Илья Муромец и лисица-оборотень

Илья Муромец и лисица-оборотень

Александр Бергельсон

© Александр Бергельсон, 2021

ISBN 978-5-0053-2205-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Александр Бергельсон

Илья Муромец и Лисица-Оборотень

– — – — – — – — – — – — – —

В каждой культуре принято связывать особенности внешности с определенными чертами характера. Прекрасная принцесса добра и сострадательна; злобная колдунья уродлива, и на носу у нее огромная бородавка. Есть и более тонкие связи, которые не так просто сформулировать – именно вокруг них строится искусство живописного портрета. Со временем эти связи меняются, поэтому красавицы одной эпохи часто вызывают у другой недоумение.

Виктор Пелевин. Священная книга оборотня

– — – — – — – — – — – — – —

Когда рассвет коснулся краем светлеющего неба вершин лесных деревьев, на опушке, под самой высокой берёзой, завершала свой колдовской танец Лиса по имени Лепава.

Пришла Лепаве пора сменить облик, дабы пожить в обличье другом.

Вот она и пела, кружась, вот и творила заклинание тайное, как это испокон веку положено Лисе, задумавшей Оборотный Обряд.

«Была я Лисицей,

Прикинусь Девицей.

Пусть, кого захочу,

Того и заполучу!

Пусть в меня влюбится,

Ко мне приголубится.

Через реку мост,

Спрячься, Лисий хвост!

В лесу ягода спелая,

Будет кожа белая!

В снегах колея санная,

Стану красота несказанная!

Вокруг себя обернусь кольцом,

Станет Лисья личина человечьим лицом!

Сольются ручьи в реки,

Мой, кого выберу, станет навеки!..»

На мгновение всё смолкло в лесу: ни шороха, ни скрипа, ни пенья птичьего, даже, казалось, сам лес качнулся, словно бы Мир вокруг вздумал вдруг отойти в сторонку на шажок-другой.

А потом – потом всё вернулось на круги своя.

Лишь только вместо Лисы Лепавы стояла на опушке чудесной красоты нагая дева, и ветер трепал рыжие волосы её, и на белоснежной коже блестели в первых лучах солнца алмазными бликами капли пота.

Это был не простой день, а день, когда Полная Луна до полудня не уходит с небес, соседствуя с Солнцем.

В такие дни особо сильны чары тех, кто хочет Волшебных Перемен.

Лепава с поклоном поблагодарила Силы и Чары, давшие её новую суть.

– Отслужу я вам, благодетели. Как спросите, как прикажете, так служба моя вам совершится по вашему велению! На том клятву даю, и кровью скрепляю.

Лепава впилась острыми зубками в палец, и кровью своей начертала на берёзовой коре знак особый, клятвенный.

Птицы вновь запели, Лепава засмеялась.

– Доброе утро, Лисичка! Хорошо-то как! Вот только – одёжку бы раздобыть какую. Хотя… – Она огладила себя по груди и бокам ладошками. – Чего люди красоту прикрывают? Глупые.

И мгновенно насторожилась.

На опушке кто-то был.

– Человек. – Прошептала Лиса, быстренько оглядываясь.

И вправду: невдалеке стояла совсем ещё молоденькая девчонка с грибною корзиной, пяля на Лепаву круглые от изумления глаза.

– Что смотришь, деточка? – Лиса упёрла руки в боки. – Али ведьмы никогда не видала? Говори! А то я тебя счас в мухомор превращу! Будешь торчать на поляне, пока кто сапогом не пнёт со злобы на ядовитость твою и красную в белых пятнышках шляпку. Ну же!

– Ой! – Вскричала девчонка, и без памяти упала в траву, только покатилась корзинка, рассыпая огромные подберёзовики.

Так Лиса обрела платьице.

Далее путь её лежал в село ближайшее, название которому было Карачарово.

Подкрепиться Лисоньке пора!

