Меж двух огней

– Я дома, – говорю я, входя в комнату.

Тетя Бэтт вздрагивает. Подойдя ближе, замечаю, что перед ней расстелена простыня, на которой разложены пучки сухих листьев и травы. Она раскладывает их по мешочкам и перевязывает каждый бечевкой.

Тетя Бэтт заканчивает завязывать очередной узел и произносит расстроено, как будто я прервала какой-то важный ритуал:

– Я и не знала, что ты ушла.

– Мне захотелось прогуляться, – ответила я и добавила: – Прости. – Хотя извиняться мне не за что было. Показав на мешочки, спрашиваю: – Что это такое?

Тетя Бэтт берет первую попавшуюся ветку, трет ее между пальцами.

– Сушеные травы.

Это похоже на розмарин или, может, тимьян? Я не знаю.

– Ладно, – говорю я. – Спокойной ночи!

Уже перед лестницей вижу миску с горящим травяным мешочком. От пламени цвета красноватого янтаря вьется дым.

Что происходит?

Голова начинает пульсировать от боли.

Кашляя, я зову тетю Бэтт:

– Ничего, что ты оставила эту горящую штуку в холле?

Я подумала, не слишком ли резка с ней, но все это было так странно, и я плохо себя чувствую.

Тетя Бэтт ничего не отвечает. Задерживаю дыхание, чтобы не отравиться дымом, аккуратно обхожу миску и поднимаюсь к себе.

Глава четвертая. Кэт

После разговора с Мэри у школы я иду домой, разогреваю в микроволновке обед для папы, заправляюсь миской каши и иду к парому. Солнце уже садится, и воздух становится холоднее. Я застегиваю до самого верха молнию на толстовке и натягиваю на голову капюшон. Уже несколько недель назад надо было бы переодеться в пальто, но то, что я купила в секонд-хенде в прошлом году, мне не нравится. Это настоящий морской темно-серый бушлат, но без подкладки. Шерсть колется, и я от нее чешусь. Если приеду пораньше, загляну снова в тот магазин – вдруг у них найдется для меня что-то получше.

Паромный причал выглядит совсем не так, как летом, когда парковка забита автомобилями и выстраиваются огромные очереди на посадку. Сейчас здесь пустынно, если не считать нескольких грузовиков и пары легковых автомобилей. Большинство знакомых сезонных рабочих уже уехали на материк, поэтому, вероятно, мне придется заплатить за билет. Подхожу к окошку кассы, но билетер, папин приятель, отказывается брать с меня деньги. Это здорово. Со мной такое случается довольно часто, но я всегда испытываю благодарность.

Если бы я села на смотровой палубе, то наверняка отморозила бы себе задницу, поэтому нахожу укромное местечко в кафе. За одним из столов, прихлебывая чай, сидят четверо пожилых мужчин. Они перелистывают книгу о птицах, пытаясь найти тех, что встретились им сегодня. Я делаю музыку громче и закрываю глаза. Клянусь богом – лучше умереть молодой. Не могу даже представить, что когда-нибудь буду заниматься подобной ерундой.

И вдруг у меня свело живот от внезапного чувства вины, ведь я уже несколько недель не наведывалась к Ким в ее магазинчик. Не была там ни разу после того, как мы слегка поссорились, когда мне нужен был принтер, чтобы распечатать слащавые до тошноты стишки Алекса для нашего плана мести. Я была так сосредоточена на его выполнении, что не пожертвовала для Ким ни минуты времени, хотя она так нуждалась в дружеской беседе.

Будем надеяться, она меня простила.

В секонд-хенде зимних пальто, к сожалению, не оказалось. На вешалках висело одно летнее тряпье от людей, которые решили почистить гардероб.

