за пазухи ПМ, проверил обойму, предохранитель, засунул обратно. Достал из бардачка стальной кастет и положил в карман куртки, пощупал выкидной ножик в чехле на поясе. Повертел в руках папку, решил, что брать не стоит, засунул ее в тайник под сидение и уже потом вышел. Лицо облизала грубая снежная пыль. Поморщившись, он двинулся во двор.

У патрульного уазика мерзли, подняв вороты бушлатов, два «пэпса» – сержант и рядовой с автоматом. Курили.

– Здорово, мужики! – издали крикнул Платон.

Мужики флегматично обернулись.

– Здорово-здорово, – ответил сержант.

Платон показал удостоверение.

– А чего не в машине? Холодно же.

– Да там воняет, как у бомжа в жопе, – ответил рядовой.

– Вчера двух обосранцев в отделение везли, весь салон провоняли, скоты, – пояснил сержант.

– Понятно. Как звать?

– Леша, – протянул руку сержант.

– Влад.

– Платон, – пожал руки опер. – Ну что, сейчас дождемся еще одного гаврика и двинем. Куда, кстати? Что стряслось?

– Сто пятая квартира, – ответил сержант. – Соседи пять раз заяву кидали, сначала участковому, но тот и так в напряге, потому нашим в отделение. Наши поначалу отбивались, но потом дежурку дергать начали, наряды вызывать. Короче, надоели эти уроды из сто пятой, вот и решили прикрыть лавчонку.

– А чего нас из городского отдела дернули?

– А больше некого. Наши на операции, а участковые зашились вконец.

– Так, и что там в сто пятой за уроды?

– Мразота местная, – буркнул рядовой Влад, поправляя автомат.

Сержант осмотрел дом, будто сканируя.

– Это стеклянный дом. Тут каждый пятый по сто тридцать первой ходил, – сказал он.

– Знаю я, – пробурчал опер.

Становилось все холоднее, и полицейские не сговариваясь зашли в подъезд, поднялись на площадку между первым и вторым этажами. Подъезд казался доисторической пещерой: нз подвала тянуло тяжелой сыростью; стены покрывали сети местной наскальной живописи; потолок пошел рыжей плесенью от протечек; подъездные окна в щелях с торчащими отовсюду остатками древней ваты. Пусть и в дырах, а один черт теплее. Платон оперся на еще целые перила, уставился в треснутое окно, за которым бушевала быстро надвигающаяся зима. Через десять минут Влад ткнул пальцем в стекло.

– Это он идет?

Платон всмотрелся.

– Да.

Он сразу узнал сутулую фигуру молодого коллеги, его настырную походку. За одну эту походку уже стоило уважать Никиту: казалось, что он протаранит любую стену, только бы добраться до цели. Парень, не задумываясь, вошел в подъезд и поднимаясь на первый этаж, шумно отряхиваясь от снега. Увидел полицейских и заулыбался.

– Ну я и охренел до вас добираться. Метет – не видно ничего. Штук пять маршруток пропустил. Хоть бы заехали за мной, что ли…

– Тебе кто сказал, что я на Малом? – в лоб спросил Платон, пожимая руку.

– Дааа… никто. Сам догадался.

– Что за херня, Никит? Вы тут без меня не справитесь, что ли?

– Платон, я не был никогда так просто…

– Не мямли, говори прямо – решил скинуть ответственность на старшего товарища, да?

– Граждане начальники, может, пойдем, – оборвал его рядовой. – А отношения потом выясните.

Платон зыркнул сначала на «пэпсов», потом смерил презрительным взглядом Никиту и на этом успокоился. Отношения тут и не нужно было выяснять, лишь напомнить, кто среди них четверых тут главный.

– Должен будешь, – бросил он Никите и посмотрел наверх, в дыру между лестничными пролетами. – Кто хозяин этой сто пятой?

– Один дед загульный, устроил у себя что-то типа «малины», – ответил сержант. – У него постоянно какая-то кодла ошивается. Кто сейчас – не знаем. Но человека четыре там найдем.

– Почему раньше деда не взяли?

– Плевать было.

– Понятно. Тогда заходим, оцениваем обстановку, берем деда и пару человек с мордами пострашнее. Если кто останется – разгоняем. Потом везем к вашим, в отделение. Без приказа никого не трогать, но быть начеку. Если на меня попрут, чтоб вмиг впряглись. Ясно? – Платон обвел взглядом подчиненных. – Тогда двинули.

