Полная версия
Проект ЮНЕСКО
Возвращая своё сознание в разговор, он вдруг увидел, что она вытягивает банковскую карточку из кошелька. Безупречность маникюра на не помилованных жизнью пальцах только усиливала необратимость времени.
– Элина, плиз… стоп-ит, – он сделал рукой однозначный жест. Мы же ещё в чате «Одноклассников» договорились: за тобой – билет. Всё остальное – за мной.
– Гарик, ну мне неудобно. Я ведь хорошо зарабатываю. В конце концов, кто должен платить за счёт на первом свидании? – Каждый за себя, – растягивая рот в улыбке, она придвинула подглазные щёчки к дужкам очков.
«… Сколько ночей после свиданий с ней, где каждое было как первое, я провёл в ночных литовских поездах…»
– Ну да… вчерашнее и всё остальное не в счёт. – Усилием воли он отвёл свой взгляд от сухой пергаментной бумаги её постаревших рук. – Элина, убери. Спрячь! Ты меня поняла?
Не зная, как реагировать на совершенно незнакомую ей сталь в его голосе и непроницаемость брони в его глазах, она молча вернула квадратик пластика на своё насиженное место.
* * *– Ой, извини… Я разбудила? У меня ведь ещё всё по израильскому времени.
– Ничего.
– Гарри… а где луна? …В Америке что, нет луны?
Он перевёл свой взгляд с соседней подушки на пасмурное небо за окном:
– Почему нет, есть, есть луна. Просто пасмурно и сегодня, наверное, новая луна. Её не видно поэтому. Есть луна, есть… Спи…
August 12, 2018
Нью-Йорк. Манхеттен
– И, конечно же, господа, Бродвей. Эта виляющая и не желающая подчиняться строгой шахматной архитектуре Манхеттена артерия демонстрирует вам сразу несколько эпох в архитектурных стилях…
Её попытки увидеть через окно верхушки небоскрёбов убирали её возраст с её шеи. Он перевёл свой печальный взгляд на пол автобуса.
«… Неужели, если бы я…»
– Гарик, эй, не спи, это Сити-холл? – она толкнула его локтем.
– ??? Что? Элина, что, извини, я задумался. – Он виновато вернул глаза назад. – Что ты спросила?
– Ничего; проехали.
Разница по времени с Израилем стала напоминать о себе к концу экскурсии. Устало прислонив голову к окну, она сняла очки и дала их ему в руки:
– На… возьми.
Вспоминая о чём-то своём, он осторожно сложил орудие борьбы с её куриной слепотой. Она прикрыла глаза….
Он не сразу нарушил затянувшуюся паузу:
– Устала?
– Да.
«… Как же мне хочется наперекор всем сидящим рядом… Что удержало меня тогда?»
* * *– Фуу… хорошо, что ты выбрал автобус с кондиционером…
Вытерев пот со лба и положив носовой платок в сумку, она взяла его под руку:
– В открытом я бы долго не выдержала.
Он опять вспомнил, как начался для него тот проклятый им високосный год:
– Да. Помнишь, мы в похожем ехали с тобой утром первого января в Литве? Ты, точно так же сняв очки, дала мне их в руки. Помнишь?
Её молчание напомнило ему, что он одинок в памяти о том новогоднем дне:
– Ладно… я не буду грузить тебя сантиментами своих воспоминаний… Как тебе Нью-Йорк? Нравится?
Она оглянулась на автобусную дверь, куда заканчивала вползать очередь следующих туристов:
– Трудно ответить так сразу, он другой, совсем не такой, как те города, которые я видела в своей жизни. Такое впечатление, что никто не планировал строительство – один небоскреб, рядом другой, совершенно непохожий на соседний, за углом неожиданно церковь, потом вдруг старый дом – но всё это создает атмосферу бурлящей жизни, вечного движения. У нас в Израиле не так. В Ашдоде, например. Знаешь, у меня там какое-то ощущение искусственности что ли. Скажем, в южной части города. Все эти прямые линии, всё новое, всё блестит и сверкает, но такое впечатление, что там как будто никто не живет. Механический город будущего. А на севере города старые бюджетные коробки в 3–4 этажа. Весь город на деле – это как смесь модерновых Черёмушек с местечковой провинциальной грязнотой. Как иронично говорит моя подруга: смесь архитектурного изящества и людской гармонии. Мне, как человеку по сути столичному, приехавшему из маленького европейского городка, там неуютно. Арсов[3] до хрена…
– ???Чего, – он среагировал на незнакомое ему слово.
