Спецоперация «Зверобой»

Однако посмели. Уже на следующий день в штаб дивизии пришло первое сообщение, что на выдвигающуюся колонну в нескольких местах совершено нападение небольших финских отрядов. Атаки были отбиты. Но преследовать противника не смогли. Не хватало лыж, да если бы они и были в нужном количестве, командиры и солдаты дивизии, срочно переброшенные из южных районов страны, не умели на них ходить.

А у финнов, наоборот, отменная лыжная подготовка: они не только отлично ходили, но и ползали по-пластунски, не снимая лыж, и даже в случае необходимости, забирались в них на деревья. Получалось, на этой войне лыжи оказались едва ли не идеальным средством передвижения.

Теперь штаб дивизии с трудом успевал принимать сообщения о нападении на наши растянувшиеся колонны. Финны, организовав небольшие, подвижные лыжные отряды, упорно били во фланг.

Информация, поступающая из передовых частей, оказалась крайне скупой. Не были разведаны позиции противника, не выявлены огневые точки.

Накануне наступления 26 декабря предполагалось, что перед фронтом дивизии сосредоточены три финские роты с минометами, которые поддерживают огнем несколько пушек. Им противостояли наши три стрелковых батальона, полковая артиллерия и танковая рота. Остальные части были вытянуты вдоль дороги к фронту. Казалось бы с сосредоточением сил все обстоит неплохо.

Однако за день до установленной даты наступления в штаб пришел возбужденный начальник связи соединения майор Юткевич. Он поздоровался с начальником штаба, пожал руку Баталину.

– Онуфрий Иосифович, – обратился Юткевич к полковнику Волкову. – Кто такой майор Плинк из штаба армии, не знаете, случаем?

– Первый раз слышу. А что случилось?

– Да уж случилось! Вот это принял наш радиоузел десять минут назад. Открытым текстом. Они что, с ума посходили?

Связист протянул бланк радиограммы. Полковник прочитал, лицо его вытянулось от удивления. Он в некоторой нерешительности вернул радиограмму, потом взял ее обратно из рук начальника связи. Словно, не веря глазам своим, пробежал текст еще раз.

– Что творится в штарме? Это же, блядь, враг народа. Чистый враг. А НКВД доложил – их всех вычистили в тридцать седьмом. Вот же он! – потрясая телеграммой, вскипел Волков.

Полковник шагнул к двери, распахнул ее и на ходу бросил начальнику связи:

– Жди меня тут. Я к командиру.

Начштаба ушел, а Юткевич так и остался стоять как вкопанный посреди комнаты.

– Присаживайтесь, товарищ майор, – на правах хозяина предложил Баталин.

Тот отрешенно посмотрел на Сергея, потоптался, потом все-таки присел.

– Ты представляешь, части сосредоточены для удара, а он отрытым текстом. Как на базаре. Нас же финны и денно и нощно слушают.

– А что там? – поинтересовался Баталин.

– Всего одно предложение, и наши старания – коту под хвост. «Сообщите готовность к наступлению сорок четвертой стрелковой дивизии». И подпись «Майор Плинк».

– Выходит, теперь наступление отложат?

Юткевич пятерней откинул на сторону седеющие волосы и грустно посмотрел на Баталина.

– Ага, держи карман шире. Кто ж нам позволит? Уж мы пойдем ломить стеною, как говаривал поэт. Только вот из-за этого мудака Плинка потерь будет немерено.

Начальник связи встал.

– Не могу я тут сложа руки сидеть. Пойду. Волкова перехвачу у командирской хаты. Будь здоров, воентехник.

Майор-связист оказался прав. Наступление не отменили. Наступление провалилось. Дивизия не смогла выполнить поставленную задачу – уничтожить финский заслон на 27-м километре. После этой неудачи командир 163-й стрелковой дивизии получил добро на отход.

А финны сосредоточились на неудачнице – 44-й дивизии. Летучие отряды противника перерезают пути передвижения советских войск, устраивают на них засады, делают завалы, не дают возможности пополнить запасы продовольствия, горючего, боеприпасов. Все это деморализует наши войска.

Удары финских отрядов достигли цели – дивизия была расчленена на несколько очагов сопротивления. 6 января комбриг Виноградов получает разрешение отступить. Штаб дивизии несколько суток с боями пробивался к своим.

7 января группа бойцов во главе с ее командиром и штабом прибыли в Важенваара.

