Онфимка

– Вон на том острове первый камень, который мы должны отыскать, – сказал Онфимка. Он много раз бывал там с отцом, а потому хорошо знал это место.

Когда путники приблизились к первой городской заставе, устроенной в земляном валу, уже смеркалось. На заставе стоял крохотный домик для стражи, два камня по краям дороги, на которых крепилось длинное бревно, перегораживающее путь. Стражников было два, они хорошо знали в лицо мальчонку Капитона Минеича из Ополья, а потому стали убирать бревно с прохода. Даже не спросили, за какой надобностью тот пришел в город – по всему видно, продавать немного странного коня, стоявшего рядом. Все бы спокойно прошло без эксцессов, как вдруг…

– Любезные! – человеческим голосом заговорил конь. – А где тут у вас трактир «Пляс скомороха»?

Один стражник в приплюснутой металлической шапочке от неожиданности сел на землю, челюсть его отвисла от удивления и он испугано икнул. Второй же не растерялся и резко ощерил копье против Никиты. Тигроконь тяжело вздохнул, закатил свои неземные глаза в небо, пробормотал что-то типа «Бо-о-о-же Перуне!» и устремил немигающий взгляд на стражу.

– Сейчас вы проводите нас в «Пляс скомороха», – змеиным шепотом заговорил Никита. – Потом поспите полчаса, а потом совсем забудете, что кто-то вечером здесь проходил. Начали! – скомандовал тигроконь и стражники деловито засуетились. Один взял Незабудку под уздцы, другой убрал оружие в маленький домик, закрыл ворота и все вместе они уверенно двинулись вперед.

Онфимка, как и всегда, в полном восторге смотрел на город. Был он по большей части деревянным и тоже состоял из изб и теремов, как и селение мальчика. Но тут они стояли не только вдоль по земле, но и ввысь – друг на друге! В селении таким было только святилище, а тут – каждый почти дом был из двух или трех изб, поставленных друг на друга. И были они богато украшены резьбой, рисунками, красками, поделками из глины и дерева. Кони, украшавшие крыши, были такой невероятной резьбы, что на некоторых домах казались живыми – вот сейчас захрапят и поскачут рядом! Многие дома украшали резные фигурки животных – медведи, лисы, лоси, олени, кабаны и даже милые уточки. Вообще, иногда возникало ощущение, что в городе идет какое-то соревнование – кто сильнее украсит свой дом. На ином тереме можно было увидеть деревянных расписных русалок, плескающихся на стене в полдома! На другом самые невероятные птицы со всей земли сидели на стенах и не только по красной* линии улицы, но и со двора, что считалось уже совсем шиком небывалым. Резьба на всех домах, даже самых крохотных вдовьих, была такой невероятной воздушности, что казалось, прикоснешься пальцем и тончайшие узоры рассыплются на глазах. Но чтоб вы знали, многие эти дома стояли уже столько лет, что даже деды самых старых дедов из ныне живущих их помнили, а это уж куда больше ста лет назад, так Онфимке рассказывал отец.

Трактир «Пляс скомороха» стоял совсем рядом со стеной Белого города – на княжей площади. С одной ее стороны стояли княжьи палаты, окруженные домами дружины. Немного сбоку располагалась конюшня, там стояли лошади витязей* – главных защитников города. За конюшней уютненько приткнулся небольшой трактир с постоялым двором – для торгующих со всех земель мира. На дворе была конюшня, куда Онфимка отправил Незабудку. Сначала он засомневался, что Никиту пустят в зал с людьми, но тому достаточно было мельком бросить свой белый взгляд на трактирщика и его гостей, чтобы те немедленно отвели от него глаза и занялись своими привычными делами.

– Дружище, нам мяса, хлеба и побольше хмельного меда, – распорядился Никита. – Вот уж чего-чего, а меда такого на том свете не сыщешь, надо хорошенько подзаправиться, пока здесь. – И тигроконь то ли заурчал от голода, то ли замуркал от предвкушения скорейшего наслаждения чем-то, пока Онфимке неведомым.