– Ничего. Не бери в голову… А здесь… Теперь я, наверное, понимаю, почему Нью-Йорк называют столицей мира.
Он грустно улыбнулся, посмотрев вслед уходящей махине на колёсах, давшей им двухчасовой прохладный уют в полуденной жаре:
– Элина, у нас ещё уйма времени до начала. Кулинарный выбор опять твой.
– Почему опять мой?
– Ну… это ведь твой Аколь калюль и моя скатерть-самобранка.
– Ой, ну ты ж вроде тоже при этом?
Он не знал, о чём с ней сейчас говорить, стараясь не показать ей, что делает с ним ток, исходящий из её ладошек:
– Вроде… Да… у тебя свой Аколь калюль… у меня свой…
Она взяла его глубже под руку:
– Чего ты такой грустный? Ты выглядишь уставшим. Ты плохо спал?
– Сам не знаю. Я еще не привык спать так близко с тобой, мой сон, наверноe, не такой глубокий… Хочешь поедем в русский магазин? У нас уйма времени, на самом деле. Здесь недалеко; я не думаю, что днём сильный трафик. Минут десять – и мы уже в тоннеле. С той стороны Ист Ривер еще, наверное, столько же. Там наверняка есть столики в кулинарном отделе. Купим ещё чего-нибудь, что не портится, с собой. Поедем?
Пытаясь вспомнить тот новогодний день, она выпала из разговора на несколько секунд.
– ??? Элина? Ты где сейчас?… Эй?
Переведя задумчивый взгляд на него, она молча кивнула головой…
Нью-Йорк. Куинс
– Вау… – на входе в супермаркет она взяла корзинку, – как говорит моя вечно голодная приятельница из Ашдода: «Перед сном предпочитаю посмотреть ТВ. Полный пансион». Ну… точно скатерть-самобранка. Оронов, у меня сейчас необъяснимое чувство, что ты мой человек. И это ж всё оттуда. Как они умудряются набить его всем этим до отказа?
– Мадам, целуйтесь с закрытыми глазами. Здесь всё есть, – он стал накладывать в коробочку картошку с грибами. – Что ты будешь?
– Гарри, мой любимый жанр кино – триллер; я сама разберусь, ммм… – в азарте кулинарной охоты она пустилась сновать между рядов с едой. – Готовы-ли-вы-к-браку? – По-ка-нет. Оронов, ты прям как знал, что я предпочитаю знакомиться в проверенных кругах. Ой, и эти… мои любимые! – она положила что-то в лоток. – Занимаетесь ли вы спортом? Да, ре-гу-ляр-но, – рука потянулась к чебурекам, но в последний момент она передумала и шагнула к прилавку с мясом. – Довольны ли вы своим телом? Несов-сем. Да… так вот, подруга из Ашдода, съедающая их всех без соли и не видящая никого на метр, но… большая юмористка, сравнивает жизнь, любовь с супермаркетом, с кулинарией: Невнимательно читала надписи на консервах – и… фуу… – скривив губы, она отшатнулась от подноса с посредственной селёдкой, – Пришла не в тот супермаркет – всю жизнь потом будет изжога. Не-спра-вед-ли-во… Ой… лучший способ познакомиться: Через общих друзей… Вау… конфеты! – она метнулась в сторону кондитерской полки. – Настоящая любовь – это реальность? Что ж ты всё время молчал? Мой организм это требует! Ммм… Беру…
– Элина, мне не жалко, но ты не объешься?
– Оронов, спокойно, ты что, до сих пор не заметил, в какой позе я сплю? – На боку. Не боись, я перед сном посмотрю ТВ.
Глядя на выбранные ею жирные колбаски с луковым гарниром и суп лагман, он выпал из разговора на несколько секунд.
– Гарри, что ты так смотришь на мой супчик? Ну, да… в своё время подруга из Ашдода траванулась; больше не хочет. – Она поправила на подносе высокую банку с аппетитной жидкостью. – ??? Гарри… эй… Ты где сейчас?
Переведя задумчивый взгляд на неё, он молча кивнул головой…
Нью Йорк. Театральный Дистрикт
Он видел этот мюзикл несчётное количество раз.
Фантом – белый артист, фантом – чёрный артист, фантом постарше, фантом помоложе, фантом, которому пора бы на покой.
