Роман на пять свиданий

Лена от виски не отказалась. Выпили. Тяжелый, колючий, с привкусом свинарника глоток, раздирая глотку, сорвавшимся лифтом рухнул внутрь Вити. На глазах выступили слезы. Витя закашлялся. Голова пошла кругом, дыхание перехватило. Лена слегка постучала ему по спине. Он с благодарностью повернулся в ее сторону. Она улыбалась, в ее улыбке с ямочками на щеках и морщинками у глаз Витя сквозь слезы разглядел доселе невиданное: радость улыбаться ему, Вите Горбушину. Сквозь уже высыхающие слезы Витя каллиграфически отчетливо увидел, что он понравился Лене. Никаких сомнений. Сейчас во все глаза Лена глядела на него с удовольствием и любопытством, надеждой и – просто чудо! – с желанием. О, что тут произошло с Витиной душой! На Витину увядшую, как забытая на солнце виноградинка, душу словно пролили из миниатюрной серебряной леечки с длинным плавным носиком влагу. И не обыкновенную хлорированную воду из-под крана, а окропили, если можно так выразиться, прохладным невесомым северным сиянием, доставленным с самого Северного полюса на упряжке оленей с ветвистыми серебряными же рогами. И Витина душа ожила! Она принялась излучать свет, заискрилась и как бы проросла. Неизвестно, как это выглядит, но ощущение было таково: словно побеги тонкого вьюна, словно усики молоденькой клубники показались на поверхности души и потянулись в сторону сердца. Витино сердце пришло в движение и забилось часто и горячо. Чувствуя, что влюбился, Витя выпил еще виски. Пока виски не кончился, Витя размышлял над вопросом: когда открыть Лене свою любовь. С последним глотком он решил, что сделать это нужно немедленно. А тут как раз и прилетели – все на выход. Витя встал, твердо помня, что ценные вещи должны храниться отдельно, и сунул бумажник обратно в багаж.

С Леной простились на улице. Витя уже начал говорить про любовь, но Лену ждал целый двухэтажный автобус с горнолыжниками, и он постеснялся, да тут к нему подошел человек с табличкой «Мr. Kouriapin, Отель ЭКСПО».

Как найти потом Лену, Витя спросить забыл.

В машине Витю развезло. В целом он еще соображал, но ни одного иностранного слова из тех, что усердно заучивал все дни до отъезда, вспомнить уже не мог. Только сидел и пялился в окошко, ничего не соображая.

Встретивший Витю в аэропорту и подвезший его мужчина в гостинице оформил все сам.

В номер Витю проводил гостиничный парнишка в круглой красной шапочке и коротком сюртучке. Витя хотел дать ему чаевые – он специально на этот случай имел один потрепанный доллар. Он начал было шарить в сумке, но вскоре забыл, чего хотел. Парнишка подождал пару минут, потом сунул в руку Вите магнитную карточку, служившую в этом отеле и ключом от номера, и включателем электричества, плотно зашторил окно тяжелой занавеской и, со словами «Тебе надо проспаться», удалился.

Витя провалился в сон.

Когда трехцветный режим светофоров перешел в ночной «желтый мигающий», а мусорщики чутко шевельнулись в постелях, предчувствуя подъем, в Витином мозгу кое-что стряслось. Его мозг, как сухое звонкое березовое полешко, размашисто, с оттягом и кряком, расколола мысль: «Почему я не нашел бумажника?»

Витя сел.

– Где я?

Электричкой пронеслась череда последних событий Витиной жизни. Куряпин, Вероника Павловна, теща, билет, аэродром, Лена, самолет, виски, Лена, Город, автомобиль, портье. Бумажник!!! Деньги!! Где они? Что с ними?

Кромешная тьма. Не видно ни зги. Тишина.

