Женщина в клетке

Она долго сидела, прежде чем осмелилась встать на ноги, медленно и осторожно, готовясь сразу сделать выпад в ту сторону, где послышится хоть малейший шум. Бить надо резко, изо всех сил. Отбиваться руками и ногами. Чувства подсказывали, что она здесь одна, но можно было и ошибиться.

Чуть погодя в голове прояснилось, и тут в душу, как болезнь, начал закрадываться страх. Ей стало жарко, сердце забилось резче и сильней. Невидящий взор Мереты заметался в окружающей тьме. Как и все, она начиталась и насмотрелась столько ужасов!

Про женщин, которые пропадали бесследно.

Затем, выставив перед собой руки, она вслепую сделала несколько шагов. В полу мог оказаться провал, бездонная пропасть, которая только и ждала, чтобы она упала туда и разбилась. Могли прятаться острые орудия или стекло. Но ноги ступали по твердому полу, а впереди ничего не попадалось. Потом она внезапно остановилась и замерла на месте.

«Уффе, – подумала Мерета и почувствовала, как у нее задрожал подбородок. – Он был на борту, когда это случилось».

Прошло, вероятно, несколько часов, пока она наконец мысленно нарисовала в уме план помещения. По-видимому, оно было прямоугольным, метров семи-восьми в длину и не менее пяти в ширину. За это время она ощупала холодные стены и на высоте человеческого роста обнаружила в одной из них застекленные окна, напоминающие огромные иллюминаторы. Она с размаху била по ним башмаком, но стекло не поддавалось. Затем Мерета нашла края чего-то похожего на овальную дверь, однако без ручки. Тогда она исследовала всю стену в надежде обнаружить где-нибудь ручку или электрический выключатель, но поверхность повсюду была ровной и холодной.

Затем она систематически обследовала пространство. Мелкими шажками по прямой линии продвигалась от стены к стене, поворачивала назад и, сделав один шаг в сторону, такими же мелкими шажками возвращалась обратно. Закончив, она пришла к выводу, что, кроме нее и сухого воздуха, здесь ничего нет.

«Надо ждать там, где находится что-то похожее на дверь», – подумала она и решила сесть возле двери на полу, чтобы ее не могли увидеть через окна в стене. Как только кто-нибудь войдет, она схватит его за ноги и дернет, а потом попытается сильно пнуть по голове несколько раз.

Мускулы напряглись, кожа сделалась влажной. Возможно, это будет ее единственный шанс.

От долгого сидения тело начало деревенеть, а ощущения притупляться. Отойдя в противоположный угол, Мерета присела на корточки и справила нужду. Надо запомнить, каким углом она для этого воспользовалась. Один угол для туалета. Другой – чтобы сидеть, поджидая, под дверью. Третий – чтобы спать.

Замкнутое пространство наполнил сильный запах мочи. Однако за все время, что она тут пробыла, ей не давали пить, в последний раз она пила в кафетерии, а с тех пор уже миновало много-много часов. Конечно, она могла провести без сознания всего лишь два-три часа, но, возможно, это были сутки и больше. Мерета не имела понятия, сколько времени прошло. Правда, голода она не чувствовала, только жажду.

Она встала, натянула брюки и попыталась вспомнить.

Они с Уффе были последними, кто поднялся к туалетам. Точно так же они последними покинули прогулочную палубу. Когда они проходили мимо панорамного окна, стоявших там раньше мужчин уже не было. Мерета помнила, как, уходя, кивнула официантке, вышедшей из кафетерия, и как двое детей подбежали к кнопке, открывавшей дверь на нижнюю палубу. Вот и все. Она не заметила, чтобы кто-то к ней приближался. Она только подумала: хорошо бы Уффе не задерживался долго в туалете.

О господи! Уффе! Что с ним сталось? Он так огорчился после того, как ударил ее. И так переживал, что пропала его бейсбольная шапочка. Когда он направлялся в туалет, у него все еще горели щеки. Как-то он там сейчас?

Над головой послышался щелчок, и она вздрогнула. Затем ощупью направилась в тот угол, где находилась округлая дверь. Надо быть наготове, если кто-то войдет. Тут раздался еще один щелчок, и сердце заколотилось так, что казалось, вот-вот разорвется. Только когда наверху заработал вентилятор, нагнетающий воздух, она поняла, что можно расслабиться: щелкало какое-то реле или что-то подобное.