Гости из Москвы, друзья из Израиля. Гости из Германии. Чуть ли не каждый год он кого-нибудь сюда приводил. Простое либретто, не требующее от зрителя большого знания английского, божественная вечная музыка. Сегодняшняя игра Фантома и его партнёрши не то чтобы хватала с неба звёзды.
…«Сколько раз в неделю они стараются над их двойной драматургией?
Драматургией любви внеземного духа к земной, замирающей от страха деве. И драматургией страха внеземной любви мужчины к женщине, которая замыслом дьявольского плана, никогда не сможет стать его. Сколько раз в неделю они повторяют это? Семь раз? Девять?»
Спой ещё раз со мной.
…«Где же непереносимость боли в голосе, которую я слышал, каждый раз, когда был здесь? Где нестерпимость муки под маской? Почему он не рыдает? Она ж ведь никогда…»
Каждый раз, сидя в этом зале, он почему-то вспоминал Литву, где они смотрели пару каких-то спектаклей вместе. В каждое посещение «Фантома» память уносила его назад в Вильнюс, где они сидели рядом и смотрели на сцену.
…«Сидели рядом…»
Пой вновь со мною ты,Ты, я – дуэт,Власть надо мной твоя —Сильнее нет.Хоть и боишься ты,Поверь ты мне,Я, Призрак тот, из Оперы, я здесь,В твоем уме…В каждое посещение он почему-то представлял её сидящей на соседнем кресле…
«Какая она теперь? Как выглядит? Любит ли ходить в театр? Сейчас она опять, меньше чем в полуметре сидит справа от меня. Все те же тридцать сантиметров разделяют наши головы. И тридцать лет разделяют нас с нашего последнего посещения храма Мельпомены.
… Почему..? Почему она боится, почему не играет в игру “доверие”? Почему забрала руку? Ведь её же никто и никогда не будет больше так любить…
… Нет, это не искреннее “АААААААА!!!” Как сложно и сколько раз в жизни драматургию внеземной любви можно повторить?
… Почему он не пьёт её сопрано? Почему не на коленях?… Сколько раз в жизни такое можно..?»
В безумном пиршествеНочных тенейВсего лишь маска я.Я скрыт под нейТы слышишь голос мой,он мой двойник.Смогу ли я теперьзабыть сей миг…* * *– Понравилось?
– Гарик, очень, спасибо тебе! Потрясающе. Это не может не растрогать. Как на таком маленьком кусочке сцены можно создать такое чудо. А тебе?
…«Сказать ей о своих чувствах и воспоминаниях? С ума сошёл.
Неужели ты думаешь, она поверит? И ей что, сейчас нужно слушать твой сентиментальный бред?»
– …И мне понравилось.
– Дай, я возьму тебя под руку. Устала чего-то. Спать хочется. Видимо, к перемене времени ещё не привыкла. Сколько ехать до дома?
…«Почему когда я с ней, подошвы туфлей предательски скользят?»
– А ехать никуда не надо. В двух кварталах отсюда живут мои друзья. Они сейчас в Калифорнии или Юте делают свои ботинки пыльными. Ключ от их квартиры у меня в кармане. Только на парковку зайдём, возьмём сумку. Я прихватил с собой зубные щётки, бритву и бельё переодеться.
– И… моё бельё???
– И твоё бельё, черное такое с кружевами, которое ты почему-то затолкала в самый дальний карман чемодана. Почему ты туда его затолкала?
– Ммм, потому что… потому что когда увидела тебя в первый раз без рубашки, я поняла, какие это будут нелепые попытки приукрасить свои телеса. Ты что, не понимаешь, как мне неловко прикладывать свою дрябловатость к твоим мышцам?
– Зря затолкала, мы его сегодня опробуем. И перестань унижать себя.
– Гарик, ты и вправду сумасшедший, ну-ка посмотри, ну посмотри на меня, ты видишь меня такой как тогда, да?
– Наверно… Возможно я действительно всё ещё где-то там, между подъездом и видом из окна. Это плохо?
– Эй, подожди, а косметика? Косметика где? Мне ж себя поутру разрисовать надо под шпиона Гадюкина, чтобы мама родная не узнала.
– Косметика осталась дома. Я про неё не подумал.
– Э, нет, я так не могу. Поехали домой!
– Элина, домой мы не поедем. Я тоже устал и хочу отдохнуть. Так что посмотрю на тебя завтра без косметики.
