Моя карма. Человек в мире изменённого сознания

– А как дальше? Тяжело, наверно, в общежитии в твоем возрасте?

– Дальше видно будет. Может, ещё что и у меня сложится…

Он замолчал. Молчал и я, испытывая сочувствие и сострадая этому человеку, судьба к которому оказалась так немилостива, и со смятением души представлял тех других, кто также в одночасье потерял детей, родных и близких, и тех, по ком катком прокатилась безжалостная репрессивная машина за то, что они просто хотели иметь право на достойную жизнь, а у тех тысяч, которые вышли на площадь, надолго, если не навсегда, отняли веру в справедливость.

Глава 8

Неприятность в доме Карюков. Пустяковое дело. Элементарный гипноз. Коротко о моральных принципах. Повестка в КГБ. Допрос с участием Зигмунда Фрейда, Карла Юнга и Вильгельма Райха. Спасибо Вольфу Мессингу. Генерал-майор Чепурин. Сомнения Чепурина насчёт экстрасенсов. «Вопрос экономической безопасности»

У Тамары Петровны дома потерялось золотое обручальное кольцо.

– Всё обыскали, как сквозь землю… Мать плачет, говорит, плохая примета, – жалел Иван мать.

Я Ивану посочувствовал, но и только, хотя Иван явно рассчитывал на мою помощь. Он, конечно, помнил, как ещё в студенческие годы я помог девушке найти кулон с цепочкой, когда мы копали огород на даче у одного нашего ленинградского приятеля.

Цепочку искали – не нашли, девушка ревела, а мы с парнями сидели на скамейках возле дома, обсуждали неприятный случай и сочувствовали ей. Валентин, невысокий, тощий малый с вытянутым лицом и оттопыренными ушами беспокойно ёрзал на стуле, будто ему что-то мешало. Я сидел рядом, и в какой-то момент стал испытывать чувство смутной тревоги, которая беспокоила меня и раздражала. Слова, которые говорили мои товарищи, стали расплываться, в ушах появился знакомый звон и передо мной поплыла картинка. Медленно, как в рапидной съемке,15 вышли из дома и прошли мы, пять парней. Я отметил, что шестого, Валентина, с нами не было. Прошли девушки, следом ещё одна, которая чуть отстала, и стала снимать, очевидно, цепочку, потому что делала какие-то движения руками на шее. Она положила цепочку во внутренний карман курточки. Я не видел, чтобы что-то упало, но следом из дома вышел задержавшийся там Валентин и вдруг остановился, словно наткнулся на препятствие, оглянулся, что-то поднял с земли и сунул в карман пиджака.

С минуту я сидел в оцепенении, приходя в себя. Потом мы с Карюком отвели парня в сторону, и он признался, что действительно поднял цепочку, сразу не отдал, а потом не знал, как выйти из этого щекотливого положения. Он каялся, чуть не плакал, и мы с Карюком не стали позорить парня, а подбросили кулон чуть в сторону от дорожки, вроде кто-то нечаянно зацепил его ногой…

На этот раз я куда-то торопился или чем-то был занят и как-то не прореагировал на Ванькины причитания.

– Ты же можешь, Володь, – не отставал Иван и напрямую попросил: – Помоги поискать своими методами, как ты это делаешь.

– Ладно, – согласился я. – Только не сегодня.

На следующий день вечером я пошёл к Карюкам. Все были дома, и я, не теряя времени на лишние разговоры, без предисловий спросил Тамару Петровну, точно ли кольцо дома, и если снимала, то куда хотя бы приблизительно могла положить?

– Представления не имею, – пожала плечами Тамара Петровна.

– Если свалилось с пальца в ванне, то искать бесполезно: унесло в канализацию…

– Нет, когда я в ванной, кольцо снимаю. И на этот раз точно помню, что сняла. Но я не помню, как надевала потом, и куда могла положить.

– Ну, понятно, – сказал я. – Тогда – все тихо, а лучше уйдите на кухню.

Сергей Николаевич с Ванькой послушно ушли на кухню.

Дело я посчитал не сложным, и не было смысла изводить себя, вводя Тамару Петровну в состояние изменённого сознания, после чего я чувствую себя разбитым, наступает слабость до тошноты, а потом апатия. Это, как правило, скоро проходит, но ощущение дискомфорта остаётся надолго.