Теперь комбриг Виноградов, полковник Волков и батальонный комиссар Пахоменко, вместе с ними и переводчик воентехник Баталин сидели в избе и ждали своей участи. Дождались. К ним следовал Мехлис с военным трибуналом.

…Было уже за полночь, когда в избу вошел военный, а следом за ним трое солдат. На плече у каждого была винтовка с примкнутым штыком.

– Прокурор армии военный юрист второго ранга Холиченко, – представился вошедший. Он вытащил из полевой сумки лист бумаги и зачитал фамилии Виноградова, Волкова и Пахоменко.

– Вы арестованы, – сказал прокурор и скомандовал: – Конвой!

Солдаты заняли места рядом с арестованными. Потом друг за другом вышли за дверь. Комната опустела. Баталин остался сидеть, словно примерз к лавке. Казалось, прокурор Холиченко сейчас вернется обратно, вытащит свой листок, скажет тихо и буднично: «Воентехник Баталин, вы арестованы».

«Что это было?» – спрашивал он себя и не находил ответа. Еще месяц назад Сергей сидел в теплой академической аудитории и даже представить себе не мог, что возможно такое: лютый мороз, снег, трупы убитых, замерзших солдат, чужой, враждебный лес, набеги финнов, пулеметные очереди, откуда их не ждешь, крики раненых. И в заключение – прокурор, конвой, арест…

«С ним ли это было?» Жизнь с треском разломилась надвое, словно подгнившая доска на хлипком переходе над черной бездной. Он чудом удержался. Он заглянул в бездну. В бездну войны.

Глава 3

Баталин так и уснул за столом, не в силах сдвинуться с места. А утром его разбудил начальник связи дивизии.

– Сергей! – тормошил его майор. – Да, проснись же, Баталин.

Воентехник поднял голову, протер глаза, провел ладонью по лицу и удивленно уставился на майора.

– Кончай ночевать. Пора за работу.

– Какую работу? – не понял Сергей.

Майор склонился к уху Баталина и прошептал:

– Пыль с пирогов сдувать. А хочешь по грибы слетаем.

– Я только вчера на грибной охоте жопу отморозил. До сих пор от лавки отодрать не могу.

Начальник связи широко улыбнулся, видя, что привел в чувство Баталина.

– Жопу ладно. Ты уши, случаем, не отморозил? Тогда пойдем, дорогой. Включу тебе финнов на узле связи и слушай их, поганых, сколько влезет.

– Зачем? – не понял Сергей.

– Это ты у дорогого товарища Мехлиса спроси. Он в соседней хате кофе хлебает, да командиров наших поднимает на дыбу, заодно и тебе объяснит. Хочешь провожу, дорогу укажу?

Баталин испуганно замотал головой. Майор по-дружески положил ему руку на плечо.

– Радуйся, академик. Тебе еще рано на дыбу к Леву Захаровичу. А приказал он прослушать, что финны про нас треплются, и доклад ему на стол.

– Я без прослушки знаю. Празднуют финны свою победу над прославленной дивизией Щорса.

Майор устал уговаривать Баталина, только обреченно рукой махнул.

– Дело твое… Как знаешь.

– Погоди, это я так, к слову, – спохватился Сергей. – Пойдем послушаем. Триста лет мне бы их не слышать. На кой черт мне нужен был этот финский?

– Все бурчишь, господин толмач, а язык тут при чем, – укоризненно произнес начальник связи.

Сергей ничего не ответил, молча натянул шинель.

– У вас там перехватить ничего не найдется, а то я со вчерашнего дня ни хрена не ел.

– Хрена, извини, нет. Но голодным не оставим. Мы ж из окружения-то вышли.

На узле связи майор настроил приемник на волну финского радио и передал наушники Баталину. Финны ликовали. Звучала бравурная музыка, песни, время от времени прерываемые голосом диктора. Они славили доблестных финских воинов и их бесстрашных командиров. Рассказывали о том, как выбили из Суомуссалми 163-ю стрелковую дивизию русских, а 44-ю разгромили.

Потом музыка прекратилась и диктор торжественно объявил, что сейчас выступит полковник Сииласвуо, под гениальным руководством которого финские войска разгромили советские дивизии.

