Отдай свое сердце!

– Это она написала.

– Кто – она?

– Курочкина.

Макс хмыкнул.

– Да какая еще Курочкина? Ты думаешь, ты один Гена в Питере? Да тут Ген до фига и больше. Так же, как и Рит.

– Нет, это Курочкина написала, – стоял на своем Самокатов.

– Ну а это кто написал? – Горохов широким жестом окинул стену. – Тоже Курочкина?

Только теперь Генка обратил внимание на то, что вся стена пестрела любовными признаниями: Саша + Маша; Андрей + Наташа; Галя + Сергей… И везде это равнялось любви. Слово любовь было написано где по-русски, где по-английски, а где просто нарисовано в виде сердечка.

Горохов победно глядел на друга.

– Что скажешь, Самокат?

Генка собрался было ответить, да так и замер с открытым ртом. Потому что увидел мужчину в черном костюме и с белым букетом.

– Горох, я его знаю!

– Кого?

– Вот того типа с цветами. Он идет на собачье кладбище.

– На какое еще собачье кладбище?

– Тут недалеко есть кладбище домашних животных. Мне Курочкина говорила.

– Ах тебе Курочкина говорила, – язвительно повторил Макс. – Совсем ты, Самокат, шизанулся.

– Горох, надо за ним последить. И если он придет на собачье кладбище, тогда… – Самокатов запнулся.

– Что – тогда?

– Не знаю. Но именно его я видел. Именно его!

– Ну хорошо, давай последим, – согласился Горохов.

Они пошли за мужчиной и пришли на собачье кладбище. У входа висела табличка:

АЗОРКИНО КЛАДБИЩЕ

Собачье кладбище мало чем отличалось от человеческого. Те же самые надгробия: у породистых собак – дорогие; у дворняжек – дешевые… В общем, все, как у людей… Кладбищенские дорожки подметал карлик – сантиметров под сто. Мужчина подошел к нему. Они обменялись рукопожатиями и несколькими фразами. Затем карлик вновь принялся махать метлой, а мужчина пошел в глубь кладбища.

У одного из надгробий он остановился, положил цветы… Мальчишки, для отвода глаз, начали осматривать соседние надгробия. Кого тут только не хоронили: и собак, и кошек, и хомячков, и попугайчиков, и морских свинок… На некоторых могилах имелись эпитафии. Типа:

Самый умный кот на светеМирно спит под камнем этим.

Или:

Здесь лежит бульдог Попкорн!Хозяину был предан он!

Мужчина, скорбно опустив голову, постоял у могилы. Потом побрел к выходу. Друзья тотчас подошли к надгробию, у которого он стоял. Здесь тоже имелась стихотворная эпитафия:

Без тебя, родная Рита,Жизнь моя почти разбита.

– Рита, – обратил внимание на имя Генка.

– Ну и что, – пожал плечами Макс. – Очень распространенная кличка для овчарок.

– Надпись какая-то странная, – не унимался Самокатов. – Что значит – по-чти разбита?

– Так он-то пока еще живой, – объяснил Горохов, кивнув в сторону удаляющегося мужчины. – Вот когда коньки отбросит, его жизнь будет совсем разбита… Слушай, Самокат, а как ты узнал, что этот тип пойдет именно сюда?

– Я же тебе говорил. Он подошел к нам с Курочкиной на платформе и…

– Во сне подошел? – перебил Макс.

Генка вздохнул.

– Фиг его знает. С одной стороны – вроде бы во сне, а с другой – вроде бы наяву.

– Давай тогда продолжим слежку, – предложил Горохов.

– Давай. Пошли.

– Подожди. Знаешь, как надо сделать?

– Как?

– Ты садись на хвост этому типу, а я с карликом поговорю.

– О, точно!.. И еще поищи могилу Крыжовника.

– Какого Крыжовника?

– Кота Курочкиной. Она говорила, что он где-то тут похоронен.

– Ладно, поищу.

– Ну я отваливаю.

И Генка отвалил. А Макс направился к карлику.

Сразу заводить разговор о мужчине в черном Горохов не стал. А начал издалека:

– А вы не скажете, почему это кладбище называется Азоркиным?

– Скажу, – ответил карлик, не переставая махать метлой. – Самую первую собаку, которую тут схоронили, Азоркой звали.

