АЛИСА: по ту сторону зазеркалья

Сергей Гутник

АЛИСА: по ту сторону зазеркалья

Эпизод 1

Лера отвела взгляд. Затем прикусила губу и впервые посмотрела на меня тем самым колдовским тёмным взглядом. Но, она была такая милая, что пиздец!.. В тот момент я почувствовал, будто меня раздели догола и вывернули душой наружу. Будто вытряхнули на свет все грехи и грязные мысли.

Мы пошли по глухой пустой улице сквозь звёздную новогоднюю ночь. И лишь потом, Я понял, почему та прогулка показалась мне настолько, волшебной. Вместе с Лерой мы проходили мимо чужих домов и ни одна собака не залаяла, не зарычала нам вслед. Дворняги просыпались, провожали взглядами и лениво звали. На улице не было ни души.

Знаешь, В ту ночь… Мне казалась судьба, вопреки всему, хочет чтоб мы были вместе. Все преграды и помехи растворялись сами по себе, будто судьба складывала мозаику счастья для нас. Как и в ту ночь… судьба не хотела, чтоб нам что то мешало. Мир, где нет ничего, кроме любви. Мир, где были, только мы…

Лера рассказывала, что то об учебе. Я не знал, о чем она говорила. Я слушал её вполуха, что-то отвечал невпопад, а сам любовался тем, как она двигается. Такого шага, я не видел больше ни у одного человека.

В тот момент я подумал: «Мы, самая странная пара в мире, с самыми странными походками». Мысленно посмеялся над тем, как нас видят окружающие. Заметив, как я на неё смотрю, Лера остановилась, заглянула мне в глаза и сказала:

– Что… Что не так, почему ты так смотришь на меня?

– А куда мне смотреть? Во всем городе нет же никого больше.

– А, если бы было на кого смотреть? Смотрел бы на других?

– Зачем? – Удивился я. – Другие же, не ты.

Я неторопливо пошёл вперёд. Не зрением, но скорее интуицией, я увидел, как Лера улыбнулась.

– Ну-ну. Все вы одинаковые. На других засматриваетесь.

– Именно, – кивнул я, затем задумался на секунду и усмехнулся: – забавно…

Я шел и пытался понять, почему это так приятно. Чувствовал, будто Лера привязывает меня к ней невидимой ниточкой и наполняет силой. Поднявшись на мост, Лера увидела темные изгибы леса на горизонте. Окутанных рваными полосами морозного тумана. Словно плетенкой из облаков. Лера задержала взгляд на горизонте, улыбнувшись. Краем глаза я заметил, как Лера на мгновение прикусила губу. Наши ладони несколько раз, будто случайно, коснулись друг друга. Решив, что пора, я считаю до семи. Один, два, три, че.. Ладонь сама скользнула мне в руку. Мы не замедлили шага и не отвели глаз от дороги – только несколько раз сжали и разжали пальцы. Кожа Леры была горячей и мягкой. Дотронувшись, я почувствовал, как тепло поднимается по моему запястью, по плечам, по шее – пьянит голову, а затем, льётся вниз, стекая куда-то в живот.

– Ты необычная» – сказал я тихо, и голос прозвучал хрипловато из-за пересохшего горла. Лера сжала руку сильнее. Словно, напоминая мне "Важны не слова"

И в тот момент мне показалось, будто это уже было однажды – давным-давно – в детском сне или в позабытой жизни. Будто мы знали друг друга, любили, жили под одной крышей, затем потеряли, а теперь снова нашли.

Чувство внутри было такое, будто мы долго не виделись. Слишком долго… А может мы были прокляты в пизду… Сердце в груди дрогнуло. Это ведь не сон? Я словно видел обрывки кадров. Почувствовал, как кольнуло внутри. Странно, незнакомо… и совершенно беспочвенно.

Лера на секунду сжала мою ладонь, и я сжал в ответ.

Руки, шептали без слов…

– Пришли. – сказала Лера, развернувшись у деревянной калитки.

