Давид Сасунский

Дошли до середины моста. И тут пахлеваны схватили Давида за руки – один спереди, другой сзади.

– Зачем вы меня схватили? – спросил Давид. – Ой-ой-ой! Вы хотите меня в реку бросить?

– Да, хотим, – отвечали пахлеваны, – иначе поступить мы не можем. Царь велел тебя порешить, в реку бросить.

– Что я сделал Мсра-Мелику? – воскликнул Давид. – Я не зарился ни на землю его, ни на воду его, ни на его сокровища, ни на царский его престол. Что он мне дал и чего не может получить обратно?

– Этого мы не знаем, – отвечали пахлеваны. – Он приказал тебя порешить, в реку бросить. А не то Мсра-Мелик головы нам обоим снесет.

– Так вы и впрямь собираетесь меня утопить? – спросил Давид.

– Вот ей-Богу, нам велено тебя умертвить! – отвечали пахлеваны.

Тут Давид схватил одного из них правой рукой, другого – левой, друг о друга ударил и, держа их на весу по обе стороны моста, сказал:

– Не умеете вы бросать людей в реку. Вот я вам сейчас покажу, тогда вы научитесь.

Пахлеваны в ужасе завопили:

– Давид! Ради Бога, не бросай нас в реку! Собачий сын Мсра-Мелик силком заставил нас пойти с тобой и дорогой тебя умертвить. Это мы из страха перед ним подняли на тебя руку. Ведь мы еще отцу твоему служили, Львораздирателю Мгеру. Он нас поил-кормил. Когда же твой отец умер, Мсра-Мелик пошел войной на Сасун, взял нас в плен и заставил служить ему. Смилуйся над нами, не губи ты нас! Раз ты такой силач-богатырь, отныне мы будем служить тебе. В память отца твоего пощади нас, Давид!

Давид поднял перепуганных пахлеванов повыше, затем поставил на мост и сказал:

– Ну, коли так, пойдемте со мною в Сасун!

Тут все трое расцеловались и двинулись по дороге к Сасуну.

Часть вторая

Давид-пастух

Давид с двумя пахлеванами дошел до сасунской границы, остановился, поглядел-поглядел и воскликнул:

– Эй вы, горы, Сасунские горы! Это вы?

Пастухи и подпаски бросили свои стада, пошли посмотреть на Давида, узнали, что он из рода богатырей. Давид поздоровался с ними, сказал, что идет к себе на родину, в Сасун. Пастухи друг друга локтем толкнули:

– Это, верно, и есть сын Львораздирателя Мгера, о котором всюду гремит молва.

Молодой пастух оставил свое стадо на товарища, а сам в город побежал, чтобы как можно скорее радостную весть принести Горлану Огану.

В ту ночь Горлан Оган видел сон: Сасуна стена нерушимо стоит, сасунский светоч ясно горит, сасунский сад зеленеет-цветет, соловей сасунский поет.

Проснулся Горлан Оган – скорей жену будить:

– Вставай, Сарья! Уже рассвело! Вставай, я сон видел! Верно, наш мальчик Давид скоро придет к нам в Сасун.

Сарья, не поднимая головы, сказала:

– Что ты мне спать не даешь, старик? Огорчился Горлан Оган.

– Ах, жена! – молвил он. – Сейчас видно чужачку! Не болит у тебя сердце за Сасунское царство. Вставай! Послушай, какой сон мне приснился! Сасуна стена нерушимо стоит, сасунский светоч ясно горит, сасунский сад зеленеет-цветет, соловей сасунский поет… Уж, верно, наш мальчик Давид скоро придет к нам в Сасун!

Горлан Оган встал и оделся. В это самое время вбежал к нему вестник-пастух.

– Доброе утро, дядя Оган! – молвил он. – Я к тебе с превеликою радостью. Знай, что сюда идет мальчик-богатырь! Давид сюда идет!

Сердце у Горлана Огана запрыгало от восторга. Позвал он Кери-Тороса и всех сасунских князей. Все сасунцы собрались на площади перед дворцом. Кери-Торос обратился к народу:

– Эй, сасунцы! Бог сына нам подарил, пришел светоч сасунского царства. Пойдемте навстречу Давиду.