– А-а, – протянул Макс и увидел надгробие с иностранной надписью. – А здесь кто похоронен, не знаете?

– Знаю. Крокодил.

– Крокодил?

– Да. Консул одной африканской республики привез с собой ручного крокодила. А тот простудился и помер. У нас же здесь не Африка… – Карлик достал сигареты. – Надо, пожалуй, перекурить.

Карлик закурил.

А Горохов перевел разговор на мужчину в черном.

– Это сейчас артист приходил, да? Я его вроде бы в каком-то сериале ви-дел.

Карлик выпустил изо рта дым.

– Может, и артист. Мы не знакомы.

– Вы же с ним поздоровались.

– Он сюда каждый день ходит. Потому и здороваемся.

– Каждый день?

– Да. А то и по два раза в день.

– Надо же. Видно, свою собаку очень любил.

– Любить-то любил, – покуривал карлик. – А потом взял да убил.

– Как это?

– А она взбесилась. И чуть было его не загрызла.

– Откуда вы знаете?

– Он сам мне рассказывал. Пришел однажды сам не свой. И битый час про свою Риту трепался. Да так, словно это не собака была, а человек. Странный тип. И могилка тоже странная.

– А чем она странная?

– Да я раз зимой пошел снег убирать, гляжу: а у могилы – на снегу – следы собачьих лап…

– Ну и что?

– А то, – сказал карлик. – Следы от могилы вели, а к могиле следов не было.

Глава VI. «Жильцам дома № 44 срочно покинуть свои квартиры!»

Тем временем Самокатов «сидел на хвосте» у мужчины в черном. А тот, в свою очередь, сидел в электричке. Электричка прикатила на Московский вокзал. Толпа повалила по перрону. И в этой толпе Генка потерял объект своей слежки.

Самокатов в одну сторону метнулся, в другую. Нет типа в черном. Как сквозь землю провалился… И в расстроенных чувствах Генка потопал домой. На Лиговку. И вдруг вновь увидел мужчину в черном. Мужчина свернул в Генкин двор, вошел в Генкин дом, поднялся на Генкин этаж… «Ну, если он сейчас еще и в мою квартиру позвонит…» – вне себя от изумления подумал Самокатов.

А мужчина открыл ключом дверь соседней квартиры. Когда-то в этой квартире жила старуха Красавцева. Но она недавно умерла. С тех пор квартира пустовала.

Генка помчался вниз. К дяде Феде – дворнику.

Сколько Самокатов себя помнил, столько помнил и дядю Федю, который вечно во дворе что-то подметал, убирал… Вот и сейчас, орудуя лопатой, он выгребал мусор из мусоросборника.

– Здрасьте, дядь Федь.

– Здорово, коль не шутишь, – грубовато ответил дворник.

– А вы не знаете, кто в сто тринадцатой квартире живет?

– Да мужик какой-то. Видать, купил эту квартирку.

– А фамилия его как?

– Ты, паря, как следователь, – заворчал дядя Федя. – Кто да как. Мое дело вон мусор убирать… – И он снова заработал лопатой.

Самокатов пошел домой, бухнулся в кресло и задумался. «Ни фига ж себе, – думал он. – Вначале тип в черном мне приснился, а сейчас я его вижу наяву, да еще и живет он по соседству…»

Дзинь-дзинь-дзинь… – прервал Генкины размышления дверной звонок. Это был Горохов, который рассказал Самокатову все, что узнал от карлика.

– А еще, – возбужденно закончил рассказ Макс, – карлик видел зимой на снегу следы собачьих лап, ведущие от могилы. А к могиле следов не было.

– А могилу Крыжовника ты нашел?

– Нет, не нашел.

– А ты бы у карлика спросил.

– Я спрашивал. Он сказал, что нет там никакого Крыжовника… Давай, Самокат, теперь ты рассказывай. Ты выследил этого типа?

– Выследил. Он здесь живет!

– Где – здесь?

– В квартире напротив.

Горохов недоверчиво уставился на друга.

– Без прикола?

– Без прикола!

– Вот так фишечка!.. Тогда мне все ясно!

– Что тебя ясно?

– А то, что твоим сознанием управляют! На тебе испытывают новое психотронное оружие!..