Глуховатый, с хрипотцой голос звучал из приемника. Слышимость была отличная. Финский военачальник подробно рассказывал о ходе боев, о смелости его подчиненных, о низком воинском мастерстве русских, о новой тактике действий, которую он лично изобрел. Сииласвуо называл эту тактику как-то странно. «Мотти, мотти», – повторял он. Поначалу Сергей не мог взять в толк, что за «мотти». Но это было важно. Война не окончена, надо знать, чего нового придумал противник.

«Мотти» по-фински не что иное, как заготовка дров. В ее основе, как известно, два действия: отрезать и колоть. Нечто подобное финны и проделали с частями 44-й дивизии – разрезали их на части и уничтожали.

Полковник Сииласвуо с упоением рассказывал: «Паника окруженных все росла, у противника больше не было совместных и организованных действий, каждый пытался действовать самостоятельно, чтобы спасти свою жизнь. Лес был полон бегущими людьми. Бойцы бросали не только пушки и пулеметы, но и винтовки. Многие красноармейцы погибли, застигнутые бураном. В полдень 7-го числа противник начал сдаваться, в основном это были раненые. Голодные и замерзшие люди выходили из землянок.

Мы захватили немыслимо большое количество военных материалов, о которых наши части не могли мечтать даже во сне. Досталось нам все вполне исправное, пушки были новые, еще блестели… Трофеи составили 40 полевых и 29 противотанковых пушек, 27 танков, 6 бронеавтомобилей, 20 тракторов, 160 грузовых автомобилей, 32 полевые кухни, 600 лошадей».

Финский военачальник говорил не торопясь, словно смакуя каждое слово. Сергей успел записать все выступление. Перечитав его еще раз, Баталин подумал, что вряд ли оно понравится товарищу Мехлису. Впрочем, Лев Захарович в этой ситуации человек не посторонний, он является членом Военного совета армии. Так что пусть наслаждается речью финского военачальника.

…В последующие три дня переводчик Баталин занимался тем же, слушал противника, записывал, переводил и представлял отчеты Мехлису. Иногда помогал связистам. Начальник связи даже предложил остаться на время войны на узле в качестве инженера. Но Сергей сослался на то, что у него есть целевое назначение в особую лыжную бригаду, и он должен явиться туда. Пользуясь добрым отношением к нему майора, попросил помочь дозвониться до отдела кадров штаба армии, соединить его с интендантом Шкурко.

Кадровик был нежданно рад услышать Сергея.

– Ты жив, Баталин?

– Наполовину…

– Не понял, ранен, что ли? – заволновался интендант.

– Нет-нет, все в порядке, – поспешил он успокоить кадровика.

– Ну, добро. Я дам команду, на тебя оформят документы, и вперед к Хаджи. Волновался за тебя, академик, переживал… Случись чего, пришлось бы объясняться, каким ветром тебя занесло в сорок четвертую. Я-то считал все будет чики-пики, по-быстрому, а оно вон как обернулось.

Вечером Баталина вызвали в отделение кадров дивизии. Сказали, что получили команду, завтра к вечеру утрясут все вопросы, оформят документы, а утром ему приказано убыть к новому месту службы.

В первой половине дня 11 января Сергей побывал в вещевой, в продовольственной службе, получил аттестаты, паек в дорогу, забежал проститься к начальнику связи, с которым они в последние дни подружились.

Посидели, попили чайку, и тут застала их команда: «Строиться!» Зачем, почему, никто не знал. Роты были выведены на окраину деревни, в поле. Подразделения построились в каре. Начальник связи и Баталин стояли на правом фланге среди штабных командиров, интендантов, инженеров.

Военные спрашивали друг у друга, в связи с чем построение, но никто толком ничего не мог объяснить.

Вдруг строй зашелестел, зашевелился, и по нему побежал шепоток:

– Мехлес, Мехлис…Чуйков…

Сергей поднялся на носочки, увидел, как со стороны деревни, идут несколько человек. Впереди гордо вышагивал Мехлис. Баталин узнал его петушиную походку. В прошлом году Лев Захарович приезжал к ним в академию, выступал. На шаг сзади него шел военный с петлицами генерал-лейтенанта. Это командующий Чуйков, понял Сергей. Дальше он узнал вчерашнего прокурора Холиченко, еще какого-то юриста, политруков.

Следом за ними, на некотором удалении, в сопровождении двух часовых медленно двигались комбриг Виноградов, полковник Волков, батальонный комиссар Пахоменко. Все с непокрытыми головами, без шапок.