Она потянулась к теплому потоку живительного воздуха. Чем еще она могла здесь утешиться?

Так она и стояла, пока аппарат не прекратил работать. Когда ветерок утих, ей показалось, что только он и связывал ее с внешним миром. Крепко зажмурившись, она попыталась сдержать слезы и думать.

Но и мысли не радовали. А что, если ее бросили здесь на веки вечные, заточили, чтобы она тут умерла? И никто не знает, где она находится, – ведь этого она и сама не знает. Это может быть где угодно. В нескольких часах езды от пристани. В Дании или в Германии, а то и гораздо дальше.

Ее убьют голод и жажда. Она представила себе, как будет медленно умирать, как жизненные функции организма будут отключаться одна за другой. Придет сперва апатия, потом сон, а потом и смерть, которая наконец прекратит ее мучения.

«Немногие будут по мне печалиться», – подумала она. Разве что Уффе. Он-то будет горевать. Бедный, бедный Уффе! Но ведь она не подпускала к себе никого, кроме брата, всех остальных держала на расстоянии и сама замкнулась в своем узком мирке.

Напрягая все силы, Мерета старалась удержаться от слез, но ничего не получилось. Неужели жизнь припасла ей только вот это? Неужели это конец? Не дождавшись ни детей, ни счастья, не успев осуществить ничего из того, о чем мечтала все годы своего одиночества с Уффе? Не исполнив как следует того, что считала своим долгом со дня гибели родителей?

Ее охватила горькая тоска и чувство бесконечного одиночества. Она плакала навзрыд, пока не устала.

В темноте и одиночестве она думала об Уффе, который остался один в целом свете. В ее сознании это было самым ужасным, что могло случиться, и мысли об этом так захватили ее, что на какое-то время не оставили места ни для чего другого. Она умрет здесь одна, как бессловесная тварь, никто даже не узнает ничего. Уффе и все остальные будут жить в неведении. А выплакав все слезы, она вдруг поняла, что это, возможно, еще не все. Ее участь может оказаться гораздо страшнее. Что, если ей суждено погибнуть в мучениях? Вдруг судьба уготовила ей что-то столь ужасное, что даже смерть покажется избавлением, а сначала будет ужасная боль и зверские издевательства? Такое тоже бывало. Глумление, насилие и пытки. Возможно, сейчас за ней наблюдают чьи-то глаза. Камеры с инфракрасными сенсорами, следящие из окна. Злорадный взгляд. Подслушивающие уши.

Она обернулась в сторону окна и попыталась придать лицу спокойное выражение.

– Пожалуйста, сжальтесь надо мной, – беззвучно прошептала она в темноте.

15

2007 год

Считается, что «Пежо-607» – один из самых бесшумных автомобилей. Однако лихорадочные усилия Асада припарковать машину под окном спальни Карла полностью опровергли это мнение.

– Убойно! – пробормотал Йеспер, наблюдая за процессом из окна.

Карл даже не мог припомнить случая, чтобы пасынок когда-либо произносил такое длинное слово в столь ранний час. Однако он, черт возьми, попал в самую точку.

– Я положил тебе записку от Вигги, – было последнее, что сказал ему Мортен, когда Карл уже выходил из дома.

Не будет он читать никаких записок от Вигги! Перспектива получить приглашение на осмотр галереи, скорее всего в обществе узкобедрого мазилки по имени Хугин, ничуть его не привлекала.

– Привет! – воскликнул Асад, высунувшись из водительской дверцы.

На голове его была верблюжья шапка непонятного происхождения, да и общий вид совершенно не подходил для личного шофера работника уголовной полиции, если только существует такая должность. Карл взглянул на небо. Оно было ясное и голубое, а температура воздуха вполне сносная.

– Так я совершенно точно знаю, где находится «Эгелю», – заявил Асад, указывая на GPS-навигатор, когда Карл уселся на пассажирское сиденье.

Карл устало посмотрел на картинку дисплея. Крестик стоял на дороге, расположенной именно на таком подходящем расстоянии от Роскильде-фьорда, чтобы обитатели заведения не могли ненароком упасть в воду, зато взору заведующего, стоило ему только оторваться от бумаг, открывались все красоты Северной Ютландии. Заведения для душевнобольных часто устраивают в подобных местах – бог весть ради кого.