Где-то Самокатов уже слышал о психотронном оружие. И не только слышал, но и видел. И Генка сразу вспомнил – где. Да в интернете. На прошлой неделе он смотрел по инету шпионский триллер, и там в мозг главного героя посылали специальные импульсы из соседней квартиры.

– В твой мозг из соседней квартиры посылают специальные импульсы… – азартно говорил Макс.

Самокатов усмехнулся.

– Горох, я этот боевик тоже видел.

– Да при чем тут боевик? Тебе это в реале устроили!

– А почему именно мне?

– На ком-то же надо испытывать психотронное оружие. Вот тебя и выбрали.

– Ой, да фигня!

– Да почему – фигня? Очень даже возможная версия. Давай ее проверим.

– Как мы ее проверим?

– Залезем в квартиру, когда этого ти-па дома не будет.

– А как мы туда залезем? Дверь же на замке.

– Вот это уж точно фигня, – бодро сказала Макс. – К любому замку можно ключ подобрать.

Тут Генка кое-что вспомнил.

– Ничего не надо подбирать. У нас есть ключ от той квартиры.

– Класс! А откуда?

– Красавцева часто дверь захлопывала, а ключ дома забывала. Поэтому отдала нам запасной. Он, кажись, до сих пор в прихожей висит. Я сейчас сгоняю, посмот-рю.

Генка сгонял, посмотрел. Да, ключ висел в прихожей.

– Все о’кей, Горох! Завтра можем залезть.

– Никаких завтра! – решительно ответил Макс. – У меня классный планчик нарисовался. Залезем прямо сейчас.

– Так ведь он же дома.

– А мы звякнем в полицию и скажем, что дом заминирован. Полиция примчится, жильцов из дома вытурит и станет бомбу искать. А мы в это время залезем в квартиру.

– А если вычислят, что это мы позвонили?

– Не вычислят! Мы же не с мобилы будем звякать.

– А откуда?

– Из метро. Там телефон-автомат висит. Я видел.

– Так он скорее всего не работает.

– А может, работает.

– Давай все-таки до завтра подождем, – сказал Самокатов. – Тип поедет на кладбище, а мы…

Горохов перебил:

– А где гарантия, что он через пять минут не вернется?

– Зачем ему возвращаться?

– Мало ли зачем… Вернется и накроет нас… Короче, я погнал звонить.

И Макс убежал.

А через десять минут прибежал.

– Порядок! – объявил он.

– Позвонил?

– Ага. Сказал, что дом сорок четыре на Лиговском заминирован.

– И что тебе ответили?

– Я же не дурак ответа дожидаться! Протараторил и смотался.

– Значит, сейчас приедут.

– Ага.

В ту же секунду на улице завыла полицейская сирена: ВАУ-ВАУ-ВАУ… А вслед за ней послышался голос, усиленный мегафоном: ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ! ЖИЛЬЦАМ ДОМА НОМЕР СОРОК ЧЕТЫРЕ ПО ЛИГОВСКОМУ ПРОСПЕКТУ СРОЧНО ПОКИНУТЬ СВОИ КВАРТИРЫ!

– Вот это скорость, – восхитился Горохов.

Дом сразу же стал похож на растревоженный муравейник… Мальчишки, поочередно глядя в дверной глазок, ждали, когда из соседней квартиры выскочит мужчина в черном. Он не заставил себя долго ждать.

– Выскочил, – сообщил Самокатов.

– Ну что, идем?

– Подожди, пускай все смотаются.

Когда двери перестали хлопать, а ноги топать, Макс сказал:

– Погнали!.. – И первым ринулся на лестничную площадку.

И тотчас, нос к носу, столкнулся с полицейским.

– А ты, пацан, чего телишься?! – заорал на него полицейский. – Ну-ка, мигом на улицу!

– Да я… – растерялся Горохов.

– Дома еще кто-нибудь есть?

– Нет.

– Закрывай квартиру и пошли.

«Вот блин! – думал Генка, слыша удаляющиеся шаги друга. – Придется одному лезть».

Сунув на всякий случай в карман фонарик, Самокатов осторожно вышел на лестничную площадку; подошел к двери, вставил ключ в замочную скважину, повернул… Трик-трак, – сказал замок, открываясь.

И Генка вошел в квартиру.