Князья сасунские, а с ними горожане и поселяне пошли Давида встречать. Всем хотелось поскорей увидеть, как выглядит отпрыск Мгера. Дошли до границы сасунской, смотрят – три незнакомца с пастухами беседуют.

– Э, да где же Давид? Который из них Давид? – спрашивал народ.

Горлан Оган еще издали различил: между двух пахлеванов юный богатырь стоит.

– Кери-Торос! – сказал он. – Верно, это и есть шалый Давид наш.

Подошел, спросил:

– Паренек! Ты откуда?

– Я из Сасун-города, – отвечал тот.

– В Сасун-городе я тебя не встречал. Есть у тебя в Сасуне родня?

– Моя мать, Исмил-хатун, говорит, что у меня тут два дяди, – отвечал Давид.

Как их зовут?

– Старшего – Верго, младшего – Горлан Оган.

Тут Горлан Оган крепко обнял Давида, поцеловал его в обе щеки и сказал:

– Ах, родной мой Давид! Так это ты? А я – твой дядя, Горлан Оган.

У Давида обувь была стоптана, чулки порваны, сам он был голоден, и рассудок у него слегка мутился, оттого что ел он, не разбирая, всякую траву.

Горожане и поселяне здоровались с ним за руку, приветствовали его, «Добро пожаловать!» ему говорили, а Давид задумчиво шел по дороге, и невдомек ему было, что все эти люди – сасунцы, что они вышли ему навстречу, что они его чествуют. Задумчиво шел Давид по дороге. И все стеснялся сказать, что он голоден.

Народ, ликуя, шествовал вслед за Давидом.

Горлан Оган остановился, еще раз Давида в обе щеки поцеловал и воскликнул:

– Эй, сасунцы, братья мои и сестры! Вам нынче радость, и нам нынче радость! Явился светоч Сасунского царства, наш единородный Давид.

Горлан Оган, Кери-Торос и весь сасунский народ привели Мгерова сына в город, привели в ту палату, где когда-то сидел на престоле Мгер. Сели, вина выпили, оленьего мяса отведали, радовались, ликовали.

Поцеловали Давида раз, поцеловали еще раз, поцеловали еще раз, еще раз… Затем один за другим поднялись, попрощались и по домам разошлись.

Давид и Горлан Оган остались одни.

– Ну, дядя, как поживаешь? – спросил Давид.

– Слава Богу, родной, – отвечал Оган. – По милости Божией и чудотворною силой могилы отца твоего живем помаленьку.

В Сасун-городе жил хромой поп. Горлан Оган Давида к нему привел и сказал:

– Батюшка! Научи нашего Давида псалмы читать.

– Отчего же не научить? – отвечал хромой поп.

Прошло некоторое время. Однажды Давид сказал:

– Дядя Оган! Я ничего не делаю, только псалмы читаю – пустая это жизнь. Ты большой человек, в городе все тебя чтут, придумай мне какое ни на есть занятие – я хочу трудиться и трудом зарабатывать себе на жизнь.

– Чем же ты хочешь заняться, родной? Наше дело – хлебопашество. К хлебопашеству руки твои не приучены.

– Ничего! Поработаю – научусь!

Горлан Оган вышел на площадь и обратился к отцам города:

– Дозвольте нашему Давиду заняться хлебопашеством – пусть трудится и зарабатывает себе на жизнь.

Отцы города посовещались между собой.

– Давид еще мал, – сказали они. – Пусть пока пасет сасунских ягнят.

Горлан Оган воротился домой, спросил:

– Давид! Ягнят станешь пасти?

– Отчего же? Ты хорошо сделал, дядя, что отдал меня в пастухи.

Наутро Горлан Оган встал, пошел к кузнецу, велел ему изготовить пару стальных сапог, стальной посох выковать, все принес домой и отдал Давиду.

– Завтра, племянник, встань на зорьке, – сказал он, – выведи ягнят и гони их на Сасунскую гору – там и паси. А в полдень пригони стадо к роднику и жди там меня – я тебе поесть принесу.