Дочка трактирщика уже шла к столу, держа в одной руке цельную голову горячего хлеба, а в другой – два больших глиняных ковша, наполненных янтарной жидкостью – пьяным медом. Никитка набросился на питье, как будто не видел его много лет, а Онфим с великим благоговением отломил от ароматного хлеба краюху и стал ее есть, вспоминая маму и бабушку и всю большую теплую семью, ужинавшую за огромным деревянным столом. На глаза его навернулись две скупые мужские слезинки, потому что он был уже достаточно взрослым, чтобы не плакать. Трактирщик летел к новым гостям, высоко подняв обе руки и держа в них по подносу, на которых дымилось по куску мяса, только что снятого с ве́ртела. В каждый поднос было воткнуто по ножу с вилкой-двузубицей. Обычный походный ужин торговца или воина показался Онфимке пиршеством. Вскоре тарелки опустели, на никиткиной не осталось даже косточек. Заказали еще по ковшу меда.

Онфимка не имел привычки пить хмельной мед, а потому быстро опьянел и трактир стал слегка расплываться в его глазах. Только сейчас он заметил в дальнем углу какой-то силуэт иссиня-лилового цвета и что-то смутно забеспокоило мальчика. Как будто он должен был что-то вспомнить. Что-то очень важное. «Я что-то знаю про этого человека», подумал Онфимка, пролетая мимо своего стола прямиком под лавку. Глупый тигроконь не с этого света, не знает таких элементарных вещей! Детям нельзя пить хмельные взвары! И вот чем все это закончилось!

***

Когда в следующий миг Онфим снова открыл глаза, было раннее утро и золотое солнце уже начинало скрестись в разноцветные стеклышки окон. Пора было вставать.

Онфим лежал в маленькой спаленке и постель его пахла душистыми травами. На коврике на полу дрых тигроконь.

– Никита! – позвал Онфим и видя, что тот встрепенулся и открыл глаза, продолжил – Я видел человека в лиловом плаще!

– Поздравляю тебя – довольно ехидно сказал недоконь – с этим важнейшим событием в твоей жизни! А я бы хотел еще немного поспать, если ты позволишь.

– Нам нужно срочно его найти, ведь именно про него говорила бабушка!

Онфим вскочил с кровати и кинулся к двери… Ну, то есть, он бы хотел так думать, что стремительно бежит к двери. На самом-то деле он снова неуклюже летел на пол и разбил бы себе лоб, если б не лежал там тигроконь, на мягкую шкуру которого и приземлился мальчик. Никита засмеялся, а Онфим только сейчас понял, что голова его раскалывается, а ноги подкашиваются. Так он за один раз познакомился и с веселым питием хмельных медов, и с тяжким похмельем после них. Кое-как добрался он до кровати и вполз на нее обратно, снова нырнув в воскресающий запах душистых трав. Никита скривил свою вечно недовольную морду:

– Ладно, ладно, пойду, поищу твоего Лилового, а то и правда – не ровен час уйдет дальше куда-нибудь. А тебе сейчас завтрак пришлю сюда.

Вскоре пришла давешняя девочка, дочь трактирщика. В одной руке у нее была большая сковорода с шипящей яичницей и хлебом, а в другой – ковш с ледяным сытом. Онфим накинулся на сыто и пил сладкую, чуть подбродившую медовую воду так жадно, что девочка поняла без слов – можно сразу нести второй ковш. Пока юная трактирщица бегала в погреб, он успел подкрепиться и прийти в себя.

Дверь бесцеремонно распахнулась. На пороге стоял Лиловый, а за его спиной в полумраке расплывалась улыбка Никиты.

– Я готов служить вам, о мой господин! – с порога вскричал Лиловый, склоняясь в поясном поклоне. Говорил он с сильным акцентом, перевирая и коверкая слова, чему Онфимка чрезвычайно удивился, ведь он в первый раз в жизни видел иностранца. Хотя еще больше его удивило неуместное обращение к нему как к господину. Онфим прищурился и сверкнул глазами на Никиту.

– Твоя работа? – с негодованием спросил он.

– Онфим, ты не о том думаешь, – растягивая рот в своей фирменной недоулыбке промурчал тигр в верхней части Никитки. – Давай спрашивай его, зачем он нам нужен! Ты зачем нам нужен, друг? – подтолкнул он в спину лилового незнакомца.

– Зовут меня Луций и состою я на службе у ромейского василевса. Послан к вам в Северные земли для составления карты и описания всего, что увижу. Вот путевая грамота, выписанная в Царьграде*, да вот еще знак к ней, полученный от князя холмгородского Гостомысла, который просит помогать мне всех тех, кто разберет его слово, словен то есть.