Витя пошевелил пальцами на руках. Пальцы на руках послушались. На ногах? Неизвестно… Мучительно хотелось пить. Воды! Пить! Но не только. Еще и помыть. Помыть кое-где…

По-видимому, пока Витя, разинув пасть, спал, кто-то приказал разбить у него во рту полевой, солдатский, на пять-семь очков сортир, слив в котором, всем известно, не предусмотрен, и запустил туда роту госпитализированных с подозрением на дизентерию новобранцев. Витя, как лопатой, пошарил шершавым языком… густо навалили, салаги. Пить! Воды!! Где вода? Ничего не видно. Почему?

Витя потрогал правый глаз. Глаз был открыт. Широко, в полный размер, только смотреть им не получалось. Второй глаз он отыскал не сразу. Попадалось ненужное: ноздря, ухо, даже коленка, колючая щека… Наконец нашелся и левый глаз, тоже, кстати, открытый.

– Ночь! – осенило Витю. – Ночь тут у них! Понятно.

Витя потрогал руками вокруг себя. Он сидел на койке, одетый, с ногами, в ботинках, в плаще и кепке. Хоть не голый… Витя расширил радиус обследования. Попались: стена, ворсистый пол, сумка на полу, на сумке подвяленная блевотина. До потолка Витя не дотянулся. Надо искать воду.

Из литературы он знал, что Север можно определить по расположению на стволах деревьев лишайника, дорогу домой укажет Путеводная звезда и Южный Крест, сезон дождей длится с мая по сентябрь, а воду поможет отыскать медная рамка или лоза. Есть даже специальные люди – лозоискатели…

– Эй! – несмело позвал Витя.

Ему ответила тишина. Никто из лозоискателей не откликнулся. Как быть? Дожидаться сезона дождей?.. Может, домой податься? Где там нужная звезда, которая укажет дорогу? Витя посмотрел вверх. Кромешная тьма. И тут он догадался!

– Идиот! Я же в гостинице, в здании, сквозь потолок звезд не видно. Надо в окно глядеть! Там все звезды. А как найти окно?

На этой мысли Витю вдруг начало мутить. Снизу, из живота, стали накатывать волны. Напористые и мутные. Тоже, видать, мечтали к звездам. Блевать второй раз на сумку Вите не хотелось. Нужно искать унитаз.

Унитазы всегда стоят в туалетах, а в туалеты немощные люди ходят, опять же, как известно из литературы и кинематографа, по стеночке.

– По стеночке! – обрадовался Витя. – Есть логика! Есть новое мышление! Где тут стеночка была?

И Витя подался в путь.

Стеночка была ровной, прохладной и все время справа. Идти вдоль нее Вите нравилось. Скоро, очень скоро он найдет воду. В унитазе. Много воды. И попить, и пасть помыть, и блевануть туда… Великая вещь – унитаз… Витя прибавил шагу и… Уткнулся в тряпку. А это что? Пальто на вешалке? Полотенце? Занавеска? Витя потянул, дернул… тряпка пришла в движение и… на Витю хлынул золотой свет. Портьера отъехала, освободив целую стену света, море света. Сквозь чистое стекло, толкаясь и напирая друг на дружку, в Витин номер ворвались огни. Желтые от степенных уличных фонарей, суетливые светофорные, удаляющиеся редкие габаритные, прямоугольные из окон полуночников и, конечно же, золотистый от большой, круглой, специально наклонившейся пониже Луны. Витя замер не веря, своему счастью: до двери в туалет всего два с половиной метра.

Воду он пил не из унитаза – сказалось высшее образование. Хотя разумнее, конечно же, именно из унитаза. Ноги дрожат, не держат. С коленей было бы куда удобней. Пил он из-под крана. Глоток выходил гулким, протяжным и с комками. Вода нашла дорогу к каждой клеточке, к каждой жилочке и закутку Витиного небольшого тела. Она побурлила вокруг зубов, с шипением всосалась в язык, поплескалась в желудке, прожурчала в тонком кишечнике и прополоскала мозги. Влажные мозги тут же посетила светлая мысль: а почему бы не включить свет? Витя нажал выключатель. Свет не загорелся. Что делать, Витя не знал и отложил эту проблему на потом, когда он прояснит ситуацию с бумажником.