Я шла пешком целую милю к магазинчику Пола. «День собак» не появятся здесь до позднего вечера, но так даже лучше, ведь у нас с Ким будет возможность наверстать упущенное. Я заранее решила не вываливать на нее все дерьмо, которое со мной случилось, потому что сегодня ее очередь плакаться в жилетку. Может, у нее с Полом все и наладилось, а может, его жена так и не знает, чем они с ним занимаются. Надеюсь, что так.

Захожу в магазин и вижу за стойкой какого-то незнакомца, тощего парня с прической «рыбий хвост», тогда я отправляюсь прямо к двери в заднее помещение, где будет концерт, и пытаюсь войти. Там у сцены уже топчется несколько человек, пришедших заранее, чтобы занять удобные места. Кто-то хватает меня за руку.

– Билет стоит десять долларов.

Я оборачиваюсь и вижу Пола во всей красе. Он коротко подстригся и, кажется, еще больше поседел. На нем застиранная футболка с изображением «Секс Пистолс», узкие потертые джинсы и кеды из ткани. Он низковат, но в довольно хорошей форме. Ким рассказывала, что после того, как он бросил наркотики, Пол стал регулярно ходить в качалку. По всей видимости, когда-то у него были серьезные проблемы.

Но я все равно улыбаюсь, я ведь с ним уже не раз встречалась.

– Йоу, Пол!

Он не выпускает мою руку.

– С тебя десять долларов.

Я вырываюсь и в поисках Ким заглядываю в звуковую кабину. Но там пусто.

– Ты что, оглохла?

– Где Ким? – спрашиваю я грубовато.

Пол выглядит огорошенным.

– Ты знаешь Ким?

– Она моя хорошая подруга.

Он складывает руки на груди.

– Она здесь больше не работает.

– Что? Почему это?

– Она обокрала магазин, и я ее уволил.

Я прищуриваюсь и выплевываю ему в лицо:

– Ты лжец!

– Что?

– Ты меня слышал. – Меня трясет от злости. – Ты лжец. Ким бы никогда тебя не обокрала. – Я это знаю наверняка. Она никогда-никогда бы не стала воровать у Пола. Кимтак вкалывала тут. Она любила музыку и его, Пола.

Он тычет пальцем чуть ли не мне в лицо.

– А как назвать то, что она бесплатно пускала кого ни попадя на концерты? Когда ты в последний раз покупала билет?

– Ты вонючий ублюдок, – говорю я так громко, что стоящие у сцены люди начинают оглядываться. – Ты трахаешь своих сотрудников, а когда тебя выводят на чистую воду, увольняешь.

Пол презрительно фыркает, но я вижу, что он в бешенстве.

– Ладно, детка, пошла вон отсюда! – Пол вытягивает татуированную руку и начинает делать знаки своему вышибале Фрэнку, стоящему у большого усилителя. Тот не спеша подходит к нам. Фрэнк явно не испытывает радости от того, что ему придется меня выгнать.

– Надеюсь, твоя жена знает, какой урод ее муженек! – кричу я изо всех сил. – Буду просто счастлива рассказать ей об этом лично!

– Пошли, Кэт, – говорит Фрэнк, обнимая меня за плечи, а из меня непрерывным потоком извергаются все известные мне проклятья.

Фрэнк ведет меня к заднему выходу мимо комнаты, где уже готовятся к выступлению музыканты. Я слышу, как они настраивают инструменты, смеются и переговариваются друг с другом.

– Ты в порядке? – спрашивает меня Фрэнк.

Я изо всех сил стараюсь не заплакать и бью кулаком по стене.

– Куда она уехала?

Фрэнк пожимает плечами.

– Они крупно поссорились пару недель назад, и Пол дал ей двадцать четыре часа, чтобы она собрала манатки и освободила квартиру наверху. Ким уложилась в три и перед уходом взяла всю наличность, которая была в сейфе.

Значит, она все-таки обворовала Пола? Фрэнк, видя мое потрясение, качает головой.

– Скажем так, это была справедливая компенсация.

