Полная версия
Улыбающийся человек
Джозеф Нокс
Улыбающийся человек
Стивену К.
Я словно что-то знаю и не знаю одновременно.
Томас Лиготти. Проказник (перевод Н. Кудрявцева)© Е. В. Матвеева, перевод, 2021
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2021
Издательство АЗБУКА®
Все началось со стука в дверь.
Сейчас от этой мысли он болезненно морщится. Прикрывает глаза, проводит рукой по лицу. Его память полна тяжелых воспоминаний, и воскресить их способна любая мелочь. Наэлектризованный воздух перед грозой, запах свежести после дождя. Он может погрузиться в воспоминания, сидя за столиком напротив очередной девушки или нового коллеги, – все равно люди не задерживаются в его жизни надолго. Поле зрения заволакивают радужные сполохи, как бывает, если долго смотреть на яркий свет.
– Кажется, за дверью кто-то есть, – произнес старческий голос.
Воскресенье, начало одиннадцатого, наверное, они ложились спать.
Дом – еще крепкий тюдоровский особнячок – был рассчитан на любые бедствия, кроме дождя. Сквозь дверной витраж виднелись тазы, в которые капала вода с потолка. Видимо, поэтому стук услышали не сразу. Мальчик снова постучал, отступил от двери и оглядел дом. Великоватый для пожилой супружеской четы, он обладал тем, чего не было в привычных мальчику тесных комнатушках с тонкими стенами. Собственным характером.
По-другому и не могло быть в такой глуши.
Старушка открыла дверь и позвала мужа. Старик был еще дряхлее и с трудом волочил ноги. Он поправил очки на носу и воззрился на дрожащего мальчика. Худого как спичка, бледного, с застывшим взглядом. В насквозь промокшей тонкой футболке и брюках. Супруги оглядели темный двор. Похоже, мальчик пришел один.
Старушка озабоченно наклонилась к нему:
– Что случилось, милок?
Мальчик молча дрожал.
Старушка снова близоруко вгляделась в темноту, потом ласково взяла мальчика за руку, завела в дом и закрыла дверь.
– Совсем озяб, – сказала она мужу, ведя ребенка в гостиную.
Старик запер дверь на засов и пошел за ними, поглядывая на мокрые следы на плиточном полу.
Мальчик был босиком.
– Меня зовут Дот, – представилась старушка. – А это Сай.
Ребенок не ответил. Пожав плечами, Дот нашла одеяло, поставила греться воду. Сай сидел на диване, нервно потирая руки. Из-за темных кругов под глазами мальчик выглядел старше своих семи-восьми лет. Он не глядел по сторонам и вообще, похоже, не замечал ничего вокруг. Просто смотрел куда-то перед собой. Вернулась Дот с грелкой, и Сай ласково погладил жену по руке. Мальчик тут же посмотрел на них, будто впервые видел такой жест.
– Как тебя зовут? – спросила Дот, укрывая мальчика одеялом и подкладывая к его ногам грелку.
Мальчик задрожал еще сильнее. Сжал зубы, чтобы не стучали, и зажмурился.
– Полицию вызовем? – обратилась Дот к мужу.
Тот закивал и поднялся с места, радуясь, что ему нашлось дело.
Дот растирала мальчику лоб и виски. Казалось, у него кровь кипит от жара.
– Дот… – позвал Сай из коридора.
– Иду, – ответила она и вышла из комнаты.
Мальчик неслышно выбрался из-под одеяла и подошел к двери. Щелкнул выключателем, потом еще раз и еще. Выглянул в коридор. Сай и Дот озадаченно смотрели на неработающий телефон. Мальчик на цыпочках прокрался к двери, отодвинул засов, открыл дверь.
Какая-то фигура отделилась от темноты и медленно двинулась к дому. После дождя на небе высыпали звезды – в городе мальчик таких не видел. В их свете стоящий перед ним человек казался тенью – черной, чернее ночи.
– Молодец, – кивнул он мальчику.
Плоское лицо с заостренным подбородком не выдавало никаких эмоций, зато торс с переплетающимися дорожками бугристых мускулов и вен казался средоточием вселенского зла. Правой рукой в перчатке человек покрепче сжал гвоздодер, левой провел по голове мальчика. Около уха рука замерла. Он раскрыл ладонь и протянул мальчику монетку.
– Что надо сказать, Кош?
– Спасибо, Бейтмен. – Мальчик робко взял монетку.
