Научи меня любить

– Вот и я об этом. Так что давай не добавлять нераскрытые дела в наш стол. Свежее расследуй по горячим следам. Времени, как ты понимаешь, не много. Отложи всё остальное и займись этим. На всё про всё даю тебе неделю.

– Неделю, – повторил Громов, открывая папку. – Принял… Так, стоп. Неделю? На убийство?

– Делай, что хочешь. Хоть ясновидицу вызывай. Все карты тебе в руки. Все ресурсы – в разумных пределах. Помощника пришлю. Всё ясно?

– Куда уж яснее, – указание начальства было хуже оскомины.

– Вот и замечательно. В понедельник жду у себя. Хочу услышать твои соображения.

– Понял.

– Я на тебя рассчитываю, Громов, – совсем другим голосом произнёс шеф. – Не подведи.

Итак, убийство… которое на первый взгляд было похоже больше на самоубийство – из окна или балкона 25-этажки на Малиновой, 15 выпал мужчина (или не выпал, а сам выпрыгнул, или кто-то его вытолкал). Худощавый, волосы тёмно-русые, глаза карие, на вид 35-37 лет. Документов при себе нет, телефон выключен и заблокирован. Татуировка в виде инициал А.Н. над сердцем. Полицию около полуночи вызвала женщина, которая обнаружила тело во время прогулки с собакой.

В принципе, уже наличие телефона вызывает вопрос: самоубийцы не прыгают из окон с телефонами в руках. А здесь к тому же рядом с телом была обнаружена обувь – как будто кроссовки выбросили из окна уже следом… или до того. Кроссовки, по всей видимости, принадлежат жертве – размер подошёл… Время смерти около 23:00. В это время на улице уже темно, так что маловероятно, что обнаружатся ещё какие-то свидетели кроме женщины, вызвавшей полицию – но ведь и она не застала само происшествие, так сказать…

Тем не менее, можно было бы закрыть глаза на это и списать всё на самоубийство, но предварительное медицинское заключение было неумолимо: на теле обнаружены следы повреждения тупым твёрдым предметом. Значит, всё-таки убийство. Громов вздохнул. Ну что ж… времени особо не много. Начнём с опроса жителей дома, затем просмотрим записи камеры с подъезда – если она там, конечно, есть… потом…

Интересно: когда шеф собирается назначить ему помощника. Прямо сегодня было бы очень кстати, подумал следователь и посмотрел на часы: время 9:30. Кофе безнадёжно остыл. Громов вылил чашку холодного напитка в горшок с фикусом, стоявшим на полу у окна, и заварил себе новый кофе, но не успел сделать и одного глотка, как в кабинет вдруг без стука быстрым шагом вошла девушка.

В субботу Громов посетителей не ждал – а без предупреждения дежурного тем более. Он посмотрел на девушку – а та, в свою очередь, молча стояла и разглядывала его. Молодая – точно не больше тридцати пяти, длинная цветастая юбка в пол и тонкие запястья в звенящих браслетах. Много разных колец на пальцах – все крупные, броские, с камнями. Небрежно уложенные светлые волосы, чувственные, чуть тронутые розовой помадой, губы, строго сомкнутые чёрные брови – и бездонные синие русалочьи глаза, в которых можно утонуть. Что с ней могло случиться – ограбление, побои, изнасилование? А может, просто шумные соседи?

– Я пришла вам помочь, – просто сказала она.

– Помочь? Мне?

– Не лично вам, конечно, – усмехнулась девушка. – Вообще. Полиции.

– Понятно. И чем же, позвольте вас спросить? – Громов всё ещё стоял напротив незнакомки с кружкой горячего кофе в руках. Покоя сегодняшний день уже не обещал.

– Не предложите даме сесть?

Громов жестом указал девушке на стул у собственного стола, и сам вернулся в своё кресло. Поставил кофе на стол, и, не сводя глаз с посетительницы, поднял трубку и набрал короткий номер.

– Петров! Почему в участке посторонние?

– …

– Девушка, блондинка. Как она прошла мимо тебя?

– …

– Объяснительную мне на стол. Всё ясно?

Громов бросил трубку и посмотрел на девушку:

– Как вам это удалось?

Та повела плечами – мол, неважно, я и не такое умею, – а вслух сказала:

– Пожалуйста, не наказывайте своего подчинённого из-за меня. Он правда не виноват. Это я…

– Это не вам решать, – отрезал следователь. – Вы и так потратили уже достаточно моего времени. Говорите теперь, что вы хотели.

