Честность

-Кристиан, плыви быстрее, причаливаем!

–Смотри, как бы я не обогнал тебя, тихоход! Айда сюда, ко мне, парни! -Вода хоть и холодная, но, пожалуй, теплее, чем на Идэне в Рождество.

И Кристиан показался из воды, с жирафом в руке, удерживаясь второй рукой за борт «Молодости». Илья и Отти помогли ему залезть наверх, сделав небольшой вираж на прохладном, хоть и не проходном воздухе. Они помогли ему, потому, что Кристиану жгло руки от чрезмерных физических упражнений. Все трое сняли парус, и когда Владимир причалил, между ними и старцем произошёл такой диалог (старец заговорил первым):

-Я вижу, судари, вы заблудились. Чем я могу вам помочь?

–О, Господин старец, мы лишь следуем своему пути. Но будь так любезен, укажи нам укрытие или поделись своей бесконечной мудростью, я вижу, ты обворожительно приручаешь свой поплавок. Или, быть может, сам поплавок расскажет нам о своей мудрости? Нам было бы очень интересно послушать. Мы-путники. И мы направляемся на юг.

Илья писал свой роман уже вторую неделю. Герои начинали переплетаться, а знаки-четко указывать на конечную цель. На идею текста. Илья хотел создать роман, обучающий слушателей ремеслу жизни. Илья в своей голове уже даже дал эпилог для книги: «Жизнь-это танец. Танцуй любовь». И вот, однажды в сумерках, когда ребята только проплыли мимо парома на Стокгольм, после скудного, но вкусного ужина, Илья решил почитать своим друзьям вслух. Тем более, все они так давно этого просили. Владимир включил двигатели на половину их мощностей. Отти зажег настоящий фонарь, бережливо припасенный им из Мариенхамины. Кристиан, наконец отдохнув от последнего своего ныряния, отодвинул печку от себя и направил её на путников. В руке у Ильи были хлебцы и банка, полная малинового варенья. Он поставил ее на стол, приглашая ребят на десерт, и взял в руки рукописи. Окна каюты расплывались в дымке счастья, на перегонки бежали крупные, морские капельки по стеклу. Лодка представляла собой такую ментальную энергию, что, казалось, всех лампочек в мире не хватило бы, чтобы ее потратить, чтобы светить, как разрумяненное лицо Ильи:

Действие, происходившее в гавани, вдруг перевернуло с ног на голову сознание Петри. С ног на голову. Эти пальмы, растущие столь бережно, темно-фиолетовая вязь южных, тропических звёзд, корабли, груженые сахаром и пряностями, все заставляло Петри пробовать жизнь на вкус ещё и ещё. Петри был восторжен собой и той речью, которой его наделил вождь. Петри задал вождю, конечно, простой, но тем не менее терзавший его всю дорогу вопрос: «Есть ли жизнь после смерти? И тогда, для чего мы живем?». Именно этот вопрос задал Петри, будучи уверенным, что ощущает эмоциональный спад. Конечно, события этой ночи любого бы заставили почувствовать себя неважно: драка с Орлом, падение Хижины, ложь самого Петри, превратившаяся в золото, и дальше по накатанной. Петри грустил и не знал, к чему приведёт его его смысл жизни.

-И тогда.. Для чего мы живем?

–Что ж. Ты заслужил был ведомым в столь поздний час, Петри. Слушай. Но я скажу лишь одно. И, уж конечно, пояснять тебе ничего не буду. Пожалуй, сейчас ты и не поймёшь смысл всего мною сказанного, но поверь, эти слова надолго отразятся в твоей голове. Знаешь, Петри, однажды в мои владения пришли путники. Они плыли долго, уже не один год. Из заморских стран. И вот, между нами произошёл такой диалог. Я им сказал (не желая обидеть, но желая показать, что они зашли на чужую территорию): «Я вижу, судари, вы заблудились, чем я могу вам помочь?».

-«О, Господин старец, мы лишь следуем своему пути. Но, будь так любезен, укажи нам укрытие или поделись своей бесконечной мудростью, я вижу, ты обворожительно приручаешь свой поплавок. Или, быть может, сам поплавок расскажет нам о своей мудрости? Нам было бы очень интересно послушать. Мы-путники, и мы направляемся на юг.» Конец.