Он поднял с пола свою сумку, старательно обходя блевотину, открыл и заглянул. Бумажника в ней не было. Вывалил всё на пол, порылся. Нет бумажника! Может быть, в плаще? В плаще не было. Тогда в пиджаке? Ни в одном кармане. В рубашке? Нет. В брюках? Пустота. Паспорт на месте. Обратный билет там, куда он его положил. Всякие там страховки-путевки пристегнуты еще мамою к подкладке пиджака. Бумажника нигде нет. Витя сел на пол.

Как быть? Сразу выброситься из окна? Немедленно утопиться одетым в кровавой ванне? Ведь пропал. Совсем как есть пропал. Витя заплакал. Сначала осторожно, тихонечко, скромно, почти бесшумно. Потом осмелел, прибавил подвывания и усилил всхлипы. Дело пошло бодрее, расторопнее. Витя попробовал причитать – получилось, ругнулся – вышло неплохо:

– Сука! Ленка! Сперла бумажник, сволочь! Падла, убью!

Последняя мысль показалась Вите привлекательной: убить лучше попутчицу Елену, а не себя, Витю Горбушина. Пожалуй, надо эту мысль запомнить на будущее. А сейчас, в настоящем, как быть? Как прожить без копейки? С голоду помирать? От жажды загнуться?

Тоска твердыми холодными пальцами сжала его сердце.

Тут Витя увидел пакетик, который его мама всетаки подсунула ему в багаж, хотя он настоятельно просил этого не делать. Витя его развернул – бутерброды. На кусках белой булки лежали ломти любительской колбаски. Подсохшие было Витины глазки опять увлажнились. Мамочка… нужно будет разделить эти три бутерброда на четырнадцать частей. Вот и четырнадцать обедов, сухим холодным пайком. Горячая слеза сползла по щеке.

Как бы сохранить питание? Витя сквозь слезы оглядел комнату и тут впервые (не пей виски в самолете!) он увидел холодильник, маленький такой, под столом стоял. Витя приблизился к нему, прижимая бутерброды, как братьев, к груди и открыл… А там – минералка, кока-кола, пиво двух сортов, орешки, шоколад, чипсы… е-мое… живем! И тут в глаза ему бросилась маленькая, аккуратненькая такая, миниатюрная, как японка, пятидесятиграммовая бутылочка – виски «Белая лошадь».

Витя побежал блевать.

Занималась заря…

Утро застало Витю унылым.

Звонить – пусть высылают деньги? Матери? Брату? У них денег нет. Куряпину? Что он подумает? Да и на какие средства звонить? Продать чего-нибудь?

Витя осмотрел вещи. Часы «Слава»? На Родине стоят как две кружки пива, а здесь что дадут?

Кому нужны Витины тренировочные брюки с вытянутыми коленями, облеванная сумка, клетчатая рубашка, носки, перочинный ножик?

Ботинки? Витя посмотрел на ботинки.

Новые, всего второй сезон пошел. Крепкие, прошиты двойной ниткой, подметка кожаная, шнурки без узлов… Эх, шнурки… Может, повеситься на них – и дело с концом…

Нет, неплохие все-таки ботиночки. В ГУМе брал. В таких ботиночках можно шагать и шагать еще. Отсюда до Москвы прошагают. А зачем до Москвы – до аэропорта только, километров пятнадцать-двадцать всего. Дойду!

Витя надел ботиночки и пошел завтракать, завтрак входил в стоимость. Есть ему с похмелья не хотелось. Но есть надо. Впрок. Да и припасти чего-нибудь на вечер было бы неплохо.

За завтраком в стиле «шведский стол» ему под пронизывающими взглядами официантов удалось выкрасть только один помидор, да и тот небольшой. Остальные продукты, которые он использовал как положено, через рот, а не через карман, Витя донес только до унитаза в своем номере. Вывернуло наизнанку. Пустым, в широком смысле этого слова, Витя собрался в Город.

