Она спрятала сердце в куклу

И посмотрела светлая сестра печально на своих гостей, дарованных быть жрицами любви, вечно молодыми и прекрасными, умеющими превращать в золото даже воздух, вызывать желание и страсть, затмевать своей красотой разум, и грустно улыбнулась. И сделала руками круги в воздухе и закрыла лицо свое лунным сиянием, словно оказавшись за закрытой белой непроницаемой дверью, а Зеркало не появилось, ибо артаи разбили свои отражения и лишились своих имен, а значит, никто не мог теперь поверить и проверить их слова на правду.

Артаи подняли удивленные головы: никто никогда не слышал, чтобы Королева отстранялась от исполнения желаний.

Но тут же вторая, темная сестра заговорила, и, обернувшись, они слышали, как она обращается к ним на каком-то незнакомом странном завораживающем языке, от которого холодела кожа, будто покрываясь чешуей.

Послышалась знакомая веселая музыка, полная страсти и звона тысяч монет, колокольчики зазвенели в воздухе, и яркие звонкие переливы восточных чечеток, свирелей, барабанов сделали лицо Долли радостным, глаза зажглись огнем и каким-то безудержным весельем.

Будто стряхивая с себя пыль, она пробовала себя в движениях, и на глазах руки ее обрастали золотыми массивными браслетами, блестящий металл отражал испуганные лица артаи. Ровно семь браслетов, ровно столько, сколько сегодня рискнуло прийти сюда.

Красавицы так и остались лежать на земле, не в силах пошевелиться, будто загипнотизированные. Их лица, еще не так давно красивые и утонченные, от страха серели и искривлялись, молча наблюдая, как Долли с жаром раскручивается в сложные пируэты под звуки пронзительных барабанов, как пляшут огоньки в ее глазах и как эти огоньки падают в траву огненными искрами и те змейками расползаются между артаи, поджигают все вокруг, превращая поляну в огненное кольцо, которое начинало нещадно жечь, сужаясь на глазах.

Огонь так быстро разгорался, что вскоре превратился в настоящий пожар, а барабаны словно сошли с ума, их набаты будто забивали гвозди в головы присутствующих, и уже никто не мог пошевелиться от такого грома и адского марева. Оставалось только наблюдать, как искусно танцует Долли, как точны ее движения и как лениво, словно нехотя, огни волнами проходят по ее телу, которое вновь начинается разделяться на новую Долли и на еще одну, и как звон монет становится невыносимым гвалтом.

Эти металлические перезвоны были непереносимы для слуха артаи, они были напоминанием об их тюрьме и тех жестокостях и мерзостях, что помнила их память. Женщины пытались закрыть руками уши и стали выть от этих звуков.

Но это было не самое страшное; становилось очевидно, что размноженная копия черной Долли, веселая, хохочущая, приближается к артаи, видимо, желая расквитаться с каждой по отдельности. Это был очевидный конец. Не будет никакого Зеркала и никакого исполнения желаний.

Не выдержав, переборов морок, первая из них бросилась к Молли, но, словно огороженная прозрачной стеной, та была недоступна, будто спала, глаза ее были плотно закрыты, а руки крестом сложены на груди. Ошеломленная и не желающая верить в то, что все надежды порушены, артаи стала бить невидимые стены кулаками, крича и моля о прощении и раскаянии. Но веки Молли были закрыты, а умиротворенное лицо хранило покой.

Потерявшая страх, артаи бросилась прямо к Долли и стала трясти ее за плечи, заклиная и умоляя простить. Но в ответ раздался лишь дикий смех; продолжая танец, Долли сказала:

– Праздник жизни любой ценой.

В ужасе артаи отпрянула: когда-то эта фраза ей была очень знакома и близка. Любой ценой, за любой счет она порхала, словно бабочка, красивая и воздушная, собирая комплименты и восторженные взгляды, словно мед, пускаясь во все радости жизни, не задумываясь ни о завтрашнем дне, ни о последствиях. Крупные слезы скатились с ее глаз, другие женщины, схватившись друг за друга, рыдали, не веря в скорую смерть.

– Долли, я не верю. Я не верю, что все кончено. Неужели мы недостойны прощения? Ведь даже самому жестокому человеку дают еще один шанс, почему не нам?

– Вернись в замок, артаи. Это и есть твой шанс.

– Нет! Только не это! Назад пути нет! – кричала женщина.