Он опустился на крыльцо, а Бейтмен вошел в дом.
– Вы кто? – послышался голос старика. – Что вам нужно?..
Послышался влажный шлепок, что-то грузно обрушилось на пол.
Старушка пронзительно закричала:
– Не надо! Не…
Снова влажный шлепок, и снова что-то упало на пол. Мальчик расслышал глухой стон. Потом булькающий звук и какое-то слово. Кажется, старушка пыталась позвать мужа. Послышались еще два шага, удар, и все стихло.
Сжав в руке монетку, мальчик вгляделся в темноту. Рот его наполнился слюной, перед глазами замелькали радужные сполохи. Единичные блестки постепенно слились в ревущий огненный поток, будто впереди был яркий свет, а не непроглядная тьма.
I
Полуночный город[1]
1
В тот год стояла убийственная жара. Нескончаемые, наполненные лихорадочным зноем дни оставляли ощущение нереальности. Под гул кондиционеров и звяканье кубиков льда в бокалах люди тихо сходили с ума. Город купался в ярком свете, принуждал жить в нескончаемом потоке сияния. А долгожданная ночь казалась иллюзорной, пронизанной электричеством. Всюду мелькали искорки: девушки в летних нарядах, парни с белозубыми улыбками.
С полуночи и до шести утра на их лицах сохраняется особое выражение. Они кочуют по барам, целуются на улицах, размахивают руками на тротуарах. Им кажется, что вчерашний день где-то далеко, а о будущем можно забыть хотя бы на несколько часов. Большинство из них – те, кто ищет в учебе спасение от экономического кризиса, хотя студенческие кредиты им в жизни не выплатить. Остальные работают где-нибудь за мизерную плату и отрываются в выходные. По ночам они ловят момент, и та неуверенность в будущем, которая не отпускает их днем, хотя бы ненадолго сменяется ощущением определенности. Шла моя сто двадцатая ночная смена. Первые шесть месяцев из вроде бы пожизненного срока.
Такая вот уверенность в будущем.
С полуночи и до шести утра я смотрел на лица молодых людей. Видел, как жизнь в буквальном смысле проходит мимо меня. Я кивал вместе с ними, улыбался вместе с ними и тоже старался ловить момент. Не высовывался и жадно впитывал положительный заряд, энергию этих искорок везде, где только мог.
Мы уже ехали по Уимслоу-роуд, когда поступил вызов. Эта широкая магистраль тянется по городу почти на шесть миль, связывая богатые южные районы с борющимся за выживание центром. По этой улице проходит самый популярный автобусный маршрут в Европе, поэтому на ней всегда много такси, двухэтажных автобусов, пассажиров и света. А в последнее время – еще и пожаров в урнах вдоль дороги. Поскольку такие поджоги считались мелким и бессмысленным хулиганством и происходили всегда после наступления темноты, разбираться с ними приходилось тем, кто дежурил в ночную смену.
Постоянно ночью работали только двое.
Иногда для отчета дежурили молодые детективы, и несколько раз в месяц нас подменяли временщики. Работа по ночам означала отсутствие либо личной жизни, либо карьерных перспектив. За несколько лет работы в полиции я добился и того и другого.
Урна уже догорала. Мы с напарником посмотрели на тлеющие угли, поспрашивали очевидцев и собрались уезжать, но заметили, что на обочине с другой стороны дороги толпятся подростки. Я взглянул на время и, лавируя в потоке машин, направился к ним.
Молодежь собралась почтить память погибшего друга по имени Саби Сеиф. Друзья звали его Верзилой. Восемнадцатилетний первокурсник совсем недавно переехал в город. Несколько часов назад он увидел, как ограбили девушку, и погнался за вором. Не глядя, выбежал на проезжую часть и попал под колеса автобуса.
Вор скрылся.
На месте аварии светились обычные и ультрафиолетовые фонарики, лежали цветы. С десяток друзей Верзилы слушали грустные песни на телефонах, передавали по кругу запотевшие банки пива. Я напомнил собравшимся, что не стоит выбегать на дорогу, и вернулся к машине. Мы ездили на черном «БМВ» без полицейской маркировки, но преступники легко нас вычисляли. Чаще всего по пассажиру, втиснувшемуся на переднее сиденье. Мой начальник – детектив-инспектор Питер Сатклифф – походил и на копа, и на преступника. И на кого больше – еще вопрос.
– Ну, как там молокососы? – спросил он, не отрываясь от чтения спортивной колонки.