А Город блаженствовал. Он сидел, развалившись на холмах, опустив натруженные, мозолистые, все в переплетении извилистых жилок стариковские ноги улиц в еще теплые, лечебные, с йодом и кальцием, соленые, взбитые шхунами и исчерченные яхтами прибрежные волны, шевелил пальцами и щурился на солнышко, как бы прося добавить горяченькой.

Солнце уважало старика и редко ему отказывало. Оно полировало его старую голову и прогревало морщины. Разумеется, когда ветер не нагонял туч.

Город презирал ветер. За беспечность. За то, что тот не признавал авторитетов. Похвально, когда ветер развевает флаги, и полезно, если надувает паруса, но юбки… юбки зачем задирать? Зачем поднимать пыль на мостовых и песок на пляжах? Это озорство, так же как и гонять обрывки вчерашних газет по бульварам и шелестеть без толку лохматыми пальмовыми ветвями на набережных и пристанях. Еще ветер любил хлопать ставнями и валить зонтики в кафе, что, согласитесь, не солидно… Но самое последнее дело – это нагонять тучи. Тучи с дождем. Зачем мне дождь? – думал Город. – В мои-то годы… Ревматизм, понимаете, радикулит, хондроз…

Но больше всего Городу докучали люди. От них чесалось в бороде и першило в горле. Они гомонили на площадях, не давая вздремнуть, пели в церквях и орали на стадионах. Ковыряли старика отбойными молотками и топтали парадами, затевали празднества и шествия, митинги и попойки, крестины и смотрины. Ох уж эти смотрины… В последнее время, лет сто как, появилась новая мода – съезжаться толпами со всего света. А спроси: зачем? Ответят – осматривать. Вот, поглядите на него – еще один прибыл, новенький, чтоб его… Витя Горбушин называется…

Витя боялся Города. Боялся его гнева, его насмешек и его равнодушия. Стеснялся своего безденежья, робости, неказистой внешности, одежды не по сезону и бытовой неискушенности.

Сейчас, стоя перед дверью, Витя не был уверен, что в Древний Город можно входить без стука. Он взялся за ручку, оглянулся – не посмеивается ли над ним портье, – потихонечку отворил и, втянув голову в плечи, вышел.

В Городе дурачилась суббота.

Дети от шести до двенадцати спешили в центр «Маремагнум» на карнавал. Со всего города слетались легкокрылые мотыльки и бесшабашные бабочки. Сходились мудреные звездочеты и прозрачные принцессы. Вышагивали полосатые пираты и франтоватые мушкетеры. Брели длиннохвостые коты в великоватых сапогах и микроскопические дюймовочки в фиолетовых шапочках. Балансировали на бордюрах рисковые трубочисты и пританцовывали нетерпеливые чиполлино. За ними еле поспевали их импозантные, внешне строгие, но очень добрые и чуткие внутри бездетные тети.

Витя Горбушин шагал по улице Риволи.

Дедушки спешащих на карнавал собирались на корриду. Они в качестве разминки грозно сдвигали густые брови, пробуя разместить на своих смуглых лицах «оценивающий взгляд тонкого знатока и ценителя боя быков». Но у них выходило не всегда. «Оценивающий взгляд» все время норовил сползти налево и прилипнуть к коленкам и задницам своих вертлявых невесток, спешащих к назначенному часу в парикмахерские.

Витя свернул на Пиккадилли.

Папы мотыльков расселись по кафе с футбольными газетками. Им сегодня предстоит делать ставки на игры в национальном чемпионате. А пока можно позволить себе пару кружек пивка или бокальчик «риохи» за удачу. Выпьют они с дядьками звездочетов и старшими братьями пиратов. Дело шло к полудню.

Витя одиноко шел сквозь бурлящую толпу на Вацловской площади в направлении к Карлову мосту через реку Тибр.