– Сегодня кто-то умрёт, – заявила девушка без малейшей тени сомнений. – Я пока не знаю, где, не знаю, как, и не знаю, кто это будет, но это точно случится.

– Здесь каждый день кто-нибудь умирает. И не один. Это Москва, – пожал плечами Громов.

– Это связано с убийством. С тем, над которым вы сейчас работаете. Мужчина, который умер сегодня ночью.

– Подождите. Откуда вы… с чего вы вообще взяли… – Громов поспешил взять себя в руки: это Москва. Люди умирают каждый день. Убийства происходят каждый день. Пальцем в небо. – Давайте по порядку. Вы вообще кто?

– Меня зовут Алевтина. Я… ну давайте считать, что я ведьма.

– Понятно, – осторожно сказал Громов и подумал: уж не шеф ли её накликал своим «хоть ясновидицу вызывай»? Только ясновидцев ему здесь не хватало. – От меня вам что нужно?

– Я же сказала: сегодня кто-то умрёт. И это связано с тем убийством, которое вы расследуете. Я могу вам помочь. Мне было видение.

– И… часто у вас бывают видения?

– Достаточно часто, – кивнула девушка. – И они никогда меня не подводят.

– Допустим, – сказал следователь, хотя в принципе никакой мистической ерунды в жизни не допускал. – Что же было в вашем видении?

– Будет смерть и будет убийство. Сегодня. Оно связано с тем убийством, которое вы уже расследуете. Я могу помочь его предотвратить.

– Почему мне? В городе полно полицейских участков и полно нераскрытых убийств. И уж точно сегодня произойдёт ещё не одно убийство. И они все с чем-то связаны. Почему же вы пришли именно сюда, в этот участок, именно ко мне? Случайно?

– Нет, конечно. Не случайно. Ваша фамилия Громов – а мне чётко было указано, что я должна помочь Грому.

– Допустим. Как вы собираетесь помогать?

– Пока не знаю, – девушка откинула с лица прядь светлых волос. – Я должна провести день с вами, здесь. Изучить дело, с которым вы работаете. Получать новости. Поработать с подозреваемыми – то есть с их фотографиями. Я работаю с картами, с маятниками. У меня есть опыт. Я раньше делала такое, я помогала. Вы должны мне позволить…

– Абсолютно исключено, – заявил Громов. – Есть такое понятие, как тайна следствия. Вы не сотрудник органов, вы не проходите по делу ни в качестве свидетеля, ни в качестве подозреваемого. Мы не работаем с гадалками…

– Я не гадалка, – вспыхнула девушка, сверкнув глазами. – Я не гадать вам на кофейной гуще пришла. Я хочу помочь. Искренне.

– Мы не нуждаемся в вашей помощи. Извините. Если это всё…

– Вы не справитесь без меня, – ясновидица всё ещё сидела на стуле и, казалось, тянула время в надежде на то, что Громов передумает, но тот был неумолим.

– Девушка, раскрывать преступления – наша работа. С которой мы до сих пор успешно справлялись. Поверьте.

– Убийство вы раскроете, – кивнула она. – Но не сможете предотвратить следующее. Только я могу вам помочь. Пожалуйста. Позвольте мне это сделать. Мне было видение.

– Видение к делу не подошьёшь.

– Вы не измените своё мнение, да?

– Нет, – сказал Громов. – Не изменю.

Девушка встала:

– Тогда мне больше нечего здесь делать. У меня есть и другие дела, я не могу тратить время. Но имейте в виду: это ваш выбор.

– И вам всего доброго, – пробормотал следователь и демонстративно открыл папку с делом.

Алевтина развернулась и, не прощаясь, вышла из кабинета, легонько прикрыв за собой дверь. Громов посмотрел туда, где она только что сидела. «Хоть ясновидицу вызывай», – прозвучал в его ушах голос шефа.

Может, надо было её хотя бы выслушать? Громов тут же одёрнул себя: кого выслушать? Гадалку с какими-то неконкретными видениями? Позволить ей сидеть в участке целый день и совать нос в дела, которые никак её не касаются? Нет, он сделал всё правильно.

Решив выбросить гадалку из головы и заняться делом, мужчина взял кружку, сделал первый глоток кофе за сегодня и чертыхнулся: снова остыл! Вторая кружка холодного напитка отправилась в горшок с фикусом. На часах было 9:45, и сегодняшний день, похоже, обещал стать бесконечным.