На зорьке Давид стальные сапоги надел, вышел на окраину, крикнул:

– Эй! Все, у кого есть ягнята, все, у кого есть козлята, гоните их сюда – я буду пасти их в горах!

Горожане выгнали ягнят и козлят.

Давид собрал их всех в стадо и хотел уже гнать на пастбище. Но горожане как увидели, что за ручищи у Давида и какой у него посох, испугались не на шутку.

– Мы боимся, Оган, – сказали они, – как бы Давид стальным своим посохом не перебил наших ягнят и козлят.

Горлан Оган обратился к Давиду:

– Давид, голубчик, смотри не перебей стальным своим посохом ягнят и козлят наших горожан.

– Эх, дядя! Да что я, рехнулся?

Поднялся Давид вверх по склону горы и до полудня пас свое стадо.

Наелись ягнята и козлята. Давид загнал их в пещеру, а сам лег у подножья отвесной скалы и уснул.

Много ли, мало ли спал Давид, неизвестно. Проснулся, глядь-поглядь – пещера пуста. Посмотрел Давид туда – нет ягнят, посмотрел сюда – нет козлят, исчезли бесследно. Вскарабкался Давид на вершину скалы, крикнул:

– Эй вы, горы, Сасунские горы! Где мои ягнята? Где мои козлята?..

От Давидова рева гром пошел по горам и ущельям. Лисицы, зайцы, куницы – все, сколько их ни было, – кто из-под камня, кто из-под куста выскочили – и бежать!

Удивился Давид:

– Ну и ну! Как резво бегают мои козлята!

Припустился он за ними вдогонку, всех словил – кого под камнем, кого под кустом, – словил, пригнал, в пещеру загнал вместе с ягнятами.

Горлан Оган принес Давиду поесть, смотрит: стальные сапоги у него стоптаны, стальной посох у него сбит.

– Давид, родной ты мой! – молвил дядя. – Что же это такое? Если мы каждый день будем тебе стальные сапоги изготовлять и стальной посох выковывать, то весь твой заработок только на это уйдет. Какая же нам-то от этого польза?

– Ах, дядя! – со вздохом сказал Давид. – Нынче я так много бегал, что стоптал сапоги. Завтра я не стану ягнят пасти.

– Что, Давид? Как видно, стадо-то пасти не сладко?

– Сладко, дядя, клянусь тебе богом, сладко. Бурые ягнята и черные козлята – тихие, смирные. С ними я хорошо справляюсь. Но рыжие, пышнохвостые, длинноухие всю душу мне вымотали: бегут, бегут – никак их не остановишь.

Удивился Горлан Оган.

– А разве есть у тебя, Давид, рыжие, пышнохвостые, длинноухие козлята?

– Есть, дядя, есть, да еще как много!

– Неужто? – изумился Горлан Оган. – Ну-ка выгони ягнят из пещеры – я на них погляжу.

Вошел Давид в пещеру да как стукнет посохом об этот камень, об тот, да как крикнет – все куницы, зайцы, лисицы повыскочили и удрали.

Вышел Давид из пещеры.

– Эй, дядя! – молвил он. – Что ж ты козлят моих упустил?

– Чудной ты, Давид! – молвил Горлан Оган. – Какие же это козлята? Это – зверье, пусть себе бегут!

Давид рассердился:

– Ай-ай-ай!.. Упустил ты моих козлят! Хозяева спросят, где их козлята, что я им отвечу?

Опять помчался Давид по горам и ущельям догонять удиравших зверей. И до того он их загонял, до того он их заморил, что они языки повысунули от усталости. Давид всех переловил, привел и сбил в одно стадо с ягнятами.

– С этими дохлыми тварями не отдохнешь, куска хлеба не съешь, – сказал он.

Вечером Давид погнал ягнят и козлят к городу и, дойдя до окраины, крикнул:

Забирайте скорее ягнят и козлят!Я замучился с ними, я жизни не рад.У кого был один – тем я десять пригнал,У кого было десять – тем двадцать пригнал.