Заполнились ресторанчики на бульварах и набережных. Из магазинчиков и лавок высыпали назойливые зазывалы. Повсюду предлагались сувениры: ожерелья из пыльных кораллов, китайские брелки с Эйфелевой башней, настенные тарелки с бесстыжим Давидом Флорентийским, кружки с бракованной башней из города Пиза и открытки, открытки, открытки…

Витя ничего не брал. Он обходил лотки стороной и вежливо пропускал вперед степенно входящих в храм Святого Петра и Нотр-Дам де Пари микроскопических бабушек микроскопических дюймовочек в фиолетовых шапочках. Пробили к обедне.

Туристы выстроились в очереди в Лувр, галерею Уффицци, музей Прадо, Эрмитаж и Ватикан. Витя побрел дальше по улице Ракоци, свернул на Сансетбульвар, прошел по авеню Фош, постоял на Трокадеро и направился взглянуть на фонтан, где опытный стоматолог Самсон выискивает кариес в зубах здоровенного льва.

Зажглись огни на террасах и подфарники у такси. В «Опера Гарнье» заиграли увертюру, прогулочные пароходики причалили к пирсу у Цитадели. Молодые незамужние женщины стали громче смеяться незамысловатым шуткам моряков, сошедших на берег у мола Святого Бертрана. Старосты закрывали двери гулких церквей, поторапливая особо истовых богомольцев, а прекрасные девушки уже садились на задние сиденья перламутровых мотоциклов своих юношей, чтобы вместе, подставляя лицо влажному ветру, умчаться на край света.

Витя шел.

Когда солнце село за холм с садами Гуэль, стемнело. Карнавал давно закончился, мотыльки превратились в коконы, а Дюймовочки – в Спящих Красавиц. Коррида, как и все теперешние, в отличие от прошлых, прошла бездарно, за что влетело бабушкам мушкетеров. Невесток парикмахеры причесали отменно, но оценить пока было некому. Папаши в тотализатор сегодня выиграли. По чуть-чуть. Пора расплатиться за свое пиво и идти домой. Официант, счет! По дороге им встретились прекрасные девушки, которые как раз возвращались на мотоциклах с края света.

И Витя Горбушин пешком возвращался в гостиницу, чтобы съесть украденный за завтраком помидор с одной четырнадцатой маминого бутерброда и лечь спать.

Город Витя обошел весь.

Проснулся Витя здоровым и голодным. Похмелье кончилось. К завтраку он спускался, мечтая, как будет рассовывать по боковым карманам омлет, а сосиски одну к одной составит во внутренний карман, рядом с шариковой ручкой. Сыр, колбасу и ветчину, которые они тут тонюсенько нарезают, Витя положит между страниц взятой с собой книжки в мягком переплете. Положит перед собой, словно читает за завтраком, такая у него вредная привычка, нужно страничку перелистнуть, и он туда раз… колбаски краковской, еще страничка – сырок пошехонский. Там и салаты вчера были, компоты, пряники, тосты. Жаль, что брать можно только плоские продукты питания, – а вдруг к вечеру захочется чего-нибудь кругленького или длинного? Как выносить сардины в оливковом масле? В рыбе так много фосфора, а он необходим для мозговой деятельности. «Что-нибудь придумаем», – махнул рукой Витя и прибавил ходу.

Дверь в столовую оказалась заперта. Завтрак Витя проспал. Харчи со столов съели и рассовали по карманам другие туристы. На книжку, в которой он планировал выносить колбасу, упала слеза.

Витя вышел на улицу. Город жрал.

Пиццу с грибами, гамбургеры, макароны, пельмени, устрицы, котлеты, пирожки, орешки, картошку фри и курей гриль. Запивал все это пивом, кока-колой, калифорнийским красным и белым мускатом, чаем, текилой, молоком и апельсиновым соком. А еще он потягивал кофе. Густой, вкусный-превкусный, с седой, словно прокуренные усы старого рыбака, пенкой черный кофе.

