Конторский раб

А такие, вообще, существуют в природе? Мне, лично, такие никогда не попадались ни на службе, ни за ее пределами. Но даже, если бы такой индивидуум и существовал, теоретически, то и его не взяли бы на работу в подобное заведение. Коль никто не поручился, то и двери закрыты – в ведомость по учету заработной платы не внесут, а значит – иди, ищи где заработать в другом месте.

Но за меня заветное словцо замолвили. От Петра Степановича был звонок в отдел кадров, где после обычных «как здоровье?», «как живете?» ненавязчиво так попросили пристроить одного человечка, меня, значит, и поскольку начальственные должности были разобраны давным-давно, то на должность рядового… сотрудника…

Ну и пусть, что «рядового», лишь бы не на передовую. Мне-то нужно внутрь этой конторы, а не на стройку. На стройке мне делать нечего, потому что я и делать-то ничего не умею. Не учили этому. Да и сам, как-то не хотел учиться.

Скажете: ишь, какой прохвост! Так не я же один такой. Таких, как я, много. Что, в этом городе много сварщиков, токарей, столяров, плотников, каменщиков, сапожников, ткачей?.. Чуть не добавил «врачей» – этих-то хоть отбавляй… Много людей умеющих зарабатывать своим мастерством, своими знаниями? Да единицы, и те голодают, ищут любую возможность пристроиться за столом, спрятаться за конторскими стенами.

– Пойдемте, я вас отведу в отдел, – любезно предложил кадровик. – Представлю начальнику, так сказать, – тут он саркастически скривил губы и зачем-то пошарил на столе среди бумаг.

Вообще-то, мужик этот, из кадров, мне понравился. Бывает так, едва познакомился с человеком, первый раз встретились, а он уже вызывает симпатию. Но чаще случается наоборот, живешь с кем-нибудь не первый год, уж знаешь все, чуть ли не изнутри наружу, а кроме раздражения ничего не вызывает человек этот… в юбке… Н-да… Похоже, еще одна проблема назревает… но не будем о грустном.

Пошли мы с ним по коридорам. Двери справа, двери слева, изредка раздаются голоса, слов не разобрать, да и слушать-то это не хочется – конкретной пользы от этого никакой, а на глупости обращать внимание времени нет.

По дороге заглянули в одну странную комнатку.

– Отдел безопасности, – пояснил кадровик, – собственно говоря, заходить-то сюда необязательно, но… по инструкции следует заглянуть… – и, коротко стукнув пару раз, вошел.

В былые времена подобные отделы назывались «первыми» и основная их обязанность заключалась следить и предупреждать – следить, чтобы коварный враг не просочился внутрь, и предупреждать, чтобы никто из подведомственного им учреждения не ступил на скользкий путь измены. Теперь же все изменилось – враги уже и не враги больше, а партнеры, а те, кто мечтал сбежать, давно уж убежали.

В комнате за единственным широким столом, стоящим посередине, сидел гражданин, больше там никого не было. Гражданин был большой, щеки его лежали на воротнике, а загривок смялся в складочку. Маленькие глазки сонно и безразлично взглянули на нас. Внешне он напоминал кабана, забравшегося в густой, путаный кустарник, где устроил себе логово и чувствовал себя там спокойно и уверенно.

– Новый сотрудник, – сказал кадровик и положил бумаги на стол.

Гражданин взял листы толстыми пальцами, просмотрел, откладывая по одному на край стола. Один изучал достаточно долго. Подняв на меня свои сонные глазки, спросил голосом хриплым, но с ноткой интереса:

– Как я вижу, ваш послужной список весьма и весьма обширный. Зачем вам рядовая должность?

Я удивленно поднял бровь и ответил, почти не задумываясь:

– А я работы не боюсь. И потом, знаете, там, на улице, кризис и, слава Богу, что хоть такая работа досталась. Скоро никакой не будет.

Гражданин понимающе кивнул, расписался где-то внизу, наискосок, и, вернув кадровику пачку листов бумаги, погрузился в прежнее дремотное состояние с широко открытыми глазами и отсутствующим взглядом, направленным на экран компьютера, что означало – наш визит в «охранное отделение» завершен. Мы и пошли дальше.

Конторка-то мелкая, да и дела ведутся в ней скромные, но службой безопасности уже обзавелись и посадили в нее ни какого-нибудь сторожа, прислали генерала милиции, в отставке, конечно же, чьи «корочки», как мне сообщили по секрету позже, когда я обосновался здесь, и с завистью в голосе, позволяют ему ездить по «встречке».

А зачем там ездить-то? Странный народ какой-то – завидуют всяким глупостям, убиться же можно, да и других поубивать… Может, этим людям подобное доставляет удовольствие?.. И зарплата его соответствовала подобной езде. Гражданин числился на должности заместителя генерального директора…

Ну, что тут добавить? Я только и сделал, что развел руками. Остается лишь порадоваться за тех, кто не бросает себе подобных на произвол судьбы и вглубь не сформировавшихся рыночных отношений, даже тогда, когда они отправлены в отставку.

