Путь жизни

Когда образовывалась пауза, мама просила меня насадить на крючок червяка и отправлялась на рассвете, когда я спал, к озеру, закидывала удочку и ждала 10 минут. Поплавка она не видела, поэтому просто вытаскивала леску, как правило, с рыбой и шла домой. Снимать рыбу с крючка была моя специализация.

Из радостей: километрах в полутора от нашего дома были водоёмы, куда в жаркие времена люди ходили купаться. Сначала я отправлялся в плавание на надутой автомобильной камере, потом попробовал передвигаться лицом вниз, не поднимая головы над водой (и не дыша), а потом, в то же лето, поплыл по-собачьи.

Всё время велась интенсивная переписка с тремя братьями и другими родственниками от Новосибирска до Риги и Вильнюса, которая нас морально очень поддерживала.

Вернёмся к 1947 году.

Осенью мы познакомили козу Катьку с ярким представителем другого пола, в результате чего зимой появилась двойня – мальчик Васька и девочка Машка. Поскольку стояли трескучие морозы, в нашей комнате население увеличилось вдвое. Машка оказалась ценительницей литературы – съела книгу «Хижина дяди Тома», которую мне на время дала Жозефина, дочь директора завода Кадинера, учившаяся в той же школе.

Другое врезавшееся в память событие – денежная реформа, при которой всё стало в 10 раз дешевле, сменились денежные купюры, но сохранились металлические монеты. Кажется, в течение 3 дней деньги обменивались 1:10, а позже – с потерями. Поэтому кое-кто панически тащил в обменные пункты мешки с деньгами, лихорадочно практиковались махинации по продаже и покупке денег и вещей. Нас это не волновало – накоплений не было. Но была и маленькая радость. Существовала копилка (жестяная банка из-под кофе с пришитой проволокой крышкой), в которую иногда бросали сдачу. Так вот: если раньше буханка хлеба стоила 18 руб., теперь она стала стоить 1,80 для всех на новые деньги, а для нас – на мелочь – 1,80 на старые.

Весной мне прибавилось работы – пасти приходилось целое стадо. И это помимо других забот – школы, скотного двора, огорода и рыбалки. Катькины детки развивались очень энергично: у Машки наметилось вымя, что обычно бывает после первого окота, а Васька рос очень крупным и любознательным, в результате – сбежал и потерялся.

У меня до сих пор воспоминания о дальневосточном периоде окрашены романтикой новизны, побед, красот природы.

Как это воспринимала и переносила мама? Моя мама жила с родителями как у Христа за пазухой. Потом университет, где она была в числе лучших. Потом Горький, Москва – не без ям, но всё же цивилизованно, в режиме интеллигентного человека умственного труда. И следующий этап – голод, лишения, нечеловеческие физические трудности в отрыве от всех и всего привычного, с грузом в виде маленького ребёнка. И как выход на поверхность – Дальний Восток – район, выбранный верхами для уничтожения, вымирания. Обитавшие там считали «Запад» синонимом рая.

Правда, климат усугубил мои лёгочные проблемы, и мама изо всех сил пробивала перевод на Запад. Такое разрешение из министерства пришло в январе 1949 года. Нам предлагался Обоззавод № 16 в Кировской области.

Опять сборы, отправка багажа, решение судьбы живности, 9-суточный рейс до станции Сосновка, где поезд стоит 1 минуту, и где ради нас проводница держала аварийный сигнал, пока мы не оказались со своими вещами на снегу. Ночь, пурга, мороз, сугробы. Но… нас встречает человек с завода с двумя тулупами и директорскими санками (поклон директору – Ивану Ивановичу Целуйко!), в которые впряжен вороной красавец. Выяснилось, что надо ехать 7 км до Новой Сосновки (п/о Усть-Люга), а там, за рекой Люга – завод, но жить пока мы будем в частном доме в Новой Сосновке. Зимой единственное средство сообщения со станцией и рабочим посёлком Сосновка – лошадь с санями, люди же ходят по железнодорожной колее, идущей в 1 км от Вятки (реки) плюс 1,5 км в сторону. Вещи пока, до очередной оказии, остались у Смышляевых – эта семья жила рядом со станцией и отвечала за сохранность заводских грузов на станции. Итак, маме 2 км до завода, а мне 9 до школы в Сосновке. Начало февраля. Сосновка – большой рабочий посёлок на Вятке, промышленным ядром которого был судостроительный завод, делавший военные катера.