Лера стояла, чуть наклонив голову, и смотрела на меня, улыбалась лукаво – одними уголками губ. Наши лица оказались рядом, и я ощутил теплое дыхание на коже, почувствовал в воздухе электрическую дрожь. Лера моргнула несколько раз.

– Хочешь поцеловать? – спросил я.

А в голове звучит голос тени – «Идиот? Идиот!»

Судьба старалась со всех сил и сложила красивейшую мозаику.

Мир замер в ожидании поцелуя.

Я шагнул, и в следующую секунду она поцеловала меня. Сделала это так ловко, что я растерялся на мгновение. А когда поднял руки, чтобы обнять, она уже отшагнула назад и, прикусив губу, вновь посмотрела на меня колдовским взглядом.

Внутри что-то переворачивается и расцветает.

Ещё утром я был цельным, ничем не связанным, и, может, болеющим изредка вечерней тоской, но теперь после этой ночи и поцелуя меня словно разбили на тысячу зеркальных осколков, которые искрили, кружили, кололи, и боль и тоска вперемешку со счастьем захлёстывала волнами, и звёзды на небе плясали в пьяном хороводе, и трава под ногами была мягкой и сочной, и воздух пропитан жизнью.

Душа моя летала высоко под небом – чистая, легкая, разорванная пополам одним колдовским поцелуем.

Больше всего я хотел чтоб эта ночь никогда не заканчивалась.

Но, пазл уже разбирался.

Волшебство постепенно растворялось с каждым рассветом.

Я был проклят…

Часть 1: закат

Лера сидела ко мне спиной – расчесывала волосы перед зеркалом. Украдкой следил за её движениями, притворяясь, что сплю, пока Лера притворялась, будто не замечает моих дрожащих ресниц.

Нежная, тёплая, заспанная…

– Я умру в воскресенье, – сказала она.

После этих слов мы закончили притворяться, и наши взгляды встретились в отражении. Лера виновато улыбнулась и пожала плечами. Мол, прости, так уж вышло.

Издав дурацкий смешок, похожий на кваканье жабы, я поудобнее взбил подушку и повернулся на другой бок, сладко зевнув. «Странный сон, – пронеслась мысль. – Совсем как взаправду». Примерно с минуту я ждал, когда сновидение сменится, но мир так и остался плотным и недвижимым..

Я раздраженно откинул одеяло и огляделся. Сон никуда не исчез. Лера всё так же расчёсывала волосы перед зеркалами. Волосы вились, упрямились и пушились.

«Всё такое живое, настоящее… Подумал я. Как мне проснуться?»

Лера повернулась и взглянула, будто в ожидании важных слов. Я вспомнил. Вспомнил, что сегодня наша вторая годовщина. Вспомнил о крестики, лежавших в кармане ветровки.

– Давай уедем за город? – сказала Лера. – Поближе к лесу. Подальше от шума. Проведем вместе эти три дня.

Ущипнул себя за живот. Больно. Потом стало ещё больнее.

– Ты прости, что так неожиданно. Но у меня нет сил, это растягивать и смягчать. Все эти разговоры… Лучше так. Сразу.

Я уловил в воздухе аромат знакомых духов… Тёмные каштановые волосы, ночная сорочка. Карие тёмные глаза. Лера здесь.

Первую брачную ночь мы провели в съёмной квартире.

Там был ободранный пыльный диван, от которого чесалась спина, и огромные деревянные окна, рамы которых растрескались, наверное, ещё при Союзе. Под утро, когда на улице похолодало, и сквозняки в квартире начали встречаться друг с другом, в комнату залетела синица. Оказалось, что я забыл закрыть на кухне окно, когда в очередной раз курил.

Вместе с Лерой мы лежали под одеялом и смеялись, глядя, как наглая птица скачет по коробкам со свадебными подарками. Её надутая грудка, рассечённая чёрной полоской, была похожа на спелый лимон, к которому ради смеха приделали крылья. Синица крутила головой, клевала обёрточную бумагу. Напоминала о скором приходе зимы и о том, что позади праздник осеннего равноденствия. День свадьбы.