Горожане отовсюду набежали, ягнят и козлят своих забрали, увели, да еще каждый в придачу, кто сколько мог, куниц, зайцев, лисиц с собой утащил. Зайцев порезали, съели, из лисиц и куниц шубы сшили, шубы на себя надели.

С той поры сасунцы приучились охотиться за зайцами, мясо их в пищу употреблять, а из шкур лисиц и куниц шили себе шубы.

Вечером Горлан Оган созвал отцов города.

– Плохо дело, – сказал он им. – Давид козлов от зайцев не отличает, все время гоняется за зверьем, за день пару стальных сапог изнашивает. Прошу вас, подыщите Давиду другое занятие.

Подумали отцы города и говорят:

– Да, джаным. Не оставил он в горах ни зайцев, ни лисиц. Всю дичь перевел.

– Так что же нам делать с Давидом?

– Пусть пасет буйволов и коров.

Утром Оган пошел к кузнецу, заказал Давиду стальные сапоги и стальной посох. Давид вышел на окраину.

– Эй вы, владельцы коров и буйволов! – крикнул он. – Гоните скотину сюда, а я ее на пастбище погоню. Я не буду больше пасти ягнят и козлят. Гоните буйволов и корой!

Горожане пригнали скот.

Давид выгнал стадо в поле.

Стадо он пустил пастись, а сам растянулся под обломком скалы и уснул. Много ли, мало ли спал Давид, неизвестно. Проснулся, глядь-поглядь – нет стада. Пока он спал, буйволы и коровы взобрались на гору и разбрелись по нагорному лесу да по теснинам, Давид – туда-сюда, наконец влез на высокую скалу и во всю мочь крикнул:

– Эй вы, горы, Сасунские горы! Где мое стадо?

От Давидова рева гром пошел по горам и ущельям. На этот раз из берлог, из логовищ выскочило видимо-невидимо волков, медведей, тигров и львов.

– Ах, чтоб их черт побрал! Опять удирают!..

Припустил Давид за зверями и так долго бегал, так долги за ними гонялся, что они языки повысунули от усталости и остановились. Давид волков словил под кустами, медведей в пещерах, тигров на горах, львов во рвах, поймал и смешал со своим стадом. А тем временем буйволы и коровы уже наелись, спустились с горы в поле, воды в реке напились и разлеглись на берегу.

Все поле усеяно было зверями. Друг друга они не трогали, – Давида боялись. Чуть только кто кого укусит – Давид схватит обидчика и с такой силой швырнет, что тот сквозь землю провалится.

В полдень дядя принес Давиду поесть, смотрит – поле дикими зверями усеяно. У Горлана Огана желчный пузырь лопнул от страха.

– Давид! Что ты наделал? – еще издали крикнул Оган. А Давид как ни в чем не бывало ему ответил:

– Я стадо на водопой пригнал, дядя Оган. Проголодался. Ты мне поесть принес?

– Подойди ко мне и возьми. Я ближе не подойду.

– Почему, дядя?

– Чудак человек! Ты тигров и львов, сколько их ни есть, пригнал, со стадом смешал и еще спрашиваешь, почему я не подхожу?

Давид подошел, взял еду и вернулся к своему стаду. А Горлан Оган скорым шагом пустился назад и, дойдя до Сасуна, вскричал:

– Эй, сасунцы! Запирайте городские ворота, запирайте двери ваших домов! Давид всех волков, медведей, тигров и львов, сколько их ни есть, поймал, со стадом смешал, вечером в город пригонит. Запирайте двери, спасайтесь!

Вечером Давид погнал стадо к городу и, придя на окраину, крикнул:

Я на гору взбирался, спускался в ров —Все искал ваших буйволов и коров.У кого был один – тем я десять пригнал,У кого было десять – тем двадцать пригнал.

Никто не идет за скотиной. Давид снова позвал, снова закричал во всю мочь, но город был нем, городские ворота были на запоре.