– Но ведь здесь никогда не было больших денег. Ну сколько там было? Сотня долларов максимум? С такими крохами она далеко не уедет. Дворец на них не купишь. Ким много лет не общалась с родителями. Она что, пойдет на улицу?

– С ней все будет в порядке, – повторяет Фрэнк, на этот раз уже не так уверенно.

И тут я начинаю плакать. Фрэнку становится неловко. Вытирая нос рукавом, говорю ему:

– Если она позвонит, скажешь ей, что я приходила?

Фрэнк кивает, но видно, сам не верит, что такое случится. Ким не объявится.

Пока Фрэнк выпроваживает меня через заднюю дверь на улицу, продолжаю выкрикивать проклятья. Он прощается со мной и захлопывает перед носом дверь. Пытаюсь позвонить Ким на мобильный, но ее телефон отключен. Разумеется.

Я представляю себе, как Кэт пришлось пройти через все это в одиночку. Думала ли она о том, чтобы позвонить мне. Попросить меня о помощи. Скорее всего, нет. Наверняка нет. Я всего лишь глупенькая школьница. Она уже делала попытку обратиться ко мне как ко взрослой, но меня волновала только моя собственная жизнь.

Чувствую себя максимально дерьмово. Я бросила человека, которого считала своей лучшей подругой, когда она во мне больше всего нуждалась. Я усвоила этот горький урок и даю себе обещание отныне никогда не предавать друзей.

Глава пятая. Лилия

На тренировке в понедельник Ренни делает вид, что меня нет. Она не смотрит в мою сторону и ничего не говорит. Даже когда мы втроем с Эшлин обсуждаем, над каким танцем должны еще поработать, Ренни глядит только на Эшлин и разговаривает тоже только с ней.

Как будто я – невидимка.

Стараюсь не принимать близко к сердцу. Ренни обожает устраивать пытки молчанием – ее фирменный трюк. Меня бесит, что я этого всего не заслужила.

Она же не могла узнать.

Несмотря на то, что Ренни ведет себя со мной как последняя стерва, я, как ни в чем не бывало, продолжаю с ней разговаривать. Или пытаюсь. Например, когда говорю ей:

– Кажется, что Мэлани запаздывает со вторым разворотом. – Она мне ничего не отвечает, но при этом идет к Мэлани и просит ее следить за ритмом.

В раздевалке, когда мы переодеваемся, Ренни приглашает Эшлин к себе на обед. Она делает это прямо передо мной.

– Да! – радостно кричит Эш, но, заметив меня, хмурится и спрашивает: – А ты, Лил, идешь с нами?

Ренни мгновенно разворачивается и начинает рыться в своем шкафчике, демонстрируя, что я отныне в ее доме персона нон грата.

– Не могу. Нужно заехать на конюшню.

На самом деле, мне туда не надо. Я не была там уже несколько недель. Надя ездит на Фантоме гораздо чаще, чем я в последнее время. Мне не хочется, чтобы конь меня забывал, но еще больше не хочется, чтобы Ренни видела, как это меня задело. В понедельник дома у Ренни всегда день пиццы, но мне не нравится доставка, в которой они ее заказывают. На мой взгляд, там кладут слишком много соуса.

Ренни фыркает в ответ на мои слова. Ей никогда не нравился Фантом. Однажды она попыталась на нем проехаться. И только села в седло, как лошадь пустилась рысью вбок, а все потому, что Ренни слишком сжала колени и потянула поводья в сторону. Я крикнула ей, чтобы она приподнялась на стременах, но Ренни вдруг испугалась и спрыгнула с Фантома, когда он начал двигаться. Она упала, сильно ударилась о землю и испачкалась в грязи. Парни с конюшни бросились на помощь, но при этом наорали, потому что слезать с коня в движении очень опасно. Ренни была так обижена, что сразу же ушла на автомобильную стоянку и ждала, пока я отведу Фантома в стойло и расседлаю.