Примерно неделю мы осваивались. За это время вновь побывали в Сосновке, договорились со Смышляевыми, что я 6 дней в неделю буду жить и питаться у них, познакомились и записались в школу (5-ю в моей жизни) – примерно в 2–3 км от станции. Здесь нас ждал сюрприз: в школе изучают немецкий, и ведёт его огромный немец Виль. Итого, мне в субботу предстоит путь 2+7 км до деревни пешком. Примерно через 3 недели я получил первую «тройку» по немецкому, что очень высоко оценил Виль. Видимо, биробиджанская учёба была на хорошем уровне, потому что очень скоро я стал первым (лучшим) учеником школы. Может быть, только Симонов кое в чём был не хуже – сирота, вечно голодный и измазанный красками. Он прекрасно рисовал, преимущественно раствором марганцовки. Это был мой ближайший приятель. Другой приятель был из нормальной семьи – Эдик Целищев.

ШАГ В СТОРОНУ и вперёд. Немецкий язык был у меня потом и в двух последующих школах, и в институте в Горьком, я сдал его на «отлично» как экзамен в аспирантуру, а потом в Ленинке читал на немецком то, чего не было на русском. Но когда мне было 27 лет, в НИИ, где я работал, придумали подготовить группу экспертов-переводчиков с английского на базе местного института иностранных языков. Я попал в эту группу, которая занималась по вечерам четыре дня в неделю по 4 часа с очень опытной и строгой преподавательницей Галиной Семёновной Голубовской (1912–2014). И хотя я начинал практически с нуля, к концу я чувствовал себя в языке довольно свободно и выпускной экзамен сдал на «отлично». Присутствуя в 2018 г. на похоронах коллеги по Хэсэду И.В. Янкелевича на Федяковском кладбище, я обнаружил её могилу. А рядом – могила Александра Якуба (1948–2015). У Галины Семёновны был сын Марк Якуб. Кто такой Александр, не знаю. В 1998 г. (через 32 года) в командировке в Германии я собирался общаться на английском, но практически оказалось, что мне легче говорить по-немецки, так что в отсутствие переводчика я был посредником между принимающими и нашей группой.

Лето 1949 года было насыщено событиями. Начало его мы жили в деревне, но мама сумела уговорить коммерческого директора завода Мирона Осиповича Литовского дать нам комнату в общежитии при заводе. Кроме того, нам дали 2 койки, 2 наволочки в качестве матрасов (их надо было набить соломой), стол и табуретки. Мне до школы стало дальше, но зато – нет зависимости от хозяйки, есть сарай, маме близко на работу. Опять надо подчеркнуть её щедрость в мою пользу – мы купили лодку, и я не только пополнял стол рыбой и ягодами, но и исследовал окрестности.

В начале лета, когда ещё не наступили каникулы, я вернулся домой под сильным впечатлением от услышанного в пути со стороны дремучего леса, через который пролегала дорога. Это был совершенно явственный плач маленького ребёнка, настолько однозначный, что я пытался в посёлке поднять тревогу, организовать спасательную экспедицию. У меня самого не хватило духу броситься на плач. Но и у взрослых мои призывы не вызвали энтузиазма – они истолковали звуки леса как обычные крики филина.

Надо сказать, что Новая Сосновка – самый глухой и дальний угол Кировской области, граничащий с Татарией и Удмуртией. Вот оттуда, из Татарии, мы привели новую Катьку, правда, безрогую, но тоже с хорошим удоем. Завели кур. Я совершил подвиг – нырнул с моста в Люгу (высота – метра четыре, местные мальчишки делали это по сто раз в день, а для меня это было как прыжок с парашютом). Эти два события, или поступка (прыжок с моста и много позже прыжок с парашютом), психологически очень сложны, ибо противоречат инстинкту самосохранения. Разум говорит, что они чреваты травмами и даже гибелью. А логика – что надо себя преодолеть, как делают многие другие – и для подтверждения самооценки, и для оценки в глазах других. Да и много других соображений пролетают, перевариваются в молниеносном темпе.

Я собирал и приносил землянику, до сих пор снятся тамошние розовые от ягод поляны в лесу. В Сосновке мы договорились о новом месте постоя для меня – у Бабушкиных, ближе к школе, но ещё дальше от дома.

Два самых памятных события следующей зимы.

Там, где дорога из Сосновки отворачивает от Вятки к Новой Сосновке, был перевоз на другой берег – лодкой. Дело было поздней осенью, при порядочном морозе, по реке плыли льдины. В конце дня группа людей возвращалась с базара в Сосновке, и хотя переправа явно была рискованной, люди вытащили лодочника из его избушки и поехали – другого пути не было. Довольно скоро лодка перевернулась, правда, на глазах нескольких оставшихся на берегу. Они и организовали «спасработы». Когда вытащенных привезли на подводе к нам в медпункт (это около 3 км от переправы), все усилия медсестры Шуры Вихоревой оказались тщетны. Ходили слухи, что она пыталась отогревать этих почти одеревеневших утопленников в постели теплом своего тела.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.