Книжная дама из Беспокойного ручья

Ким Мишель Ричардсон

Книжная дама из Беспокойного ручья

Kim Michele Richardson

THE BOOK WOMAN OF TROUBLESOME CREEK

© Фитисов Н., перевод, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

* * *

Сам факт существования библиотек – это лучшее свидетельство того, что у человечества все-таки есть будущее.

Т. С. Элиот

Кентукки, 1936 г.

Девушка и ее мул заметили это одновременно. Уши скакуна встали торчком, он затормозил, да так резко, что заскользили передние копыта, и съехала корзинка, из которой выпали книги. Вылетевшая струя грязи ударила наезднице прямо в глаза. Животное едва могло смотреть куда-либо, кроме тела, маячащего перед ним.

Пристально вглядываясь в ту же точку, книжная дама потянула поводья и ударила пятками по бокам мула. Обнажив крупные зубы, зверь в знак протеста задрал морду, поглощая пряный и ароматный воздух, и по безмятежным горам раскатом пронесся рев.

Девушка застыла на месте и еще сильнее натянула поводья.

Раскачиваясь из стороны в сторону, на толстой ветке висел мертвец. Из-за сильного натяжения скрипела веревка, туго обхватившая его шею. К покойнику уже слетелась стая гриф-индеек, жадно сующих свои уродливые оголенные головы к бездыханному телу; на увядающую траву падали черные тени суетившихся птиц.

Раздались странные крики, заставившие девушку перевести остолбеневший взгляд с трупа на выжженную землю.

За огромным перевернутым бидоном в грязи лежал ребенок, его искаженное лицо разрывалось от яростного плача.

Преображая воздух, горный ветерок лениво поглощал весь смрад и уносил вдаль. Ветка ломилась от тяжести груза. Окровавленный чулок медленно скользил по обмякшей ноге лазурного цвета. Закрыв рукой рот, девушка уставилась на ярко-синее тело. Чулок полностью сполз и аккуратно приземлился рядом с головой кричащего младенца.

Ветер кружил, пытаясь унести его за собой, но тот словно врос в землю и упрямо не двигался с места – непосильная ноша для обычного летнего бриза.

Подняв глаза, книжная дама притянула темнеющую руку ближе к синему лицу, словно сравнивая собственный цвет кожи с повешенным страдальцем. Она внимательно осмотрела свое темно-синее тело и, набравшись смелости, мельком взглянула на труп, который теперь навечно останется здесь, подобно черному дубу, безвозвратно пустившему корни в старейшие суровые земли штата Кентукки, из которого многие так безнадежно пытались сбежать.

Глава 1

Едва миновало пятнадцать часов с наступления нового года в Беспокойном ручье, как отец, выйдя из хижины, поставил на крыльцо свечу для свиданий, задрав фитиль подозрительно высоко.

Он был полон надежд. Предвкушая, что в этом, 1936 году его единственная дочь, девятнадцатилетняя Кюсси Мэри Картер, выйдет замуж, оставив наконец Конную библиотечную службу. Последний жених должен был сделать ей предложение.

– Кюсси, – через плечо обратился ко мне отец. – Я обещал маме добиться достойной жизни, но такими темпами скорее разорюсь на этих свечах, пытаясь помочь тебе. Хотя ладно, пусть еще погорит. – Взявшись за изогнутую ручку, он поднял выше старый подсвечник из кованого железа, несколько раз поправив деревянную подложку, из-за чего фитиль то поднимался, то опускался вниз вдоль спирали.

– Но у меня достойная жизнь, – тихо возразила я и, выйдя вместе с ним на улицу, села в деревянное кресло, укрывшись стеганым одеялом. Первый день января принес тонкий слой снега на порог нашего дома, стоявшего в заливе. Па опустил свечу и зажег висящую на крыльце лампу.

На свет прилетели две пяденицы, немного покружились и успокоились, сев неподалеку. Пары чистого талого снега смешались с источаемой деревом легкой дымкой, которая окутывала наше скромное жилище. Дрожа от холода, я с головой накрылась одеялом, пока пронизывающий ветер скоблил горы, проносился сквозь сосны и черные голые ветки, образуя ласкающий ухо свист.

Через минуту Па поднял свечу, провел пальцем по фитилю и выпятил подбородок: на его лице промелькнуло еле заметное одобрение.