Глава 3

«Башня», 63-й этаж. Суббота, 4 июля, 9:30

В девять тридцать утра невыспавшаяся Алиса с припухшими глазами и растрёпанными волосами, в узких чёрных джинсах, высоких кроссовках и чёрной майке с тонкими бретельками выходила из лифта на 63-м этаже «Башни». Девушку подташнивало от долгой поездки в лифте. «Как в космос летишь», – с раздражением подумала она.

Рядом с ней вышагивала на 12-сантиметровых шпильках бодрая, свежая, с аккуратной причёской и тщательным макияжем, модная до кончиков невероятно длинных ярко-красных ногтей…

– Кристина Казакова, агент Алисы, – девушка в безупречном бежевом костюме, сшитом точно по фигуре, протянула руку встречающему их представителю телекомпании. – А вы, наверное, Ник. Мы общались по телефону.

Стеснительный долговязый парень с косой рваной чёлкой пожал руку Кристины и повернулся к Алисе:

– Я Ник, помощник продюсера пост-продакшн. Если вам что-нибудь нужно…

Алиса не снималась раньше для телепередач, но уже чувствовала себя звездой – слегка уставшей, слегка томной, желающей поскорее закончить вынужденное общение с фанатами и вернуться обратно в своё закрытое для посторонних глаз пространство. А ведь утро только начиналось.

– Будьте добры, Ник – чёрный кофе. Без сахара и…

– Всё, что было заявлено в вашем райдере, мы учли, – кивнул парень. – Кофе вам приготовят, пока вы будете переодеваться.

Гримёрка оказалась небольшой, но вместительной. В центре комнаты у большого зеркала на передвижном столике расположились несколько коробок с косметикой, феном, расчёсками и прочими аксессуарами. Рядом на вешалках и полках несколько платьев, разные виды обуви, шарфы и что-то ещё – Алиса даже не стала это всё рассматривать: заметив на столике в углу кофемашину, она сразу направилась туда. Хрупкая блондинка с волосами, завязанными в высокий хвост, до сих пор молча стоявшая рядом с кофемашиной, тут же засуетилась, нажала пару кнопок, достала откуда-то простую белую чашку без особых изысков и подставила её под две тоненькие струйки кофе:

– Я Аня, ваш стилист на сегодня. Буду помогать вам с одеждой, причёсками и макияжем, – белая чашка как раз наполнилась кофе, и девушка подала её Алисе. – Мне очень приятно работать с вами – я прочла все ваши книги!

– Благодарю, – Алиса взяла чашку и вдохнула бодрящий аромат. – Прекрасный кофе.

– Нас предупредили, что вы в этом разбираетесь, – улыбнулась Аня. – Присядьте пока на стул и пейте, а я в это время сделаю вам причёску.

Алиса оглянулась – Кристина, невероятно деловая в своём новом костюме с обтягивающей юбкой чуть выше колен, давала какие-то указания Нику, а он, каждый раз, глядя ей в глаза, краснел до самой макушки.

Писательница села на высокий крутящийся стул перед зеркалом и отпила кофе. Надо просто расслабиться, сказала она себе. Это нужно для продвижения моих книг. Эти люди знают, что делают. Кристина рядом, она во всём разбирается и за всем проследит. Пусть делают причёску какую угодно. На один день можно забыть о том, как она выглядит – да и разве не она всегда говорила, что ей это всё равно?

Через пятнадцать минут, когда кофе был выпит, блондинка уже управилась и с причёской, и с макияжем, и даже с украшениями, и попросила Алису надеть нежное белое платье с бледными розовыми и сиреневыми цветами, с открытыми плечами и спадающее волнами куда-то совсем в пол. Аня проследила за взглядом писательницы:

– Если хотите, можете остаться в своих кроссовках – платье длинное, никто не заметит, в какой вы обуви.

– О, спасибо, – Алиса почувствовала большое облегчение: в таких шпильках, как у Кристины, она не смогла бы даже сидеть. – С меня хватит и платья.

– Не нравится?

– Не то чтобы… просто я не ношу такие. – Алиса посмотрела на себя в зеркало. Её рыжие волосы были аккуратно подобраны наверх, в ушах и на шее красовались маленькие жемчужины – такие же, как на правом запястье, – а макияж, хоть и был совсем лёгким, делал её лицо незнакомым.

– Ух ты! – не сдержалась Кристина, наблюдавшая за чудесным перевоплощением. – Почему ты не можешь быть такой каждый день?