Он отвернул полу своего безразмерного плаща, засунул куда-то руку и прямо из плаща достал небольшой кусочек пергамена с яркой сургучной печатью. Конечно, ни единого слова, написанного какими-то неизвестными, но странно знакомыми буквами, Онфим не разобрал, зато смог по слогам прочесть приписочку: «Кто поймет мое слово – помогите ему. Гостомысл». Рядом стояла бурая печать чернилами из дубовых орешков*, на ней был изображен пикирующий сокол – с такими знаками приезжали торговые караваны из Холмгорода и всякий, кто хоть раз был на ярмарке, конечно, такую птицу видел.

– Так значит, ты ученый муж? – спросил Луция Онфим. – А вот это понять сможешь?

Он достал из сумы бабушкину бересту и положил ее на стол, поближе к свече. Луций сел на лавку у стола, из каких-то очередных глубин своего чудо-плаща вытащил круглое стекло на палочке и через него стал внимательно рассматривать карту. Глаза его восторженно заблестели.

– О! Мой господин! Это великолепно! Кто-то раньше меня проделал уже мою работу и составил всю подробную карту Севера сразу на греческом языке! Можно сказать, что работа моя окончена, не начавшись, и я должен буду отправиться домой…

Тут только Луций понял, чем грозит ему этот скромный кусок бересты. Всю жизнь он грезил путешествиями к новым странам и людям, долго составлял Императорский проект описания неведомых земель, год готовился, собирался и ехал в далекую Гардарику – Северную страну городов… И все это напрасно – кто-то уже опередил его. Луций горько заплакал.

– О, дружище, только не это! – вскинул брови немало удивленный Никита. – Господин Фрейд еще не родился, поэтому никто тебе не поможет стабилизировать эмоциональное состояние. Лучше не начинай!

– Луций! – вдруг осенило Онфима. – Мне кажется, я знаю, зачем мне дали эту карту и почему она написана на твоем языке… Ты возьмешь ее себе, как будто ты выполнил эту работу, а сам отправишься в путешествие с нами и поможешь собирать камни! Бабушка сказала, что на карте обозначен какой-то маршрут, по которому мы должны пройти. Сможешь ли ты его прочесть и повести нас по дорогам и рекам?

– О да, мой благородный господин, нет ничего легче для человека с моим образованием и подготовкой. Вот тут – он ткнул пальцем в правую часть бересты – указан Ростов. Дальше стрелы ведут нас в Муром, древний город страны Мурома. Там я еще не был, поэтому с превеликим удовольствием отправлюсь туда с вами.

– Пожалуй, эта идея великолепна, – решил добавить свои пять беличьих шкурок* Никита. – Путешественник-ребенок вызовет повсюду слишком много вопросов. А с этой бумагой Луция мы пройдем в любое место и никто нам ни слова не скажет. Уважаемый профессор, мы нанимаемся к вам в ученики! И выдвигаемся в путь немедленно!

***

Было еще довольно рано, когда наши славные герои двинулись к озеру. Дворец князя находился довольно далеко от центра города, где стояло святилище, куда укрывались мирные жители во время набегов врага. Князь же с дружиной должны были защищать стены Белого города, а потому и жилища их располагались практически у ворот.

На берегу Великого Озера Неро путники привязали к дереву Незабудку и коня Луция, груженного двумя большими переметными сумами. Сами же пошли к лодочкам перевозчиков. За скромные полмонеты удалось взять в аренду приличный кораблик даже с небольшими парусами. Друзья погрузились в него, легкий ветерок надул паруса и Луций ловко направил кораблик к острову. Брызги воды сияли в утреннем солнышке.

Медвежий остров медленно приближался и постепенно открывалось его нечеловеческое величие… Огромные статуи богов были сделаны из ценных пород дерева, Перун и Мокошь в центре с ног до головы покрыты золотом, у других – золотые лики и руки. Часть фигур раскрашена драгоценными красками, покрыта самоцветами и бриллиантами, а также играющим на солнце речным жемчугом. Все святилище было увешано колоколами и колокольчиками, а также нарядным женским шумом, и над озером разливался переливчатый серебряный звон. Мелодия была так приятна человеческому уху, что друзья заслушались ею и им на секунду показалось, что они в каком-то дивном райском саду, где поет множество невиданных птиц.

Причалили у небольших деревянных мостков. Остров покрывал пушистый бурый мох, среди которого была проложена дорожка из струганных досок. Пройдя между огромных статуй, Онфим подошел к камню в центре. Был он красно-коричневого цвета с огненными прожилками. Мальчик в недоумении остановился, не понимая, что же ему делать дальше. Мелодичную паузу нарушил Никита.