– Вернись или умрешь, – прокричала в общем крике ужаса Долли.

– Я не верю, что для нас не найдется надежды и прощения. Тогда лучше умереть.

– Хамство, глупость, подлость, жадность, ложь, предательство – все можно простить, артаи, – продолжала бушевать Долли, пламенея на глазах. – Но убийство и коварство не прощаются, артаи. Это бездонная пропасть, которую никто не может перейти.

И артаи попятилась назад. Что-то ужасное стало происходить с Долли. Ее тело стало изменяться, грудь увеличилась, бедра стали у́же, менялась конституция тела, и с каждым изменением она стала превращаться в другого человека. Артаи попятилась и, споткнувшись, некрасиво завалилась на землю, узнав в новом облике кого-то до боли знакомого. Белокурая женщина в старомодном платье довоенных времен улыбалась артаи, но улыбка ее была зловещей, и лицо жрицы любви в ужасе окаменело, окончательно осознав, кто стоит перед ней.

***

Огонь полыхал, но казалось, что его смертоносное пламя было направлено только в центр круга. Бедные женщины в обгорелых одеждах, затравленные, словно животные, бегали по огненному кругу, выдирая на себе волосы. Пришедшие в этот час за исполнением желания люди, куклы и звери, видя этот кромешный ад, пятились назад и убегали восвояси, уже ни о чем не помышляя. Сила их желаний была слабее, чем страх перед увиденным. Лес пустел, а еще больше он опустел, когда на поляне стали появляться ужасные монстры из самых жутких кошмаров.

***

Хапилена, как и все гости этого Леса, приготовила свое заветное желание и, в ожидании своей очереди к Зеркалу, тоже видела происходящее на поляне. Но она была одной из немногих, чье лицо не выражало ужас или страх, а наоборот, было полно сострадания и жалости.

Как только жрицы в золотых одеяниях вышли на поляну, Саша и Хапилена сразу же узнали их и переглянулись, конечно же, узнав главную артаи, которая недавно так отчаянно спасала свою подругу по несчастью. И тем ужаснее было видеть ее мольбы и терзания и приговор Королевы.

Саша плакала – ей было очень жаль красивых артаи, и картина с огнем и страданиями, как и у многих, поселила сомнения в ее мыслях. А вдруг и их желания тоже недостойны сбыться?

Вдруг случилось что-то еще, Хапилена вскрикнула и чуть не выронила Сашу из рук. Кукла посмотрела туда, куда так изумленно смотрела ее хозяйка:

– Господь мой бог, не может быть. Этого просто не может быть!

Саша не понимала, чего не может быть, и, проследив за взглядом Хапилены, тоже вскрикнула.

В круге творилось непонятное: там, где только что стояла Долли, стояла уже совсем другая фигура. Пышная грудь, женственность, белые локоны волос и эта улыбка – никаких сомнений: перед изумленной артаи, которая даже не смела теперь двинуться с места, стояла еще одна Хапилена.

Саша взобралась по шарфику на шею своей хозяйки и на всякий случай покрепче обняла ее. Настоящая Хапилена была холодна как лед от развернувшейся картины, но еще больше похолодела, увидев, как та, другая Хапилена в огненном круге стала надвигаться на распластанную на траве фигуру, и каркающий глухой смех навис над помертвевшей артаи.

Вдруг кудрявая светлая голова стала вытягиваться на длинной шее, превращаясь в нечто чудовищное. Через еще какое-то время из-под юбки показался чешуйчатый хвост, а потом и вовсе юбки и платья рассыпались на монеты, и перед неподвижной жрицей извивалась гигантская кобра со страшной разинутой пастью, раздутым в ярости капюшоном и не прекращающими смеяться вертикальными полосками огромных желтых глаз.

Кто-то пытался бежать, и тогда громадные змеи настигали и, трепеща ядовитым хвостом, жадно проглатывали истерзанные страхом тела. Отбиваться было бесполезно: чудовища превосходили ростом и были стремительны, как и положено хищникам. Их огромные хвосты с ядовитым наконечником подсекали ноги жертв, скручивали их когда-то прекрасные тела, ломали им хребты и кости, а потом все это кровожадно кидалось в прорву с острыми клыками в виде кинжалов. Давясь добычей, довольные монстры медленно переваривали своих жертв.