Глава VII. Гроб на колесиках

Вошел и двинулся по узкому коридорчику. Шел-шел, шел-шел… А коридорчик все не кончается и не кончается. «Фигня какая-то», – недоумевал Самокатов, точно помня, что у Красавцевой крохотная однокомнатная квартирка. С крохотной прихожей.

Наконец коридорчик закончился дверью. Генка толкнул ее и вошел. И чуть было не споткнулся о гроб, стоявший на полу.

В гробу лежала Рита Курочкина.

– Ой! – ойкнул Самокатов.

– Ай! – айкнула в ответ Курочкина и поднялась из гроба. – Ну что ты, Генчик, на меня уставился? Мертвецов никогда не видел?

Самокатов в ужасе отступил.

– Куда же ты? – пошла на него Курочкина. – Давай поцелуемся.

Генка продолжал отступать. А Рита наступать. Все повторялось, как тогда – на платформе.

– Иди ко мне, Геночка, – манила его девочка. – Ты же хотел меня поцеловать.

– Я… пе-передумал, – выдавил Самокатов.

– Нет, дурачок, – погрозила ему Курочкина пальчиком. – Первое слово дороже второго.

Генка уперся спиной в шкаф. Рита обхватила Генкину шею холодными пальцами. Самокатов весь напрягся.

– Расслабься, я не кусаюсь, – прошептала Курочкина и укусила Самокатова.

Вскрикнув от боли, Генка инстинктивно оттолкнул Риту. И она, задев ногой крышку гроба, грохнулась на пол.

– Сейчас ты за это заплатишь! – злобно закричала Курочкина. – Жизнью заплатишь!.. Эй, где ты там, мой сладкий монстр?!

Тотчас в коридоре раздались тяжелые шаги, дверь отворилась и в комнату вошел Купоросов.

– Я здесь, госпожа.

– Убей его! – показала Курочкина на Самокатова.

– С удовольствием. – В руке директора блеснула старинная бритва с перламутровой ручкой.

Бежать! Скорей бежать!.. Самокатов, сам не зная как, очутился в коридоре. И помчался. Позади него слышался громкий топот. Генка на бегу обернулся и чуть было не завопил от ужаса. Потому что его преследовала целая толпа скелетов.

Самокатов размахнулся и кинул в них фонарик. БА-БАХ! – рванул фонарик, будто граната. И скелеты превратились в груду костей.

А Генка понесся дальше. Но теперь за ним катился гроб на колесиках.

КЛАЦ-КЛАЦ-КЛАЦ… – клацала гробовая крышка.

ВЗЖ-Ж… ВЗЖ-Ж… ВЗЖ-Ж… – визжали колесики.

Генка вбежал в какую-то комнату. И это оказалась та самая комната, из которой он только что убежал. Помимо Курочкиной и Купоросова тут была еще и Нестерова. С петлей на шее.

– Геннадий, – строго сказала она, – ты когда собираешься двойку по русскому исправлять? Имей в виду, если ты ее не исправишь, за год у тебя будет тройка. И отец не купит тебе навороченный айфон.

– А зачем покойнику айфон? – оскалился Купоросов в мерзкой улыбочке и, помахивая бритвой, направился к Генке.

Внезапно в руках у Самокатова по-явился… автомат. Удивляться было некогда. Генка передернул затвор и – тра-та-та-та-та-та-та-та… в директора. Самокатов буквально изрешетил Купоросова. А тому хоть бы хны.

– Ха-ха-ха! – хохотал Купоросов. – Меня так просто не убьешь, дружок. Меня вот как можно убить… – И, резко взмахнув бритвой, директор перерезал себе горло. Послышался булькающий звук, и из горла Купоросова хлынула… нет, не кровь, а зеленая жидкость, типа зеленки.

Ужас сковал Самокатова. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни языком. Как сквозь вату, он услышал слова Курочкиной:

– Агафон Евлампиевич, достаньте мне его сердце.

– Позвольте, я достану, – вызвалась Нестерова.

Генка почувствовал, как ледяные пальцы учительницы вошли в его грудь, словно в воду, и обхватили сердце, будто клещами…

– Прошу, Ритуля, – сказала Екатерина Васильевна.

И вот уже трепещущее Генкино сердце лежало на ладонях у Курочкиной.

Все поплыло у Самокатова перед глазами и под ногами. И он… проснулся.