Асад тронулся и, выехав задом наперед из Магнолиеванген, остановился на Рённехольтпарквей лишь тогда, когда багажник машины очутился на лужайке по ту сторону дороги. Не успел ошарашенный Карл опомниться, как Асад, переключив рычаг, устремился вперед на скорости девяносто километров в час по дороге, по которой разрешалось ехать не больше пятидесяти.

– Стой, чтоб тебя! – завопил Карл перед самым подъемом на круговой перекресток. Но Асад только глянул лукаво, как бейрутский шофер такси, резко вывернул руль вправо, и вот уже они выехали на дорогу, ведущую к шоссе.

– Быстрая машина! – крикнул Асад Карлу и рванул вверх по пандусу.

У Карла возникло желание надвинуть шапку на эту радостную физиономию – уж это поубавило бы его пыл.

Заведение под названием «Эгелю» помещалось в здании с белеными стенами, превосходно подходившем своему назначению. Никто не попадал в него по доброй воле, и выйти оттуда было не так-то просто. Сразу становилось ясно, что здесь не пишут картины и не играют на гитаре. Сюда уважаемые люди с деньгами помещали слабых на голову представителей своего семейства.

Обеспечение из частных средств – вполне в духе правительства.

Кабинет заведующего соответствовал общему впечатлению, а сам заведующий – неулыбчивый, сухопарый и угрюмый субъект – был словно спроектирован тем же архитектором под стать общему замыслу.

– Содержание Уффе Люнггора оплачивается из доходов Люнггоровского фонда, – ответил он на заданный Карлом вопрос.

Карл взглянул на полку в кабинете. Там стояло довольно много папок, на которых тоже значилось что-то со словом «фонд».

– Понятно. И как же был основан этот фонд?

– Туда вложено наследство от родителей, погибших в той автомобильной катастрофе, которая сделала Уффе Люнггора инвалидом. И разумеется, также наследство после сестры.

– Она была депутатом фолькетинга – так что вряд ли в ее случае речь может идти об очень больших средствах?

– Нет, конечно. Но недавно было вынесено судебное решение о признании ее умершей, и выручка от продажи дома составила два миллиона. Слава богу, обошлось без лишних проволочек. Сейчас фонд располагает суммой в двадцать два миллиона, как вам, вероятно, уже известно.

Карл слегка присвистнул – этого он не знал.

– Двадцать два миллиона при пяти процентах годового дохода? Уж этого наверняка хватает на оплату пребывания здесь Уффе Люнггора.

– Да, более или менее, если вычесть налог.

Карл искоса посмотрел на собеседника:

– И Уффе, если я правильно информирован, ни разу за все время пребывания здесь ничего не сказал по поводу исчезновения сестры?

– Нет. Насколько мне известно, с момента автокатастрофы он вообще ни разу не произнес ни слова.

– Делается ли что-нибудь, чтобы разговорить его?

Тут заведующий снял очки и посмотрел на собеседника из-под кустистых бровей, воздев сей символ серьезности ввысь:

– Люнггор был всесторонне обследован. У него остались рубцы от мозгового кровоизлияния в области речевого центра, что само по себе служит достаточным объяснением его немоты, но кроме того, пережитая авария нанесла ему глубокие психические травмы. Он тогда сильно пострадал. Вы об этом, наверное, знаете?

– Да, я читал отчет.

Конечно, это было не по правилам, но отчет прочитал Асад и во время пути по ютландским дорогам успел весьма подробно изложить его содержание.

– Пять месяцев пострадавший пролежал в больнице, у него были тяжелые кровоизлияния в печени, селезенке и легочной ткани, а также нарушения зрения.

Заведующий слегка кивнул:

– Все верно. В медицинской карточке записано, что зрение вернулось к Уффе Люнггору только спустя несколько недель. У него были тяжелые кровоизлияния в сетчатке глаз.

– А как теперь? Все ли наладилось в физиологическом плане?

– Судя по всему, да. Он очень крепкий молодой человек.

– Сейчас ему тридцать четыре. Следовательно, в таком состоянии он пребывает уже двадцать один год.

Бледный доктор снова кивнул:

– Таким образом, вы же понимаете, что ничего от него не добьетесь.

– И вы не разрешаете мне с ним увидеться?

– В этом нет никакого смысла.