Она – соблазнительная, для мужского полу волнительная, легко своего добьётся: сегодня же тот найдётся, с кем затеет игру свою милу, да и заберёт его жизненну силу.

Девчонка же, платьица лишившись, домой сама пришла.

Вместо одёжки на ней мешок холщовый с прорезью для головы и рук.

Молчит, ни слова сказать не может, только плачет и трясётся вся.

Страшное зрелище.

Родители, конечно, в крик.

Мамка плачет, а батяня – за ремень, чтобы, значит, пороть.

Но тут бабка соседская, Олеля Никитична, вмешалась.

– Не трогайте малую! Её силы тёмные околдовали, заморочили. – И стала девчушку бедную лечить.

Слова говорила особые, отвар давала из трав хитрых, свечи жгла да лучины, Богам вознося моления, необходимые при таком случае.

Отошла девчонка.

– Что было-то? – Бабка спрашивает.

– Не помню. – Отвечает маленькая. – Вроде, тётя какая-то, рыжая, у опушки стояла. А сама голая, и глаза огнём горят…

– Оборотень у нас объявился, люди.

Бабка Олеля Никитична оглядела тех, кто в избу собрался.

– Лиса пришла. Быть беде. Деток в лес не пускать, а особо предупредить всех парней молодых да мужиков не старых пока, чтобы боялись девки белокожей с волосом в рыжину. Лиса тока за мужиками да парубками приходит, ей, Оборотной Деве, другого не надо.

А во селе во Карачарове жил о ту пору один парнишечка.

Звали его Митяй, а прозвище имел он Душной.

Почему Душной? – спросите, так я отвечу: уж больно мерзляв был, вечно кутался, и даже летом не снимал тёплую душегрейку на меху.

Впрочем, на этом странности характера Митяева не кончались.

Постоянно пребывал он в мечтательности, отчего смеялись над ним частенько.

Но обижать – не обижали: безобидный чудак-человечек, и не более того, ибо зла не приносит, а лишь потешает народ своими, ежели рот откроет поговорить, речами.

И каждая такая речь касалась исключительно любви.

Но не просто любви земной, обычной, а любви чисто сказочной, то есть, выдуманной от начала и до конца.

В рассказах этих то и дело всплывали самые разные, весьма загадочные, необычные, и весьма обаятельные создания.

То Русалка, понимаешь, ему в реке встретилась во время купания, и была там у них такая история, что прямо ва-аще.

То Дева Лесная, дочь, ни много, ни мало, самого Лесного Владыки, воспылала вдруг к нему, Митяю, неземной страстью, и три дня – три ночи держала его, Митяя, стало быть, в сладком любовном плену у себя в Древесном Замке.

То Королева Горная, пролетая в виде Птицы Золотой, углядела Митяюшку на дороге, ну, а дальше – сами понимаете, любовь, опять же, в самом-рассамом виде.

И так далее.

Притом, заметьте, каждый раз всё чуднее и чудеснее.

В том смысле, что происходящее с Митяем наполнялося от рассказа к рассказу новыми наворотами совсем уже запредельных любовных событий и самых немыслимых участниц событий этих, с Митяем происходящих.

Впрочем, никто байки эти толком не слушал.

Один только Ильюха, кузнеца сын, всё просил его рассказывать ещё и ещё.

Ильюха был мал возрастом, и в рассказах любовных Митяя Душного интересовала его вовсе не любовная сторона.

Нет.

Что-то другое влекло Ильюху в бесконечные враки эти.

Что-то другое.

События небывалые, все из себя насквозь исключительные! – вот что.

И не важно: были они, или всё выдумка сплошная, а важно, что Ильюха всякий раз напитывался самой возможностью подобного рода поворотов жизни.

В глазах Ильюхи светилась адская смесь уважения, опаски, и симпатии.

Короче, на историях сих учился Илья грамоте приключений, как иные детки учатся, скажем, читать, писать и считать.

Такая вот странная школа была у Ильюхи.

Такое вот своеобразное обучение.