– Гарик, ты что не понимаешь, зачем я проскальзываю в ванную, пока ты ещё дремлешь? Ты будешь избегать смотреть на меня без косметики. Испугаешься.
– Элина, давай договоримся, если увидишь испуг на моём лице, когда я проснусь, отвернёшься…
* * *– Гарик, сколько этажей сейчас под нами?
– Сорок семь… сорок шесть, если точнее. Тринадцатого здесь нет из-за суеверия. Нравится вид? И тишина, шум с улицы сюда не доходит.
– Да, вид впечатляющий, в этом есть что-то завораживающее. – Подойдя к подоконнику, она стала рассматривать фотографию мужчины в обнимку с женщиной в очках, – это хозяйка квартиры?
Он посмотрел на фото в её руках, отснятое не меньше десяти лет назад, – Да, а что?
– Мужик хорошо сохранился, а она чем-то похожа на меня в молодые годы. Тебе везёт на брюнеток в очках. Ему стоило усилий не показать, что делает с ним так беспечно оброненная ею глупость:
«… Она сейчас понимает, что всего два месяца как…»
– Все брюнетки в очках как-то похожи. Но в её случае повезло хозяину квартиры. У него, правда, заняло очень много времени это понять.
Почувствовав лёгкий сарказм в его голосе, она сменила тему. – Мне подруга из Ашдода всё время говорит, что у меня неправильное представление, что замужем женщины лучше сохраняются. Это если муж хороший. А это редкость. Я вообще заметила, что в паре лучше выглядит тот, кто меньше отдает. А женщина, как правило, всегда отдает больше. Плюс психологический прессинг вынужденного замалчивания, – она поставив фотографию на место. – Но у кого-то бывает и по-другому. К сожалению многие женщины не ценят этого.
Хочешь спать? Я ещё посижу немного у окна…
Чарующая красота Нью-Йорка открывалась перед ней с высоты приютившей их квартиры. Центр Манхэттена, вопреки устоявшимся стереотипам, не выглядел как страшное каменное чудовище. Наоборот, какое-то приятное расслабляющее чувство заползало в её голову мягким эйфорическим кайфом. Огромные бетонные глыбы не пугали, не отталкивали. Каждое окошко в них светило тёплым таинственным светом, давая намёк на обычную жизнь за этими стеклами. Свет отражался в зеркальных окнах зданий напротив, удваивая сказочную панораму. Чтобы усилить картину, она потушила свет в комнате. Повернувшись вполоборота к окну, стала молча впитывать в себя десертный этюд утомительного дня.
Его глаза созерцали бесценный силуэт на фоне феерии ночного царства. Он старался не выпустить эти контуры из сознания до последнего и не почувствовал момента, когда они, медленно пробивая пелену времени, унесли его в Вильнюс…
Она не сразу поняла, что он не один в кинозале сновидений. Он прерывал дыхание, потом начинал дышать учащённо, явно ведя борьбу с чем-то. Неясный крик пытался прорваться через видение его грёз. Он затихал на какое-то время, но гипноз нестерпимой летаргии снова забирал его к себе.
– Гарри, Гарри, проснись!!! – она трусила его в испуге за плечо.
– Гарик, титорер[4], ты кричишь во сне, проснись…
Он выплыл из своего кошмара не совсем понимая, где он.
– Гарик, ты кричал во сне, – она гладила его по голове, – ты кричал… что тебе приснилось?
Меньше всего ему сейчас хотелось делиться с ней кинопрокатом своей отключки. Он прятал глаза, явно не желая запускать её на эту полку своей памяти. Приподнявшись на локте и переместив голову к её коленям, он восстанавливал дыхание:
– Элина, давай спать. Я постараюсь не мешать тебе.
– Оронов, скажи, тебе станет легче, я знаю! Что тебе снилось?
…«Может, теперь, когда я с ней, мне лучше вылить эту воду из ведра моей истерзанной души?»
Он поцеловал её в чашечки обоих коленок и нехотя через силу начал своё признание:
– Элина… мне часто снится этот сон. Три месяца спустя после того как ты дала мне отставку, ты приходишь в мою вильнюсскую квартиру, как будто отдать какие-то деньги. Тебя привозит ко мне какой-то пижон на жигулях…
– Какой пижон, какие деньги, на каких жигулях?
– Не знаю, это же сон. Но мне он не нравится. И тебе он не нравится…
– Кто не нравится?
– Пижон на жигулях.
– Почему ты решил, что мне он не нравится?
– Не знаю, это сон… но я вижу это по твоим глазам.