Я просто ввёл Ванькину мать в гипноз и попросил вспомнить все действия с момента, когда она в ванной сняла кольцо. Тамара Петровна медленно стала рассказывать всё, что она делала, а я задавал наводящие вопросы.

– Вы сейчас в ванной. Что вы делаете с кольцом?

– Я снимаю его… кладу на полочку зеркала над раковиной.

– Вы приняли ванну, что делаете дальше?

– Мажу кремом лицо.

– Кольцо на месте?

– Его там нет.

– Что дальше?

– Выхожу из ванной комнаты.

– Кольцо у вас на пальце?

– Нет.

Я вывел Тамару Петровну из состояния гипноза, позвал Сергея Николаевича и Ваньку и попросил открутить в ванной сифон под раковиной.

– Скорее всего, кольцо в отстойнике сифона, – сказал я.

Кольцо действительно свалилось с полки и провалилось в сифон, где его и нашли.

– Вообще-то, можно было догадаться, – попенял я Ивану и усмехнулся про себя, подумав, что сам тоже мог бы догадаться, и тогда не потребовалось бы никакого гипноза…

– Так мать была уверена, что, как всегда, кольцо после ванны надела, – оправдывался Иван. – А раз его не оказалось на месте, ну, на полочке, она и забыла о нём…

Не стоит говорить о том, что Ванькина мать готова была расцеловать меня и расцеловала бы, но, наверно, её остановил мой серьёзный и немного ироничный вид, что со мной бывает и что часто отталкивает людей, хотя глаза её выражали полную и искреннюю признательность…

Когда Сергей Николаевич узнал, что я вводил Тамару Петровну в состояния гипноза, он удивлённо сказал:

– Странно. А я думал, что у гипнотизёра должна быть какая-то другая внешность.

– Цыганская? Чёрные глаза, орлиный или пронзительный взгляд? – улыбнулся я.

– Ну, да, что-то вроде этого, – согласился Сергей Николаевич.

– Я Вас, Сергей Николаевич, разочарую. У многих сильных гипнотизеров – совершенно заурядная внешность.

– И что, вы вот так можете загипнотизировать любого? – в голосе Сергея Николаевича слышалось сомнение.

– Вообще-то, да! Просто некоторым требуется больше времени, чтобы войти в это состояние.

– А что будет, если человек так и останется под гипнозом?

– А он под гипнозом не останется, – заверил я. – Даже, если его не разгипнотизировать, он проснётся сам или уснёт обычным сном, а потом проснётся в нормальном состоянии.

И вдруг Сергей Николаевич задал вопрос, который всегда не давал покоя известным органам, с которыми мне волей-неволей приходилось сталкиваться:

– Так это ты можешь так и сберкассу ограбить или ещё чего натворить?

Вопрос прозвучал вроде в шутку, но я счёл за разумное развеять эту нелепую мысль.

– В большей степени это зависит от моральных качеств самого гипнотизёра, – я вспомнил редкую книгу Вильгельма Фельдмана «Нужен ли нам гипноз?» издательства 1932 года16, хотя не совсем был согласен в его выводами. – Но, с другой стороны, не каждого под гипнозом можно заставить пойти на преступление. Если у человека преступные наклонности есть, то, может быть, он и подчинится приказу, но скорее всего не выполнит то, что против его убеждений… Нельзя приказать человеку убить кого-то или ограбить, если он уверен, что этого делать нельзя. Это блокирует его сознание. И потом, под гипнозом у человека всё же остаётся какая-то воля… А ещё есть инстинкт самосохранения. По крайней мере, эксперименты не доказывают «преступность» гипноза.

Кажется, это успокоило Сергея Николаевича и удовлетворило его любопытство…

Я вспомнил этот не стоящий большого внимания случай только потому, что он предшествовал следующему, выбившему меня из колеи, событию.

На моё имя пришла повестка из КГБ. Повестку мне передала комендантша. Она её немедленно изъяла из почты. Когда я шел с работы, вахтерша тётя Клава с заговорческим видом и испуганными лицом, шёпотом, посмотрев по сторонам, сказала, чтобы я скорее шел в комнату комендантши Валентины Васильевны.

– А что случилось-то? – не удержался я от вопроса.

– Иди-иди, – махнула рукой тётя Клава.

Я пожал плечами и пошел к комендантше.

– Тебе повестка в КГБ. – с порога выпалила Валентина Васильевна. – Ты чего натворил?