-Я, конечно, мог бы начать их учить жизни и взорваться, как вулкан, донося о вопиющем неуважении к старцу, но я бы потратил свои силы зря. Порой, чтобы заговорить со вселенной, нужно настроиться на ее частоту. А она может быть не всегда приятной для слуха. Им я лишь рассказал о мудрости танца, а после поинтересовался: за того ли они меня приняли? Вселенная же отвечала мне языками этих людей, что меня поджидает опасность. Потому что путники сказали, что приняли меня просто за старика этого острова. Но никак не за его вождя. Они думали, что у острова вовсе нет вождя, и лишь хотели достойно попрощаться с его жителями. Острову тогда грозила опасность. В тот день произошло великое извержение вулкана Клати. И я сейчас говорю с тобой лишь потому, что смог услышать вселенную. Меня предупредили эти ребята.

Лодка бросалась на волны, как цепной пёс. И полностью их поглощала. В тот день, после прочтения Ильей романа, ребята долго ещё говорили, а после и спорили, о смысле жизни. Владимир заявил, что Илья описал неправдоподобно, и ни один старик в мире не будет так говорить, не будет таков смиренен, и ни один вождь-таков смышлён. Отти, доедая банку варенья, скребя ложкой по задворкам этого городка, возразил. А разрумянившийся от тепла Кристиан сказал, что, несмотря ни на что, горд спать в одной каюте с писателем. С чем Владимир, кашлянув вслух о своей глупости, согласился. Чтобы разрешить спор, ребята договорились: в ближайшем порту поговорят со стариком, и если Илья будет неправ, то он должен отыскать четыре пиццы. А если Владимир-то пройти из одного окончания острова в другой пешком. На чем друзья и порешили. Засыпая, Отти думал о новом блюде, уже десятом в его списке: акульем филе, обжаренном на выжимке из орехов, под лаймом и айвой, преподнесенным вместе с морской солью. И был счастлив.

Старик отвечал:

А ничего старик не отвечал, ведь первую фразу «Я вижу, судари, вы заблудились. Чем я могу вам помочь?» произнёс вовсе не он, а Кристиан, решив подшутить над своими товарищами. А те спросонья приняли скульптуру старика, ловящего рыбу, сзади, за настоящего человека. Итак, где-то в шесть утра в Висбю, близко к набережной, от улыбки проснулся мальчик лет семи-восьми. И, излучая тепло, перевернулся на другой бок. Ему снилось, что три больших дяди разговаривают со статуей и смеются, оттого, что он их пощекотал.

Глава 8 «Женская тушь»

«Что ж, любить, так любить, нас так учили Достоевский с Мураками»… Насвистывая эту душевную мелодию, Илья вспоминал юность. Как он по дороге в машине слушал эту песню. Сейчас Илья понимал, что, похоже, в тот момент был действительно счастлив. Однажды, глядя на себя в зеркале в восьмом классе, этот пятнадцатилетний парень решил: восьмой класс, пожалуй, апофеоз моего счастья юности. И, доставая полотенце с полотенцесушилки, чтобы принять душ, Илья на секунду взглянул на желтую, в потолке, лампочку, а когда вновь посмотрел на себя в зеркало, заметил слёзы у себя на глазах. Чуть позже, года через два, вспоминая этот момент в школе, он задумывался: что, если смех-это одобрение? А слёзы, напротив-порицание. И все в его теории совпадало, сходилось настолько, что одурманенный, буквально пряный в своих мыслях парень хотел свою идею даже патентовать. А после его знакомая, одноклассница, задала вопрос: Но что тогда значат смех истерики, слёзы счастья? Поначалу Илья задумался, буквально впал в Марианскую впадину этой мысли, которая окутывала его, как кальмар. Как, кстати, насчёт Марианских островов? Не хотите? Я мог бы отправить туда нашего с вами героя. Так вот, сначала Илья погрустнел, а после вскрикнул: «Эврика!», и высунул, как Эйнштейн, свой язык. Слёзы радости означают мягкий укор себя, за столь продолжительное счастье, ведь не зря говорят: если долго смеяться-потом плакать будешь, а истерика смеха-наоборот. Хотя, лично я не верю в плохие приметы. Как написал Макс Фрай в книге «Сказки Старого Вильнюса», приметы бывают только хорошими. Так или иначе, в тот раз у меня образовалась целая теория о значении человеческого смеха. Что вы думаете на этот счёт? Согласны? Против? Готовы дополнить? Я готов к сотрудничеству! Пишите, [phone], я буду рад вам помочь! Что же наши герои? Уж не плывут ли они вдоль Марианских островов? Но-но, пока ра-но-ва-то! Обещаю, я выпущу об этом отдельную книгу с братом, если вам понравится «Честность».