Сатклифф представлял собой величайшую загадку природы. Родился ли он говнюком или стал им благодаря злосчастному имени?[2] Пиджак на нем чуть не лопался и насквозь промок от пота. От грузного тела шел такой жар, что пришлось настежь открыть дверцы.
– Передают-то что? – Я кивнул на рацию, из-за которой он позвал меня обратно в машину.
Сатклифф перевернул газетную страницу и фыркнул:
– Очередная фигня.
Я ждал.
Сатти со вздохом сложил газету:
– Преступление на сексуальной почве…
– На сексуальной почве?
У Сатти постоянно отекало то лицо, то шея, то все тело, а кожа имела мертвенно-бледный оттенок. Ни дать ни взять – жертва неумелого бальзамирования. Мы никогда не звали его полным именем. Просто Сатти, чтобы не пугать народ еще больше.
– Ну и жарища, черт подери. – Сатти провел ладонью по редеющим потным волосам. – Мне будто кровь от Фредди Меркьюри перелили со всем букетом заразы. – Он поднял голову, вспомнил о моем присутствии и желчно улыбнулся. – Ты же знаешь, Эйд, я отключаюсь при слове «сексуальный». Но в Оуэнс-парк съездим, раз ты жаждешь поработать…
Преступление на сексуальной почве…
Больше девушек Сатти ненавидел только меня. Всякий раз, как я садился в машину или выходил из нее, он принимался мазаться спиртовым антисептиком. Со стороны это выглядело так, будто он радостно потирает руки. Я одарил его улыбочкой, чтобы не скучно было. Потом включил поворотник и выехал на дорогу.
2
В Оуэнс-парк мы приехали около полуночи. Самое большое общежитие в городе служило домом более чем двум тысячам студентов, в основном первокурсникам. Кампус, раскинувшийся на огромной зеленой территории, состоял из пяти корпусов. Один из них, в виде башни, мрачно возвышался над деревьями. Серые корпуса резко выделялись среди зелени. Жилье мечты для тех, кто родился в период послевоенного беби-бума. Строили его в шестидесятых годах, основательно, но теперь общежитие выглядело на свой возраст. Его хотели отправить под снос и построить на этом месте что-то другое, но, когда почти дошло до дела, пожалели и оставили. И так не город, а сплошная стройка.
Я припарковался и посмотрел на Сатти:
– Пойдешь?
– В таких случаях лучше говорить с глазу на глаз. Вот если нужно будет в ее белье покопаться, тогда звони. – Он снова уставился в газету. – Ты умеешь девчушек убалтывать…
Я вышел из машины, не обращая внимания на его тон и искренне радуясь, что брать его с собой не придется. Мы с Сатти представляли собой две разновидности плохого полицейского. Нас поставили напарниками в качестве своеобразного наказания, и теперь мы старательно отравляли друг другу жизнь. Больше нас ничего не объединяло.
Я вошел в ворота. Яркий белый свет фонарей указывал путь. Запах свежескошенной травы пробудил в душе волнение. Я не жил в этом общежитии, но в юности захаживал сюда на вечеринки и в гости к друзьям. Теперь казалось странным, что ни с кем из них я больше не общаюсь, а все эти годы другие люди обитали в их комнатах, спали на их кроватях, жили их жизнью. На мгновение показалось, что я вот-вот окажусь в прошлом. В стране Нетинебудет. Рядом раздался взрыв хохота. Мимо пробежала девушка, а за ней парнишка с водяным пистолетом. Смеясь, они скрылись в темноте. Глядя им вслед, я еще острее ощутил горькую правду жизни. Я состарюсь. А Оуэнс-парку всегда будет восемнадцать.
Я сверился со схемой расположения корпусов, нашел нужный и позвонил в квартиру на втором этаже. Вокруг стояла зловещая тишина. Земля отдавала накопленный за день зной. Светящиеся окна солидных серых зданий через дорогу недобро таращились на меня. Услышав щелчок замка, я отвернулся от них и открыл дверь.
3
У стены в коридоре стояли велосипеды, с потолка свисала голая лампочка. Я поднялся на второй этаж. Дом, построенный в городе, где всего несколько десятков лет назад подобной жары не представляли, почти не проветривался. Я обливался потом. Из-за дверей доносились неторопливые разговоры. В воздухе стояла типичная для студенческих общежитий смесь запахов: дезодоранты, бухло, наркотики…
Та еще душегубка.