– У меня хорошая работа, которая приносит нам двадцать восемь долларов в месяц. Я развожу книги, а ведь они так нужны людям в наших краях.

– Но я уже вернулся на шахту, теперь она работает в обычном режиме.

Па зажал фитиль.

– Я им все еще нужна.

– Я переживаю за тебя. От такого холода можно умереть, как твоя мама. У меня никого не осталось, Кюсси. Ты последняя из нашего рода. Единственная.

– Па, прошу, перестань.

Он протянул руку и поправил прядь моих волос, упавших на лоб.

– Не хочу видеть, как ты скачешь на этом старом муле по опасным перевалам, темным ущельям и холодным бухтам просто потому, что правительство хочет продвигать свои дурацкие книжонки в нашем крае.

– Это безопасно.

– Ты можешь заболеть. Вспомни, что случилось с той библиотекаршей и мулом. Полное безрассудство. Бедному животному пришлось горько расплачиваться за ее авантюры.

Снег падал быстрее, хлопья кружили в порывах ветра, вихрем уносящего их со двора, украшенного листьями.

– Это было давным-давно. У меня шустрый мул, и он прекрасно чувствует себя на дороге. Я тоже абсолютно здорова, как и большинство людей. – Но темные руки коварно выдавали меня своим синим оттенком. Пришлось их спрятать в складках одеяла, чтобы остаться совершенно спокойной. – Ну, пожалуйста. Это хорошие деньги.

– Где же твоя благопристойность? Девушки жалуются, что ты таскаешься по горам с грязными книжками.

– Неправда. Я развожу вполне приличную литературу, – пыталась я объяснить уже не первый раз, – «Робинзон Крузо», Диккенс и многое другое, а еще журналы «Популярная механика» и «Домашний компаньон женщины». Брошюры с советами по починке вещей. Выкройки. Кулинарные книги и книги по уборке. Очень полезные и нужные вещи. Приличные.

– Опять за свое. Неприлично ездить верхом по горам и вести себя как заправский мужик, – пробурчал отец грубым голосом.

– Взрослые и дети становятся образованнее. – Я указала пальцем на небольшой мешок с журналами в углу, которые необходимо разнести в ближайшие несколько дней. – Помнишь статью из «Нэшнл Джиографик» о родине прадеда? О французском местечке Кюсси? Меня еще назвали в честь этого города. Тебе же понравилось тогда.

– Ты, черт возьми, заслужила это имя, и теперь заставляешь меня ругаться из-за своего же упрямства. Мне не нужна жалкая бумажка с набором букв, чтобы узнать о твоем имени или месте рождения родственника. Мы с мамой вполне хорошо жили и без этого. – По-прежнему переживая за огонь свечи, отец, задумавшись, приподнял бровь и изменил высоту фитиля. Все, как обычно, зависело от пришедшего жениха и желания хозяина поддерживать пламя в старом подсвечнике.

Па перевел взгляд на ручей, вернулся к свече, а затем снова, уже более пристально, стал рассматривать берег. Тихо ворча себе под нос, он мучительно думал, что делать с фитилем, стоит ли его поднять, опустить пониже или оставить где-то посередине. С одной стороны, большой фитиль дольше горит и продлевает встречу, с другой – он быстрее потухнет для любого жениха, которого Элайджа Картер не сочтет подходящей партией.

– Народу нужны книги. А моя работа – удовлетворять аппетиты людей, голодных до знаний.

– Женщина должна хранить домашний очаг, – он поднял свечу.

– Но, если я выйду замуж, УОР меня уволит. Прошу. Я библиотекарь. Даже сама Элеонора Рузвельт одобряет.

– В отличие от моей незамужней дочери, первая леди США не занимается мужской работой, волоча свою задницу по ухабистым горным дорогам.

– Люди хотят учиться, – я снова мельком взглянула на руки и потерла их под одеялом, – а книги просто созданы для этой цели.

– Людям куда важнее иметь еду на столе. Многие голодают и болеют. В том числе и дети. Старики умирают. Мы в буквальном смысле сосем лапу в этих краях. Почти две недели назад вдова Каролина Барнс впустую прошла девять миль, чтобы спасти своих малышей.

Бедная женщина кое-как добралась до города и скончалась на его улицах. Тело было в сыпи от пеллагры. Я много раз видела, как у голодающих выпадает такая сыпь. В прошлом месяце одна женщина из ущелья потеряла пятерых из двенадцати детей, а еще месяцем ранее в том же районе дальше по горе умерла целая семья.