Есть хотелось жестоко. В животе урчало так, что если бы не гомон толпы, на Витю бы оглядывались как на приближающийся гусеничный трактор.

Он попил водички из фонтана Треви. Идти было никуда. Все уже видел вчера. И решил он постоять. Но, чтобы не торчать истуканом в проходе, пристроился в конец очереди, ведущей на строительную площадку храма Святого Семейства. Желающих туда попасть было немало. Очередь на час.

Между тем к голоду добавилась еще одна мука – захотелось курить. Вчера с похмелья не тянуло, а сейчас…

Сигарет из Москвы Витя взял только пачку и метко ее облевал в первую ночь. Вы будете курить облеванные сигареты? Вот и Витя не стал. Выкинул еще вчера.

А сегодня, наверное, не выкинул бы. А вы?

Очередь подходила к кассе, и Витя уже подумывал, не пойти ли занять ее заново, как вдруг рядом прозвучала родная речь:

– Я такую очередь стоять не буду. Зачем мы тогда Перестройку делали? За что корячились? – говорил пузан в спортивном костюме и курил. Курил на всю округу. Витя не выдержал:

– Товарищ, вставайте ко мне, я вас пропущу.

– О, ништяк, братан! Клево! – Компания из четырех пузанов обоего пола пристроилась перед Витей.

– Давно стоишь?

– Час. Я сигареты в гостинице забыл… – начал Витя.

– А чё не купишь?

– Мелочи нет, – покраснел Витя.

– Кури, чего уж там… – протянул ему пачку «Дуката» пузан-перестройщик: – Бери две.

Витя взял две и пошел в конец очереди.

За час с небольшим он, таким образом, ставя туристов в очередь, скопил семь сигарет и две жевательные резинки. Резинок он не просил, угощали сами.

Дело Витя поставил так: занимал несколько очередей и отходил курить к лотку с буклетами и путеводителями, листал, якобы выбирая. Попадались и на русском языке. Витя углубился в чтение. Короче, к вечеру Витя знал все, что нужно знать рядовому туристу. Когда кем построено и нарисовано, как добираться, где что и почем есть и пить, где делать покупки и куда звонить. Хотел все это Витя рассказать очередным соотечественникам, но очередь рассосалась. Храм закрыли. Витя пошел домой есть вторую четырнадцатую бутерброда. Ночью ему снились даты.

На завтрак Витя явился первый. Повара еще спали. Не беда – в холле тоже есть лоток с буклетами. Темой углубленного исследования стал Версаль.

Наконец открыли столовую. Витя оказался ее единственным пока посетителем. Шведский стол ломился от продуктов питания. Бери и ешь.

По опыту зная, что тарелки начнут пустеть через час, в самый наплыв посетителей, резчик колбасы отправился потискать горничную третьего этажа, жарщик яишен, известный лентяй, задремал, пекарь включил спортивные новости, а кондитер пошел побольшому. Просчитались! Ошибка вышла в расчете! Наплыв им Витя обеспечил сам, один. Жрал и прятал! Прятал и жрал! Омлет, салат – по карманам. Сыр, ветчину – в книжку. Йогурт, масло, мед, джем за пазуху, хлеб за пояс, маслины в носки. Огурцы, сосиски – в рукава, виноград – в кепку, рыбу – в трусы… Брал всё! Плоское, круглое, продолговатое, угловатое, кустистое, ворсистое… Не до церемоний. Пора, конец, отходим… И, пока повара раскачивались, Витя побежал, опасаясь погони, дожевывая на ходу, к себе в номер – прятать добычу. Он понимал, что допускает стратегическую, роковую ошибку, что завтра за ним будут зорко, с пристрастием следить, но поделать с собой ничего не смог. За спиной оставался не шведский стол, а пустыня Сахара. Без оазисов…

Рассортировав по укромным местам провиант, Витя отправился добывать сигареты.