Лифт не работал и подниматься пришлось по лестнице аж на восьмой этаж. Дрянной это был подъезд, с поганой какой-то историей, расписанной на стенах и даже потолке. И кто только мог начать вызывать сюда полицию? Поднявшись на четвертый этаж, они услышали, как наверху хлопнула дверь, и кто-то грузный начал спускаться. Платон дал знак быть наготове. Стали двигаться медленней, прислушиваясь к торопливым шагам. На лестничном пролете между пятым этажом и площадкой им встретился неопрятного вида мужичок. Увидев незнакомцев, двое из которых еще и в полицейской форме, он смутился, но попытался проскочить мимо.

– Стоять, – рявкнул Платон.

Мужичок замер.

– Из какой квартиры?

– Из девяносто девятой, – испуганно прохрипел тот.

На полицейских дыхнуло устым перегаром.

– Деда из сто пятой знаешь?

– Д-да.

– Ну-ка пошли.

– Куда? – мужичок прижался к стене.

– Тебе че-то объяснить? – оскалился Никита. – Нет? Тогда делай, че говорят.

Алкоголик неуверенно попятился, но молодой опер отвесил крепкий подзатыльник, придав этим больше уверенности. Стали подниматься впятером. На шестом этаже в одной из квартир громко играла музыка, вырываясь из-за двери ухающим тамтамом. На пролете между седьмым и площадкой Платон чуть притормозил их случайного помощника.

– Позвонишь в дверь, скажешь, чтоб открыли. Потом вали отсюда. Если попадешься – заберем.

Вот и восьмой. Дверь сто пятой квартиры оказалась ветхой, без глазка и с рваной оттянутой дырой, заменявшей ручку. На дерматиновой обшивке, давно протертой по углам, крупно выведено мелом «109». Зачеркнуто, ниже тем же почерком – «105». На счастье, дверь открывалась внутрь.

Мужичок встал перед ней, неуверенно покосился на выстроившихся вдоль стены полицейских и нажал на кнопку звонка. Внутри раздалось чахоточное дребезжание и все затихло. Ничего не произошло. Тогда алкоголик позвонил снова. Дребезжание, тишина. Мужичок покосился на Платона, который буравил его недобрым взглядом. Но вот за дверью раздалась возня, и каркающий голос спросил:

– Кто?!

– Открывай, дядь Мить, это Федос!

– Ктооо?!

– Федос!

– Какой Федос?!

– Ты че, дед, совсем охренел?! Я тебе больше ни бутылки не принесу!

Заскрежетал замок, и дверь широко провалилась внутрь полутемного коридора. Из квартиры вырвался густой дух застойного тления. На пороге появился сухой замшелый старик в ободранной майке и спортивных штанах. Он вылупился на людей перед ним с таким горячим вожделением, будто это не гнусные ментовские морды, а первоклассные шлюхи.

– Вы кто?

– Майор Сенцов, уголовный розыск, – старший опер показал удостоверение и, не спросив, вошел внутрь.

Старик только попятился. Слова «майор» и «уголовный розыск» блеснули в его туманных глазах искренним страхом. Значит, замазан дед в чем-то. Так вальяжно вваливаться на «малину» к братве – дело безрассудное. И порезать могут, и пострелять. Но майор давно понял, что никакая это не «малина», а обычный притон, куда шастает местная кодла, чтобы не маячить перед мусарами. Платон осторожно прошел по длинному темному коридору, так сильно похожему на прочие коридоры притонных хаз: кругом завалы из бутылок, пакетов не то с мусором, не то с макулатурой, тряпьем. За ним топали остальные. Сержант завернул на кухню, рядовой взял за шкирку деда и поволок за операм. Никита проверил ванную и туалет. Коридор вел дальше, мимо широкой двери в зал, и упирался в развилку к другим комнатам. Платон остановился в дверном проеме зала и осмотрелся.

Посреди большой, но почти пустой комнаты громоздился стол, на котором башнями возвышались бутылки водки, полями стелилась посуда с нехитрой снедью. Поверх нее в беспорядке валялись ложки, вилки, стаканы. За этим столовым царством восседали двое парней, похожих словно близнецы, со страшными, неприветливыми, но до безобразия самодовольными мордами. Одетые как настоящие квартирные монархи, – в засаленные футболки и треники, – они игрались со стаканами, блаженно жевали пельмени, задумчиво пускали в потолок сигаретный дым и не обращали на нежданных гостей никакого внимания. Наверное, ожидали своего деда-герольда.