Шинель командира дивизии была застегнута на все пуговицы, словно на строевом смотру. Начальник штаба шел широко распахнув полы, подставляя лицо колючему ледяному ветру. Начальник политотдела кутался, подняв воротник.

Сергей пригляделся к Онуфрию Волкову, с которым провел несколько недель бок о бок. Казалось, начштаба постарел на несколько лет. Серое лицо, мешки под глазами, впалые щеки, заросшие щетиной. Темные полукружья под глазами. Полковник старался держаться, не опускал головы, а вот батальонный комиссар Пахоменко совсем сник. Поднятый воротник почти полностью закрывал лицо, и только квадратный желтый подбородок торчал из-под серого шинельного сукна.

На первый взгляд комбриг Виноградов был спокоен. И только крупная жилка у глаза нервно дергалась, словно комдив хотел подмигнуть стоящим в строю командирам и солдатам.

Строй замер, утих шепоток и шелест. Вперед вышел Мехлис. Он гордо вскинул голову и почему-то громко крикнул, хотя спокойно, без надрыва, сказанное слово было далеко слышно в морозном воздухе.

– Товарищи красные командиры и солдаты! Слово для оглашения приговора военного трибунала предоставляется военному юристу второго ранга Токанаеву.

От общей группы отделился высокий, нескладный юрист в длиннополой шинели. Он сделал шаг, оказался впереди Мехлиса. Замешкался, отступил на полшага назад. Начал читать негромко, немного шепелявя, словно надоевшую, никому не нужную инструкцию.

– Приговор. Именем Союза Советских Социалистических Республик 1940 января 11 дня, военный трибунал 9-й армии Ленинградского военного округа в открытом судебном заседании в селе Важенвары в составе: председательствующего военного юриста второго ранга Токанаева, членов – младшего военного юриста Федорова, старшего политрука Бородкина, при секретаре Ганкине с участием государственного обвинителя…

Сергей слушал, а взгляд почему-то не мог оторвать от Мехлиса. Ноздри члена военного совета раздувались от негодования. Казалось, он готов был вырвать из рук председателя трибунала приговор и, сгорая в пламенном гневе, показать всем, как он ненавидит трех руководителей соединения, ожидавших своей страшной участи на холодном ветру.

…Рассмотрел дело номер шесть по обвинению Виноградова Алексея Ивановича, рождения 1899 года, по национальности русский, женат, член ВКП(б) с 1930 года, уроженец Калининской области, Осташковского района, образование среднее, бывшего командира 44-й стрелковой дивизии, по званию комбриг, имеет орден Красного Знамени и медаль 20 лет РККА, не судим…

Баталин вспомнил, как однажды поздним вечером, начштаба Волков рассказывал ему о комдиве. Оказывается, Виноградову не было еще и двадцати, когда он вступил в Красную армию, ушел на фронт, воевал против Колчака, был ранен. Окончил курсы краскомов, опять воевал, против Махно, потом против Врангеля. Позже служил, прошел все должности от взводного до начальника штаба полка. Пять лет руководил штабом, в 1937-м получил под свою команду полк.

Был направлен в специальную командировку в Китай. По возвращении его назначили командиром дивизии.

– Слушай, под расстрел их, что ли, подводят? – толкнул в бок взволнованный начальник связи.

– Да нет, не может быть.

– А ты послушай, послушай, что бормочет этот предвоентрибунала.

…Установил виновность Виноградова доказанной – услышал Баталин. – Своим преступным предательским руководством довел части дивизии до состояния небоеспособности… В самый ответственный момент, когда дивизия была в окружении белофиннов, оставил все основные силы дивизии без руководства…

Военюрист умолк, стараясь верхний лист, трепещущий на ветру, подложить под низ бумаг. У него ничего не получалось. Мехлис окинул предтрибунала рассерженным взглядом. Наконец тот справился с бумагами, продолжил зачитывать приговор.

– Виновность Волкова в том, что он состоя в должности начальника штаба дивизии, за тот же период времени своим преступно предательским руководством и бездействием создал условия, повлекшие за собой тяжкие последствия для дивизии… Тяжелые потери в людском составе и материальной части…

– Сейчас за комиссара возьмутся, – сказал кто-то в строю позади Баталина. И действительно, военюрист в следующее мгновение прочитал.