– И дальше что в твоём сне?
– Ну, ты отдаёшь мне какие-то деньги, которые якобы ты была мне должна, потом начинаешь рассказывать про какие-то уроки вождения машины. Ты говоришь мне, что ты такая дура и у тебя ничего не получается.
– С кем? С пижоном?
– Нее, нет… не знаю, Элина, это же сон, там не всё чётко…
– Ну а дальше?
– Дальше я отдаю тебе твой портрет, мой подарок ко дню рождения, завёрнутый в мешковину. Говорю, что сейчас не открывай, потом посмотришь.
– А потом?
– Ты говоришь мне, что я с весны так ни разу и не был в Шяуляе. Я отвечаю, что ты забрала у меня причину бывать там…
– Дальше…
– Ты подходишь к окну… и стоишь там, скрестив руки на груди, смотришь куда-то далеко… и молчишь. Я хочу броситься к твоим ногам с криком:
– Что же ты делаешь, не уходи!!! Дай мне руку, тебя ведь никто больше не будет так… Я хочу крикнуть это тебе и не могу. Как это обычно бывает во сне, я пытаюсь… и не могу…
– Но я же слышала сейчас, ты кричал. Ты что-то неразборчиво кричал!
– Не знаю, я это вижу так что хочу кричать… и …что-то держит меня. Ну и это, может, в этот раз, в этом сне.
Да и как ты могла услышать меня? Ведь это был мой сон… его видел я.
– Что потом? Чем заканчивается твой сон?
– Не знаю, у меня никогда не получается досмотреть его до конца. Это же сон… Хотя один раз в нём ты прервала своё молчание… и сказала: «Да ладно тебе, будешь в Шяуляе, позвони…»
– И что ты мне ответил?
– Я ответил: Хорошо, буду – позвоню.
– Что же ты не позвонил?
– Элина, не знаю. Ведь это же сон. В нём я лишь тихо без слов надрывно кричу тебе, чтобы ты не уходила… Но ведь это же всего лишь сон.
– Ой, ну и сон, сплошные кошмары. С тобой не соскучишься. Подвинься-ка лучше, дай мне лечь. И спи. Завтра у тебя будет кошмар наяву – я без косметики.
* * *– Гарри, ты не спишь? Ты не можешь уснуть?
– Пытаюсь… – его рука судорожно тянулась к покрытому туманом призраку минувшего, но барьер времени, как это бывает во сне, делал последние сантиметры непреодолимыми. Веки смыкались, укутывая память покрывалом блаженства, с каждой попыткой зачехляя упоение тех далеких лет:
– Эй, Оронов, не спи ещё чуть-чуть. Мне важно знать это…
– Что?
– Гарри, а почему ты не падаешь на колени в твоём сне? Почему не бросаешься к моим ногам?
– Элина, не знаю. Ведь это же сон, сны не поддаются управлению.
– Ааа…
– Ну и, наверное….
– Гарри, что?
– …Пижон на жигулях, он ведь ждёт тебя у подъезда.
– Ну и что с того?
– Наверное, мне очень не хочется увеличивать количество пижонов в твоей жизни.
– …Я… Я не думала про это.
– Не думала про что? Ведь это ж сон, в нём не думают, его просто видят. И это мой сон.
Ей хотелось понять его, но мешанина чувств не давала проникнуть в смысл услышанного. Ему хотелось свернуть этот разговор, но её всё ещё тянуло говорить:
– Ладно… извини. Помнишь год назад в чате «Одноклассников» ты говорил мне, что работал программистом какое-то время. Я в этом совсем ничего не понимаю. Это было трудно?
«… Столько лет прошло, а я всё ещё вижу этот сон…»
– Нелегко. Всё впервые. Кто-то сверху вручает тебе непонятно для чего и кем задуманный проект. И ты искренне пытаешься справиться, лихорадочно что-то делать, не особенно умея это делать. Ошибаешься. Не спишь ночами, продумывая свои ошибки. Звонишь по телефону с намерением что-то понять, разобраться и в то же время не наговорить глупостей.
Пытаешься перепрограммировать, исправить. Опять не спишь… Тяжело было, очень. Ххх… Самый важный проект я, если честно, завалил. Со временем понял, что нужно искать другое место в жизни.
– Понятно… Ладно… будем спать?
– Да…
– Гарик…
– Ммм…
– А ты любил её?
– Элла, давай спать.
– Но всё-таки.