Напротив стола подпирал стену диван, а на диване сидел сухонький дяденька неопределенного возраста. И вид у дяденьки был как у шамана независимого квартирного племени «стопятых». Он ритмично раскачивался, словно в трансе. За диваном жалась в угол девушка, косилась на Платона. Коситься старалась незаметно, но розыскник разглядел ее знакомый профиль. В другом углу шипел и плевался отдельными словами старенький телевизор – передавал какие-то новости из бунтующей столицы. В зале витал сквозняк, врывавшийся из раскрытой форточки, но местных это ничуть не смущало. Разве что девушка безуспешно старалась унять дрожь. Платон задержал взгляд на царственных особах за столом, которые его заметили, узнали и стушевались.

– Оооо… – печально протянул опер. – Знакомые морды. Борис. Дмитрий. Я что-то не пойму, вы одни на районе живете? Почему я вас постоянно, блядь, вижу?

Борис с Дмитрием опасливо переглянулись.

– В квартире чисто, – шепнул на ухо сержант.

Платон кивнул и шагнул к столу.

– Ну, господа, и что мы тут делаем?

– Многоуважаемый, – подал голос шаман с дивана. – Вы, собственно, кто?

– Дед Пихто.

– Так вали на хер, у нас уже есть один дед.

Платон глянул на шамана. Зрачки расширенные, говорит невнятно – под вмазой. С такими разговор короткий. Опер без слов дал ему крепкий подзатыльник, от чего шаман с кряком повалился на диван. Девушка в углу взвизгнула, домашние царьки вскочили.

– Сидеть! Руки на стол! – рыкнул опер и те послушно сели.

Платон обернулся к своим.

– Этого берем, – и повернулся к столу: – А вас я спросил – что тут делаете?

– Так эээ… отдыхаем, – ответил один, который Дмитрий.

– Спокойно, – добавил второй, который Борис.

– Спокойно? – Платон, не вытаскивая руки из кармана куртки, продел пальцы в кастет. – Ты меня успокаиваешь?

– Н-нет, начальник. Сидим спокойно.

– И давно?

– С утра, начальник.

Платон покосился на сержанта, тот покачал головой.

– Боря, еще раз беса загонишь, я тебе глаз выбью.

Домашний царек сглотнул:

– Три дня сидим.

– И все три дня спокойно?

– Д-да… – но Бориса вовремя ткнул в бок товарища. – Точнее, не совсем…

Платон злобно усмехнулся.

– А кто там в углу щемится? Слышь, дамочка, я тебе. Ну-ка подъем!

Девушка не решалась встать, пока Платон не прикрикнул. Она вздрогнула и стала медленно выбираться из своего укрытия. Двигалась тяжело, кряхтя от боли, и опера поняли, что это не от бодяги. Ей было просто больно, как и любому побитому человек. Девушка с сопением встала у окна, стараясь спрятать лицо в копне грязных спутавшихся волос. На ней висел один легкий халатик с голубыми цветами, порванный по левому шву до подмышки. Справа на поясе болталась подвязка. Девушка дрожала и смущенно запахивала халатик, стесняясь своей наготы.

– Леночка, ты, что ли? – заискивающе спросил Платон, вглядываясь в знакомое лицо за вуалью из волос. – Открой личико-то, не бойся.

Девушка откинула волосы, продемонстрировав под правым глазом крупный кровоподтек. Платон незаметно проследил за Димой и Борей. Оба насупились, зашныряли взглядами по углам, предчувствуя скорые неприятности.

– Эх Лена, что-то я не удивлен, – обратился розыскник к девушке. – Ну и чего ты там стоишь? Иди сюда, покажись народу.

Девушка всхлипнула и неровно пошла к центру зала, куда указывал Платон. Опер описал продетым сквозь кастет пальцем круговое движение – мол, повернись. Лена, сглатывая тугую обиду, начала оборачиваться, демонстрируя полицейским ноги в синяках, длинную с подтеками шею, разодранный в лохмотья халат, сквозь который проглядывалось избитое нагое тело.