– Придете за скотом – добро пожаловать! – сам с собой заговорил Давид. – Не придете – пошли вы ко всем чертям!.. Вот и делай людям добро! Я им с гор и из ущелий пригнал столько крупных коров, а они ворота захлопнули перед самым моим носом, не идут за стадом, а мне домой из-за них не уйти, не поспать…

Сказавши это, Давид лег прямо наземь, шапку под голову положил, уснул и проспал до утра.

Раным-рано проснулся, видит: дикие звери убежали в горы, остались коровы да буйволы. Давид вновь кликнул клич. Горожане встали, дрожа от страха, отворили двери, пошли за своими буйволами и коровами и пригнали их домой.

– Э-эх! Чудные вы люди! – промолвил Давид. – Вовремя не пришли – тучные коровы успели удрать, остались лишь тощие.

Пошел Давид к хромому попу, весь день псалмы читал, вечером пришел домой и завалился спать, с тем чтобы на заре снова выгнать стадо на пастбище.

Отцы города пришли к Горлану Огану.

– Брат наш Оган! – сказали они. – Опять Бог знает что вышло.

Ваш Давид и впрямь дурачок – коров от медведей не отличает. По его милости нас растерзают тигры и львы. Наши жены и дети от страха умрут.

Речи эти дошли до слуха Давида. Рассердился Давид:

– К чертям ваше стадо! Больше я вам не пастух. А Горлан Оган ему на это сказал:

– Когда так, я тебя больше не стану кормить. Иди на все четыре стороны!

Обиделся Давид. Вышел из города, лег под большим камнем, призадумался и незаметно уснул.

Утром Кери-Торос пришел в город, спросил:

– Где мальчик наш? Где Давид?

В городе все мужчины Давида бранили, все женщины проклинали.

Пошел Кери-Торос Давида искать. Вышел из города, смотрит – спит мальчик под камнем; ни подушки под головой, ни одеяла сверху. Кери-Торос так пнул его ногой, что будь то не Давид, а кто-нибудь еще, ушел бы он в землю на семь кангунов, уж вы мне поверьте!

Пробудился Давид.

– Эй, Кери-Торос! – молвил он. – За что ты меня ударил?

– А что ты наделал, безумец?

– Ей-Богу, я не виноват. Лохматые коровы бросились бежать со всех ног, и я их побил. Горожане осерчали и отняли у меня стадо.

– Эх ты, блажной! Сумасброд ты сасунский, вот ты кто! Слушай, мой мальчик. Те, что со всех ног удирают, пусть бегут себе в горы, а тех, что не резво бегут, собирай и гони впереди себя в город. Понял?

А ну вставай, вставай, идем! Я уговорил отцов города, чтобы они опять взяли тебя в пастухи.

– Нет, Кери-Торос, – молвил Давид. – Я в этом городе не останусь. Укажи мне какой-нибудь другой город, туда я и пойду.

Кери-Торос увел Давида к себе.

Хариса и Дэвы-разбойники

Одно время прошло, другое время пришло. Стояла весна. Ранняя стояла весна.

– Кери-Торос! – молвил Давид. – На дворе весна. Пора пахать, пора сеять, пора стадо выгонять на пастьбу, пора пастухам приниматься за дело. Нас сорок едоков, сидим мы на твоей шее. Неужто обязан ты всех нас кормить? Отдай нас в работники. Авось заработаем на кусок хлеба.

– Ну и шутник же ты, Давид! – сказал Кери-Торос. – Какой из тебя работник?

– Чем же я не работник? – с сердцем сказал Давид. Кери-Торос рассмеялся.

– Э, да отстань ты от меня, сумасброд! Подумаешь, работник! Слушай, малый: если даже ты целый год погоняешь стадо и заработаешь мерку проса, если даже я свезу просо на мельницу, смелю и муку домой привезу, если даже тетка твоя из той муки хлеб испечет и достанет его из тонира, если даже ты хлебец мне дашь и скажешь: «Кери! Это я заработал, на, поешь!» – и тогда я тебе не поверю!

Обиделся Давид, осерчал.

– Ах, так ты мне не веришь, Кери-Торос? Веди меня куда хочешь, отдавай в пастухи.