Комендантша была не так напугана, как тётя Клава, но в голосе её ощущалась напряжённость, а ещё больше её одолевало любопытство.

– Представления не имею, – ответил я. И это была правда. Я действительно недоумевал, зачем я вдруг понадобился КГБ.

– Ладно, придёшь, расскажешь, – приказала Валентина Васильевна и отпустила меня с миром.

На следующий день я показал повестку прорабу Александру Борисовичу, и тот, посмотрев на меня, как мне показалось, с сочувствием, тоже не преминул поинтересоваться, по какому поводу повестка, на что я честно повторил, что не знаю.

Подходя к «Серому дому17» я нервничал.

Внушительное четырёхэтажное здание, фасад которого украшали колонны, действительно было серого цвета. Не без трепета я вошел в здание и показал повестку дежурному офицеру. Тот повертел повестку в руках, позвонил кому-то, бросил короткое: «Ждите!», и я скромно стоял возле его застеклённой будки и смиренно ждал. Вскоре показался другой офицер, старший лейтенант, спросил: «Кто по повестке?» и повел меня на второй этаж почти в конец коридора. В небольшой комнате, обставленной аскетически, то есть, кроме однотумбового письменного стола и шкафа с бумагами, у стола стоял простой стул, да пара таких же стульев – у стены. Старший лейтенант предложил сесть, проверил паспорт и металлическим голосом спросил:

– Вы читаете запрещенную литературу. С какой целью?

– Какую литературу вы имеете ввиду? – не понял я.

– Вы знаете какую, – в голосе офицера появилась ирония. – Вы читаете Фрейда – он посмотрел в листок бумаги – Карла Юнга и Вильгельма Райха.

– А разве это запрещено? – удивился я.

– Эти, с позволения сказать, писатели, несут буржуазную лженауку. Что может дать советскому человеку, например, – он снова посмотрел в листок – «Психология сексуальности». Это ваш Фрейд… Секс – это у них там. Вот пусть они этим и занимаются.

– Фрейд – не мой, – возразил я. – И при чём тут секс? Юнг – создал аналитическую психологию, Райх – основатель психоанализа… Меня не интересует тема сексуальности, даже если она психология. Меня интересует психика с точки зрения возможности лечения психических или других расстройств энергией рук или с помощью введения в особое состояние сознания.

– А вы что, врач? Вы-то какое имеете отношение к лечению? И какое такое особое состояние?

– У меня есть некоторые эзотерические способности, то есть возможности особого восприятия.

– Это что? – насторожился старший лейтенант.

– Ну, я могу видеть то, что бывает недоступно другим, могу снимать руками какую-то боль, обладаю гипнозом.

– Инте-рес-но. С такими способностями и на свободе, – с иронией проговорил мой дознаватель, не поверив ни одному слову.

Я достал из кармана сложенный вчетверо листок текста «Вступительного слова» Вольфа Григорьевича Мессинга с его, как он сказал тогда, «индульгенцией», «защитой от ретивых и глупых», и подал старшему лейтенанту. Поверх листка было начертано рукой профессора магии: «Моему юному другу Володе Анохину в знак восхищения его необыкновенными способностям, которые, однако, являются полностью научно и материалистически объяснимыми. Вольф Мессинг»

Старший лейтенант долго изучал написанные довольно корявым и не очень разборчивым почерком Мессинга слова, недоверчиво посмотрел на меня и проговорил:

– Вольф Мессинг… Это тот?

– Да, тот, – заверил я.

– И что мне с этим делать?

Старший лейтенант был озадачен, и я решил расставить точки над «и».

– Я несколько лет назад сумел помочь начальнику вашей организации, генерал-майору Л. в своем городе. У меня есть грамоты. Да вам нетрудно созвониться и проверить. Там, я уверен, подтвердят. Это, конечно, если вы будете разговаривать с самим генералом… Но вопрос щепетильный и носит характер личный.

Старший лейтенант мялся, менялся в лице и усиленно думал, что ему предпринять. Наконец он попросил меня подождать немного и быстро вышел, прихватив с собой мою «индульгенцию». Тон его при этом был более мирный, чем в начале разговора.

Ждал я долго, пока, наконец, старший лейтенант появился.

– Вас хочет видеть зам начальника генерал-майор Чепурин, – сказал он. – Извините, пока доложили, пока генерал освободился. Сами понимаете, дела…

Генерал выглядел строго. Был он сухопарый и подтянутый, и мундир сидел на нём ладно. Китель украшали два академических ромбика, а также два ордена и две планки медалей.