-В точку, Илай!

Илья, кстати говоря, шёл и насвистывал песенку. Его спутники по моряцки, уже даже привыкнув к походке такого рода, переставляли ноги по булыжным улицам Висбю. Ребят, казалось, всепоглощало чувство своей свободы. Ощущение, что они отрезаны от мира, предоставлены сами себе, а к тому же могут и пропитать себя, и дать помечтать себе в волю, было непередаваемо. Свобода выбора была настолько велика, что путники всерьёз задумывались, не побродить ли им весь этот день в роли, извините за тавтологию, бродячих музыкантов, но Владимир предложил отложить всю эту идею хотя бы до города Бремена. Ах, какое же у меня сегодня прекрасное настроение, дорогие читатели! Просто знайте, как я люблю вас всех! Влади предложил поехать в Бремен, потому что в детстве он там жил. А потому ребята взялись вытаскивать карту, чтобы посмотреть, где хоть есть этот Бремен? Узнав, чуть погодя, что Бремен совсем недалеко от воды, порешили и вовсе туда заехать. Глядя на карту, Илья испытывал какое-то благоговение перед всем, созданном в мире. Вспоминая, что у Паоло Коэльо, например, эта сила называется Агапе или любовь всеобъемлющая. Остальные путники находились примерно в таком же состоянии. Они ещё не завтракали, но проходя мимо только-только открывающихся кафе вовсе не желали туда заходить, а зашли по дороге в церквушку, поставили свечки за здоровье своих родителей. Встретившийся им на входе монах угостил их каким-то чудным чаем из ягод «волшебных полей» Скандинавии. Разговорились, узнали: монаху тридцать четыре года. Раньше он работал в офисе, в Испании, но что-то привело его сюда, на север. Монах говорил: «Где север, там больше мудрости». Его мечтой было бы построить церковь в тундре или арктической пустыне. И жить там. Илья замер в отрешённом состоянии. Он с блестящими глазами оглядывал все окружающее его. Глядя на католический шкаф, он постигал природу жизни, её пресловутые па. В шкафу стояли разные хрустальные, фарфоровые и ещё бог знает какие чаши, своими узорами напоминавшие то гжель далекой родины, то плетение персидских ночных тротуаров. Дверцы на шкафу изображали средневековье. И думая, представляя, сколько же лет они висят вот так, неподвижно, перед ликом Господа и вселенной, Илья снова и снова в глубоком почтении замирал перед ними.

-Славься, о ты, живейший из юношей, да пребудет с тобой сила терпения и покорности Божия, да не убудет вместе с тобой с этим твой огонь в глазах. Поверь, ты найдёшь всё, что искал, юноша. Так найди же то, что ты действительно ищешь!

***

Выходя из церкви, путники, весёлые, здоровые, но с уже остывшим пылом духовного, в первом же кафе набросились на еду.

Илья, конечно же, заказал себе карбонару в томатном соусе и местный, чуть забродивший квас. Отти исхитрился в большей степени: он решил проверить, на что же будет похоже его новое блюдо и велел повару приготовить его же простенький рецепт: картофель, казалось бы, обычный картофель, но под сахаром и запечённый с имбирем. Мясом к этому умопомрачительному гарниру шли маленькие селедочки, приправленные сметанно-чесночным соусом и обогащённые зеленью-в нашем случае щепоткой салата, но вы на своей кухне вместо салата можете использовать и небольшую гроздочку Винограда, главное, чтобы послаще. Если вы, конечно, не вегетарианец. Но вегетарианцев прошу не расстраиваться раньше времени. Тем более, что я всегда уважал овощи и однажды, быть может на время примкну к вашему царству. Так что, рецепты для вегетарианцев будут непременно, пожалуй, уже в следующей главе. Или раньше? Кристиан, к примеру, спортсмен и заказал луково-томатный салат, заготовленный из свежих овощей, зелени и брынзы. Вышло островато-жгуче, но что поделаешь-уроженцы Африки, они такие. Кристиан, кстати говоря, был родом из Эфиопии. Неожиданный поворот, а, в книге?! Ха! Будет, будет ещё и не такое. И лишь Владимир оставался верен себе: стакан светлого, мясо, гренки-вот все, что нужно простому человеку для счастья. Сразу чувствуется-немец!