– Твою мать, – вздохнул Платон. – Вам что, уроды, адреналина не хватает? На своих баб уже кидаетесь? Что ж, я вам устрою веселую жизнь с аттракционами, – махнул своим. – Берем всех, в отделении пусть раскручивают эту парочку по сто тридцать первой.

– Начальник, да ты че…

Платон тут же развернулся:

– Кто пасть раскрыл?

Оба молчали, уставившись на опера залитыми кровью и хмелем глазами. И что-то в этих глазах настораживало.

– Будем считать, это ветер воет, – процедил розыскник. – Сейчас подъем и к стене, руки-ноги на ширину плеч.

Борис вскочил, опрокинув табурет.

– Пошел на… – вырвалось у него, и в руке блеснула вилка.

Время остановилось…

Дима и Лена в ужасе отпрянули от Бориса. Полицейские застыли на месте. Даже сам Борис оцепенел от своей реакции. Он вдруг понял, что натворил, и весь ужас сложившейся ситуации отразился на его лице: щеки побагровели, рот испуганно искривился, а брови поднялись, как у маленькой девочки. Он брезгливо держал в руках вилку, как неприятный пакет с помоями.

Платон медленно снял с правой руки кастет и достал из-за пазухи ПМ, перевел его в боевой режим.

– К стене, сука…

Борис не двинулся. Из-за спины Платона вышли рядовой, с автоматом наизготовку, и Никита, тоже с пистолетом.

– К стене… – утробно прорычал Платон.

Борис аккуратно, но с колебанием положил вилку и встал возле стены, широко выставив руки и ноги. К нему медленно двинулись Никита и сержант. По пути молодой опер пнул по голове присевшего от испуга Дмитрия, и тот откатился в сторону тихо и мирно лежать. Лена с ногами забралась на диван, где без чувств валялся шаман. Бориса заковали в наручники, и как только щелкнули браслеты, сержант с силой ударил его под колено. Буян охнул, пригнулся, и тут же получил каблуком кроссовка по лбу от Никиты. Боря свалился на спину, неуклюже попытался встать, но молодой опер нагнулся и ударил в зубы.

Дальше было дело техники – в наручники закатали и шамана, и Дмитрия, и хозяина квартиры, все это время в ошеломлении стоявшего рядом. Матами отделался только подставной мужик, в нерешительности топтавшийся у дверей квартиры. Лене было велено одеться и следовать за операми, так что спускалась она, в чем пришла в эту квартиру три дня назад: в сапогах, рваных колготках, мятых юбке и водолазке, курточке и с небольшой сумкой в руках.

Спускались медленно, согнув заключенных «лебедем». Платон шел первым, держа за шею Бориса. Недавний бунтовщик вел себя смирнее ламы, и даже когда опер пробивал ему за просто так подзатыльник, молчал и ни «гу-гу». Но все же ему было тяжело идти: ноги то и дело подкашивались, изо рта текла кровь, голова задержанного постоянно сваливалась на грудь. Розыскник понимал это, потому подзатыльники пробивал легонько, скорее для порядка и вел его медленно. И если бы Платон оказался на тот момент совсем не в духе, если бы решил потащить Борю через все пролеты волоком, то не видать ему улики, всплывшей в самом неожиданном месте. На площадке между третьим и вторым этажом он случайно бросил взгляд на стену под мутным окном и встал так резко, что Боря чуть не свалился с лестницы. За старшим опером затормозила и вся процессия.

– Что такое, Платон? – настороженно спросил Никита, ведший следом Дмитрия.

Старший помолчал, потом кивнул младшему оперу:

– Подержи ублюдка, – и отпустил шею Бориса.

Никита усадил Дмитрия и Бориса на колени, взял их обоих за шиворот, а сам продолжил следить за странным поведением старшего. Платон спустился на площадку и внимательно осмотрел стену. Там среди множества подпалин и корявых матерных надписей была нацарапана спираль со звездой в центре. Опер достал телефон и посмотрел на фото, сделанную ранее. Ошибки не было, спирали были идентичны, только эта не больше десяти сантиметров диаметром. Грубая, неровная, но прямо таки высечена кем-то очень настырным. Платон сфотографировал знак и вернулся к процессии. На вопросительный взгляд Никиты только отмахнулся и повел Бориса дальше, будто ничего не произошло.