Алиса повела плечами:

– Догадайся! …Потому что это не я, Кристи. Это просто не я.

– Да ладно тебе! Хорошо же получилось, – кивнула Кристина взволнованной Ане. – Всё хорошо. И можно даже остаться в кроссовках.

– И на том спасибо.

– Съёмки через десять минут. На, держи, – Кристина протянула писательнице стакан с яркой оранжевой жидкостью.

– Это что? – поморщилась Алиса.

– Витаминка растворимая, – резко сказала Кристина. – Ты можешь уже расслабиться и просто довериться мне хоть на один день? Я долго к этому готовилась, я всё предусмотрела. Просто делай, что я говорю. И на площадке будь собой. Отвечай на вопросы, как тебе кажется правильным.

– Этого можно было не говорить.

– Знаю, – смягчилась Кристина. – И не переживай сильно: если вдруг ляпнешь что-то не то, мы всё переснимем. За наши, правда, деньги – но мы можем себе это позволить. Без нашего одобрения никто ничего в эфир не пустит и в журнале не опубликует. А платье – ну платье. Терпи, чё. Считай, что ты актриса – они просто надевают молча, что дают. Да и мало ли – вдруг тебе всё-таки понравится.

– Ну хорошо, хорошо.

– И вот ещё. Извини, но первое интервью ты даёшь паре студентов журфака для подростковой передачи. Это их курсовая работа. Возможно, они будут волноваться. И сильно лажать.

– Вряд ли сильней, чем я, – Алиса с сомнением смотрела на себя в зеркало, пытаясь привыкнуть к тому, как она сейчас выглядит.

Десять минут спустя писательница сидела в свете софитов перед парой молоденьких ведущих – оба в джинсах и майках с логотипом какого-то телеканала, – и мысленно меняла своё романтическое платье, ниспадающее волнами до самого пола, на такие же джинсы. Она искренне не понимала, почему стилисты так сильно желали противопоставить её внешний вид тому, как выглядели журналисты.

Между девушкой и ведущими на стеклянном столике располагались глянцевые журналы, стаканы с водой, блокноты и ручки. Невысокое кресло оказалось неожиданно удобным, и писательница, оказавшись в нём, тут же расслабилась.

– Алиса, ваша писательская карьера началась со стихов, – прокашлявшись, начал молодой человек. Писательница мысленно поблагодарила его за то, что говорил он нормальным человеческим голосом и вёл себя, хоть и раскованно, но без нелепых ужимок, которых она опасалась. Похоже, Алиса ошибалась относительно современных подростковых телепрограмм – и сейчас была этому рада. – Вас неоднократно номинировали на премию «Поэт года» – и несколько других престижных литературных премий. И не только в России.

– Да, это так.

– Скажите: почему вы не позиционируете себя как поэта, ведь в этом качестве вы гораздо больше известны публике?

Хороший вопрос. Применительно к себе он Алисе совершенно не нравился – но, будь она на месте журналиста, сама начала бы именно с него.

– Я писала и пишу стихи, это так. Фактически с самого детства. Но для меня это не что-то серьёзное. Не дело всей моей жизни – понимаете? Может быть, как раз потому, что это с детства. Я живу стихами… дышу ими, если хотите. Думаю стихами. Но проза для меня важнее.

– Почему? О чём ваша проза?

– Так вы не читали? – улыбнулась Алиса.

– Не успел, – выкрутился парень. – Кроме того, всегда интересно, как сам писатель считает, о чём он пишет. Так о чём пишет Алиса Новак?

– Много о чём. О жизни. О любви. О предательстве. О дружбе. О магии. О поведении человека в критических ситуациях. О психологических играх разума.

– О магии? – фыркнул ведущий. – Вы серьёзно? Я думал, вы пишете детективы. Даже собирался прочесть одну из ваших книг. А вы, оказывается, эти ваши женские романы пишете?

– А что вы читали из женских романов, чтобы так пренебрежительно о них отзываться?

– Разве их вообще стоит читать? Их же для скучающих домохозяек пишут, разве нет?

– У вас очень чувственные стихи, – в разговор включилась девушка. Её голос слегка звенел от волнения. – Они такие… очень эмоциональные, очень живые… пронзительные, что ли – вот, наверно, правильное слово. И вы говорите, что дышите ими. Значит ли это, что ваши стихи автобиографичны – я имею в виду в большей степени, чем проза?