– Но люди говорят, что книги облегчают их страдания. Это самое лучшее, что с ними происходило в жизни, – парировала я.

– Картинка курицы, напечатанная на странице, не спасет их, – возразил Па, тряся фитиль и пытаясь меня угомонить. – А это, – он слегка ударил кулаком по подсвечнику, – это тебе и нужно.

Чересчур задранная свеча отчаянно показывала свою наготу, что вызывало смущение. Теперь и я заметила тревожность в серых глазах Па.

* * *

Очень долго я разделяла страхи отца относительно дальнейшей судьбы его единственной дочери, но это продолжалось ровно до того дня, когда стало известно о социальной программе Рузвельта «Новый курс», направленной на поддержку населения во время Великой депрессии. Наш народ страдал чуть ли не со времен моего рождения, но сейчас правительство внезапно вспомнило о нас и предложило свою помощь. В прошлом году президент приказал Управлению общественных работ штата Кентукки нанимать женщин разносчиками литературы и предметов искусства. Для многих жителей горных районов, то есть для всех нас, это был первый опыт взаимодействия с библиотекой, который доставлял удовольствие и пробуждал еще больший интерес.

В городе я увидела объявление о работе, в котором требовались женщины для конной доставки книг. В нем ничего не было сказано о цвете кожи, в том числе о моем. Спустя месяц после смерти матери я втайне от отца заполнила анкету и получила должность в Конной библиотечной службе.

– И они дали работу, тебе? – Па был ошарашен, узнав об этом прошлым летом.

Я не стала рассказывать ему о том, как обошла проверку, отправив заявление через почтовое отделение. По условиям заявки человек мог обратиться к заведующему библиотекой своего города либо отправить документы напрямую в Конную библиотечную службу, которая базировалась во Франкфорте. Уж лучше попытать счастья с незнакомыми мне людьми, нежели доверяться начальству Беспокойного ручья.

– Что, других не нашлось? – спросил отец. – Ты не можешь работать, – тут же добавил он.

– Па, нам нужны деньги, а эта работа хорошо оплачивается и…

– Работающая женщина никогда не выйдет замуж.

– Да кто меня такую возьмет, синюю? Кто захочет?

Я была уверена, что никто не станет связывать себя узами брака с одним из Синих людей штата Кентукки. Что никому не нужна тихоня, чьи губы и ногти цвета голубой сойки, а оттенок кожи напоминает васильки, растущие в наших краях.

Мне не хватало смелости смотреть людям в глаза, ведь в противном случае страх мог выдать мои истинные чувства. Обычный стыд, проблеск радости, вспышка гнева или внезапный испуг медленно, но верно окутывали кожу, постепенно покрывая все тело, и в результате мое спокойное лицо заливалось краской цвета зрелой черники, что вынуждало собеседника в спешке ретироваться. Вырисовывалась не самая радужная перспектива семейной жизни для последней женщины из синего горного рода, обманувшей людей со всего Содружества и даже врачей. Здоровая девушка с оттенком кожи, как у всем известной синей васильковой стрекозы, обитающей повсеместно в заливах штата Кентукки, – к такому выводу пришел озадаченный старый доктор, тут же окрестив меня Васильком. С первой же секунды эта кличка прижилась.

– Кюсси, ты сможешь выйти замуж за человека не из нашего круга общения, который увезет тебя отсюда. Именно поэтому я копаю уголь. Поэтому тружусь не покладая рук, – любил говорить Па, обсуждая мое будущее.

И тогда клеймо позора повисло бы в мертвой тишине, съедая меня с головы до ног. Ведь люди вокруг думали, что наш род существует только за счет кровосмешения. Но это неправда. Мой синий прадед из Франции обосновался в этих краях, женившись на белой уроженке Кентукки. Несмотря на это, наряду с обычными, у них родилось несколько синих детей. Подобно другим горным кланам этих окрестностей, некоторые вышли замуж за чужаков, однако были и те, кто женился на своих родственниках, поскольку они не могли далеко уехать.