– Виновность Пахоменко… своей преступной деятельностью, не обеспечением политработы в частях способствовал созданию паники, трусости…

«Да мы и без Пахоменко трусили, – пронеслось в голове Баталина. – Жить-то всем хотелось». Сергею как-то стало не по себе от такого неожиданного соображения. Он даже опасливо огляделся, не подслушал ли кто его крамольную мысль.

– На основании вышеизложенного, – военюрист сделал паузу, – военный трибунал девятой армии приговорил: Виноградова Алексея Ивановича… Волкова Онуфрия Иосифовича и Пахоменко Ивана Тимофеевича подвергнуть высшей мере наказания – расстрелять… Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и в силу входит немедленно.

Баталин вдруг почувствовал, как он замерз на этом проклятом финском морозе. Дело не только в том, что заледенели руки, ноги. Холод заполз в душу.

Осужденных отвели шагов на тридцать от строя. Грянул залп отделения красноармейцев, и бывшие комбриг, полковник и комиссар упали навзничь в сугроб.

Кто-то скомандовал ротам: «Налево!», «Шагом марш!», и подразделения двинулись обратно в деревню. А Сергея не несли ноги. Он продолжал стоять на том же месте.

Тела трех расстрелянных остался охранять часовой. Баталин хотел подойти поближе, но солдат отрицательно покачал головой.

– Нельзя, товарищ воентехник. Не приказано пускать.

Смеркалось. Мела поземка, засыпая тела снежной крупой. Сергей повернулся и медленно побрел по дороге. Ему хотелось плакать. Он плакал. От боли, которая давила грудь. От мальчишеского бессилия. От обиды. От жалости ко всем, и живым и мертвым, попавшим на эту войну.

Глава 4

Дверь в избу, где располагался штаб особой лыжной бригады, была приоткрыта, и Баталин узнал голос майора Кузьмы Деревянко. Сергей только, что прибыл в часть и пришел представиться.

Начальник штаба говорил с кем-то по телефону. Чтобы не мешать, Баталин заходить не стал, решил дождаться окончания разговора в сенях.

Деревянко диктовал своим низким хрипловатым баском: «Начальнику разведотдела Ленинградского военного округа комбригу Евстигнееву. Для обеспечения работы бригады прошу вас в срочном порядке направить в наш адрес следующее оружие: пистолетов-пулеметов сорок штук с запасом обойм, патронов к ним восемьдесят тысяч, пистолетов “Маузер” сто штук с деревянной кобурой, патронов к ним шестнадцать тысяч».

Майор сделал паузу, потом спросил:

– Записал?

И, видимо, получив утвердительный ответ на том конце провода, добавил:

– Внеси в этот список еще тридцать часов и пятьдесят финок. Подпись командира.

Баталин услышал, как опустил трубку начштаба, и только потом постучал в дверь, попросил разрешения войти.

– Товарищ майор! Воентехник второго ранга Баталин для дальнейшего прохождения службы прибыл, – доложил Сергей.

Кузьма Деревянко сидел за столом, уткнувшись в бумаги. Он поднял голову и удивленно посмотрел на вошедшего.

– Баталин?! Ты ли это? Мы тебя заждались.

Майор поднялся из-за стола, крепко пожал руку воентехнику.

– Могли не дождаться, товарищ майор, – вздохнул Сергей. – Я же до Суомуссалми едва не дошел, а оттуда едва ноги унес.

– Вот это номер. Как же тебя угораздило? Присядь, объясни толком.

– В общем, перед тем, как отправиться к вам, получил я в академии направление. Там сказано: явиться в штаб 9-й армии. Ну что, явился. Мне в кадрах говорят: бригада Мамсурова только формируется, а 44-я дивизия срочно выдвигается на фронт. Нужен переводчик. Нужен так нужен. Я же человек военный. Так попал к Виноградову. С ним все и прошел от начала до конца.

– Что и при аресте присутствовал?

– И при аресте, и при расстреле.

– Вон оно как, – сочувственно сказал Деревянко. – Досталось тебе. Назад в академию вернуться не хочешь? Боевое крещение получил.

– Нет, товарищ майор, я же к вам просился, в составе бригады воевать хотел. А теперь вроде, как дезертирую.

Кузьма Николаевич усмехнулся и покрутил головой.

– Тогда садись, вот твой рабочий стол.

– Простите, товарищ майор, но я бы хотел в войска.

– Дух хоть переведи. Ты же только из войск, да еще из окружения.