В то утро я смотрел на залетевшую в квартиру синицу, и она казалась мне символом новой жизни. Мы с Лерой гладили ладони друг друга, и задерживали подушечки пальцев, когда касались обручального золота. Прятались под одеялом от сквозняков. Целовались и любили друг друга, совсем не стесняясь крылатой гостьи.

В то утро Лера сказала, что видит смерть в зеркалах.

Это длилось всего секунду, может, меньше. Лишь сжатый до мысли миг. Но я и вправду поверил дурацкой шутке. Потом, когда трезвый ум вернулся, я подумал, что у моей жены странное чувство юмора. А ещё через мгновение и вовсе позабыл о словах Леры. Все мысли вытеснил восторг, захлестнувший меня, когда я понял, что могу называть Леру женой.

Жена. Моя жена. Я пробовал это слово на вкус, и оно мне безумно нравилось. Потом вспомнил, что вообще-то и сам теперь зовусь мужем, но слово «муж» не казалось мне таким сладким. Бытовое, обычное слово. То ли дело «жена». Же – на. Я ущипнул себя и когда понял, что всё происходит по-настоящему, то чуть не захлебнулся от нахлынувшей эйфории. Стало так радостно и светло, что казалось, я улечу сейчас в космос – просто так, без инженеров, диспетчеров и ракет. На одном только счастье.

– Я серьёзно. – сказала Лера, вернув меня обратно на землю.

В то утро я не поверил. Как в такое можно поверить? Всю жизнь я был материалистом и скептиком.

Лера хорошо меня знала. Поэтому нисколько не удивилась, заметив мой скепсис.

– Так и думала, – улыбнулась она. – Знала, что ты не поверишь. Но ты помни эту историю. И не слишком удивляйся, если я всё-таки уйду.

Через два года после свадьбы Лера забрала документы вуза. На последнем курсе. Мне казалось это сущим безумием. Я не понимал, как жена может оставаться спокойной, после того, как похоронила пять с половиной лет учёбы. Она училась на врача, У её с детства было неравнодушие к больным.

– Мне не нужен диплом, чтобы лечить, – улыбнулась она тогда. – Вот увидишь, люди сами будут идти ко мне.

Так и вышло.

Каждый день они приходили в наш дом – кто с больным сердцем, кто со спиной, кто с онкологией в последней стадии. Шли сами и приводили с собой детей. Моя жена смотрела их, давала травы и что-то шептала. Затем улыбалась и отпускала.

Я был уверен, что она занимается шарлатанством. Из-за этого мы вечно ругались.

В один из вечеров я вернулся с работы раньше обычного и увидел, как из нашей квартиры выходит старик. Похожий на моего отца, только ссутулившийся и с тонкими руками. На нём было, драное пальто и мятые брюки. Ботинки, наверное, застали ещё Горбачёва. Старик держал пакет с продуктами.

– Возьми, родная. Возьми. Здесь гостинцы, покормишь дочку. Спасибо тебе за всё, золотая. Храни тебя Господь!

Лера взяла пакет, игнорируя мой взгляд.

Когда дверь за стариком захлопнулась, я сел в прихожей, не разуваясь. Кинул папку с документами на пол и долго смотрел в одну точку. Лера стояла рядом. Она опиралась плечом о стену, держала в руках пакет и глядела на меня с усмешкой. Ждала, что я скажу.

– Зачем? – спросил я, не поднимая глаз.

– Потому что он так хотел.

Я опустил ресницы и глубоко вдохнул.

– Тебе не хватает денег?

– Хватает.

– Тогда зачем ты берёшь у них?

Жена улыбнулась и спокойно ответила:

– Потому что это подарки.

– Я спрашиваю, зачем ты их принимаешь?

– Разве не в этом заключается суть подарков?