По лестничной площадке напряженно расхаживал парень. Темнокожий и симпатичный, в стильном спортивном костюме черного цвета. Увидев меня, парень отхлебнул из большого матового бокала и нахмурился.
– Я думал, женщину пришлют.
Я остановился:
– Какого рода услуг ты ожидал?
Он фыркнул, подошел ближе – из бокала пахнуло мятой – и сказал вполголоса:
– Я насчет подруги звонил. Она не знает. Думал, сотрудницу пришлют, раз по женским делам.
– По женским делам?
Он кивнул:
– Я же сказал, когда звонил. Вы там не общаетесь друг с другом, что ли?
– Диспетчеры не очень разговорчивые ребята, мистер…
– Эрл.
– Это имя или фамилия?
– Сойдет и за то и за другое. А вас как зовут? В смысле, официально.
– Уэйтс, – улыбнулся я.
– Легко запомнить, – сказал он, подумав, и провел меня в общую кухню. – Тут паркуйтесь. Сейчас Соф найду.
Из коридора фоном слышалась музыка в ритме хип-хопа, но никого не было видно. На улице стемнело, а на кухне горел свет, так что я видел свое отражение в черном зеркале окна. На столе стояли подносы с колотым льдом, мятой, сахаром, лаймом. Шеренга бокалов и запотевшая бутылка рома.
– Что?! – раздался из-за двери девичий голос.
Я сидел под чересчур яркими флуоресцентными лампами и ждал. Вскоре вернулся Эрл. Он направился прямиком к подносам и, не обращая на меня внимания, принялся смешивать какой-то крепкий коктейль. Движения у него были отточенные, как у профессионального бармена, – он даже бутылку в руке крутанул.
– Барменом тружусь, в «Алхимике», – пояснил он, заметив мой любопытный взгляд.
«Алхимик» был известным баром в Спиннигфилдсе[3]. Его посещение могло нанести непоправимый ущерб здоровью и кошельку.
– Нате. – Эрл резко подвинул ко мне коктейль. – Мохито.
– Я при исполнении. – Я еле успел задержать бокал рукой.
– Это не вам, Шерлок. Может, она захочет. – Эрл кивнул на дверь комнаты и ретировался к себе.
Бокал был такой холодный, что заломило пальцы. Я подошел к двери и постучал.
Не зная, чего ожидать.
– Войдите, – ответил робкий голос с южным выговором.
В комнате витал легкий запах крема для загара. На кровати сидела очень юная девушка в футболке и джинсовых шортах. Плечи у нее слегка обгорели на солнце, но кожа так и светилась после нескольких недель естественного насыщения витамином Д. Круглое лицо с россыпью веснушек. Порыв воздуха от настольного вентилятора взметнул ее волосы – каштановые с высветленными прядями. На ногах у нее виднелись синяки, но девушка не выглядела ни расстроенной, ни потрясенной. Только слегка смущенной и растерянной. Она закрыла ноутбук и сдвинула его на край стола.
– Я думала, вы старше… – начала она.
– Если определять возраст по печени, то я уже глубокий старик.
На лице девушки появилось подобие улыбки. Я протянул ей бокал, назвался:
– Детектив-констебль Эйдан Уэйтс.
– Софи, – представилась она.
– Хочешь, поговорим на кухне, Софи?
Она задумчиво поглядела на меня:
– Нет, здесь нормально. Только дверь закройте, ладно?
Я так и сделал, потом подошел к дурацкому розовому стулу у письменного стола.
– Можно?
Он кивнула.
– Похоже, твой приятель беспокоится за тебя.
– Эрл – хороший парень…
– Только не очень разговорчивый…
– Удивительно, что он вообще вас вызвал. Он полицейских терпеть не может. В смысле…
– Да ладно, я его даже понимаю. Но и от нас бывает польза. Значит, раз уж он взялся за телефон, дело серьезное. Расскажи все с самого начала.
– Ну, я первокурсница… – сказала она таким тоном, будто это все объясняет.
– В этом нет ничего криминального. А что изучаешь?
– Английскую литературу.
– Слыхал про такой предмет.
– В реальном мире практически бесполезен.
– Реальный мир и сам-то не очень полезен.
– Ага. – Она подержала холодный бокал у лба, потом отпила немного. – На прошлой неделе я ходила в ночной клуб. Вот, кстати… – Она взяла со стола мятый флайер и протянула мне.
«Инкогнито».