Я довезла Надю до дома. Остановившись перед дорожными знаками, смотрела на нее в ожидании, когда она скажет о том, как в последнее время ведет себя Ренни, заметила ли ее отчужденность, но Надя всю дорогу строчила сообщения друзьям.

Подъехав к конюшне, я вдруг подумала, что Кэт и Мэри никогда бы со мной так не поступили. Они никогда бы не стали создавать вокруг меня вакуум без всяких причин. Я решаю позвонить Мэри домой и написать сообщение Кэт, вдруг они захотят встретиться со мной на конюшне и немного развлечься. Уверена, что Мэри влюбится в Фантома. Даже покажу ей, как его вычесывать.

Кэт сразу же отвечает. Понюхать лошадиный навоз? Уже еду! Я громко смеюсь, и от этого мне становится лучше.

Звоню Мэри, и трубку берет ее тетя. Голос охрипший, как будто она только что проснулась.

– Слушаю вас.

– Здравствуйте, а Мэри дома?

На другом конце провода виснет тишина.

– Это Лилия, подруга Мэри, – решаю продолжить я. – Звоню, чтобы пригласить ее покататься на лошади сегодня вечером в конюшнях. – В трубке продолжают молчать. – Если вы передадите ей, что я звонила, будет прекрасно.

Раздается тяжелое дыхание. Потом щелчок…. и короткие гудки.

Она бросила трубку! Мэри говорила, что ее тетя со странностями, но чтобы такое… Это вообще ни в какие ворота не лезет. Клянусь, что подарю Мэри на Рождество мобильный телефон.

Я пришла в конюшню слишком поздно, чтобы вывести коня, поэтому отправляюсь к Фантому, дабы как следует почистить его. Пока я это делаю, конь стоит идеально смирно. Вычесывая щетину, шепчу ему на ухо всякие нежности. Вскоре его шкура начинает блестеть, как черный бархат. Как только перехожу к шее, он пытается повернуть голову и уткнуться в меня носом.

Когда на Фантоме ездит Надя, то вычесывание и крючкование копыт всегда поручается конюхам, а я люблю эту часть общения с Фантомом больше всего. Именно так и устанавливаются доверительные отношения с конем. Я полностью доверяю Фантому, знаю, что он не причинит мне вреда. Даже если не захожу к нему по нескольку недель, он радуется, как будто мы виделись только вчера. Раньше я так любила проводить с ним время, что оставалась бы ночевать в конюшне, если бы мама разрешила. Когда все изменилось? С началом моих занятий чирлидингом? Интересно, а Фантом это заметил? Расстроился, что я стала так редко его навещать? При мысли об этом мне захотелось плакать.

Один из конюхов стучится в дверцу стойла.

– Тут кое-кто к тебе пришел, Лилия.

– Отлично! – Заглядываю в длинный проход и вижу Кэт. Она зажимает пальцами нос. Машу ей.

– Иди сюда!

Кэт идет ровно посередине прохода, старательно избегая приближения к стойлам.

– Слушай, подруга, может, пойдем куда-нибудь отсюда. Здесь так воняет!

Делаю глубокий вдох.

– Серьезно? А я обожаю запах навоза!

Кэт со скептическим видом убирает пальцы от носа, вдыхает, а потом изображает рвотные позывы.

– Я больше никогда никому не скажу, что хотела бы оказаться на твоем месте.

– Ладно. Недалеко есть одна тропинка вдоль побережья. Обычно там никого нет, и мы спокойно могли бы прогуляться.

– Конечно, пошли отсюда, – отвечает Кэт, делая судорожный вдох, поворачивается и со всех ног бежит к выходу.

Я заканчиваю вычесывать Фантома и перед уходом целую. На улице уже почти совсем стемнело и сильно похолодало, но мы с Кэт все равно решаем пройтись.