– Лера…

– Я не прошу ничего. Тем более не беру деньги.

Я резко встал и пнул валявшуюся под ногами папку с документами.

– Какая разница? Какая, на хер, разница, деньгами они несут или так?! Зачем ты взяла у него пакет? Тебе есть нечего?

– Не смей повышать на меня голос. И вообще, не ори. Алису разбудишь.

– Просто ответь. Как тебе хватает совести?

Лера усмехнулась, но уже по-другому. С пренебрежением во взгляде.

– Считаешь, твой труд важнее, чем мой? – спросила она. – Думаешь, я не имею права на благодарность?

– Благодарность? – я начал выходить из себя. – Лера… Хочешь скажу, как называется то, что ты делаешь?

– Ну-ка, скажи.

– Это называется мошенничество.

Лера не ответила. Она молча бросила мне в ноги пакет с продуктами. Затем развернулась и заперлась в детской. Я не слышал, плачет ли она. Но даже, если б услышал, то не почувствовал бы себя виноватым.

…Спустя две недели после той ссоры я приехал к дяде Толе. Он был мне вместо отца и всегда давал мне нужный совет. Лера осталась с Алисой, и у нас с дядей, наконец, появилось время, чтобы поговорить начистоту, по душам. Такое случалось редко. Наверное, поэтому, мы так долго и не могли раскрыться. Пока чистили снег у голубятни, лишь обменялись пустыми новостями да обсудили слухи, о которых забыли минуту спустя. И только вернувшись с мороза в квартиру и выпив по рюмке, мы посмотрели друг другу в глаза и кивнули, словно поздоровались по-настоящему.

Дядя всё понял без слов. Хмыкнул и покачал головой. Затем, скорее, по привычке, чем из любопытства, спросил:

– Что стряслось?

Проработав сорок лет в милиции, дядя выучился говорить так, что любой человек, сидя перед ним, чувствовал себя нашкодившим пацаненком. Ростом он был на голову выше меня, глядя на его жилистые руки и крепкую спину, я знал, что если потребуется, он скрутит меня в момент. Не позволит даже пошевелиться. Никакая сила не могла повалить его на землю. Кроме одной, которая всех нас однажды повалит под землю…

– С Лерой проблемы, – признался я. – Бросила институт. Занимается шарлатанством. Кажется, мы с ней на грани.

Дядя хмыкнул и постучал пальцами по столу. Ритмично, словно по нотам.

– Значит, всё-таки правду говорили.

Я поморщился и покачал головой.

– Д-я-я-д-ь, пожалуйста… Не поднимай эту тему снова.

– Не шелести. Колдует, так колдует, мне-то что? И без тебя знал, кто она. Ведьма на то и ведьма, что обманом живёт. А теперь, значит, решил разводиться?

– Пока не решил. Но долго так продолжаться не может. Мне противно видеть, как она пользуется доверием этих людей. Им тяжело, а она берет у них. Не деньгами, продуктами, но какая разница? Они ведь на последнее покупают.

Дядя наполнил рюмки домашней наливкой. Закурил папиросу. Сощурился от кислого табачного дыма, а затем хмыкнул.

– А оставлять Алису безотцовщиной не противно?

Я вздохнул и опустил взгляд. Ответить было нечего.

Дядя спокойно продолжил:

– В девяносто третьем, когда ты мелкий был, жена мне изменила. Наверное, помнишь, что творилось в доме.

– Помню, – кивнул я.

В памяти пронеслись тёины крики, пьяная ругань дяди, разбитая посуда. Кровь на зеркале. Кровь на серебряных серьгах.

– Вспомни, чем всё закончилось. И подумай хорошенько в следующий раз, когда будешь на жену рот раскрывать. Доиграетесь…

Выпив залпом, он кивнул на дверь.

На секунду он опустил ресницы, а затем произнёс тихо:.

– Иди.

– Куда? – удивился я.