– Тук-тук, кто в теремочке живет? – громко сказал он и постучал копытом по камню, так, что во все стороны полетели янтарные искры. Это было слегка невежливо. Предчувствуя наступление чего-то не очень хорошего, Онфимка втянул голову в плечи и зажмурился. Земля под ногами задрожала и начала трястись – сначала едва различимо, затем все сильнее и вдруг вздыбилась вверх, отчего путники, упав, беспорядочно покатились с холма к кромке воды. В ужасе они забрались в лодку и поплыли к берегу, но бывшее спокойным озеро, вдруг забурлило и закипело, и маленькую лодочку закрутило водоворотом на одном месте. С берега донеслись испуганные крики ростовских людей:

– Хозяин проснулся! Бегите к князю!

Онфим как во сне смотрел на то, как огромный остров поднимался все выше, закрывая собой небо и солнце. Наконец, из воды показалась огромная косматая голова. Медведь!

Остров оказался огромным медведем, который встал на задние лапы, поднял вверх передние и заревел так сильно, что во всем городе разом подскочили и снова встали на землю все дома.

– Как посмели смертные разбудить меня?! – ревел Медведь.

Дрожавший от страха и клацавший клыками Никита неожиданно обиделся от такого оскорбления, задрал повыше пушистый подбородок и высокомерно произнес:

– Ну не все тут такие уж смертные, батенька! Некоторых, к примеру, непосредственно с того света отправили и без всякой помощи, заметьте! – тигроконь показал на золотых идолов, теперь совсем не величественно висевших на спине и боках Медведя.

Медведь сузил глаза и протянул огромную лапу к Никите, который, совсем как кот, прижал уши к голове, ощерил зубастую пасть и приготовился защищаться. Но Медведь неожиданно погладил его по рыжей пушистой шерстке, да так приятно, что от неожиданности Никитка муркнул. Луций прижимал к себе Онфима, обнажив длинный нож, который тоже нашелся в каком-то потайном месте его необычайного плаща.

– Что ж, – усмехнулся Медведь, – тогда милости прошу!

Он резко махнул рукой и сжал в ладони сразу всех – и лодку, и тех, кто был в ней.

Стало темно и мир стремительно полетел вниз, голова у Онфимки закружилась и он потерял сознание. Только сильные руки Луция не давали ему упасть…

… Очнулся Онфим в уютном кресле, укутанный в мамин плащ. Напротив горел огонь в веселой, ярко расписанной печке, кипел огромный чайник с травами. Избушка была небольшая, но очень уютная, только в ней совсем не было окон – свет шел лишь от печки, да от нескольких свечей на большом столе в центре.

Медведь стоял у печи и ждал пока закипят травы. Росту он стал обычного, морда его подобрела, глаза светились мягким светом. За столом сидели Луций с Никитой и с аппетитом уплетали какую-то запеченную дичь. Когда чайник закипел, хозяин налил ароматный травень в большие глиняные чашки с нарисованными птичками. Одну из них сунул Онфимке под нос. После трех глотков этого горячего варева, пахнувшего летним лугом и ранним медом, мальчику стало очень хорошо и тепло, все страхи исчезли.

– Ваш приход – и радость, и печаль для меня, – негромко сказал Медведь. – Ведь древнее пророчество гласит, что после того, как мальчик соберет Камни Согласия, великие боги прошлого навсегда утратят свои имена… Меня зовут Бэр*, но уже сто лет я сплю, не просыпаясь, и люди снаружи стали называть меня Медведем, то есть, мед ведающим, пасечником, в общем…

– Бэр! – радостно сказал Онфим. – Бабушка всегда говорила, что мы из рода Бэра!

Медведь прикоснулся длинным загнутым когтем ко лбу мальчика, как будто что-то слушал внутри. Потом крепко обнял его.

– Да, ты мой далекий-далекий правнук. И я должен помочь тебе. Скидавай портки! – скомандовал Бэр. Мальчик ничего не понял, но стал послушно снимать штаны.

– Ты тоже! – сурово сказал Бэр глядя на Луция.

– Зачем?

– Сейчас узнаешь, – засмеялся Бэр.

Он открыл заслонку печи, поставил внутрь огромный деревянный ушат с водой и пригласил:

– Полезайте-ка внутрь! Сейчас я подготовлю ваши косточки к тяжелому пути!