Позавтракав-пообедав, так, что времени было уже за полдень, ребята рассчитались и вышли из таверны в настроении довольно похорошевшем, но все же с оттенком светлой грусти. Денег, при учёте вырученных за бензин оставалось лишь на билеты в одну сторону до Идэна, и (если бы они с Идэна как-то попали бы обратно) на дорогу до Шербура. Без пересчета на самолёт-все равно не хватало. Было решено: в Идэн возвратятся по любому, а там выяснят: а стоит ли вообще продолжать путешествие? Со спокойной душой отправились гулять по Готланду. Путь от Висбю до Льюгорна был велик. Около сорока пяти километров. Стараясь все же экономить, в местном порту взяли напрокат велосипеды, самые дешёвые, скрипучие, пожалуй, ещё довоенных времен. В этом был определённый шарм. Выезжая от порта, двигались по брусчатке. В гору, уже к вечеру. Старинные, кирпичные и обожженные ветром постройки рядами появлялись перед глазами путников. Захватили десять-пятнадцать яиц, овощи, и порцию Отти из ресторана (парень решил вкусить свою идею, дав ей чуть чуть настояться на свежем воздухе). Илье вспомнилось, как в детстве, под гору, он так же гулял с родителями, как эти туристы сейчас, хоть и без разноцветного мороженого в своих руках. И да, это был Готланд. Лет в девять, с родителями, я был там. Помню я немного, но только то, что я помню, действительно было похоже и на Ниццу, и на Сицилию… Гуляя однажды в летний тёплый день по Висбю, купили то самое цветное мороженое. Помню цвета, которые были: желтый-дыня, розовый-малина, белый-обычный пломбир. Помню место, где находился магазинчик: справа-сплошная кирпичная стена, слева-старые, с историей многих веков, видавшие снежное Рождество и лиственный Хэллоуин, домики. Спереди-та самая дорога-лестница, опускающаяся вниз, к морю. Помню осу, которую я так боялся. По-моему, из за осы я уронил свой кулечек с мороженым, и мой замечательный папа, лишь слегка пожурив, купил мне новый. Ах, детство! Самое счастливое время на свете, когда мы ещё дети, все ещё дети! Самое счастливое время на свете! (Песня музыкальной группы 25/17). Кристиан крутил свои педали, раскрасневшийся, и тоже вспоминал о детстве. Уже о своём.

Однажды, когда засуха в Африканские поля пришла незаметно, а воды в укромных местечках было ещё не припасено, Кристиан вместе со своим старшим братом усердно работал на плантации. Было голодно. Мучила жажда. Картины Эфиопской пустоши из легкого зноя и запаха пряностей, как себе представляют Африку европейцы, переходила в уже ни на что не похожий землистый, мозолистый цвет ключей, связка которых служила воротами не то в ад, не то в ещё более засушливые месяцы. Работали много. Когда солнце достигало Зенита, на секунду, лишь на секунду, как казалось Кристиану, садились передохнуть. И тогда в воздухе мигом поднималось огромное облако пыли, будто дух угоревшей пустыни, умирающей у Земли на руках. И вот, секунда проходила, солнце вновь давало неумолимый, неприязненно медленный отсчёт. И Кристиан раз за разом прокручивал у себя в голове одну мысль, как горный водопад обтачивает в себе круглый камень, что через годы превращается в острие. Однажды мысль наповал изнутри пронзила Кристиана: «Зачем мы пашем здесь, как рабы, если ни денег, но пропитания, нам все равно не выдают вовсе? Уже как с неделю. Зачем, брат?» И брат, задыхаясь пылью, отвечал: «Знаешь, Кристиан, порой следует просто делать. Ждать и наслаждаться тем, что ещё жив, Кристиан. Ведь, если тебе сложно, значит сейчас ты уже на финишной черте. Конец где-то рядом. Терпи, Кристиан.» На русском эта пословица звучит так: Утро вечера мудренее.