Вскоре мы, синие люди, во избежание насмешек со стороны, заставили себя уйти глубоко в горы. В самую темную часть нашей страны. Па любил это место, называя его безопасным для меня, последней представительницы нашего рода, единственной. Но я читала в журналах о подобных видах. Канадский олень, странствующий голубь. Под угрозой исчезновения. Читала о том, почему многие животные были истреблены. Сама мысль стать жертвой, навсегда исчезнуть, оказаться последним Васильком во всем мире, единственной представительницей нашего рода, наводила такой ужас, что мне хотелось поскорей примчаться к зеркалу, расчесать до крови горло и бить себя в грудь до тех пор, пока не вернется дыхание.

Многие смотрели на нас с презрением. Хотя на работе у Па не было проблем: его бледно-синяя кожа особо не раздражала людей, когда они, одинаково грязные, вместе выходили из шахты.

Но ведь я не могла просто так измазаться углем в черно-белом Кентукки. Поэтому настоящим спасением стал заветный книжный маршрут. В его старых, темных лесных карманах мои читатели, лишь мельком увидев меня на муле с полной корзиной книг, тут же начинали радостно кричать: «Книжная дама! Вон там! Книжная дама здесь!» В такие моменты я вовсе забывала о своей особенности, ее происхождении и значении для меня.

Совсем недавно глава проекта Конных библиотекарей Юла Фостер отметила мои успехи, сказав, что эта работа дала мне образование ничуть не хуже школьного. Мне было приятно услышать эти слова. От гордости я в буквальном смысле налилась фиолетовым цветом, несмотря на то, что она с удивлением говорила об этом с другими книжными дамами:

– Если даже Василек научилась стольким вещам из наших книг, то представьте, что сделает эта программа с обычными людьми…

Я купалась в лучах славы, чувствуя себя настоящим эрудитом.

Но услышав о той страшной поездке Агнес в прошлом месяце, когда лошадь выбросила ее из седла в снег, Па еще больше утвердился в своем решении выдать меня замуж. Вскоре он стал распространяться о моем цвете коже, предлагая «щедрые» пять долларов и 10 акров леса приданным. Когда на горизонте замаячили перспективы землевладения, мужчины – один с выпирающим длинным зубом, второй еще совсем мальчишка – добивались моего расположения, игнорируя происхождение от Синих людей. Некоторые в лоб спрашивали о родах, будто бы обсуждая домашнюю скотину, – так они хотели убедиться, что их будущие сыны и дочери не будут иметь этот синий оттенок.

Моей руки мог просить даже ужасный тролль из сказки про трех козликов, ведь отца не волновали сами женихи. Кто бы ни приходил, в последнее время он позволял свече гореть непростительно долго.

Но я же не могла так рисковать. По правилам УОР, замужние женщины, имеющие трудоспособного супруга, не могут работать, поскольку с логической точки зрения муж являлся главой семьи.

Логика. Мне нравилось мое положение. Я обожала свободу и одиночество, которые мне подарили эти последние семь месяцев, да и к тому же удовольствием была сама доставка литературы жителям горных районов, которые отчаянно ждали каждого моего появления, ведь эти напечатанные слова на листках бумаги привносили разнообразие в их серые жизни и украшали самые темные ущелья, создавая мир, в котором существовала надежда. Они в этом очень нуждались.

И впервые в жизни я чувствовала свою необходимость.

* * *

– Оставим так. – Засуетился отец, в очередной раз поправляя подложку для свечи, которую он, в конечном счете, поставил на стол перед креслом-качалкой и свободным местом рядом со мной. Надел каску с карбидной лампой и повернулся в сторону темного леса на другом берегу ручья, проходящего через наши владения.

Снег падал большими толстыми хлопьями.

– Уверен, он появится с минуты на минуту.

Иногда мой жених вовсе не приходил. Я надеялась, что сегодня как раз такой случай.

– Пойду, пожалуй. – Он бросил спичечный коробок в поддон подсвечника и взглянул на свечу, уже в последний раз.

– Прошу, Па. Я не хочу выходить замуж, – шептала я, отчаянно схватившись за его плечо.

– Что с тобой не так? Нельзя отрицать естественный закон Всевышнего.

Я взяла его ладонь и вложила в это прикосновение тихую просьбу о помощи.

– Плевать на сон. Утром съезжу к нему в ущелье и обо всем договорюсь, – добавил он, одернув свою руку от моей синей.

Я открыла рот в знак протеста, но в ответ отец просто шикнул, поднеся указательный палец к своим губам.