Онфим с Луцием скинули одежду и полезли в печь. Конечно, в обычной человеческой печи взрослые не моются, потому что для нее они слишком большие. Но печь у Бэра была таких размеров, что там поместился бы и Никитка, если бы кони вообще мылись как люди. Но кони не ходят в баню, они моются на реках, а тигрокони вообще не моются, потому что они не от мира сего и их тело не устроено так неудобно, как наше.

В ушате лежали размоченные пучки трав и кусочки мыльных корений. Прогревшись до третьего пота, Онфимка начал натираться травами и мыльным корнем и показал Луцию, как это нужно делать. Луций уже успел привыкнуть к местным деревянным баням, но омовение в печи видел впервые в жизни. На пятом поту стало жарить нестерпимо, ромеин взмолился о пощаде, но заслонка все не открывалась. Почти теряя сознание, римлянин начал кричать и биться в маленькую печную дверку, Онфимка внутри печки громко хохотал над его истеричными дерганиями, из-за которых тот все сильнее пачкался о печную сажу, Никитка снаружи очень сопереживал профессору, а Бэр знай себе приговаривал:

– Нарасти вторая жизнь, уходите беды да болезни! Помоги, Жар, внучку моему, охрани его да друзей его во все время пути, назначенного им!

На седьмом поту Луций окончательно отчаялся и с криком «Помогите!» рыбкой кинулся головой прямо на заслонку. Но именно в этот момент Бэр с другой стороны заслонку возьми да и открой! Профессор вылетел из печи, как стрела из лука, и это было так смешно, что от хохота друзей стало трясти стены избушки. Бэр схватил Луция под мышки и окунул в огромную кадку с холодной водой для ополаскивания. Здесь Луций заверещал как свинья под топором мясника, а веселье остальных участников событий достигло своего апогея – из глаз у них брызнули слезы. Сжалившись, Бэр закинул Луция на верх печи и дал ему широкое льняное полотенце – обсыхать да согреваться, а сам принялся за Онфимку – и его ждало контрастное обмакивание в ледяной ушат, а затем растирание льном.

Когда все были начищены и по второму кругу напоены душистым травнем, Онфимка решился спросить.

– Деда, а как я унесу с собой Камень Согласия, коли он огромный, как дом? Никакая лошадь его не утащит…

Бэр рассмеялся:

– Онфимка, камень – это только видимая часть, поставленная на земле для слабых людей по их скудоумию. Не дано людям видеть почти ничего из реального устройства мира. А за камнями стоят живые боги и многие высшие силы, для которых каменный мир – ну ваш, то есть, мир – не существует. Вот смотри, я прямо сейчас отдаю тебе свою Энергию Любви, а ты ее даже не видишь! – и Бэр снова усмехнулся, но уже грустно.

Онфимка и правда ничего не чувствовал, сидел как камень, и смотрел в мудрые черные глаза Медведя словно дурачок с Торговой площади в базарный день.

– Поэтому я сделал большой камень для людей, чтобы им было понятнее и проще. А для тебя сделаю вот что.

Он протянул лапу, ставшую вдруг длинной-предлинной, к крыше и каким-то чудом достал оттуда огромный камень с янтарными прожилками, который прямо у него в лапе уменьшился в размерах и в конце концов стал маленьким, как мизинец. Камень на глазах обретал форму фигурки – медведя, стоящего на задних лапах, в точности такого, какой был вырезан на отцовой ложке, оставшейся в онфимкиной суме на спине у Незабудки на берегу озера… Глазки медведя сияли огненным янтарным светом. На одном ухе образовалась небольшая дырочка, и сквозь нее проделась кожаная веревочка. Бэр повязал украшение на онфимкину шею.

– У каждого камня, внучек, – продолжил Бэр – есть свой хранитель, и не все они так легко отдадут тебе свое сокровище. Хотя они обязаны повиноваться словам древнего пророчества. Если что, можешь им об этом напомнить. Я не знаю, где находятся остальные камни, как они выглядят и кто их охраняет. Но одно могу тебе сказать точно – фигурка на твоей шее будет притягиваться к остальным осколкам Согласия, и стоит тебе прикоснуться к ним, как они тотчас станут маленькими фигурками, которые наденутся на твою веревочку.

Бэр поднялся и путники тоже засуетились, собираясь на выход.