Баталин напряженно молчал. Не желал он оставаться в штабе.

– Давай договоримся так, – сказал Деревянко, – Денька на два-три задержись. Поможешь мне с делами разгрестись. Потом отпущу тебя в войска. Сам выбирай, хочешь к Харитоненкову в первый отряд шагай, либо к Куличкову во второй, или в третий к Юржицу.

На том и порешили. Начальник штаба поручил Баталину, как он выразился, «посидеть на финской волне», то есть послушать, что говорит о нас радио противника. Сразу уточнил: важны не только общеполитические разговоры, но прежде всего, конкретные сообщения о советских парашютистах, схваченных агентах, поскольку Разведуправление Красной армии уже осуществляло заброску разведчиков на территорию противника.

Первый же сеанс прослушивания принес свои результаты. Радио процитировало заметку корреспондента шведской газеты «Стокгольмс тиднинген». В ней сообщалось, что «отмечено нововведение советских войск: применение парашютистов, которые должны уничтожать промышленные предприятия и дорожные сооружения. Парашютисты действуют маленькими отрядами семь-восемь человек, вооружены ручными пулеметами, снабжены радиопередатчиками и, естественно, одеты в форму финских солдат. Все эти парашютисты были или уничтожены, или взяты в плен».

Поздно вечером прозвучало сообщение из Стокгольма: «Вчера утром группа хорошо вооруженных диверсантов появилась в 15 километрах севернее города Кеми. Они были замечены финскими зенитчиками, которые немедленно высадили патрули на лыжах для встречи и атаки парашютистов. Ожесточенный бой произошел после того, как русские пытались продвинуться для того, чтобы взорвать железнодорожный узел и мост через реку. Русская группа была окружена финнами, и после ожесточенного получасового боя одна часть уничтожена, а другая захвачена в плен.

Эти русские войска были снаряжены мешками с динамитом, большим количеством автоматических винтовок и легкими пулеметами».

Баталин задержался в штабе не на два-три дня, а на полторы недели. Дел действительно было невпроворот. Кроме постоянных сеансов прослушивания и перевода сообщений финского радио он проводил занятия с разведчицами-радистками. В основном эти были девушки-добровольцы, окончившие краткосрочные курсы радисток. Комсомолки, патриотки, романтично настроенные, они мало представляли, что ждет их там, в снегах Финляндии. Конечно же на курсах им говорили об опасностях, но они не очень-то прислушивались к этим предупреждениям.

Самое главное, что пытался донести до них Баталин, это понимание исключительной ответственности, которая ложилась на плечи этих девчат. Ведь там, в отрыве от своих войск, если неожиданно выйдет из строя радиостанция, ей никто не сумеет помочь. Он давал необходимые профессиональные советы, проверял готовность станций к работе. Все, что мог в эти несколько дней. В общем, работал и ждал, когда же начштаба Деревянко вспомнит о нем.

А майор и не забывал о Баталине. Однажды вечером, перечитав телеграмму, пришедшую из штаба армии, Кузьма Николаевич сказал:

– Ну вот и все, Сергей. Собирайся. Сам замнаркома комдив Проскуров рекомендует отправить тебя в войска. Больше держать не могу.

– Шутите, товарищ майор.

– Какие шутки. Вот телеграмма. «По вопросу использования отряда полковника Мамсурова. Организовать деятельность мелких групп, а где надо и всего отряда. Следует отобрать необходимое количество настоящих финнов или… Внимание!»

Деревянко вскинул вверх палец.

«…или хорошо знающих финский язык для обеспечения отрядов добровольцев и студентов, убывающих с тов. Мамсуровым». И подпись. «Заместитель наркома обороны комдив Проскуров».

Начальник штаба вопросительно посмотрел на Сергея.

– Отряд выбрал?

– Мне все равно. Пойду в первый к капитану Харитоненкову.

Майор одобрительно кивнул:

– Хозяин – барин…

Глава 5

Группа разведчиков лейтенанта Владимира Мостыгина выслала двух бойцов в передовой дозор и теперь ждала их возвращения. Командир, выпускник Тамбовского пехотного училища, хоть и молодой, но осмотрительный, может, даже несколько медлительный, как показалось Баталину. Но пусть уж лучше осмотрительный, чем бесшабашный. Финны – враг серьезный. И воевать с ними надо умело, с головой. А вот умения нашим бойцам и командирам как раз и не хватает.