Очереди в музеи уже выстроились.

Управившись за час с дневной нормой сигарет и ознакомившись по путеводителю с особенностями местной кухни, Витя не стал занимать очередь, а остался с поставленными к себе в очередь туристами из Арзамаса. И принялся щедро делиться с ними накопленными знаниями. Как положено, он доложил даты и размеры, годы правления и гонения, изложил этапы становления и основные направления, обрисовал, как водится, перспективы и высказал сомнения. Только он хотел приступить к количеству ступеней и колонн, как вдруг почувствовал позыв.

Позыв сокрушительной силы. Захваченные врасплох за завтраком харчи разобрались, что к чему, и устро или свару. Особенно сильно конфликтовали между собой соленые огурчики-корнишоны и смородиновый йогурт.

Витя впал в уныние, перетекающее в панику. Справа от него лежала равнина Дворцовой площади, слева текли воды Темзы, за спиной стояли стены Колизея, а впереди рос величественный Храм Святого Семейства. Ни одного укромного местечка. Нет, удобства были. Сколько хочешь. Но за деньги. Акт опустошения стоил, как Витя вычитал в туристическом справочнике, пять сольдо. Именно за столько Буратино продал свой букварь. У Вити букваря не было. Напирало, однако, уже из всех щелей. Бежать в гостиницу? Абсурд! Гостиница располагалась аж за Монмартром, в самом центре Сохо. Не добежишь. Продолжая гнать познавательный текст из путеводителей, Витя принялся пританцовывать, а в самых созвучных его состоянию местах истории, таких, как бомбежка Дрездена и открытие Миклухо-Маклаем Ниагарского водопада, он даже извивался.

Он торопливо шагал вместе со старой гвардией маршала Мюрата, настороженно замирал, как египетский сфинкс, скакал по-половецки и танцевал в стиле кочевых племен Руанды.

Зрителям Витино выступление понравилось. Их собралось уже немало и подходили еще. И, когда он делал вдох, чтобы перейти от дворца императора Диоклетиана, что в Далмации, к горячему Делийскому столбу, одна полная женщина из Ростова-на-Дону перебила его вопросом:

– Молодой человек, сколько вы возьмете за экскурсию по местам боевой казачьей славы с делегации из пятидесяти человек?

– Пять сольдо! Но деньги вперед! – прокричал Витя и, схватив сольдо на лету, побежал в туалет Колизея, холодея от мысли: а вдруг этот теперешний позыв – всего лишь осторожный авангард подступающей могучей серии?

Обошлось…

Витя стал пользоваться спросом. За ростовскими казачками, за символическую, согласитесь, плату познавшими всю многовековую, богатейшую, с отступлениями и ремарками историю казачества, последовали эвенкийские оленеводы, которые хотели подтверждения смелой гипотезы о том, что войска Ганнибала по Месопотамии передвигались не только на боевых слонах, но и на боевых оленях. Такие научные подтверждения оленеводы от Вити, разумеется, получили, и всего-то за четырнадцать дукатов. Но это не всё! За триста лир Витя доказал, что слова любимой песни Кола Бельды с припевом «А олени лучше…» – это, вне всякого сомнения, авторизованный перевод (имеются неоспоримые документы в библиотеке ЦРУ, которые будут рассекречены со дня на день) боевого марша улан Александра Македонского, выполненный Данте Алигьери специально для эвенков. Эвенки остались довольны и, подарив Вите бутылочку мутного пантокрина, добавили, что теперь всё расскажут якутам – пусть те попляшут. Под бубен… Про якутский бубен Витя тоже много чего знал, но пока промолчал.

Так прошел еще один день.

Утром в столовой Витю уже ждали. Вся вахта в полном составе. Четыре повара и три официанта. Обложили капитально. Глаз с него не спускали. Жаждали момента, когда Витя сунет себе в карман что-нибудь вроде яичницы с беконом, и тут они налетят всем скопом и «сделают ему стыдно».