– Прощай, Онфимка, больше ты никогда не увидишь меня таким, как сейчас – ни облика, ни имени не сохранится в памяти людей. Будут меня звать по-другому и выглядеть я буду иначе, но ты меня узнаешь, я верю! И ты Луций, прощай, храни моего мальчика, и пусть улыбнется тебе в этом удача! Ну и ты, бессмертный, иди, обниму на прощание!

Медведь огромными лапами сгреб всех в охапку, крепко обнял, так что даже Никита охнул, открыл дверь избушки и вытолкнул их наружу. Снова настала темнота, а уже через минуту, с легкой головной болью и тошнотой, друзья лежали посреди острова в большой выемке в земле. Поднимаясь и отряхиваясь, они поняли, что это было место камня, которого больше не было. Со всех сторон на них смотрели боги, и взгляды их были удивленными и печальными…

* Конечно, все мы давно позабыли о некоторых славных профессиях наших предков, в частности, об этой. Краснодеревщиками называли людей, которые умели из грубой неотесанной доски сделать нечто красивое (по-старому, значит, «красное»). К примеру, резные наличники, деревянные узоры на беседки и крыльца, коньки на крыши.

* На всякий случай поясним еще одно слово, обозначающее предмет, который мы больше не видим в окружающей жизни – дранка. В древности, а кое-где и сейчас – это небольшие пластины из дерева или его коры, которые укладываются на крышу друг на дружку, как плоская черепица.

* Стреха – это свисающий край крыши, часто там вьют гнезда птицы.

* «Слоны с клювами», спросите вы? Наши далекие предки, конечно, никогда не видели слонов, а лишь получали рассказы о них из самых разных источников, которые чаще всего были просто запредельной выдумкой!

* Тигроконь – фантомный представитель якобы древнего бестиария. Дело в том, что средневековые бестиарии (книги о зверушках) были заполнены всякими разными причудливыми животными, которые казались тогдашним людям вполне живыми, но только пасущимися не в нашем огороде. Однако, тигроконя там никогда не было! При этом, одновременно в нескольких странах, не сговариваясь друг с другом, люди придумали такой персонаж – в компьютерных играх, в художественных произведениях. Получился «фантомный» герой – которого никогда не было, но он как бы был. В нашей книге он имеет ярко выраженные черты льва с храма Покрова на Нерли и коняшки с ворот Горицкого Успенского монастыря в Переславле-Залесском.

* Шесток – место перед дверцей в горячую часть печи, как бы хозяйственная полка.

* Индрик – мифический зверь с головой и ногами лошади, может даже с рогом или двумя рогами, и телом рыбы.

* Детинец – так в древности называли то, что сейчас мы называем словами «кремль», «цитадель», «замок». Укрепленная часть города в его центре, куда во время опасности прятали самое ценное, что было у людей – ДЕТЕЙ (откуда и название), жен и святое, все, что связано с богами.

* Удивительно, сколь часто мы с вами употребляем выражения «красная линия улицы» и «Красная площадь», не зная их истинного смысла… Слово «красный» означало «КРАСИВЫЙ», а цвета такого никогда не было! Два самых близких цвета были червленый и багряный. И что же прикажете нам делать? Там, где встречается описание цвета, писать непонятное для вас «багряный»? Или там, где встречается Красная площадь, писать Красивая площадь, чем заставить вас смеяться над нашими же предками?.. Пожалуй, оставим все, как есть. Но не говорите, что мы вас не предупредили!

* На всякий случай поясним, что в принципе хорошо многим известное слово «витязь» означает «рыцаря» – всадника на лошади, часто тяжело вооруженного и хорошо защищенного.

* Царьград – так в древности на наших землях называли город Константинополь, ныне именуемый Стамбулом. Сами же жители в то время называли его Новым Римом, а свою страну Римской Империей, но на греческий манер – Василия Ромея. И жители, соответственно, были римлянами или ромеями, а правитель – императором или василевсом. Можно было бы ограничиться простыми названиями – Рим и римляне. Но вы только прочтите по слогам ВА-СИ-ЛИ-Я РО-МЕ-Я – это же просто песня. Почти вся русская книжная культура вышла из ромейской – мы исповедуем их религию (православие, или по-гречески ортодоксия), пишем их буквами, носим их имена, строим в их стиле. Поэтому в полной мере можем считать себя наследниками Ромеи. По-научному мы называем ее Византия, но это условное название появилось значительно позже даже окончания ее существования.