– Иди, сказал. Нечего зад протирать. У тебя жена дома одна с ребенком, а ты наливку пьёшь. Иди, купи цветов, подари. Противно – не противно, мне плевать. Делай, что хочешь: убеждай, манипулируй, шантажируй. Хоть себя режь, но решай. Если Леру с Алисой бросишь, можешь сюда не возвращаться. Я всё сказал.

Спорить с ним было бесполезно. Всё равно, что пытаться сдвинуть с места дуб, намертво вросший в землю. Усмехнувшись, я опустошил свою рюмку и стал обуваться.

Дядя лишь кивнул и на прощание не сказал ни слова.

… Я уже купил цветы, шёл по дороге и подходил к дому. Звонок телефона.

– Ало! Я уже подхожу к дому.

Я отвлёкся лишь на мгновение, но этого оказалось достаточно. Сначала мир вспыхнул. Затем потемнело.

Я закричал, и от крика вернулось зрение. Крови было столько, будто мне оттяпали ноги. На крики прибежала жена, услышав меня с балкона. Проигнорировав мои требования вызвать скорую, она взяла меня за ладонь, и мне пришлось сжать зубы, чтобы не закричать снова. Боль электрическими разрядами, которые прошивали всё тело – от руки к позвоночнику до самого мозга.

Пока я поливал матом весь мир, Лера что-то шептала. В какой-то момент я почувствовал тепло, заструившееся с её ладоней. Жар шёл от кожи Леры по всему телу, пробирая каждую клеточку, волна за волной. Жар заглушал боль и разливался в груди, спускаясь в живот и ниже. Казалось, что на меня льют тёплую воду, ведро за ведром, только не снаружи, а изнутри.

Боль прошла. Я не верил в это. Смотрел и не верил. Лера вычистила боль, выкинула её из тела вместе с тем жаром. Жена что-то ещё колдовала, теперь уже более привычным способом. Она обработала раны, наложила швы, потом повязки…

… С того дня мы перестали ссориться.

Я больше не называл Леру мошенницей, зато стал называть ведьмой. С любовью, конечно. Что-то подсказывало мне, что не стоит звать её так без любви.

Жена… Ведьма. Вскоре это стало привычным.

В день, когда я впервые увидел, как Лера лечит, я заметил, что она достает карманное зеркальце и притворяется, будто поправляет прическу. Это повторялось раз от раза, от больного к больному, словно тайный обряд. Лишь посмотрев в зеркало, Лера начинала лечить. Или не начинала.

В тот раз к нам приехала супружеская пара. С ними был мальчик. Лет семи, не больше. Лера смотрела в отражение дольше обычного, а потом захлопнула крышку зеркальца и покачала головой. Она отвела родителей мальчика в сторону, и что-то прошептала им. Их лица вытянулись. Мать мальчика назвала Леру сукой, и, схватив сына, выбежала из квартиры, громко хлопнув дверью.

Мужчина оказался спокойнее. Он растерянно кивал, потом что-то спрашивал. В конце мужчина заплакал. Он сказал Лере «спасибо» и, пожав мне руку, ушёл.

Лера в тот вечер напилась. Я не трогал её. Знал, кого она увидела в зеркале. Когда привели мальчика, я и сам почувствовал запах гнилой земли, неизвестно откуда появившийся в комнате.

– Поедем за город, пожалуйста?

Меня вдруг пробрал смех. Дурацкая-дурацкая шутка.

Я уселся на краю постели и достал из тумбочки сигареты. Глядя в пол, закурил. Краем глаза заметил, как поморщилась Лера. Думал, что сейчас разругается, но нет. Лера промолчала… Вместо этого она взяла с тумбочки стакан с водой и протянула мне под пепел.

Выкурив сигарету до половины, я спросил:

– Почему в воскресенье?

– Будешь теперь обижаться? – спросила Лера.

– Нет, конечно. Не говори глупостей.

– Хорошо… Это хорошо.