– В этих суровых краях девушке не справиться в одиночку. Даже мужчине тяжело приходится. – Па потянулся за острой лопатой стрелообразной формы, на полотне которой был искусно выведен медведь. – Я рою себе могилу с самого первого дня, когда пришел в шахту. Вторую такую же копать совсем не хочется. – Он ударил лопатой по деревянному полу. – Брак нужен для того, чтобы о тебе мог позаботиться муж, когда я уже буду не в состоянии это сделать.

Па застегнул пальто, взял с пола жестяную банку с обедом и поскакал на ночную смену.

Под тихое ржание лошади я повернулась в сторону шуршащих деревьев, стараясь услышать песню лепечущих вод нашего ручья. Скоро появится жених.

Всматриваясь вдаль, я облокотилась на деревянные перила, и когда огонек от лампы отца уже исчез из виду, выпрямилась, поправила деревянный стержень подсвечой и опустила фитиль до места, где воск соприкоснется со старой спиралью подсвечника всего через несколько минут, тем самым давая сигнал запоздавшему ухажеру, что уже пора уходить домой.

Поднимая руки, я заметила, как они становятся зеленовато-голубого цвета.

Глава 2

Едва прошла очередная серая неделя, как Па уже привел на крыльцо нового ухажера. Мужчина не спеша слез с мула и привязал его к дереву. Очередной голодный тролль, от которого нужно как-то сбежать.

Я стала загибать пальцы, припоминая, сколько женихов, просивших моей руки, успело заявиться к нам за последнее время. Оказалось, их было больше дюжины, если не считать тех, кто, передумав, повернул обратно еще у опушки леса.

Увидев, как он, переваливаясь с боку на бок, поднимался по ступенькам, мне захотелось поскорее дожечь свечу и проводить его восвояси.

Нащупав коробок, я достала спичку. После приезда потенциального жениха щепетильная обязанность по зажиганию свечи всегда отводилась мне, которую я выполняла, когда он занимал отведенное ему место.

Хьюитт Хартман плюхнулся в кресло-качалку, чуть не сломав сиденье, пока я зажигала короткий фитиль. Сгорбившись над дряблым животом, он, теребя в руках шляпу, смочил слюной широкие десны, между которых торчал язык с болезненным налетом, и представился, пробормотав себе что-то под нос, но я так ничего и не поняла. Опустив взгляд вниз на колени, он попросил принести документ на право владения землей.

Я молча сходила в дом за нужной бумагой и положила ее у свечи. Проблеск радости на лице мистера Хартмана заставил меня сплести руки за спиной и вжаться в перила. Взгляд застыл на дрожащем языке пламени и медленно тающем воске.

Читая документ, он несколько раз что-то проворчал. Приданое в десять акров земли было более чем щедрым предложением. Территорию можно было расчистить для ведения сельского хозяйства, заготовки бревен или, на крайний случай, попросту продать. Но из-за другого склада ума Па и в голову не приходили подобные мысли, к тому же он никогда не хотел иметь соседей, а может, ему не хватало денег на реализацию своих идей. Однако с ухудшением самочувствия вопрос о моем браке все сильнее его беспокоил, поэтому он стал думать в других направлениях.

Мистер Хартман склонился к слабому огню, внимательно изучая принесенный сертификат, залитый желтым светом, и в его пустых глазах промелькнула искра алчности. Он украдкой взглянул на мое лицо, затем на бумагу, и еще раз – на меня. Спускаясь ниже по странице, он тыкал пальцем по старому документу и облизывал губы, наслаждаясь написанным. И снова обрушил на меня свой тяжелый взгляд.

Наконец он, откашлявшись, поднялся и выплюнул за перила щепотку табака: коричневая слюна украшала его нижнюю губу вместе с мелкими каплями, покрывшими подбородок.

Хартман поднял свечу и подвинул ее к моему лицу. Съежившись от страха, он бросил документ и с одного большого вдоха сдул пламя. – Даже целый штат этого не стоит, – проговорил он хриплым, трухлявым голосом, выдыхая струю воздуха, перебившую черный дым и мое дыхание.

* * *

Спустя несколько дней отец опять доставал свечу, задирая фитиль таким образом, чтобы она горела как можно дольше. После трех женихов к концу января он понял, что больше не придется это делать.