Огромная, самая большая из всех тварь уже вожделенно тряслась, продолжая отбивать хвостом ритмы не прекращающих бить барабанов, кровожадно капая ядом, желая проглотить предводительницу. Та, словно потеряв рассудок, не отрываясь глядя в гипнотические подрагивающие зрачки огромных хищных глаз, повторяла одно и то же:

– Я другая, другая, другая… Я верю, верю, верю…

Громадина приготовилась к последнему прыжку, как вдруг в последний момент из Леса выбежала другая фигура и своей грудью закрыла замершую в страхе артаи. Кобра озадаченно отпрянула, в недовольстве растопырила ноздри, разглядывая и обнюхивая неожиданную преграду.

– Я прощаю ее, Долли. Прощаю. Прошлое больше не важно. Я забыла прошлое, Долли. Дай нам надежду на будущее.

Тварь изумленно слушала непонятные ей слова, и хвост ее нервно заерзал, не зная, с кого бы начать пир: с новой кричащей белобрысой или с уже готовой и тепленькой, лежащей на земле. Столько решимости и силы было в глазах и позе этой женщины, что на секунду тварь задумалась, что вообще редко бывает с существами этого уровня.

В этот момент Молли открыла глаза, и невидимая стена вокруг нее исчезла; она подошла к громадине и слегка дотронулась до нее; вмиг все существо монстра колыхнулось и стало похоже на мыльный пузырь. Он так же быстро рассеялся, как и появился, а уже под руку Молли вела свою сестру Долли, на глазах обретавшую свой обычный облик. И в нескольких метрах от Хапилены змеиная голова превратилась в знакомое лицо, глаза на котором по-прежнему смеялись.

– Здравствуй, Долли, – сказала Хапилена и нежно улыбнулась в ответ.

Молли и Долли тепло обняли женственную фигуру Хапилены. Ведь будь ты хоть самой великой из королев, находишься ли ты во сне или в любой из возможных реальностей, хоть даже на луне, доброе рукопожатие и приветствие еще никто не отменял.

– Подожди чуть-чуть, – сказала Молли.

– Конечно, – понимающе кивнула Хапилена.

Молли подошла к артаи, взяла ее за плечи и нежно погладила по голове; ошеломленная и мертвенно бледная, молодая женщина не могла прийти в себя. Долли же уселась у ног жрицы и стала гладить ее ступни, разминая их от оцепенения. Молли запела тонкую нежную песню на незнакомом языке, снимала тяжелые золотые браслеты с рук красавицы и оставляла их на земле, а Долли зашептала ей ласковые слова, распутывая ноги от золотых нитей и цепей. Артаи приходила в себя. Наконец Молли аккуратно подняла ее волосы, и под ее руками проступил золотой обруч, сковывающий шею, и его она опустила на землю; трава бесследно проглотила и это сокровище.

Нашептывание и заклинания, успокоительные песни и объятия давали свой результат. Красавица устало облокотилась о плечо Молли и обняла ее, тихо плача. Сейчас она совсем не походила на жрицу любви, это была просто красивая женщина, уставшая и растроганная. И Молли продолжала тихо петь свои песни на ухо, и другим было не разобрать слов, но было понятно, что песни эти посвящены Альбине.

– Альбина, меня зовут Альбина, – и слезы ее высохли, и она внимательно слушала Молли.

А суть каждой женщины, в особенности красивой, – оставаться женщиной и нести красоту в мир. Чтобы каждый прохожий, видя прекрасное и чувственное, наполнялся им, словно вдохнул свежий аромат живого цветка, и с этим чувством нес прекрасное дальше, например, делая что-то хорошее в своей жизни.

А еще красивая женщина может помочь стать прекрасным своему мужчине. Ибо красота внутренняя и внешняя – это и есть богатство. Богатство во всех его проявлениях, которое обязательно принесет свои плоды, сделает прекрасным любое начало, подарит радость, молодость, успех и счастье.

И последним напутствием для Альбины было сохранение легкости. Молли дотронулась до лица женщины, провела рукой, и после этого оно осветилось, заблагоухало свежестью, озарилось румянцем, будто это была уже совсем другая Альбина.

– Ты никогда не забудешь то, что произошло с тобой. Но ты должна забыть горечь и идти по жизни легко. Ты как цветок, твой голос, твой взгляд, твоя нежность всем нам нужны. Всем тем, кто порой забывает, что быть счастливым легко.

Молли закончила свою партию, и настала очередь черных заклинаний Долли.