– Он последний, кто видел Мерету Люнггор живой. Я бы очень хотел с ним пообщаться.

Заведующий поднялся из-за стола и, как и предвидел Карл, повернулся лицом к фьорду:

– Я думаю, что вам это не следует делать.

Ну и субчик! Кажется, так бы взял и прихлопнул!

– Вы считаете, что можете не допустить меня к нему, но я должен сказать вам, что вы не правы.

– Это почему же?

– Вам известно, как устроены полицейские?

Заведующий обернулся к Карлу. Лицо у него было землисто-бледным, лоб нахмурен. Многолетнее сидение за письменным столом изнурило его силы, но голова осталась ясной. Он не понял, что посетитель хотел сказать, но сообразил, что молчание вряд ли пойдет на пользу.

– На что вы намекаете?

– Мы, полицейские, люди любознательные. Бывает, что какой-то вопрос, запавший в голову, внушает нам жгучее любопытство. Всего-то и надо, что получить на него ответ. В данном случае он лежит на поверхности.

– И что же это такое?

– Сколько денег идет на содержание ваших пациентов? Пять процентов от двадцати двух миллионов – разумеется, за вычетом налога, – это же, так сказать, пустячок. Получают ли пациенты за эти средства все, что следует, или цена оказывается завышенной, если учесть государственную дотацию? И для всех ли установлена одинаковая плата?

Карл покивал сам себе и продолжил, якобы упиваясь светом над фьордом:

– Если ты не получаешь ответа на вопросы, с которыми пришел, за одним вопросом возникают все новые. Таковы уж мы, полицейские. Как прицепимся, так уже не отстанем. Возможно, это такая болезнь, но к кому обратиться, чтобы вылечиться?

Кажется, на лице заведующего проступила тень румянца.

– По-моему, недоразумение между нами только усугубляется.

– Тогда дайте мне повидаться с Уффе Люнггором. Если уж на то пошло – что в этом такого ужасного? Вы же, черт возьми, не держите его в клетке. Или как?

Фотографии, хранившиеся в деле Мереты Люнггор, не давали полного представления о ее брате Уффе. По полицейским зарисовкам, сделанным во время предварительного допроса, и нескольким снимкам из прессы он производил впечатление очень подавленного юноши. Бледный молодой человек, именно такого вида, какого и следовало ожидать, зная его проблемы: задержка эмоционального развития, пассивность и умственная отсталость. Однако в действительности все оказалось иначе.

Он сидел в уютной комнате с картинами на стенах, а вид за окном ничуть не уступал тому, которым можно было любоваться из кабинета заведующего. Аккуратно застланная кровать, начищенные ботинки, чистая одежда и никакого признака казенщины. Да и сам Уффе Люнггор вовсе не походил на убогого дурачка: мускулистые руки, длинные светлые волосы, широкие плечи и, по-видимому, довольно высокий рост. Многие даже назвали бы его красивым.

Заведующий и старшая сестра с порога наблюдали, как Карл ходит по комнате, но никто не смел останавливать его и делать замечания. В скором времени он еще вернется сюда, несмотря ни на что. Вернется более подготовленным и тогда уж поговорит с Уффе. Пока что с этим можно подождать. Сейчас стоило сосредоточиться на изучении некоторых предметов обстановки. Вот на стене улыбается с портрета сестра. Родители, обнявшись, глядят на фотографа. Рисунки на стенах, совершенно непохожие на ребяческие каракули, которые обычно можно встретить в таких помещениях. Радостные рисунки, без напоминаний о пережитом ужасе, лишившем его дара речи.

– Есть еще рисунки? В каком-нибудь ящике? – спросил Карл, указывая на шкаф и комод.

– Нет, – ответила сестра. – С тех пор как Уффе положили к нам, он ничего не рисовал. Эти он привез с собой из дома.

– Чем Уффе занимается в течение дня?

– У него много занятий. – Женщина улыбнулась. – Ходит на прогулки с персоналом, бегает в парке. Смотрит телевизор. Это он очень любит.

Старшая сестра производила впечатление благодушной женщины. Значит, через нее и надо действовать в следующий раз.

– И что же он смотрит?

– Что попадется.

– Он как-нибудь на это реагирует?

– Иногда. Бывает, смеется. – Она весело тряхнула головой и улыбнулась еще шире.

– Смеется?

– Да, как младенец. Непроизвольно.