Вьюга на улице усилилась, занося мир мелким колючим снегом. Сиротливо выл между домов ветер. Пришлось подождать перед патрульным бобиком, пока рядовой неловкими замерзшими пальцами отопрет заднюю дверь. Из раскрытого передвижного «чулана» вырвалась густая резкая вонь, от которой тут же начало тошнить. Потерпевшие заволновались, начали скалиться и бубнить про запах, но после окрика сержанта замолчали. Первым решили засунуть в «чулан» Бориса, как мужика более-менее крупного. Его положили, словно сумку, а сверху пристроили все еще бессознательного шамана. В ответ на такое беспардонное отношение свергнутый квартирный царек только промычал. Двоих других «ппсники» посадили на заднее сиденье, за решетку.

Когда оба патрульных залезли в бобик, к окну сержанта подошел Платон.

– Мужики, а не знаете, тут кто-нибудь пропадал в последнее время?

Оба посмотрели на опера с прищуром.

– Начальник, ты ж в отделение поедешь, там и спроси, – проворчал рядовой.

– Спрошу, но и вы мне сейчас скажите. Заметили, что кто-то пропал, или нет?

– Кто-то пропал, – ответил сержант. – А кто-то появился. Тут постоянно движение. Так что мы учет не ведем. Но если навскидку – из старожилов вроде все на месте.

Платон кивнул.

– Хорошо, что на месте. Только теперь тут за народом получше приглядывайте.

– А что такое, начальник?

– Пока ничего, просто совет даю. На будущее.

– Мы тебе таких же советов надавать можем. Сами разберемся, – хмыкнул сержант, потом кивнул на Лену. – Когда эту швабру в отделении ждать?

– Сейчас и отвезу. С парадного ее заведу, так что не парьтесь. Ладно, мужики, приятно было поработать. Может, еще свидимся.

И, пожав руки «ппсникам», махнул Никите с Леной и пошел к своей машине, почти невидимой за вьюгой. Они сразу залезли в холодный салон. Платон убрал с задних сидений всякую мелочь, чтобы освободить место Лене, завел двигатель, давая машине прогреться, потом взял скребок-щетку и вылез счищать снег с лобового стекла.

– Ну что, гражданка Барзюкина, как ты туда угодила? – спросил майор, когда залез назад.

Лена флегматично уставилась в окно, на бешенную белую мглу.

– В гости позвали, день рождения отпраздновать.

– И ты повелась? Не знаешь, как бывает?

– Не лечи, товарищ старший оперуполномоченный.

Платон посмотрел на нее в зеркало заднего вида.

– Дура. На кой хер тебе эти алкаши сдались. Все при тебе есть: фигура, лицо, здоровье, вроде даже не глупая. А все равно, дура, с какими-то упырями вечно ошиваешься. Они тебя отчекрыжат, фонари под глазами нарисуют, и потом вытаскивай тебя…

– Сказала – не лечи…

– Ты, сука, еще попререкайся. Сдам тебя как блядь по вызову, посмирнее станешь.

Лена не ответила. Ни синяки, ни растрепанные грязные волосы, ни даже мешки под глазами не портили ее красоты. Молодая, умная, она выбрала для себя самый дурной и простой путь – быть содержанкой блатного. И если начала она именно что с авторитетного уркагана, то в итоге все скатилось в банальщину. Урка загремел, всех его друзей или убили, или сами разбежались, а Лена Барзюкина начала связываться почти со всеми мужиками с района, кто был готов платить в ресторанах, покупать одежку и всячески поддерживать материально. В итоге красивая девушка Лена превратилась в обычную районную шалаву – позови, она и придет. Платон смотрел на нее, глотающую слезы гордости, понимающую всю ничтожность своего положения и не чувствовал ни жалости, ни сострадания, ни вины. Он даже не ненавидел эту маленькую и беспомощную тварь, но прекрасно понимал, что достаточно надавил. Равновесие слегка нарушено.

– Ладно, Барзюкина, расслабься. Кто на что учился, как говорится. Хочется тебе с этими утырками тусоваться – тусуйся. У нас свободная страна.

– Пока вы всех не пересажаете, – прошептала она в ответ.

Платон, наконец, тихо тронул с места, чтобы не скользить на мокром асфальте. Районное отделение располагалось в нескольких кварталах, но их еще предстояло проехать по такой погоде.

– Кого надо, тех и пересажаем. Ты другое скажи. Такой знак раньше видела?