После полудня на крыльце нашего дома появился мужчина. Он внимательно прочитал документ, молча поправил жидкие волосы и нервно поглядывал на пламя свечи, несколько раз сменив позу и похлопав дряблой поношенной шляпой о грязные штаны, из которых каждый раз поднимался новый шлейф вони. После двух свиданий с этим женихом в конце января Па дал благословение и подписал сертификат передачи земли, потушив мою последнюю свечу. Старый сквайр вскочил с места, схватив бумагу. Избегая лица, он с вожделением рассматривал мое тело, задержавшись на груди. Складывалось впечатление, будто я была для него очередным товаром.

– Но я не хочу замуж, – обронила я, вцепившись от страха в Па, – я хочу остаться с тобой, – и перевела взгляд на старика, ждущего во дворе. Он смотрел на меня и хлопал шляпой по ноге, от возбуждения ускоряя темп и силу удара.

– Доченька моя, – обратился ко мне отец, приподняв своей мозолистой рукой мой подбородок, – ты обязана выбрать мужчину и жить полной жизнью. Безопасной. – Отвернувшись, он с трудом сделал глубокий вдох и откашлялся несколько раз. – Ты обязана. Я должен быть уверен, что после своей смерти не оставлю тебя в одиночестве. Я должен сдержать обещание, данное маме. – Его измученные легкие хрипели, он снова откашлялся: все-таки работа с углем давала о себе знать.

– У меня есть книги!

– Не будь глупой, – мрачно возразил он осипшим голосом.

– У меня отберут маршрут, моих читателей. Пожалуйста, я не могу их потерять, – я трясла его, вцепившись в плечо. – Пожалуйста, только не он.

– Ты будешь жить в большой старинной семье Фрейзеров. У этого клана родня разбросана по всей окрестности.

– Но ведь он приходится родственником пастору Вестеру Фрейзеру, – я сдавила ладонью грудь, из которой вот-вот выпрыгнуло бы сердце от одной только мысли о нем, его голодной общине и их ужасных крестильных водах, протекающих ниже залива. – Па, ты же знаешь, что делает пастор с такими как мы, что он уже сделал.

– Он не водится с такими людьми, и он дал мне слово защищать тебя. Уже поздно. Мне пора. Я должен загрузить сегодня несколько машин, иначе меня уволят из Компании. Иди к новой семье, – нехотя торопил отец, положив руку мне на плечо и покачав головой.

Я посмотрела на мужчину во дворе: он крутил обмякшую шляпу, похожую на блин, и сворачивал старую подписанную бумагу о землевладении Картеров, нервно переминаясь с одной короткой мускулистой ноги на другую, его мелкие глаза были устремлены в пространство между нами с отцом и костлявым мулом, мечтающим поскорей уйти отсюда. Зимний ветер свирепствовал у кромки леса, порывами сотрясая ветки и поднимая остатки жидких седых волос жениха.

– Но, Па, пожалуйста… я… боюсь его, – не найдя носовой платок, я вытерла нос о рукав пальто.

– У тебя будет имя мистера Фрейзера. Он обеспечит тебя кровом и едой.

– Но у меня уже есть имя! И никакое другое мне не нужно! Меня зовут книжная дама.

В глазах Па было видно смятение. Лицо сморщилось. Он явно не хотел меня отпускать и в то же время боялся остановить. Я была напугана не меньше него самого, но самое страшное меня ждало во дворе.

– Прошу, Па. Ты же знаешь, как мама любила книги и пыталась привить это и мне. – Мама. Из-за ее отсутствия у меня защемило сердце. Я отчаянно нуждалась в ее успокаивающих объятиях.

– Мама хотела, чтобы ты была в безопасности.

Защищаясь от пронизывающего холода, Фрейзер пододвинулся к мулу, втянув голову в плечи.

– Он не вызывает у меня доверия и пугает своей уродливостью. – Наш старый дом заскрипел: будто бы кряхтя в знак солидарности, он пытался прогнать жениха. – А еще он не моется… А его штаны… они такие твердые, что могут смело стоять в углу. Я не хочу замуж. Па, прошу тебя. Я не хочу оставаться с ним наедине.

– Я бы выдал тебя как надо, даже закатил бы пирушку, но Компания не дает шахтерам второго выходного за целый месяц, кроме похорон и увольнений. Утром я арендую старую лошадь мистера Мерфи и перевезу твой сундук. Хорошенько освойся там. Не бойся. Он отвезет тебя к священнику, и уже к вечеру ты станешь миссис Чарли Фрейзер. Иди к будущему мужу. Давай, уже поздно, – Па взмахнул рукой. – Не заставляй его ждать.