О чем бы ни были волшебные заклинания, Альбина слушала их внимательно и сосредоточенно, порой тихо повторяя их за Долли, будто черная кукла рассказывала ей, отчего произрастают странные желания иметь чужое, как зарождается зависть, и ревность, и жестокость.

Есть маленькая черная точка в теле каждого человека, точка его равновесия, которая подсказывает, куда ему идти и где ждет его счастье. Иногда человек теряет эту точку. Без нее он чувствует себя плохо и неуверенно, не знает, что́ для него верно, что́ правильно и справедливо. Можно отправиться на поиски и найти утерянное, но многие люди предпочитают более легкий путь, например отнять эту точку у других, украсть ее или повторить. Это на некоторое время успокаивает, но чужое никогда не приносит истинное счастье, и со временем страхи возвращаются, уверенность исчезает, а чужое рушится в руках, превращаясь в пепел от сгоревших надежд. И тогда опять есть возможность собрать силы и отправиться в прошлое на поиски, но человек, вкусивший чужой плод и труды, предпочитает присвоить чужой пример, который нравится ему больше. И таким образом он вступает в замкнутый круг: хочется еще и еще – чужих вещей, чужой славы, чужих достижений.

***

Альбина поднялась. Долли и Молли заканчивали плести ей косы, вплетая яркие ленты и нитки, снятые с себя, надевали ей тонкие браслеты и кольца, будто собирая ее в дальнюю дорогу, нашептывали ей секреты этих амулетов:

– Там, где будут болеть другие, ты будешь оставаться здоровой.

– Там, где будут падать другие, твои ноги не заметят ямы.

– Там, где будут крутые подъемы, тебя будут нести ангелы на крыльях.

– Удача будет сопровождать тебя во всех твоих делах.

– Ты и есть сама удача. Всем, кто ни встретится тебе на пути, – озари его своей улыбкой, подари надежду.

– Не подведи, исполни свое предназначение. Не забудь наших слов. Подари миру красоту и доброту.

С этими словами молодые женщины обняли Альбину.

Теперь она совсем не походила на жрицу, воспламеняющую страсть, при этом оставаясь не менее прекрасной. В этом лице теперь можно было увидеть и любящую женщину, и добрую мать, и верную подругу. Гордость и надменность, вычурность и горделивость сменились другой красотой, намного более широкой и глубокой, чем просто воспламенять вожделение у каждого встречного.

– Какая же ты красивая! – не могла сдержаться Королева, не отводя взгляд от удивительной красоты Альбины.

Пришла обнять молодую женщину и Хапилена. Альбина заплакала на плечах у той, которой желала самой страшной смерти и принесла много несчастья.

Обнимая Альбину, Хапилене подумалось, что в жизни они смогли бы стать хорошими подругами; жаль, что судьба порой разлучает людей, расставляя их по разные стороны.

Альбина еще раз горячо поблагодарила Королеву и Хапилену, вытерла последние слезы и улыбнулась. Отныне ее улыбка должна стать лекарством для многих людей, намного более нужным, чем таблетки или уколы. И не раз люди будут говорить ей об этом: «Спасибо, что просто улыбаешься, это такая редкость и такой подарок».

Альбина ушла.

Хапилена подошла к Королеве, и две части нежно и с большой теплотой еще раз обняли женщину.

– Здравствуйте, девочки, – сказала женщина.

– Здравствуй, Хапилена.

– Ах, и вы туда же! Это дурацкое прозвище!

Все дружно засмеялись.

– Ну, вот и ты пришла за счастьем.

Хапилена долго смотрела в глаза Долли и Молли, вспоминая кукольные глаза черной куклы и удивительные голубые глаза фарфоровой белоснежки. И с теплотой эти образы всплывали у нее в памяти.

Потом ее мысли перекинулись к своей судьбе. И возник вопрос, на который так хотелось найти ответ, ведь кто, как не волшебники, мог знать, почему все так случилось.

Словно прочитав ее мысли, Долли и Молли обступили гостью, положили свои руки той на плечи, глаза их были полны глубины и мудрости.

– Мы не знаем почему. Но даже без ответа каждый должен продолжать заниматься своим делом, – сказала Молли и взяла из рук Хапилены худенькую куколку с тонкими ручками и ножками и с непропорционально большой головкой.

Ошеломленная Саша боялась пошевельнуться. Ей было страшно от всего увиденного, что творила Королева, а тем более оказаться в ее руках.