– Не знаю, нет. Не совсем. То есть да, я согласна, что они более эмоциональны, чем проза – и это неизбежно, ведь они пишутся сразу, в моменте, на одном дыхании, пока не ушло настроение, но… – Затянувшееся объяснение было уже больше похоже на оправдание, и Алиса сдалась: – Хорошо, давайте будем считать, что так.

– А вы могли бы перестать писать стихи? – с любопытством спросил парень.

Писательница помедлила с ответом – этот вопрос она и сама задавала себе не раз. Наконец она кивнула:

– Я могла бы перестать их записывать.

– Но не писать.

– Нет.

В студии повисла пауза – ведущие осмысливали ответ Алисы. Девушка-ведущая вышла из ступора раньше:

– Вы как-то сказали, что не обязательно переживать сами события – но обязательно испытывать какие-то эмоции по отношению к ним, представлять себе, что чувствуешь в этот момент, иметь высокий уровень эмпатии. Эмоции действительно так важны для вас?

– Да, важны. Эмоции – это единственное, что у нас есть. Единственное, ради чего стоит жить. Это именно то, что делает людей людьми.

– Но я помню, что в одном из интервью вы говорили, что разум для вас важнее.

Алиса задумчиво кивнула: ей не нравилось, когда её пытались поймать на слове, но от слов своих она никогда не отказывалась.

– Так что важнее: сердце или разум?

– И то, и другое. Разум без сердца может быть сух и безжалостен, но попробуйте жить одним только сердцем – и куда оно вас заведёт?

Оба ведущих с интересом посмотрели на Алису и воскликнули почти одновременно:

– Куда?!

Алиса покачала головой:

– Это не то, что можно узнать в теории. Только на практике.

– Но вы этого не рекомендуете? – парень смотрел на неё испытующе и ждал готового ответа.

– Почему же… может быть, ваш опыт окажется положительным во всех смыслах.

– Но ваш опыт таким не был?

– Положительным? Был. Но если вы спросите, был ли у меня связанный с этим негативный опыт – да, тоже был. Чего больше – не знаю. Я просто не считаю такие вещи, понимаете? Не сравниваю, не анализирую, не делаю выводов. Мне даже кажется, что баланс в данном случае – это не распределение 50 на 50… Точка равновесия у каждого своя.

– Ну хорошо. Вам самой нравятся ваши стихи?

– Скорее да, чем нет. Всё, что мне не нравилось, я удалила везде, где смогла.

– Поделитесь, что там было?

– Ничего особенного. Это были просто «кривые» стихи – я имею в виду кривые по форме или содержанию. Сбивчивый ритм, банальные рифмы, отсутствие смысла. Опять же, если мы говорим об эмоциях – они не были раскрыты в достаточной степени. Так что никакой ценности в этих удалённых стихах нет.

– Хотите сказать, вы не всегда писали хорошо?

– Никто не пишет всегда хорошо.

– Значит, стать поэтом может каждый?

– Думаю, да. – Алиса была искренне уверена, что писать стихи легко – ведь она это делала, совершенно не задумываясь. Легко ли писать ХОРОШИЕ стихи – это был бы другой вопрос.

– Я имею в виду – настоящим поэтом, а не графоманом.

– Да, конечно.

– Что для этого нужно?

– Влюбиться без взаимности, – хмыкнула Алиса.

– Вы это серьёзно? – парень смотрел на неё во все глаза.

– Абсолютно. Тот, у кого всё хорошо, вряд ли будет писать яркие, эмоциональные стихи, которые найдут отклик у читателей. – Алиса задумалась. – Можно, конечно, писать о маме, о родине, о природе… стихи на дни рождения и прочее, но… это ведь не то, понимаете?

Ведущий кивнул.

– А вы пишете на заказ?

– Нет.

– Могли бы?

– Наверное. Но не хочу. Это совсем не то. Это не эмоции, это не искренне. Я не хочу писать так. Для меня важно моё внутреннее состояние.

– Понимаю… И всё-таки: можно ли научиться писать стихи хорошо?

– Конечно. Почему нет?

– Что для этого нужно сделать?

– Хм. Есть определённые правила – рифмы, ритм, размерность. Но мы ведь не роботы, правда? Отдельные отступления от классических канонов, намеренно сбивчивый ритм, а то и вовсе «белые» стихи могут стать вашей отличительной чертой, вашей изюминкой… думаю, такие вещи нужно просто чувствовать – это довольно трудно объяснить. В первую очередь я бы советовала больше читать стихов других, уже известных, авторов.