Кери-Торос знал: Давида не переупрямить. Взял он с собой Давида, пошел в соседнее село Дашту-Падриал, отдал Давида в пастухи и сказал ему в назиданье:

– Гоняй, милый, стадо за Сасун-гору, – там есть пастбище, там Белый камень, а под камнем родник. Паси скот до полудня, а потом пригоняй его к роднику на водопой. Но смотри не гонись за теми, что резво бегут!

– Не погонюсь, Кери-Торос, – молвил Давид. – Теперь я уже знаю: быстробегущие – то не домашние животные, а дикие звери. Ну и пусть убираются к черту!

– Вот молодец! – сказал Кери-Торос и, поцеловав Давида, пошел домой.

На заре Давид погнал сельское стадо за Сасун-гору. Стадо пустил пастись, а сам срезал себе дубинку, положил на плечо и стал впереди стада.

Так Давид пас свое стадо до самого обеда, затем пригнал его к роднику, напоил, а потом в село пригнал. Сельчане диву дались.

– Давид! Ведь еще только полдень. Чего ж ты стадо домой пригнал?

– А когда же пригонять? – спросил Давид.

– К вечеру, – отвечали они, – на закате солнца.

На утренней заре опять выгнал Давид стадо на пастбище. Смотрит: еще семь стад пригнали сюда из других сел. Он возьми да и смешай все семь стад со своим стадом.

Подошли к нему пастухи из тех семи сел и спросили:

– Давид! Зачем ты наши стада со своим стадом смешал?

– Что такое? Ваши стада? – переспросил Давид. – Да нет, это из моего стада скотина тут ночевала.

– Нет, Давид-джан, – возразили пастухи. – Это наш скот, а не твой. Твое стадо – из одного села, наши – из других.

– Коли так, – молвил Давид, – давайте брататься! Побратались.

– Давид! – сказали пастухи. – Мы тебе сплетем навес из ветвей, а ты ложись и спи. Мы постережем твое стадо до вечера, а вечером ты его угонишь домой.

– Нет, ребята, – молвил Давид, – нынче весна, скот отощал, дожди идут, всюду невылазная грязь, – скотина завязнет, погибнет. Мне спать нельзя – я должен скот из грязи вытаскивать.

Давид каждый день семь, а то и восемь животных из грязи вытаскивал. Свяжет корове ноги, под веревку дубину проденет, взвалит корову на спину и притащит в село. Хозяйки благословляли Давида, говорили:

– Коль трудился – будь сыт, а и не трудился – все равно будь сыт! Угощали они Давида на славу. Давали ему хлеба, яиц, яичницей его кормили, следили, чтоб он всегда был сыт. Все село не могло нахвалиться Давидом.

– Не бывало еще у нас таких пастухов! – говорили селяне.

А Давид так усердно пас сельское стадо, что за весну животные жиру нагуляли, откормились. Коровы много молока давали, волы пахали без устали.

Однажды Давид гнал стадо домой, смотрит – высокая скала сорвалась с Сехансара и катится вниз. Чуть стадо не задавила и не пошла на село. Давид подбежал и обеими руками схватил скалу. Скала остановилась и застыла на месте. Отпечаток ладони Давида остался на камне. С той поры камень этот так и зовется: Давидов камень.

Пришел богородичный праздник.

В этот день сасунцы идут в монастырь Богородицы-на-rope Богу молиться. Кто побогаче, тот заказывает обедни, молебны о ниспослании урожая, харису варит, а как служба отойдет, все богомольцы идут к нему есть харису.

В день праздника Давид свое стадо на зорьке угнал в горы, досыта накормил, а затем пригнал к Белому камню. Пастухи из семи сел были уже в сборе. Они смотрели, как сасунцы – и стар, и млад, и князья и простые крестьяне – взбирались на вершину горы.

– С самого утра всё идут и идут… – молвил Давид. – И куда это они идут? Что там, на верху горы?

– Нынче праздник, Давид-джан, – отвечали пастухи. – Они идут Богу молиться. Прогневался на нас господь, засуху послал. Они войдут в храм Божьей матери, в жертву скот принесут, сварят харису, сыграют на зурне, станут бить в бубен, потанцуют, харису съедят – и по домам.