Кабинет его почти не отличался от того, где меня принимал начальник управления в моём городе: огромный двухтумбовый стол с приставленными к нему буквой «Т» простыми столами, стулья, шкафы с томами Ленина и другими книгами, небольшой столик типа журнального с двумя креслами в углу, диван и, конечно, портреты Дзержинского и Брежнева, а на тумбочке, обтянутой красным кумачом, бюст Ленина.

Генерал предложил мне сесть.

– Вы нас, Владимир Юрьевич, заинтриговали. Мы связались с начальником управления вашего города. Иван Фёдорович дал Вам хорошую характеристику. Мы с ним старые знакомые. Встречаемся на совещаниях в Москве… Чем вы там ему помогли, не сказал, но посоветовал не упустить возможность использовать ваши какие-то особые способности. Мы также знаем, что вы в своё время оказались полезным ещё и уголовному розыску. Так?

– В чём-то помог, – не стал я скромничать.

– Да нет, они говорят, что без вас не раскрыли бы два серьёзных дела… Так что это за необыкновенные способности, о которых говорит Мессинг?

– Ну, уж необыкновенные! – возразил я. – Сейчас много пишут о парапсихологических способностях человека. Вот что-то вроде этого и я.

– И что конкретно вы можете?

– Ну, могу, например, ввести в состояние гипноза вас, – сказал я нагло.

– Сомневаюсь, – усмехнулся генерал.

Моментально, почти бессознательно мой мозг отреагировал на сигнал включения механизма, который позволил бы мне погрузить сидящего передо мной человека в транс привычно и безошибочно воздействуя на его подсознание. Искушение было велико, но я удержался, справедливо сообразив, что здесь не то место, где можно проводить такие эксперименты. Поэтому я просто промолчал.

– Но если вы владеете способностью введения в гипноз, то можете представлять определённую опасность для общества, – глаза генерала смотрели на меня строго и пытливо.

– Мессинг владел способностью гипноза, но ни разу не воспользовался этим в ущерб кому бы то ни было.

– Мессинг – это другая статья. Он вёл концертную деятельность и был постоянно в поле зрения…

Наверно, он хотел сказать «в поле зрения органов», но «органов» паузой повисло в воздухе.

В какой раз мне приходилось объяснять, что я не способен на поступки, которые направлены на разрушение, и мой мозг так устроен, что в нём стоит какой-то невидимый ограничитель, исключающий творить зло.

– Ну, положим. Хотя это всё из области человеческих фантазий: «мозг», «ограничитель» и прочее… Я знаю, что такое парапсихология и экстрасенсорика. Считаю многие факты сомнительными и остаюсь приверженцем традиционных форм. Так что, если наука даёт объяснение некоторым феноменам, например, тому же гипнозу, то я принимаю это… Ладно, давайте ближе к делу… У нас зависло дело – извините за тавтологию. – Попробуете помочь?

Я пожал плечами.

– Что за дело?

– Сейчас вас проводят в отдел, который занимается экономической безопасностью. Там вам подробно всё объяснят. О вас им уже сообщили. И ещё. Вам, естественно, придётся подписать документ о неразглашении.

Генерал прострелил меня взглядом, словно поставил точку в нашей короткой беседе. Вошла секретарша, строго одетая миловидная женщина лет сорока пяти. И я даже не заметил, каким образом хозяин кабинета вызвал её.

– Пригласите капитана Темникова, – попросил генерал. – Он возьмет этого молодого человека.

Я встал, чтобы последовать за секретаршей, но вдруг генерал спросил:

– Вы – учитель. Почему работаете простым рабочим?

Вопрос был неожиданный. Я замялся, но ответил, что это только до начала учебного года, а потом буду преподавать языки в школе. Я ожидал, что он спросит, почему я оказался в Омске, но он не спросил.

Глава 9

Золото из Магадана. На квартире предполагаемого преступника. Другая реальность. Тайник в велосипедных шинах. Генерал Темников о мистике и марксистской науке. Пространство, которое даёт информацию. Благодарность.