– Я звонила Мэри, – сообщаю Кэт, – но я не уверена, что она получила мое…

– Эй, девчонки, подождите меня!

Оборачиваюсь и вижу, что к нам бежит Мэри.

– Прости, что не ответила на твой звонок, уснула. Всегда ложусь отдохнуть после школы.

– Вот это да, – говорит Кэт.

– У тебя дома все в порядке? – спрашиваю я деликатно. – Твоя тетя как-то странно себя повела, когда я звонила. Мне даже показалось, что она не передаст сообщение.

Мэри вздыхает.

– Тетя Бэтт в последнее время что-то совсем потеряла связь с реальностью. Больше предпочитает возиться со своими книгами, кристаллами и всякой другой эзотерической ерундой, чем общаться с людьми. – Она качает головой. – Так что случилось?

Раньше мы собирались втроем лишь для того, чтобы обсудить планы мести или что-то срочное, но теперь все меняется.

– Особенно ничего, – говорю я, – просто соскучилась.

Кэт смотрит на меня.

– Как дела с Рен?

– Не слишком хорошо, – отвечаю я коротко. Очень хочется вывалить на них все, пожаловаться, как мне плохо, но я не могу. Ведь с Кэт произошло то же самое и даже хуже. Разве я вправе жаловаться?

На удивление, Кэт оказывается весьма проницательной. Она хлопает меня по спине и говорит:

– Не волнуйся. Ее кто-нибудь разозлит, и она забудет о своих обидах. Кстати, это могу быть и я!

– А еще у тебя есть мы, – добавляет Мэри.

Я улыбаюсь им обеим.

– Спасибо!

Мы все умолкаем. И эта тишина не кажется вымученной. Просто, похоже, нам больше нечего рассказать друг другу. При этом нам по-прежнему хорошо вместе.

Глава шестая. Кэт

После третьего урока прозвенел звонок, и вместо математики я иду в библиотеку – школьная администрация организовала для выпускников дополнительные занятия, чтобы помочь с оформлением вступительных документов.

Практически уверена: это будет пустая трата времени. К тому же я уже решила, что подам документы в Оберлин, и совсем скоро собираюсь отослать все необходимые бумаги: заявление и краткое эссе о том, кто я такая и почему хочу поступать именно туда. Это дело на пару часов.

Но после моих более чем неудовлетворительных результатов летних экзаменов мне пригодится любая помощь. Вообще-то это уродская система. Есть масса трюков, позволяющих отвечать на вопросы так, чтобы заработать как можно больше баллов. Богатые детки сдают экзамены гораздо лучше бедных потому, что имеют возможность оплатить курсы, на которых учат всем этим секретам.

Я не могу позволить себе частного преподавателя, поэтому набрала кучу книг в библиотеке. Некоторые из них уже безнадежно устарели, а в некоторых какие-то умники уже заполнили все страницы с тестами ручками. Я сделала все, что в моих силах, но этого явно недостаточно. Планирую написать об этом в своем вступительном эссе. Оберлин – очень либеральное и прогрессивное учебное заведение. По-моему, они с сочувствием отнесутся к отсутствию у моей семьи средств. Но, несмотря на это, я все равно в следующем месяце пересдам экзамены и постараюсь улучшить результаты на пару сотен баллов.

Если существуют какие-то особые приемы, о которых мне следует знать, чтобы мое поступление в Оберлин стало более вероятным, я должна быть в курсе. Я пойду на все, поскольку мечтаю навсегда уехать с Джар Айленда. Может, Огайо и не самое крутое место на земле, но мне определенно туда хочется.

В библиотеке никого нет, и я начинаю думать, что занятия перенесли в учительскую. Подхожу к столу библиотекаря. Она сидит за компьютером. Протягиваю желтый пропуск и говорю:

– Не могли бы вы мне подсказать, где… – Но она перебивает меня громким шиканьем. И это несмотря на то, что вокруг никого. Потом библиотекарь указывает на конференц-зал, рядом с компьютерным классом.