Он, не отвлекаясь от дороги, передал смартфон с открытой фотографией Никите, а тот уже повернулся с ним к Лене. Какое-то время девушка всматривалась в фото, затем ответила:

– Кажется, видела.

– Кажется?

– Что-то очень знакомое, но не скажу точно.

– Но нарисован он был не так, да?

– Кажется, нет.

– Никит, листни фотку. А так?

– Нет, и не это.

Платон кивнул и забрал смартфон. На немой вопрос Никиты, просто покачал головой – надо, по делу, не лезь.

Всю дорогу до отделения оба опера внимательно следили за Барзюкиной, подмечая любые изменения в ее лице. Как только они приведут ее к районным операм, девушка должна будет решить – сотрудничать со следствием в качестве свидетеля, или встать в отказ. Если Лена встанет в отказ, то могут возникнуть проблемы. Ведь морду Борису размазали ни за что, и это будет нетрудно доказать, если он не подастся на историю с «сопротивлением при аресте». Точнее, проблемы возникнут у Никиты, сам же Платон незамазан. Но свой есть свой, придется за него просить перед местными, чтобы ломали Борю, или шли на сделку.

Серое трехэтажное здание районного отделения выплывало кусками, словно проявлялось на фотографии. Метель мешал все вокруг в общую кашу: здание; стояшие у главного входа полицейские автобусы, служебные легковушки; людей, сновавших у дверей. Подъезды к отделению оказались забиты в два ряда, и парковаться пришлось у соседнего жилого дома между постовыми «бобиками». Отпустив Никиту с Барзюкиной вперед, Платон проверил задние сидения. Вроде ничего не стащила, но и не обронила. Достав из тайника под сиденьем папку, он вышел в бурю и побежал к входу.

Когда-то давно он и Артем начинали тут свою карьеру. Именно в УгРо мало-Литейного района он узнал, что такое работа на «земле». Каково это каждый день уходить с мыслью, что можешь не вернуться. Высокие входные двери встречали его зловещим зевом темной проходной, а провожали скрипом, похожим на обещание поквитаться. Платон замешкался перед своей альма-матер, и его успели окликнуть «районщики», курившие неподалеку. Он поздоровался с ними, но не стал задерживаться. Не то, чтобы он их не знал или не уважал, просто они были коллегами, пришедшими на службу после его ухода. Так случилось, что за Платоном и Артемом потянулись старые сослуживцы. Кто на пенсию, кто перевелся, кто уехал. А кого-то убили. Из старожилов остались только пара совсем упертых мужиков.

Отделение мало-Литейного района никогда не менялось. В нем пахло сигаретами и кислым потом, как и семь лет назад, когда он, еще зеленый лейтенант, прошел через вертушку. Тот же старый истертый паркет, желтые, покрытые жирным слоем краски стены, высокие копченые потолки. Здесь никогда не спадал накал страстей, никогда не было тихо. Парни из охраны и постовой службы постоянно привозили задержанных, тут же сидели «терпилы». Скандалы, окрики дежурных, испуганные женщины, упитые до угара в глазах мужики, драки, угрозы, проклятия – здесь это был обыденный фон.

Но в этот раз отделение бурлило поистине адски, словно чан с варевом ведьмы. У стен проходной, холла, коридоров, уходивших вглубь здания, тянулись ряды молодых людей. Кто-то стоял навытяжку, широко расставив руки и ноги, а у кого-то запястья смыкались за спиной в наручниках, и они прислонялись лбом к стене. Некоторые из задержанных сидели так на корточках. Стоял хай из ржания, беспорядочных криков, матерщины, смешков и прочих нечленораздельных звуков. Вдоль колонн прохаживались «овошники» и «пэпсы» с дубинками, тычками и подзатыльниками осаживали самых голосистых. Платон поздоровался с дежурными на проходной, и пока те проверяли удостоверение, поинтересовался – а что происходит? Это оказалась та самая операция, из-за которой местные опера не смогли выехать за буянами из сто пятой квартиры. Прошла облава на крупную молодежную группировку, прошерстили несколько точек сбора и сцапали, кого смогли. Как сказал дежурный, отдавая удостоверение, сейчас в отделении торчало примерно полторы сотни гопников. Значит, задерживаться тут не стоит. Наверняка следственно-оперативная машина начала свою работу и в скором времени войдет в раж.