Самокатов сидел у себя дома в кресле. Губа болела. Подскочив к зеркалу, Генка увидел, что она распухла от укуса. Именно от укуса, потому что на губе ясно виднелись следы зубов. «Чьих зубов?» – спросил себя Самокатов. Либо он сам прикусил губу во сне. Либо… Либо это сделала Курочкина. Но тогда это был никакой не сон. Как же не сон, если он проснулся. «Спокойно, парень, – сказал себе Генка. – Надо разобраться».

И Самокатов принялся в очередной раз разбираться.

Значит, так. Утром он пошел в школу. Из школы они с Максом поехали на Фарфоровскую. С Фарфоровской – отправились на собачье кладбище. Оттуда Генка начал слежку за типом в черном, и тот привел его в квартиру Красавцевой. Затем пришел Горох, придумал фишку с минированием дома и звякнул в полицию. Потом они хотели лезть в квартиру, но Макс наткнулся на полицейского, и в квартиру полез один Генка… Ну и с какого момента начинается сон?.. Вот как узнать?

Самокатов осенило: да у дяди Феди спросить!

Генка помчался на улицу. Дворник подметал двор.

– Здрасьте, дядь Федь, – поздоровался Самокатов.

– Да уж здоровкались сегодня, – по своему обыкновению проворчал дядя Федя.

«Ага-а, – понял Генка, – значит, разговор с дворником – не сон. Идем дальше…»

– Дядя Федь, а вы не знаете, кто в сто тринадцатой квартире живет?

– Так ты ж, паря, меня об этом уже спрашивал.

– Когда?

– Да минут двадцать назад.

– Ой, а я и забыл… Ну ладно, дядь Федь, не буду вам мешать.

Самокатов вернулся к себе. «Двадцать минут… двадцать минут…» – стучало у него в голове. Выходит, после разговора с дворником он пришел домой, бухнулся в кресло и незаметно для себя уснул. И все, что было потом – приход Макса, звонок в полицию и так далее, вплоть до того момента, когда Нестерова вынула из Генкиной груди сердце, – был сон…

Или не сон?.. Самокатов осторожно потрогал кончиком языка укушенную губу. Вот блин! Все так запуталось-перепуталось, ни фига непонятно – где сон?.. где не сон?..

Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля… – заиграл мобильник.

– Алло, – ответил Генка.

– Я-а тебя-а убью-у… – раздался в трубке замогильный голос.

Самокатов ни капельки не испугался.

– Эй, Горох… – сказал он.

– Я-а не-е Горо-о-х, – продолжал дурачиться Макс. – Я-а Ку-у-рочкина.

– Кончай прикалываться. Ты откуда звонишь? С Фарфоровской?

– Нет, из дома, – уже своим обычным голосом ответил Горохов. – Только что пригнал с Фарфоровской.

– А теперь гони ко мне. Я тебе кое-что расскажу.

– Про типа в черном?

– Про все. Тут такая шизуха!

– Шизуха?

– Ага. Полная.

Через пять минут (ребята жили рядом) Макс был у Генки.

– Что это у тебя, Самокат, с губой? – сразу заметил Горохов.

– Курочкина укусила.

– Чего?! – вытаращился Макс.

– Того…

И Генка рассказал все с самого начала и до самого конца.

– Вот так фишечка! – присвистнул Горохов. – Значит, я тебе во сне говорил, что тип в черном каждый день на кладбище таскается?

– Ага… А что?

– А то, что так оно и есть: тип приходит на кладбище каждый день. А то и два раза в день.

– Да уж, – со вздохом сказал Самокатов. – Сплошной неврубон.

– Зато интересно! – с жаром воскликнул Макс.

– Кому интересно, а кому и не очень. Как вспомню свое сердце на ладонях у Курочкиной… Бр-р-р… – Генку передернуло.

– Кстати, я тебе дельную мысль во сне подкинул, – сказал Горохов.

– Когда придумал в полицию звяк-нуть?

– Нет, когда говорил, что твоим сознанием из соседней квартиры управляют.

– А-а, психотронное оружие…

– Ну может, и не психотронное. Но какая-то фигня там определенно имеется.

– Какая фигня?

– С помощью которой тобой манипулируют.

– Кто манипулирует?