Карл посмотрел на заведующего, застывшего с ледяным выражением на лице, а затем на Уффе. Взглядом тот следил за Карлом с момента его появления. Такое чувствуешь кожей. Казалось, он наблюдает за вошедшим, но, если присмотреться внимательно, становилось понятно, что он делает это непроизвольно. Взгляд Уффе не был безжизненным, однако увиденное не проникало в глубь его сознания. Карлу захотелось напугать его и посмотреть, как он тогда себя поведет, но с этим пока тоже можно подождать.

Встав у окна, Карл попробовал поймать рассеянный взгляд Уффе. Эти глаза воспринимали окружающее, но явно не осмысливали его. За этим взглядом что-то было, но в то же время как бы ничего и не было.

– Передвинься-ка на другую сторону, – сказал Карл своему помощнику, который ждал его, сидя за рулем.

– На другую сторону? Ты не хочешь, чтобы я вел машину?

– Мне бы хотелось, чтобы она какое-то время еще поездила. У нее есть АБС и серворуль, и я был бы рад, если бы они уцелели.

– И что значит то, что ты сейчас сказал?

– Ты должен сидеть и внимательно следить за тем, чего я хочу от тебя, когда ты ведешь машину. На тот случай, если я еще когда-нибудь соглашусь пустить тебя за руль.

Карл набрал на GPS-навигаторе следующее место назначения и, не обращая внимания на поток арабских слов, вырвавшихся из уст Асада, залез на водительское сиденье.

– Ты когда-нибудь водил машину в Дании? – спросил он через некоторое время уже на пути к Стевнсу.

В ответ последовало красноречивое молчание.

Нужный дом в Маглебю обнаружился на боковой дороге совсем на окраине, дальше начинались поля. Он оказался не крестьянским домишком и не одной из реставрированных господских усадеб, а добротным кирпичным зданием, построенным в те времена, когда фасад дома еще отражал его душу. Вокруг росли высокие тисы, но крыша горделиво возвышалась над ними. Если этот дом был продан всего за два миллиона, то кому-то крупно повезло на выгодную покупку, а кто-то остался внакладе.

На медной табличке значилось: «Антикварная торговля», а ниже: «Петер и Эрлинг Мёллер-Хансен». Однако тот из владельцев, который отворил дверь, скорее уж походил на Росенстьерта[14] – тонкокожий, голубоглазый, щедро умащенный ароматными кремами.

Он оказался гостеприимным хозяином и охотно отвечал на вопросы. Любезно приняв из рук Асада шапку, он впустил посетителей в прихожую, наполненную ампирной мебелью и всяческими безделушками.

Нет, с Меретой Люнггор и ее братом они не были знакомы. То есть не состояли в личном знакомстве, хотя большая часть вещей продавалась вместе с домом. Впрочем, они не представляли никакой ценности.

Он угостил посетителей зеленым чаем в чашечках тончайшего фарфора и присел на краешек дивана, наискосок поставив ноги со сдвинутыми коленками, полный готовности по мере сил выполнить свои обязанности перед общественностью.

– Такой ужас, утонуть, как она! Я думаю, это страшная смерть. Мой муж однажды чуть было не утонул в водопаде в Югославии, и для меня это было жуткое переживание, могу вам сказать.

Карл заметил недоумение, отразившееся на лице Асада, когда хозяин произнес «мой муж», но ему достаточно было бросить на помощника выразительный взгляд, чтобы тот сдержался. Асад, очевидно, еще многого не знал о том, какие разнообразные формы брачных отношений существуют в датском обществе.

– Полиция собрала документы сестры и брата Люнггор, – сказал Карл. – Но может быть, вам потом еще довелось обнаружить какие-нибудь дневники, письма, или, там, факсы, или даже просто телефонные сообщения, которые, на ваш взгляд, могли бы пролить новый свет на это дело?

Хозяин помотал головой:

– Ничего не осталось. Была только мебель, – он обвел рукой комнату, – так, ничего особенного. И в ящиках тоже ничего интересного, кроме канцелярских принадлежностей и парочки сувениров. Альбомы с открытками, несколько фотографий и тому подобное. Мне кажется, как люди они ничем не выделялись.

– Ну а соседи? Они знали Люнггоров?