На фотографии была девушка в школьной форме. Рекламный текст старательно заманивал первокурсниц в ночной клуб. «Первый раз даром (простите за каламбур)». По слухам, презервативы – тоже даром. В основном девушки наведывались туда только раз, в полном соответствии с рекламной шуточкой. Выпивали бесплатные коктейли под похотливыми взглядами завсегдатаев и уходили. Но временами рассказывали и страшилки. С мужчин за вход брали двадцать фунтов, так что большинству хотелось оправдать расходы. Бывало, очередь в клуб змеилась до конца улицы.
– И про него слыхал. – Я вернул флайер Софи.
– Я там познакомилась с одним человеком. Олли. Сильно старше меня, но ничего, приятный. Хорошо одет и все такое. Похоже, он там VIP-клиент.
Я хорошо представлял себе, как выглядят VIP-клиенты таких клубов.
Софи неосознанно провела ладонями по кровати.
– Мы поехали к нему и…
– Может, женщину-полицейского вызвать?
Софи помотала головой:
– Мы переспали, было неплохо.
– Синяки от этого? – Я кивнул на отметины у нее на ногах.
– Нет-нет, от велосипеда. Мне так нравится, что тут можно везде ездить. – Софи помолчала. – В общем, ночью все было нормально, но он снял видео… – Она осеклась и уставилась на кровать.
– И теперь шантажирует тебя.
Софи, покраснев, кивнула:
– Я и не думала, что кто-то на такое способен. – Софи снова отпила из бокала. – Он сказал… намекнул, что, если я не соглашусь снова прийти к нему, он выложит запись в интернет.
– А ты не хочешь его больше видеть, так?
Она покачала головой.
– Фамилию Олли знаешь?
– А вам зачем?
– Побеседую с ним.
– Сейчас?
– А зачем откладывать.
– Так ведь ночь уже.
– Вот и хорошо, так до него быстрее дойдет, насколько все серьезно.
– А это серьезно? – переспросила она, очевидно пытаясь разубедить саму себя.
– Твой друг считает, что да. Я, пожалуй, тоже. Олли пытается шантажом заставить тебя делать то, что он хочет. Некоторые по-другому не умеют.
– Я не спрашивала фамилию. – Софи отвернулась. – Ну вот, теперь вы, наверное, такое про меня думаете…
– Ничего я не думаю. Как он выглядел?
– Старше вас, лет тридцать пять. Полноватый. Волосы рыжие, блеклые.
– Он нашел тебя и сообщил про видео. Вы обменялись номерами?
Софи покачала головой:
– Утром я проснулась и удрала. По глупости забыла у него куртку со студенческим билетом в кармане. Сегодня получила сообщение.
– Где живет Олли?
– В Киз[4]. Дом точно не помню. Вроде самый высокий.
– Можно взглянуть на сообщение?
Она посмотрела мне в глаза:
– Лучше не надо. – В ее голосе впервые прозвучало отчаяние.
Хорошо все-таки, что Эрл позвонил в полицию.
– Мне важно знать характер угрозы. И что ты предприняла.
– Это уже допрос? Но я вас не вызывала, это Эрл. – Она помолчала. – Родители меня прибьют.
– Если покажешь сообщение, я буду знать только то же, что и ты, – сказал я, поразмыслив. – Когда я его найду, то поговорю с ним неофициально.
– Там фотка есть.
– Все останется между нами.
– Вы как-то не тянете на священника. Без обид…
Я откинулся на спинку стула, увеличивая дистанцию между нами.
– Самый большой комплимент за последнее время.
Софи решилась. Открыла ноутбук, развернула экраном ко мне, а сама уставилась в стену.
«Поздравляю с премьерой, у тебя задатки звезды. Может, явим тебя миру? Или придешь и отговоришь меня?» Подмигивающий смайлик. Обнимашки.
К тексту прицепили гифку – закольцованную секунду видео: обнаженная Софи сидит на постели и смеется. Будто под кайфом. Я развернул ноут к ней, встал и положил на стол визитку:
– Я разберусь.
4
Я вернулся в машину. Воняло антисептиком – Сатти надраил гелем все, что можно. Рация скользила в руках.
– Потерпевшая не желает давать делу ход. Конец связи.
Теперь диспетчер закроет заявку.
– Как все прошло? – встрепенулся Сатти. – Собираешься прижучить подозреваемого?
Я открыл окно, чтобы не задохнуться, завел мотор и выехал на дорогу.