Капитан Темников ознакомил меня с «делом», не утаивая детали операции:

– Мы получили с Севера шифровку о том, что там действует группа похитителей золота с приисков. В Магадан должен был приехать курьер из нашего города. Нам сообщили, что это может быть милиционер. А в городе не менее 20000 сотрудников милиции… Нужно было вычислить среди них преступника, но не мешать ему покинуть Омск. Пришли к выводу: если это сотрудник милиции, то должен получить отпуск с разрешением на выезд… Я пришел к начальнику милиции. Вызвали всех руководителей отделов и подразделений и дали им инструкцию немедленно сообщить, если кто-то из их подчиненных соберется в Магадан… Вскоре поступил сигнал, что заместитель начальника колонии, которые тоже относились к милиции, попросил разрешения уехать на несколько дней в Магадан, объяснив это тем, что у него там при смерти близкий родственник… Один из наших летел в самолете, на котором находился и подозреваемый, и вёл его в Магадане. В Магадане подозреваемый никуда не заходил, ни с кем не встречался, купил холодильник, взял обратные билеты и сразу вернулся в Омск. Вывод напрашивался сам собой: золото – в холодильнике. Провели обыск в квартире. В холодильнике ничего не оказалось. Перерыли всю квартиру – пусто… Обыскали миноискателем весь двор – тоже ничего.

Капитан Темников замолчал и ждал, что скажу я. Я тоже молчал, и он спросил:

– Начальство решило, что вы можете чем-то помочь? Чем?

– Я могу в некоторых случаях увидеть то, что произошло раньше.

– Как это? – изумился Темников.

– Это долгая история, – не стал я вдаваться в объяснения. – Вы можете меня отвезти в ту квартиру, где был обыск?

– Ну, можем, конечно… Начальству видней. Только согласовать надо, – решил подстраховаться капитан.

Согласовывал он недолго. Нам дали «Волгу», Темников взял с собой ещё какого-то молоденького лейтенанта, и мы поехали по адресу, где жил предполагаемый преступник. Предполагаемый, потому что, как говорится, нет тела – нет дела; и, действительно, золото не нашли, а тогда, где преступление?

Нам открыла жена подозреваемого. Мы прошли в квартиру. Сели: я – на стул у круглого стола, застеленного белой кружевной скатертью, оба моих сопровождающих – на диван с круглыми валиками. С минуту я сидел молча, молчали и офицеры и лишь выжидательно смотрели на меня.

– Дайте мне предмет или что-нибудь из одежды вашего мужа, – попросил я хозяйку, которая стояла у притолоки двери в другую комнату, скрестив на груди руки. В глазах её затаилась тревога.

– Давай, давай! – подтолкнул её Темников. – Чего глазами хлопаешь?

– А что давать-то?

– Фуражку или китель… сапоги. В чём он был в Магадане? – уточнил я.

– Вот сумку полевую брал.

Женщина вышла в прихожую и вернулась с потёртой полевой сумкой тёмно-коричневой кожи.

Я взял в руки сумку и вскоре почувствовал характерный звон в ушах, который появился и исчез. Это обычно становилось неким сигналом к готовности мозга к изменённому сознанию.

– Все выйдите в другую комнату, – голос мой звучал резко, офицеры переглянулись, но подчинились моему приказу и вышли вместе с хозяйкой.

Я снова ощутил звон в ушах, озноб прошел по телу, от чего я невольно передёрнул плечами, как собака, которая стряхивает воду после купания в реке. В состоянии изменённого сознания я словно выхожу из своей оболочки и становлюсь кем-то не похожим на себя. В такие минуты я не контролирую себя и знаю, что бываю неприятен для окружающих. Помню, как моя сокурсница, застав меня в один из таких моментов, сказала, что она испугалось, потому что у меня изменилось лицо и превратилось в маску, а глаза стали черными.

Комната заколыхалась, все звуки, которые доносились из окна с улицы, растворились, и я увидел ту же комнату, но теперь в ней находились двое: хозяйка и мужчина, её муж. Холодильник был открыт, у дверцы снята внутренняя крышка, на столе лежали небольшие бесформенные комочки, как я догадался, самородное золото, и длинные, то ли матерчатые, то ли кожаные змееобразные мешочки. Мужчина сидел на стуле за столом и засовывал то, что находилось на столе, в велосипедную шину. Рядом на полу лежали два велосипедных колеса.