– Элла, давай спать. Три часа ночи. Ночью люди должны спать. Я знаю, что в Израиле сейчас уже десять утра. Но постарайся не мешать мне. Я постараюсь не мешать тебе тоже. Дай мне поспать….
Его сознание висело на последней нити перед отрывом в небытие. Комок не до конца понятных ею самой чувств не отпускал, не давал ей свернуть своё нещадное ковыряние:
– Гарик… последний вопрос. Мне не легко его задать. Не обижайся… Насколько твоя покойная жена была похожа на меня? Ну… в жизни?
Фантом его жизни уносил с собой всё дальше сгусток щемящих чувств:
– Хххх… Не знаю… Ждать и искать, Элина, всегда легче, чем найти, но остаться на том же расстоянии. Я ведь тебя толком не знал. Все брюнетки в очках как-то похожи. А насколько была она..? Наверное, настолько, насколько я этого хотел…
August 13, 2018
Плезантвиль
Штат Нью-Йорк
– Ой, ноги притомились, – блаженно вытянувшись, она легла рядом с ним на кровать. – Гарик, сегодня утром в Сентрал-парке, когда мы сидели на скамейке и ели мороженное, напротив нас сидела пара с детской колясочкой.
– Да, муж высокий такой, а она в синей футболке, – похрустывая суставами, он стал растягивать затекшие мышцы спины.
– Да, нет, не та пара, другая. Две мамы с одной и той же колясочкой.
– А… ага, и что?
– Как ты к этому относишься?
– Ну как я к этому отношусь? Любовь есть любовь. Этим людям очень нелегко в этом мире быть теми, кто они есть. Нормально отношусь. Люди любят друг друга, любят своих детей. Это главное. И им не нужно думать о том, кто и как к этому относится. Как сказала одна моя дальняя знакомая: ты не знаешь, как ты к этому относишься, пока твоё собственное чадо не поставит тебя перед фактом. Им, кстати, в штате Нью-Йорк даны все права, насколько я знаю. Право на владение совместным имуществом, усыновление детей, право на наследство. Всякое такое. У вас в Израиле тоже, наверное, так?
– Да, нет. Не так чтобы… хххх, – она сузила глаза, думая о чём-то своём. – Хотя в последнее время есть сдвиги в этом направлении. Хххх… Израиль, знаешь ли, вообще в каких-то аспектах очень консервативная страна. И многие законы у нас не совсем логичны. Вот, например, человек, у которого бабушка по маме не еврейка, в Израиле не считается евреем. Его призовут в армию. Но если погибнет, похоронить его можно будет не на всяком кладбище. И жениться тоже нельзя. Раввинат не оформит этот брак. Много наших с тобой бывших соотечественников едут с этой целью на Кипр.
– А… ага, я слышал об этом от друзей.
– Чему ты лыбишься?
– Ну… это был бы наш с тобою случай. И у тебя, и у меня не всё ведь в порядке по израильским законам с мамиными бабушками. Для израильского чиновника мы с тобой Mischlinge[5] разной степени. Или ты, когда оформляла документы на выезд в Литве, изменила закорючку с одной из бабушек? Повернись-ка на живот, – Он стал массажировать её затёкшие шею и плечи. – Да я смеюсь, это так, на будущее, на всякий случай.
– Фххх… ааа… Аккуратнее…
– Лежи!!!
– Гоями у нас таких называют. Го-я-ми… – она задумалась над смыслом услышанного. – Ой… всё, хватит. У тебя сильные руки. Мишлинге-первой-степени, укуси меня один раз больно за жопу. У тебя хорошо получается. На всякий случай….
– Ааааааа!!! Идиот! Больно!!!
* * *Она лежала, вытянувшись всем своим обнаженным телом на животе, положив подбородок на скрещенные впереди себя руки:
– Оронов, сил после тебя нет совсем… Как ты это делаешь, что совсем без сил я сейчас? А?… Можешь сходить вниз на кухню, принести мне пару конфеточек-шоколадочек, которые вчера в русском магазине купили?
– Подожди… дай мне минут пять. Если ты думаешь, что у меня сейчас много сил, то ты ошибаешься.
Его взгляд не спеша скользил вниз вдоль её спины, дюйм за дюймом осматривая её тело. Замес её булочек явно нуждался в меньшем количестве дрожжей…
…«О, Бог ты мой, конфеточки-шоколадочки! Она-то и тогда, тридцать лет назад не была худюлькой».