Про стол

Пошли дальше по коридору, подошли к одной из дверей, вошли без стука. Однако кадровик не распахнул дверь, а открыл не так чтобы быстро, с некоторой задержкой.

В комнате сидели четверо: женщина преклонных лет, девушка и какой-то молодой человек. Все встрепенулись при нашем появлении, отложи дела свои, оторвали взгляд от бумаг и экранов.

В углу спрятался четвертый – начальник этого отдела, старичок сухонький, видимо досиживал последний годок перед пенсией.

Такие старички предпенсионного возраста – самый идеальный человеческий «материал» для подобных заведений, как эта контора: они не конфликтуют, потому что цель их очевидна и вполне достижима – доползти до пенсии; они исполнительны – опять же по той самой причине, чтобы не попасть под сокращение или чего хуже – увольнение; они не активны, не буйствуют, ничего не добиваются – и все по той же самой причине; они не позволяют, чтобы в подопечном им мирке возникло какое-нибудь вольнодумство, еще хуже – революционные идеи, направленные на совершенствование процессов учета и отчетности – это им не надо, это лишнее, не надо это и их начальству.

К чему вся эта суета? К чему излишнее беспокойство? Все равно, все это – прах, пустое экспериментирование, растрата сил и времени. Раз им это не нужно, то и никому тоже. А потому, спокойствие, тишина и исполнительность – их девиз повсеместно.

Вскинулся он позже всех. Видимо, задремал. Как прибежал с улицы, плюхнулся в свое креслице, вздохнул глубоко, выдохнул, скинул ботинки, пошевелил пальцами в носочках, прикрыл глазки и вздремнул немного, так на полчасика, чтобы набраться сил пред трудовым днем, что проскользнет мимо незаметно и незаметно приблизит его к заветной цели – выбраться из этих опостылевших стен с небольшим доходом в виде пенсии и поселиться у себя на огороде.

– Вот, привел вам нового сотрудника, Богдан Осипович, – пояснил кадровик.

Старичок, под необычным именем Богдан Осипович, заморгал глазками-бусинками, прогоняя остатки сна.

– Какого сотрудника? – не понял он.

– Обыкновенного, – лаконично объяснил кадровик и посмотрел на потолок. – За вашим отделом числятся две вакансии. Одну мы сейчас закроем, а вторую под сокращение пустим, и все будут довольны.

– Но… но мне не нужны сотрудники, – начал вяло сопротивляться Богдан Осипович и вид у него был совсем недовольный, не как было обещано.

– Вам не нужны, а нам нужны, – холодно отрезал кадровик.

– Послушайте… Но… – старичок судорожно начал шарить под столом в поисках ботинок. Кадровик же развернулся и, не говоря ни слова, направился к двери, считая свою миссию исполненной. А что? Он прав. Оформил меня, представил и пошел заниматься своими делами.

Богдан Осипович, наконец, обулся и на удивление проворно выскочил из-за своего стола – не растерял сил еще старичок-то, обежал меня по кругу и кинулся следом за уходящим кадровиком. Дверь за ними закрылась.

Я осмотрел комнату: столы вдоль стен, за ними сидят какие-то люди, с которыми мне придется теперь коротать дни напролет, даже дольше, чем в кругу моей разлюбезной семьи, в углу пара шкафов, и неоновый свет над головой, что не гаснет с самого утра, даже если за окном летний, солнечный день в полном разгаре – обстановка хуже, чем в могиле, но ничего не поделаешь, нужно приступать к … чему-то, и я, не говоря ни слова, подошел к окну. Выглянул на улицу сквозь давно немытые стекла, посмотрел на неровные ряды выцветших крыш…

– Ну, как тут служится? – обратился я к молодому человеку, с молчаливой покорностью продолжавшего высматривать что-то на экране монитора.

Тот кротко взглянул на меня, неопределенно пожал плечами, грустно улыбнулся и продолжил изучать что-то на экране. Девушка лишь ухмыльнулась, а женщина приблизительно тех же лет, что и старичок-начальник, так даже и бровью не повела, продолжала что-то вычерчивать при помощи карандаша и линейки.

«Должно быть, «боевая подруга» моего теперешнего начальничка», – подумал я. – «Таскает ее из конторы в контору, из отдела в отдел следом за собой, как талисман, за какие-нибудь отдаленные во времени заслуги, и оба счастливы. Верный пес на службе у своего хозяина. Нет, не пес… Только, вот, не понятно, кто тут больше руководит отделом, эта гражданка или тот «дед»? А может, я ошибаюсь, и все не так мрачно».

Но тут дверь открылась, и в комнату вполз мой новый начальник. Кинув на меня недовольный взгляд, он прошаркал к себе в угол. Ну, в общем-то, я его понимаю, сам бы был недоволен – спал, спал себе в углу, как в паутине, беды никакой не ведал, а теперь вот стоит перед ним какой-то хлыщ в костюме, и нужно с ним что-то делать – проблема, однако.

– Вы, знаете… – начал он, рассеянно перебирая на столе писчие принадлежности, но тут же осекся. – А как вас зовут?