Мы долго молчали. Затем я спросил:

– А, вообще, ты нормально себя чувствуешь?

Лера издевательски повела бровью.

– Ну в смысле, я хотел сказать… В плане самочувствия. Физического. У тебя ничего не болит?

– Нет. У меня ничего не болит.

Я кивнул. Стало словно бы легче.

– Ладно, поехали – кивнул я.

Уставившись в пол, несколько раз провёл ладонями по опухшему за ночь лицу. Голова не успела толком проснуться. Мысли кружились в беспорядке, цепляясь одна за другую. Мутные, рваные образы, словно покрывшиеся паутиной снов.

Лера вновь отвернулась и посмотрела в зеркало. Она разглядывала в нём кого-то.

– Она придёт через три дня.

Меня словно выдернули из кровати. Казалось, будто ночной кошмар пробрался из сновидений в реальность. Невидимое чудовище опутало щупальцами комнату, а вместе с ней и всю жизнь. Чудовище крутило, сжимало, ломало хребет.

Нет. Она не посмеет забрать и её. Я не переживу это.

– Прошу, не нужно…

Я не заметил, как потерял контроль. Только почувствовал, как живот сводит болезненной судорогой. Затем понял, что задыхаюсь.

Я закрывал лицо ладонями и сжимал зубы, пытаясь сдержать слёзы. Чувствовал, как присевшая рядом Лера гладит меня по спине. С её пальцев струилось тепло. Незримые нити скользили по коже, проникали в сосуды и разливались по телу успокоением.

Не знаю, сколько это продолжалось. В конце концов, боль просто закончилась. Ещё какое-то время я вздрагивал, как в посмертных конвульсиях, а потом опустил ладони. Посмотрел на Леру. Её тёмные волосы лились по шёлку ночной рубашки. Они пахли хвоей, совсем как новогодняя ёлка. Такой тёплый и праздничный запах, что невольно захотелось мандаринов.

Я прижал жену к себе и почувствовал, как её тепло заполняет образовавшуюся в груди пустоту. «Этого не случится, – пообещал я себе. – Не позволю».

– Когда ты хочешь уехать? – спросил я.

Лера прикусила губу.

– Прямо сейчас.

– Хорошо, – я кивнул. – Если так, то готовь вещи. Проведём вместе эти три дня.

Всё было не по-настоящему и, конечно, происходило не с нами. Ведь, если б Лера и вправду умирала, то наша машина бы не сломалась, и мы бы не ехали за город на такси – в прокуренной иномарке, в компании надоедливого водителя.

Всё это было лишь сном. Навязчивыми видениями на фоне вечного стресса.

Тем утром мы долго и основательно собирались. У нас оставалось меньше трех суток, а мы транжирили время и разгуливали по квартире, словно уже опоздали, и теперь можно не торопиться.

Лера ходила по комнатам. Водила ладонью по стенам и мебели. Поливала цветы и шептала им что-то нежное. Протирала листья и стебли… Листья и стебли шептали ей что-то в ответ. Зелёные, сочные, полные жизни.

Когда чемодан был собран, Лера посмотрела на меня – коротко, с просьбой во взгляде. Я кивнул. Знал, что ей это нужно. Мы подошли к детской.

Перед тем как войти взялись за руки. Постояли у порога пару мгновений. Потом Лера повернула дверную ручку. На розовых обоях висели плакаты с планетами. Любовь дочери к космосу умиляла. Помнится, однажды я зашёл в детскую и увидел, что над нашей фотографией висит картинка с горящим метеоритом. Рядом была нацарапана надпись. «ЗАТО НИ НАДА БОЛЬШЕ НА РАБОТУ». Я смеялся тогда до самого вечера.

… Мы ехали в трясущейся прокуренной иномарке, и позади, оставался город с его серыми зданиями, серым небом и серой рутиной. Бетонные коробки становились всё меньше и ниже, пока не превратились в полуразрушенные деревянные халупы. Потом жилые дома и вовсе исчезли. В запотевшем окне проносились лишь автозаправки, придорожные кафе и гостиницы. Через какое-то время не осталось и их. Дорогу обступил лес.