Один из пастухов вздохнул:

– О-хо-хо! Мы вот тут от скота не можем на шаг отойти, а они харису едят. Сходил бы кто-нибудь из нас в монастырь и принес харисы – мы бы хоть по ложке съели!

Пастухи переглянулись. Никому не хотелось идти за харисой. Наконец Давид сказал:

– Вы мое стадо постерегите, а я пойду. Столько харисы принесу, чтобы каждый из вас до отвала наелся. Но если из моего стада хоть одним хвостиком убавится, я всем семерым снесу головы.

Ну кому же из пастухов не жалко своей головы?.. Сидят они в страхе, глядят, чтобы ни одним хвостиком в Давидовом стаде не убавилось.

Давид поднялся на гору, подошел к монастырю, спросил, где варят харису.

– Во-он там! – указали ему.

Пошел Давид, смотрит: на тонире котел о семи ушках стоит, хромая женщина в котле харису помешивает.

– Нанэ! Дай мне чуточку харисы, – попросил Давид. – Вон там, у Белого камня, собрались пастухи из семи сел. В селе нет никого бедней пастуха. Дай мне самую малость харисы – я снесу пастухам, и мы поедим за твое здоровье.

– Пошел прочь, сумасброд сасунский! – крикнула женщина. – Разве ты не знаешь, что служба в церкви не кончилась? Погоди, выйдет народ из церкви, придет священник, освятит харису – вот тогда и поедим.

– Нанэ! – молвил Давид. – Я свое стадо бросил на тех пастухов. Боюсь, они недоглядят и скот потравит луга и посевы. Некогда мне ждать, дай харисы!

– Не дам, – отрезала хромая женщина. – Пока священник не придет, харису не освятит – не дам. Придут богомольцы, поедят, остатки тебе отдам, а ты их пастухам отнесешь.

– Нанэ! – сказал Давид. – Остатки собакам бросают. Разозлился Давид, снял с тонира котел, продел дубинку в ушки, весь хлеб сунул себе под мышку, а еще взял он у женщины семь ковшей.

– Это у нас будут ложки, – сказал он. – А теперь да примет Господь вашу жертву! – примолвил Давид и семимильными шагами к пастухам зашагал.

Хромая женщина в церковь вбежала и завопила:

– Эй, люди! Иль вы не чуете? Сасунский сумасброд Давид сюда приходил, харису, хлеб – все забрал и унес!

– Пойдем отколотим сасунского голяка, харису у него отберем! – загомонила толпа.

Но тут вмешался один старик.

– Не советую я вам, добрые люди, с ним связываться, – молвил он. – Давид – сын Мгера; он сумасброд, но и богатырь. Коли хватит у вас сил котел о тридцати ушках втроем поднять, тогда идите на Давида, а не хватит – лучше не ходите: разгромит он вас, искалечит, опозорит. Жалко мне вас!..

Пришел Давид к Белому камню, котел с харисой поставил на травку, хлеб положил тут же и крикнул пастухам:

– Ребята! Идите харису есть!

Пастухи сидят ни живы ни мертвы, к харисе не подходят, не едят.

– Те-те-те! – сказал Давид. – Знаю я, отчего вы носы повесили: я харисы принес, хлеба принес, а соли и масла взять позабыл. Нету у нас ни масла, ни соли… Ну что ж, сейчас поешьте харисы, а вечером придете домой, масла и соли поедите в прибавок.

Один из пастухов ему на это сказал:

– Нам не до харисы, Давид, нам не до соли и не до масла! Как нам не вешать носы? Когда ты ушел на святую гору, пришли сюда сорок дэвов-разбойников и сорок коров из стада угнали.

– Вот тебе раз!.. – воскликнул Давид. Призадумался, но тут же встряхнулся и сказал пастухам: – Ничего, ребята, ешьте харису, а я побегу за дэвами. Куда они коров повели?

– Во-он туда! – молвили пастухи. – Гору перевалили.