Народу не слишком много. Человек пять. Некоторых я знаю, а с некоторыми не знакома. Сажусь сзади, расстегиваю молнию на сумке и достаю бланк заявления в Оберлин. Его нужно заполнить онлайн, но я специально распечатала экземпляр, чтобы заранее спланировать, как отвечать на вопросы. Сразу после звонка в комнату входит заведующая учебной частью, миссис Чиразо. Она в черных свободных брюках и вязаном шарфе. Видимо, это и есть ее повседневная одежда. Могу поспорить, что у этой женщины ничего другого в гардеробе нет.

Она хмурится, наверное, расстроена, что пришло так мало людей. Но потом видит меня и расплывается в улыбке.

– Кэтрин Де Брассио! Как дела?

– Прекрасно, – бормочу я и утыкаюсь взглядом в свои бумаги.

– Нам нужно выбрать время, чтобы поговорить с глазу на глаз и, так сказать, наверстать упущенное! – произносит она нарочито приветливо, и это практически подтверждает мои худшие опасения.

Я вынуждена была ходить к миссис Чиразо на беседы, когда умерла моя мама. И не потому, что в этом нуждалась. Я ничем не выделялась из класса, не плакала на людях. Но миссис Чиразо увидела в газете некролог. Она тут же прибежала на урок с вырезкой и спросила своим заунывным голосом:

– Хочешь со мной поговорить? – При этом она даже не была моим наставником в средней школе. Она работала со старшеклассниками. Но, по всей видимости, скорбь была ее специальностью.

Я ответила ей:

– Нет, не хочу.

И тогда эта гадина назначила мне пять бесед с ней наедине!

Я знала, что она обожает давать советы детям, у которых скончались родители. Когда я приходила, она улыбалась, как ребенок в рождественское утро. Смерть родителей для школьного психолога – как валерьянка для кота. А еще нездоровые отношения, беременности несовершеннолетних и пищевые расстройства. За все наши пять встреч я едва ли произнесла более пары слов. На последней она дала мне целую кучу чистых блокнотов в траурных обложках, чтобы я вела дневник, и как только она меня отпустила, я выкинула их в урну.

– Ну что же, похоже, сегодня будем заниматься этим составом, – говорит миссис Чиразо, переключая свое внимание на остальных. – Надеюсь, вы сообщите вашим друзьям и одноклассникам о важности данного мероприятия. Она собирается закрыть дверь, но кто-то не дает ей этого сделать.

Алекс Линд.

На нем темные джинсы, черно-белая клетчатая рубашка и зеленый свитер.

– Прошу прощения за опоздание.

Несмотря на то, что здесь полно свободных мест, он садится на соседний стул.

– Выглядит так, будто здесь собрались одни неудачники, – шепчет Алекс мне и смеется.

– Говори за себя! – огрызаюсь я. Звучит это грубовато, поэтому сопровождаю свои слова коротким смешком.

И совсем не потому, что меня волнует, что он обо мне подумает. С ним покончено. Лето давно прошло.

Миссис Чиразо завела свою тягомотину, растянув процесс заполнения документов в колледж на три части. Вопросник, рекомендации и персональные эссе.

– Персональное эссе – самая важная часть. В ней вам дается уникальная возможность продемонстрировать приемной комиссии, кто вы есть и к чему стремитесь. Это ваш шанс заявить о себе, о ваших академических успехах и жизненной позиции, и ни в коем случае нельзя его упускать. Именно на этом мы и сосредоточимся на наших с вами занятиях. И раз уж группа у нас малочисленная, почему бы нам не поработать в парах.

Я чувствую на себе взгляд Алекса и тут же начинаю смотреть в противоположную сторону, на Гари Ротини, который сидит в другом углу комнаты. К сожалению, он уже скооперировался с девчонкой из моей группы по гимнастике. Удивительно, что она здесь. Неужели и в школу визажистов нужно тоже заполнять анкету?