– Этот тип в черном.

– А зачем? – не понимал Генка.

– Фиг его знает… Слушай, а у тебя в самом деле есть ключ от той квартиры?

– Да, есть.

– Так давай залезем. Может, чего-нибудь и нароем.

– Давай. А когда?

– Завтра. Как только тип на Фарфоровскую умотает.

– А если он неожиданно вернется? – выдвинул Самокатов тот же довод, что выдвигал и Горохов в его сне.

– Я за ним пойду, а ты в квартире пошуруешь. А если он повернет, я тебе звяк-ну. Годится?

– Годится! – кивнул Генка. – Только давай я за ним пойду. А ты в квартире пошуруешь. Что-то мне в лом опять туда лезть.

– Так это ж во сне было.

– Ну и что.

– Ладно, – согласился Горохов, – я полезу. А ты сядешь ему на хвост.

Глава VIII. Первая учительница

И вот на следующий день Самокатов снова «сел на хвост» типу в черном. А тот, в свою очередь, сел в электричку. И поехал… Генка вернулся домой и условным стуком постучал в квартиру напротив.

Горохов открыл.

– Заваливай.

Самокатов завалил.

– Ну что, уехал?

– Ага.

Мальчишки прошли в комнату. Здесь все было точь-в-точь, как в Генкином сне. Только без гроба на полу.

– Вот тут он стоял, – указал Генка ногой.

– Кто? – не понял Макс.

– Гроб с Курочкиной… А вон там стояли Купоросов с Нестеровой, – показал он уже рукой.

– А я здесь уже все перерыл, – сообщил Горохов. – И смотри, что нашел… – Макс протянул Генке ученическую тет-радь.

Генка ее полистал.

Все страницы заполняли стихотворные строчки. Это была поэма под названием «На смерть любимой Риты».

– Прикольно, – сказал Самокатов, пробежав поэму глазами. – Как будто он не про собаку пишет, а про свою невесту.

– Да, типа того. А смотри, что я еще нашел… – Макс протянул Генке фотографию.

На фото был мужчина в черном. Точнее, на снимке он был в белом. Рядом с ним стояла пожилая женщина.

– Это ж Марья Сергевна! – воскликнул Самокатов.

– Ага.

И действительно, с фото на ребят глядела их первая учительница – Мария Сергеевна Афонькина. Она учила их в начальных классах.

– Гляди, как они похожи, – сказал Макс.

– Да, да, – поддакнул Генка.

Мальчишки переглянулись. До этой минуты мужчина в черном представлялся им загадочным и странным. И вдруг предстал совершенно в ином свете. А именно – сыном их первой учительницы.

– Слушай, Самокат, а что если мы не туда заехали? И тобой никто не манипулирует.

– Это была твоя версия, – напомнил Самокатов.

– Да, моя, – запальчиво ответил Горохов. – Потому что ты стал вопить: «Я не врубаюсь – сны это или не сны!»

– Так я и до сих пор не врубаюсь…

Но в душе у Генки уже начали зарождаться сомнения. У него же сейчас переходной возраст, во время которого – он читал в инете – всевозможные закидоны бывают. Может, тогда и эти сны тоже закидоны?.. А царапины, шишка и укус?.. Но ведь он действительно мог сам себя незаметно оцарапать, ударить и укусить.

«В общем…» – подумал Самокатов. И не успел додумать, потому что увидел… фонарик.

И все Генкины доводы рассыпались, как карточный домик.

– Горох, это мой фонарь. Я его здесь оставил. Во сне…

– С чего ты взял, что он твой?

– Видишь, изолентой замотано, – показал Самокатов. – Это я замотал.

Горохов попытался найти логическое объяснение:

– А может, твои родичи сюда приходили?

– Зачем им сюда приходить? – пожал плечами Генка.

– Ну мало ли, – тоже пожал плечами Макс.

– Даже если они и приходили, то не стали бы брать мой фонарик. У них свой имеется.

В Генкиной голове снова роем закружились ставшие уже такими привычными сомнения: значит, это был не сон?.. или сон?.. или не сон?.. или сон?.. или не сон?..

– Вот блин горелый! – угрюмо бурк-нул Самокатов.

– Да все зашибись! – бодро сказал Горохов. – У нас же теперь зацепка имеется.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.