– Чьи, ваши? Или всё-таки Пушкина?

– Да кого хотите. Главное – чтобы стихи вам нравились. Если они не вызывают в вас никакого отклика, скажете ли вы потом, что это хорошие стихи?

– Я – нет. Но люди – читатели, критики…

– Забудьте о людях. Что чувствуете вы?

– Честно? Мне не нравится Пушкин. Мне нравится Маяковский.

– Честно? – в тон ведущему произнесла Алиса и улыбнулась. – Мне тоже.

– Вы серьёзно?

– Абсолютно.

– А разве так можно говорить вообще?

– А кто сказал, что нет?

– Это кощунство, Алиса – улыбнулся парень. – Нам это вырежут.

– Думаете?

– Посмотрим… Что вы всё-таки посоветуете начинающим поэтам и писателям – то есть тем, кто вообще ничего не писал, но очень хочет?

– Пишите.

– Вот так просто?

– Ну да.

– Но можно ведь писать и писать – и всю жизнь в стол. Не стать известным вообще никогда и никому. …Вот вы меня простите, Алиса – но вряд ли бы я о вас узнал, если бы не ваш литературный агент. Это ведь на самом деле много значит, правда? Тем более, что ваш агент – Кристина Казакова – дочь владельца крупного издательства… Согласитесь, что это большое преимущество. Что было бы, если бы вы не встретились? Для кого сейчас писала бы Алиса Новак, кому были бы известны её книги вообще?

– Безусловно, встретить человека, который хочет и имеет возможности для того, чтобы продвигать то, что вы пишете – большая удача. Но если вы вообще не будете писать, а будете лишь сидеть и ждать, пока встретите такого человека – что он будет продвигать вообще? Как можно продвигать то, чего нет?

Пока ведущий обсуждал с писательницей трепещущие вопросы начинающих авторов, его напарница напряжённо читала свои заметки и словно раздумывала, задавать ли следующий вопрос. Парень это заметил и тянул время, задавая по кругу одни и те же вопросы. «Половину этой фигни придётся потом вырезать», – равнодушно подумала Алиса. Девушка-ведущая, наконец, оторвалась от своих записей и решилась задать сомнительный, по её мнению, вопрос:

– Правда ли, что несколько человек – то есть даже не один – использовали ваши стихи для того, чтобы расстаться со своими любимыми?

– Да, это правда, – это был давно всем известный факт, поэтому Алиса не видела смысла его скрывать. Но и гордиться здесь было нечем.

– Как думаете, почему они это сделали?

Алиса пожала плечами:

– У них просто не было собственных слов для того, чтобы…

– Для расставания?

– Ну да. Расставаться всегда тяжело, – писательница помолчала, думая о своём. Когда пауза затянулась, она подняла голову и добавила: – Некоторые люди просто не умеют говорить «нет». И это сильно усложняет жизнь другим людям, которым важно говорить обо всём.

– Вы сильно переживали, когда узнали о том, что ваши слова использовали для расставания?

– Да. Конечно. Особенно когда это случилось в первый раз. Расставание – это грустно. Всегда. Даже если ситуация уже назрела и оба партнёра приняли такое решение.

– Поэтому вы обратились к психиатру? Или у вас были другие причины?

Это был удар ниже пояса. Надо потом попросить Кристину вырезать упоминание о психиатре. Это слишком личное.

– Я бы не хотела отвечать.

– Пожалуйста, это простой вопрос.

Пристальный взгляд, глаза в глаза: кто первым отведёт взгляд? Не она, не Алиса. Это всего лишь начинающие журналисты. Для них это интервью важнее, чем для неё. Они вырежут в итоге всё, что она скажет.

– Нет.

– Хорошо. Я задам другой вопрос. Чувствуете ли вы свою вину из-за этих расставаний?

– Нет. Совершенно точно нет. Это не моя вина. Я не могу отвечать за других людей, даже если они использовали мои слова… Понимаете, не все умеют выражать свои чувства и эмоции словами – у каждого свой способ восприятия этого мира. Но я умею. Слова – это моё. Я так вижу. Я так чувствую. Поэтому то, что я пишу, отражает эмоции достаточно точно. А поскольку люди часто испытывают одни и те же чувства, они, видя мои стихи, вдруг понимают, что эти слова точно выражают то, что чувствуют они сами. Вот они и берут их для того, чтобы лучше донести до кого-то собственные переживания. Это естественно. Почему нет?