Вдруг видение стало уплывать, снова всё заколыхалось и подернулось дымкой. Всё исчезло, как растворилось, мой мозг получил информацию из некоего вечного, где время не имеет деления на прошлое и будущее…

Я сидел некоторое время обессиленный, с трудом возвращаясь в свою реальность. Потом позвал Темникова. Оба офицера и хозяйка мгновенно оказались в комнате.

– У вас есть велосипед? – спросил я хозяйку.

– Есть, – ответил за неё Темников. – У них он в кладовой, на гвоздях висит.

Хозяйка молчала, но, видно, нервничала. Она теребила низ шёлковой блузки и покусывала нижнюю губу.

– Снимите колёса, там под шинами что-то есть. Я думаю, что это ваше золото.

Хозяйка опустилась на пол и заскулила, что-то причитая и непонятно выговаривая.

Темников, как старший по званию, остался сидеть на диване, приказав лейтенанту тащить сюда велосипед. Потом приказал найти двух понятых.

При понятых сняли шины, и оттуда вывалились золотые самородки и те змеевидные колбаски из тонкой кожи, которые я видел, с золотым песком.

По рации о находке сообщили в Управление, и вскоре прибыл наряд из трех человек, которые увезли золото и хозяйку. Квартиру опечатали, потому что хозяин тоже сидел в СИЗО до выяснения всех обстоятельств.

Темников по той же рации доложил обо всём генералу и спросил:

– А что делать с парнем?

И мне:

– Сказал – доставить к нему.

Генерал Чепурин повёл меня к начальнику управления, кабинет которого находился напротив.

Начальник управления, тоже генерал-майор, в отличие от своего зама, выглядел более добродушным, или это вводило в заблуждение его круглое лицо и полноватая фигура. Но такие сравнения часто бывают обманчивы, недаром есть пословица: «Мягко стелет, да жестко спать» «Человек на такой должности вряд ли имеет мягкий нрав», – подумалось мне.

– Михаил Андреевич, – представился начальник, протягивая мне руку. – Лихо это у вас получилось.

Он не улыбался, но явно был доволен и расположен ко мне.

– Ну, рассказывайте.

– Что рассказывать? – уклончиво спросил я.

– Как вы это делаете?

– Не знаю, – честно признался я. – Просто я при определённых условиях могу войти в пространство, которое даёт информацию. Я не знаю, что это, но в моём сознании это существует как пространство. Я вхожу в это пространство и «вижу» те образы, которые мне нужны в данных обстоятельствах.

Это всё, что я мог объяснить этим людям, потому что всё остальное всегда оказывается совершенно непонятным для тех, кто там не побывал. Я знаю, что есть разные пространства. «Моё» – тёмное, всё испещрённое мерцающими точечками, которые ощущаемы, хотя и далёкие. В этом пространстве, или поле, всегда есть и будет информация, но я не знаю, как события в действительности сосуществуют там. Когда в него проникает моё ограниченное и несовершенное сознание, оно считывает информацию. Последовательность событий там не имеет временной последовательности. Там своя, недоступная нашему пониманию логика, но моё сознание как-то переводит всё на язык наших привычных понятий и нашей временной последовательности…

– Но это же ненаучно. Учёные отрицают существование ясновидения. Как можно увидеть то, чего увидеть нельзя?

Генерал повторил тот же вопрос, который когда-то задал начальник Ленинградского УГРО полковник Соловьёв.

– Потому что это лежит за гранью физического восприятия, а традиционная наука имеет дело именно с миром физическим.

– Но нормальные люди не видят ничего подобного, – язвительно напомнил генерал.

– Я что, на ненормального похож? – сделал я попытку улыбнуться.

– На ненормального вы непохожи. Но согласитесь, что всё это странно, – серьёзно сказал генерал.

– Для того, чтобы видеть то, что способны видеть экстрасенсы, необходимо обладать особой чувствительностью и особыми центрами восприятия.

– Ладно, дискуссию разводить на эту тему нет времени. Я попросил вас зайти, чтобы поблагодарить за помощь. Может быть, ещё нам понадобитесь. Вы же не будете возражать, если мы к вам обратимся?

Я молча кивнул.

– А как у вас это получается, не суть важно. Наука когда-нибудь ответит и на этот вопрос. А насчёт того, что есть какая-то грань, которая лежит за пределами физического мира – это заблуждение, которое у вас со временем пройдёт. Наука у нас одна – марксистская. Мир каких-то тонких материй – это мистика, которой торгует Запад, опираясь на Блаватскую и иже с ней.