Лера сидела рядом, положив голову мне на плечо. Всё что я хотел – это ехать с женой вдвоём, слушая тишину, но водитель такси то и дело нарушал наш покой. Он оказался конченой сукой, этот водитель. Дело было даже не в том, что он содрал с нас втридорога, – деньги уже не имели значения, – а в том, что этот лысый, похожий на обезьяну таксист не понимал очевидных намёков. Каждый раз, когда он начинал разговор о политике, или ещё о чем-то настолько же мерзком, я смотрел на него в зеркало заднего вида и убедившись, что он видит, едва заметно качал головой. Мол, мужик, давай завязывай. Просто молчи. Лысый не понимал, либо делал вид, что не понимает. Очевидно, ему было скучно ехать два с половиной часа, погрузившись в молчание, поэтому не проходило и пяти минут, как он снова нарушал тишину. Чем больше он раскрывал рот, тем сильнее оттуда сквозило глупостью. Лысый был младше меня лет на десять; казалось, только вчера выпустился из техникума, а говорил с таким видом, будто имел учёную степень по политологии. Он талдычил про особую судьбу России и врагов на Западе. Говорил о патриотизме и о других неуместных вещах. Мне хотелось ударить его головой о руль.

Потом он включил музыку. Бьющую басом дешёвку про кокаиновые дорожки и шлюх. Я не выдержал.

– Слушай, родной. Приглуши шарманку, будь другом.

– Да ладно, че? Нормальная песня, – возразил таксист. – Качает.

Я глубоко вдохнул.

Лера погладила меня по руке.

– Попробуем ещё раз, – сказал я и посмотрел в водительское зеркало. – Выключи, пожалуйста, музыку.

Таксист поймал мой взгляд. И тут же опустил глаза. Он словно уменьшился в размерах – вжался в сидение, очнулся и, потянувшись к панели, щёлкнул кнопкой. Музыка затихла.

– Спасибо, – произнёс я, с трудом не добавив крутившееся на языке оскорбление.

Лера улыбнулась и погладила меня по голове.

– Всё хорошо. Не злись.

Я опустил ресницы в знак согласия. Сжал ладонь жены и уставился в окно. Ладонь шептала без слов. Очень хотел ни о чём не думать, но мысли летели сами – одна за другой. Все мрачные, словно осеннее небо.

Лес за окном сменился полями. Трава на них пожухла, упала и оголила черноту земли. «Мир умирает, – подумал я. – Всё умирает». Подумал и вспомнил, что скоро придёт зима. Придёт обязательно, как приходит всё неизбежное. Когда мы с Лерой вернёмся в Тайгу, холодный ветер уже сорвёт с деревьев листву. Он обсыплет ею тротуары, забьёт ливневую канализацию, и с первым серьёзным дождем город, как обычно, утонет.

А потом выпадет первый снег. Как всегда неожиданно. Из домов повылезают люди – восторженные, удивлённые, словно и не в Сибири живут. Казалось бы, что диковинного в снеге? Это ведь происходит год за годом. Как можно быть не готовым к тому, что неизбежно наступит?

Как оказалось, можно. Ещё как можно.

«Ты вернёшься в Тайгу один», – мелькнула мысль, и в груди невыносимо засвербело. Захотелось курить. Я попытался успокоиться. Попытался поймать то бездумное тягучее состояние, которое порой наступает, когда очень долго всматриваешься в вид за автомобильным окном.

За грязными стеклами проплывали разрушенные посёлки. Поросшие бурьяном улицы, покосившиеся заборы, дырявые крыши. «Неужели в этих домах до сих пор кто-то живёт?» – подумал я. Безобразные кривые постройки торчали из земли скелетами, словно все эти деревни давным-давно похоронили, но земля их не приняла, и выдавила сгнившие избы наружу.