Алекс кладет руку мне на плечо и слегка сжимает его.

– Ты попалась, Кэт. Теперь выкладывай свои самые сокровенные и грязные секреты.

С трудом сглатываю. Если бы Алекс узнал, что я вытворила в этом году, он бы никогда со мной не заговорил. Но мне на это наплевать.

– Ты не сможешь это пережить, – отвечаю я.

– Тогда я первый.

– Ты примерный мальчик. Твои скучные тайны меня усыпят. – Я оглядываю комнату в поисках пары.

Алекс поворачивает стул, чтобы видеть мое лицо.

– Эй, у меня есть свои грязные секреты. Не такой уж я и примерный.

Закатываю глаза.

– Докажи.

Он озирается по сторонам.

– Однажды в семь лет я пытался соблазнить няню, когда она укладывала меня спать.

– О боже!

– А что такого? Она была такой симпатичной, а ее волосы пахли вишневым сиропом.

Я откидываюсь на спинку стула.

– Заставь меня забыть это, извращенец, или я больше никогда в жизни с тобой не заговорю!

Изображая печаль, он кладет голову на стол. Я протягиваю руку, чтобы потрепать его по волосам, но тут же отдергиваю. Нельзя допускать, чтобы в наших с ним отношениях было что-то интимное. Мне не следует флиртовать с Алексом Линдом, даже если это забавно. Я не могу отвлекаться от своей основной цели: убраться как можно дальше с этого острова.

Глава седьмая. Лилия

После школы Эш уговорила меня прийти к ней. Она постоянно повторяла, что мы миллион лет не проводили время вдвоем. И это. В последние дни я с ней встречалась только на тренировках.

Представьте себе мое удивление, когда я увидела на подъездной дорожке джип Ренни. Я чуть было не развернулась и не уехала, но мне не хотелось обижать Эшлин. А еще в глубине души я надеялась, что Ренни тоже не зря здесь появилась и хочет помириться.

Но когда я нажала на звонок и Ренни открыла дверь, было похоже, что она собирается захлопнуть ее прямо перед моим носом. Она этого не сделала, но было очевидно, что ей хочется.

И вот мы сидит в подвале, на креслах-мешках, которые Эш не разрешает маме выкинуть на помойку, смотрим телевизор и красим ногти. Нам пришлось сюда спуститься потому, что мама Эш не выносит сильных запахов – у нее от них начинаются мигрени.

Эш пытается поддерживать беседу, но кроме нее почти никто не говорит. Мы сосредоточились на ногтях.

– Дай мне жидкость для снятия лака, – командует Ренни. Эшлин с готовностью передает ей флакончик.

У Эш очень богатая коллекция лаков. Я крашу ногти в мятно-зеленый цвет. На втором ногте Эшлин спрашивает:

– Вы уже начали заполнять документы для колледжа?

– Только собираюсь, – отвечаю я, разворачивая большой батончик Сникерса, завалявшийся в моей сумке. И если с лаками у Эш все хорошо, то с едой – беда: ее мама сидит на безглютеновой диете.

– На самом деле я собираюсь этим заниматься в выходные до самого января.

– Ты все еще собираешься в Бостонский колледж, Лил? – Эшлин поворачивается ко мне. – Знаешь, я тоже подумываю туда поступать. Если получится, давай жить вместе?

– Ну да, ну да, – говорю я. – Будет у нас единство и борьба противоположностей.

Эш – грязнуля, и я никогда в жизни не соглашусь делить с ней комнату. Сомневаюсь, что до нее дошла моя шутка, но мне плевать, потому что Ренни смотрит на нас, прищурив глаза. Что, не нравится оставаться в одиночестве, да, Ренн? Эшлин взвизгивает и хлопает в ладоши.