Молли, словно почувствовав этот страх, доброжелательно улыбнулась ей и погладила по головке. От ее прикосновения Сашу накрыла волна спокойствия с привкусом сливочного мороженого и теплого ванильного печенья. Молли посадила куколку на плечо и молча направилась туда, где клубком лежали и отдыхали огромные змеи, некогда бывшие красивыми женщинами. Саша вновь испугалась и спряталась в волосах у Молли. Однако змеи не казались злыми или агрессивными; наоборот, заспанные, они лениво поднимали свои бестолковые сонные головы, зевая, обнажали страшные клыки и безучастно смотрели на приближающихся гостей.

Подходя к змеиному клубку, Молли сказала:

– Ты должна знать, Саша, что на свете не существует сказок с плохим концом. Иногда мы видим страшное, но за ужасами кроется обязательно нечто хорошее. И чем больше мы видим это хорошее, тем больше привыкаем к нему и в следующий раз быстрее распознаем его повсюду.

Саша все еще пряталась в волосах: очень уж жутко смотрелись гигантские кобры, да еще после огненного представления.

Долли стала подходить то к одной, то к другой, нежно поглаживая монстров по голове; в ответ их пасти стали расползаться в отвратительные гримасы, судя по всему, в улыбки. Каждой из них Долли надевала на шею золотой обруч, и после этого змеи парами или в одиночку стали уползать в Лес.

Так и Молли сняла с себя один из своих браслетов, в ее руках он превратился в огромный золотой обруч, громадная змея охотно продела в него свою голову, испытующе посмотрела своими сверкающими черными стрелками на Молли, кинула быстрый взгляд на прячущуюся фигурку в волосах и, гибко развернувшись, довольно поползла в чащу Леса, поблескивая чешуей.

– Понимаешь, – сказала приближающаяся Долли, – даже самой черной душе на свете дается еще один шанс. И даже если она не справится, ей все равно будет дан еще один шанс. Потому что не бывает совсем-совсем плохих людей или совсем-совсем безвыходных ситуаций.

– Змеи – это важный и добрый символ: любящие преданные супруги, заботливые родители, серьезные, ответственные и очень миролюбивые, по сути, существа, – продолжила Молли. – Для этих женщин это будет отличная тренировка всех этих качеств. В нашем Лесу им будет хорошо, поверь. Для каждого существа остаться в Волшебном лесу – это всегда новый шанс, новая попытка, новая жизнь. Здесь есть все, чтобы обрести себя, набраться сил и вновь попробовать начать все с начала.

– И самому Лесу нужны охранники и стражники. Не бывает историй с плохим концом, теперь понимаешь? – спросила Королева желаний, вмиг соединившись в одно целое.

И Саша увидела Королеву с другой стороны: что-то родное мелькнуло в ее взгляде, будто от нее исходило какое-то невидимое сияние, придававшее вселенское спокойствие и умиротворение, голос ее стал глубже, лицо стало особенно нежным. Куколка совсем перестала бояться. Чувствовалось, что в руках у Королевы не может произойти ничего плохого.

Королева тихо запела, Саше нравилась эта песня, теплыми молочными реками со вкусом ванили стали разливаться звуки по фарфоровым рукам куколки. Все вокруг стало меркнуть, опускались сумерки, а лицо Королевы, наоборот, все светилось и светилось. Ее песня убаюкивала Сашу, ту стало клонить ко сну, глаза сладко смыкались; девочка, укачанная в добрых женских руках, крепко спала своим безмятежным сном.

Это была обычная колыбельная. Королева держала в руках Сашу так, словно это был настоящий ребенок, которого заботливая мама хотела уложить спать. А любовь матери, как известно, творит чудеса, и Саша стала увеличиваться в размерах, все больше и больше превращаясь в настоящую живую девочку.

Королева все пела, и песня ее была такая трогательная, поцелуи такими нежными, что каждый понимал: так может укачивать ребенка только настоящая мать. А так грустно и тоскливо смотреть на малыша – только мать, потерявшая своего ребенка.

Наконец Королева погладила светлые кудряшки дремлющей на руках живой малышки, в последний раз прижала ее к груди, поцеловала и осторожно передала Хапилене, ее настоящей матери.

Хапилена тихо плакала, ее растроганное лицо было умыто слезами, она тихо всхлипывала и, благодарно посмотрев на Волшебницу, приняла малышку. Боясь разбудить Сашу, она старалась не давать волю чувствам.