Ребята вкатывались уже на проселочную дорогу, вглубь острова, и их велосипеды поднимали пыль. Свет пролился на природу успеха Кристиана. Теперь всегда он действовал в соотвествии этим правилом. Но что то я заговорился, а друзья, скрипя, неслись навстречу своему ветру-ветру жизни. И он то завывал, взявшись будто со всеми ветрами мира за руки, ведя с ними хоровод, то прикасался к чему то небесному, лёгкому и, улетая куда то в рай, затихал. Мысли в голове спутников в этот момент принимали, буквально перенимали у ветра подобное настроение. Это был самый что ни на есть главный аргумент танца жизни. Илья понимал, именно сейчас понимал, что в жизни возможно все. И все танцует. Необычайная история приключилась с путниками по приезде.

Собирался дождь. Синими пятнами вечера, ручьями, тёмными, как женская тушь, в небе над красной Москвой разлилась печаль.

– Кап-Кап.

Первые капли дождя были на удивление горькими.

– Отчего ты плачешь, облако?

Прошло пятнадцать минут. Полыхнул закат своими вступительными аккордами. Тогда облако отвечало:

–Дни мои похожи один на другой. Как зимнее солнце светит, но не греет, так и зима-печаль, что надолго поселилась в моих мыслях, слабо освещает мой путь. И я знаю, что мне нельзя грустить, ведь слёзы мои-дождь. И если я буду много грустить, то меня не станет. Но я не могу. А жизнь течёт, и бескрайний простор жизни снова и снова проплывает мимо меня.

– Зима… Хороша печаль в зимнем лесу, когда ни души вокруг на сотни километров. Первозданный снег, словно настил из невоплощённых мечтаний, покрывало из несбывшихся надежд… Приятно ходить по такому снегу, если умеешь справиться с отчаянием, набежавшим внезапно, как полярная ночь, и длящимся столь же долго. Но зима не для слабых духом. Лишь если ты выдержишь это отчаяние, перенесёшь этот щемящий холод, то ледяная пустыня покажет тебе, как надо любить жизнь.

Но не переживай, облако. В конце-концов ты–всего лишь душа. Разве душе может наскучить жизнь?

Наше тело, как река, что расстилает на своём пути в тысячи-тысяч километров золоты… крупи… счаст…, по…, лю…, ........»

-Писал в своём романе Илья, когда путники попали под дождь. Сушась по дороге, поняли, когда Илья рассказал им одну вещь, ребята поняли кое что важное. А дело было вот как: Владимир, Отти, Кристиан, да в общем-то все четверо ехали, разделившись на две полосы, по двое, в левой и правой колонне каждый. Между велосипедами Влади и Отти была натянута котомка, в которой лежал топор. В рюкзак он просто не влезал. Ехали путники по боковой границе колеи, которая ближе к обочине. Илья и Кристиан направляли ребят, если что. Но судили тоже по боковой стороне, так как ветер дул прямо в лицо и сбоку было видно куда лучше, чем спереди. И вот, когда налетел особенно сильный порыв, ребят обдуло ветром, которым ещё сегодня обдувало Америку, ну, или Исландиию, топор в котомке вдруг взвизгнул звуками шин Отти, и вместе с обоими велосипедами повалился оземь. Илья и Кристиан, как ни тормозили, все равно налетели на товарищей. И в куче-мале, все грязные, словно раки, которые закопали себя в песок, поняли, с очередным порывом ветра поняли, в чем же было дело. Хотя, конечно, сначала ни в какую не понимали. Илья сказал: «Но посмотрите назад-дело в том, что колея вдруг расширилась! Именно здесь, посреди острова, в этот ненастный буран! Колея вдруг расширилась, и котомка лопнула, вдруг лопнула по краям на привязи, образовав аварию.» «Так бывает и в жизни-сказал после Илья, сушась-порой, чтобы понять, что там дальше, нужно отойти назад. Или хотя бы оглянуться.» Илья понял это, переживая свой дальний рассказ, буквально перебирая его по дороге. Сейчас, когда он занялся писанием новой книги, ему как никогда нужна была поддержка в виде зеркала. Зеркала его души, что отображала бы прошлый танец и сравнивала его изящество со свирепым изяществом танца учения, который Илья танцевал сейчас.

Разве душе может наскучить жизнь? Наше тело, как река, что расстилает на своём пути в тысячи-тысяч километров золотые крупицы счастья, пользы, любви, которые со временем попадут к другим людям. Суждено лишь раз пройти своим маршрутом, впасть в великий океан изобилия, чтобы потом по частицам ветра начать новую жизнь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.