– Да что вы! Мы очень мало общаемся с соседями. Впрочем, они тут недавно живут. Вроде бы вернулись из-за границы. Нет, знаете ли, по-моему, Люнггоры ни с кем в городе не поддерживали знакомство. Многие вообще не знали, что у нее есть брат.

– Значит, среди местных жителей вам не приходилось сталкиваться ни с кем, кто бы их знал?

– Нет, почему же! Хелле Андерсен. Она присматривала за братом.

– Это домработница, – вставил Асад. – Полиция допрашивала ее, но она ничего не знала. Но было одно письмо – Мерете Люнггор. За день до того, как она утонула. Приняла письмо домработница.

Карл поднял брови. Надо будет самому как-нибудь хорошенько прочитать дело.

– Полиция нашла это письмо?

Асад помотал головой.

Карл повернулся к хозяину дома:

– Эта Хелле Андерсен живет в городе?

– Нет. В Хольтуге за Гьёрслевом. Но она будет здесь через десять минут.

– Здесь у вас?

– Да. Мой муж болеет. – Хозяин опустил глаза в пол. – Он очень болен. Она придет помогать.

«Везет дуракам!» – подумал Карл и попросил хозяина показать ему дом.

Экскурсия по этому зданию была путешествием в мир изысканной мебели и живописных полотен в массивных золотых рамах, осевших здесь как следствие хозяйской профессии. Что до остального, то кухня была новенькой, все стены заново покрашены, полы отциклеваны. Если в доме и сохранилось что-то от времен Мереты Люнггор, то разве что серебряные амурчики, целившиеся из лука, на темном полу ванной комнаты.

– Уффе! Ой, он был такой славный!

Хелле Андерсен отличали грубые черты лица, траурные круги под глазами и пухлые красные щеки. Все остальные части ее тела скрывались под голубым халатом такого необыкновенного размера, какой вряд ли сыщется в магазине готового платья.

– Это же просто глупость – подумать, будто он способен что-то сделать сестре! Я и полиции так сказала. Что они в этом полностью ошибаются.

– Но были свидетели, которые видели, как он ударил сестру, – напомнил Карл.

– Ну и что! Иногда, бывало, на него находило. Это ничего не значит.

– Он ведь рослый и сильный. Может быть, он нечаянно столкнул ее в воду.

Хелле Андерсен закатила глаза:

– Да ни в коем случае! Уффе был сама доброта. Иногда он мог сорваться, так что и тебя иной раз доведет, но такое случалось не часто.

– Вы готовили ему еду?

– Да я все делала, что придется. Так, чтобы успеть к приходу Мереты.

– А с ней вы встречались не часто?

– Иногда встречалась.

– Но в последние дни перед тем, как она погибла, вы не виделись?

– Виделись как-то. Однажды я вечером присматривала за Уффе. А тут он сорвался – как раз такой случай, как я говорила. И я тогда позвонила Мерете, чтобы она возвращалась, ну она и вернулась, слава богу, а то тяжелый выдался день.

– Случилось что-нибудь из ряда вон выходящее?

– Только то, что Мерета не вернулась к шести, как обычно, а Уффе этого не переносит. Он же не понимал, что мы так заранее договорились.

– Она ведь была депутатом фолькетинга и, наверное, часто задерживалась?

– Ну что вы! Только изредка, когда бывала в отъезде. Да и то разве на сутки или двое.

– То есть она в тот день находилась в отъезде?

Тут Асад затряс головой. До чего же это, черт возьми, раздражает: все-то он, видите ли, знает!

– Нет, она тогда ходила в ресторан.

– Вот как! И с кем же, ты не знаешь?

– Нет. Никто не знает.

– А в отчете есть что-то об этом?

Асад кивнул:

– Сёс Норуп, новая секретарша, видела, как она записывала название ресторана в свой еженедельник. И кто-то из персонала запомнил, что видел ее там. Только не запомнил с кем.

«Похоже, в отчете есть много такого, что срочно нужно проработать!» – подумал Карл.

– Асад! А как назывался ресторан?

– Я помню, он назывался «Банкрот». Это может быть так?

Карл повернулся к домработнице:

– Она пошла туда на свидание? У нее был поклонник?

Женщина заулыбалась, на одной щеке у нее появилась глубокая ямочка:

– Очень даже возможно. Только она об этом ничего не рассказывала.

– А вернувшись домой, она ничего не говорила? Я имею в виду – после вашего звонка.