– Дай угадаю, – продолжал Сатти. – Сама страшнее ядерной войны, но говорит, что какой-то урод осмелился ее поцеловать.
Я молчал.
Сатти не имел ни семьи, ни друзей. Поговаривали, что он был подающим надежды детективом. Но потом стал проявлять нездоровый интерес к людским трагедиям и увлекся ночными дежурствами. Случилось это лет десять назад. Теперь он жил только работой. В основном мы патрулировали улицы, ища неприятностей. Тешили себя надеждой начать серьезное расследование. И довести его до конца. Надежды обычно не оправдывались – дело приходилось передавать дневной смене. На следующую ночь оно чаще всего возвращалось к нам – информация причудливым образом искажена, элементарные оперативно-розыскные мероприятия не проведены. Мы, агенты в штатском, были официально подотчетны Отделу уголовных расследований, но там про нас редко вспоминали. Детективы в форме относились к нам чуть лучше, чем крайне пренебрежительно. Я всем этим занимался, потому что у меня не было выбора.
Но Сатти обожал свою работу.
Люди его одновременно притягивали и отвращали. Всех парней он считал неженками и придурками, девушек – проститутками или еще хуже – феминистками, но с радостью просиживал ночи в камерах с задержанными, слушая их признания. Подвозил домой тех, кто потерялся, напился или сделал и то и другое. С виду вроде как проявлял сочувствие, на самом же деле упивался чужим моральным падением.
И вносил в него свою лепту.
То косвенно сдаст информантов отъявленным головорезам, то высадит эскортниц в самом криминальном районе. Он рассказывал мне, что как-то раз явился на собрание «Анонимных алкоголиков», вылил бутылку водки в бесплатный кофе и смотрел, как присутствующие пьянеют.
– Подвез потом одну шалаву крашеную, – говорил он. – Оттрахал так, что у нее чуть шевелюра не полиняла.
Наша совместная работа была войной на измор.
Сатти открыто меня презирал, но любое проявление ответных чувств лишь подпитывало его ненависть. Так что я старался разговаривать с ним как можно нейтральнее. В ответ на грубейшие слова и выходки я лишь молча улыбался, чтобы не доставлять ему ни малейшего удовольствия.
Он был крупного телосложения, и ссорились мы часто, но физической агрессии с его стороны я не боялся. Слишком его устраивало существующее положение дел. Однако с моральным давлением все обстояло иначе. Как-то мы стояли на обочине с погашенными фарами и ловили нарушителей скоростного режима. Было то ли три, то ли четыре часа утра. Сатти от нечего делать принялся рассказывать случаи из своей практики и постепенно добрался до первого дежурства в ночную смену. Он тогда приехал на вызов в собачий приют.
– Стоит такая ведьмочка у входа. Длинное черное пальто, перчатки без пальцев, все дела. И трясется вся, будто ее бьет током или голоса в голове не дают покоя. Особенно сегодня. Гитлер, Хо Ши Мин и Фред Уэст[5] одновременно. Подхожу я к ней весь такой любезный, а она мне начинает втюхивать всякую религиозную чушь, спрашивать, спас ли я свою душу. Мол, будет второе пришествие Христа, уже началось и так далее и тому подобное. Я ей отвечаю, что, дорогуша, может, и будет, но точно не сегодня. Короче, оказалось, что она вломилась в приют и совершила какой-то обряд над собачками. Я попросил ее подождать на улице. Захожу в коридор, и в нос шибает просто невероятная вонь. В каждой клетке насквозь мокрые собаки. – Сатти рассмеялся. – Она их бензином покрестила. Сама стоит у двери, спиной ко мне, и вздрагивает. Спичками чиркает. Сумасшедшая сучка чуть не отправила нас к праотцам.
Наружу Сатти выбрался, но лишился бровей и большей части шевелюры. Он рухнул на лужайку и выкашливал легкие под вой и лай горящих заживо собак. А едва рассвело, пошел по следам странной женщины. В лесу следы оборвались. Больше ее никто и никогда не видел. Сама история меня не поразила – после ночных дежурств наслушаешься и про призраков, и про невероятные висяки.
Меня встревожила реакция Сатти.
– Тогда я и понял, – подытожил он. – Голод, войны, обездоленные дети… Мы родились под занавес, Эйд. Человечество в агонии. Мы запрограммированы на самоуничтожение. Отсчет пошел. Мы – последние люди на Земле.