– Я не знаю почему, Елена. Да разве теперь это имеет какое-то значение?

Хапилена была счастлива, она наслаждалась долгожданными объятиями со своей дочерью, в то время как Королева обернулась к Лесу и сказала:

– Здесь ли миссис Вридли?

Прошло некоторое время, и из чащи медленно вышла пожилая женщина с короткими серыми волосами. Тонкие фиолетовые губы хранили молчание, блеклые глаза напряженно всматривались в лицо Королевы. Она держала в руках огромную фарфоровую куклу, походя на большого капризного ребенка, который не хотел расставаться с любимой игрушкой. И чем больше она приближалась, тем недоверчивее становилось ее лицо.

Вдруг фигура Королевы вновь стала двоиться, и через мгновение Долли и Молли терпеливо ожидали, когда же подойдет нерешительная старушка.

– Я хотела уточнить, что в случае положительного исхода моего случая желаю сохранить мою старую куклу. Это мое обязательное условие, иначе я…

Вдруг она оборвала свою тираду, высказанную визгливым голосом, привычным повелевать.

Долли неожиданно раскинула руки в стороны, словно эти слова пронзили ее прямо в сердце, и глаза ее почернели, а лицо приобрело тот самый некрасивый серый оттенок, что имели неприглядные жидкие волосы пожилого психиатра, которые сама миссис Вридли ненавидела всю жизнь. Глаза Долли, превратившись в два огромных черных угля, сверлили гостью, как бы просматривая все ее существо изнутри.

И миссис Вридли вдруг стала не рада тому, что пришла, пожалев о своем решении. Но, сомкнув свои и без того узкие губы в тонкую полоску и посильнее приобняв куклу, она решительно посмотрела в черные глаза Долли.

Взгляд пронизывал старую лису вдоль и поперек, проходя через все слои кожи, через все преграды, и каждый слой прогнивал под прожигаемым взглядом черной стороны Королевы желаний. Взгляд все дальше и дальше проникал в потаенные уголки серой души миссис Вридли и ни за что не цеплялся в этой пустой оболочке, которая не жила, а существовала только для того, чтобы работать и зарабатывать деньги на чужих интересах и поучать, поучать своим скрипучим визгливым голосом.

Долли прикрыла глаза, лицо ее стало подавленным от того уныния и тоски, что исходили от одинокой женщины, которая никогда никого не любила, и серое сердце больше походило на черную гнилую картошку.

Но вдруг маленький тонкий лучик стал пробиваться через эту некрасивую оболочку и все больше прорывался на свет, отчего Долли пришлось закрыть лицо руками. Лучик ударил ей в глаза, осветив лицо солнечными зайчиками. Последняя надежда в последний момент раскрылась в этом сером некрасивом сердце.

Молли повернулась к Хапилене, которая нежно держала на руках проснувшуюся Сашу; та крепко обнимала маму пухлыми ручками и периодически целовала ее в шею.

– Как насчет двух дочек? – задорно спросила Молли.

Долли доверительно положила руку на плечо миссис Вридли.

– Молли, дорогая, скажите, она точно будет меня любить? – все с тем же недоверием вопрошала психиатр.

– Не сомневайтесь, Вирджиния, Хапилена – лучшая из матерей, – и Молли нежно погладила недоверчивую старушку по плечу.

Яркие перламутровые светлячки вспыхнули в сумерках Волшебного леса, и какая-то невидимая волна подхватила миссис Вридли, задорно подняла ее в воздухе вместе с ее огромной фарфоровой куклой. Пожилая женщина вскрикнула, но уже через секунду все услышали радостный девчачий смех.

Поток светлячков еще покружил хохотунью в воздухе и осторожно доставил симпатичную пухленькую девочку с огромной фарфоровой куклой в руках прямо в объятия Хапилены. Две удивительные милашки, красивые и нежные дочки, ласково обняли счастливую женщину за шею, и серьезным кукольным голоском одна из них сказала:

– Моя мама – лучшая на свете!

Никто не мог сдержать эмоций, и какие-то люди выходили из Леса и поочередно поздравляли Елену. Она только счастливо улыбалась и благодарила. Некоторые были настолько растроганы, словно их чувства переваливали через край, и они тут же благодарили Молли и Долли и совершенно удовлетворенными и счастливыми покидали Волшебный лес без каких-либо желаний.