– Александр…

– Александр, значит… – старичок рассеяно взглянул на темный экран выключенного компьютера. – А мне вас сажать-то некуда… Я… как бы… и не ожидал вашего прихода…

– Понимаю, – согласился с ним и поддержал его желание избавиться от меня. – Сам в растерянности.

Старичок сверкнул своими бусинками-глазками и опять потупил взор.

«Н-да, «дед», под названием Богдан Осипович, не позавидуешь тебе.», – ехидно подумал я, но сам и бровью не повел, стоял с каменным выражением лица, смотрел на него спокойно, без эмоций. – «Теперь тебе нужно стол для меня доставать, стул, компьютер, задания всякие давать – суеты-то я тебе сколько натащил с собой. Не ожидал ты такого. А что поделаешь? Кому сейчас легко? И потом ты же служишь, а не хозяйничаешь – значит, должен быть всегда готов к неприятным сюрпризам, а ты, вон, расслабился, обложил себя со всех сторон «преданными» людьми, а про вакансии забыл. Лопухнулся ты, опростоволосился. Тебе бы от них, от вакансий этих, надо было избавиться как можно быстрее, а ты не пошевелился. Для кого-нибудь из своих, наверное, берег. Теперь расплачивайся за свое благодушие».

Старичок еще посидел так с минуту, печалясь о своем недавнем уютном прошлом, и поднял трубку телефона, начал обзванивать соседние отделы, выискивая свободный стол в аренду, на время, пока не удастся получить собственный…

И так я «путешествовал» из отдела в отдел чуть ли не целый месяц. Это путешествия по миру поучительны и приятны, а внутри конторы подобное занятие однообразно и малоинтересно.

Комнаты везде приблизительно одинаковые, отличаются лишь количеством горшков с геранью на подоконниках. Физиономии сотрудников малопривлекательные, почти всегда с одним и тем же выражением – смесь скуки и тоски. Столы тоже одинаковые.

Однако, мне подобные перемещения из комнаты в комнату, пока кто-то был в декрете или в простом отпуске – прелюдии к декрету, то бюллетенил, то в командировке отдыхал, очень даже понравились. Человек я непривередливый, поэтому легко усаживался на любой стул и с удовольствием занимался своими делами.

Начальничек мой, старичок по имени Богдан Осипович, из-за постоянных перемещений найти меня не мог, да он особенно и не старался. Телефон у меня был то один, то другой, то третий. На звонки я почти не отвечал, потому что звонили тем людям, за кем этот стол был закреплен, и кто сейчас временно отсутствовал. Иногда я забегал в комнатку своего начальничка, чем его сильно беспокоил, потому что входил без стука, клал на стол номер телефона, нового, спрашивал, промежду прочим, нет ли какого задания, и уходил. Задания все равно не было. Через день я уже сидел на новом месте и с невозмутимым выражением слушал как звонит телефон, но не по мою душу.

Но так уж устроен этот мир – всему хорошему, как и всему плохому, рано или поздно, приходит конец.

Как-то вечером на кухню, где я ужинал, чем Бог послал, вошла жена и сказала, что меня просят к телефону. Звонил сам Петр Степанович, и было это очень необычно и одновременно волнительно.

Человек он в быту вежливый и обходительный. Это он на службе зверь зверем, а во внеурочный час всегда извиняется и деликатно поинтересовался вначале про здоровье мое и семейства, а потом про мою службу. Врать таким людям – все равно что самому себе отрубить голову. Я честно и рассказал, что вот уже месяц места у меня нет, шатаюсь по отделам с одного стола на другой, занимаюсь чем захочу… В ответ послышалось тихое «Не может быть» и от этого тихого, проникновенного голоса волосы зашевелились у меня на затылке и холодок пробежал по спине. Я попытался было успокоить его, смягчить рассказ, заверив, что все там делается, чтобы найти для меня стол и стул, но… в ответ послышалось, чтобы я все это занес в отчет и «спокойной ночи» и «всего хорошего», и трубку повесили.

Телевизор в комнате бубнил что-то неразборчивое. Я его, хотя и смотрю, но не вижу и не слышу. А зачем видеть и слышать что там говорят и показывают? Раньше говорили и показывали, что у нас все хорошо и врали, потому что когда становится хуже, то это совсем не хорошо. Но те, кто прилежно служил на благо общества, а таких было подавляющее большинство, если не верили, то очень хотели верить, что и в самом деле хорошо. А потом принялись показывать, что у нас все плохо и не просто плохо, а дальше некуда. Но люди продолжали жить, как и жили, не лучше, но и не так, как показывали, все-таки жили, а что там показывали и жизнью не назовешь, а потому все полагали, что это опять вранье. И тогда – вранье, и теперь – вранье. А раз вранье, то и живем мы, следовательно, приемлемо, и не хорошо, и не плохо – не так, как показывают. Ну и ладно. Главное, чтобы жили не хуже, чем соседи, а те не хуже, чем их соседи и так далее…

Я задумчиво опустил трубку со своей стороны, потому что слушать однообразные гудки не интересно, вздохнул тяжело, пригладил ладонью взъерошенные волосы и подумал, что отсутствие столов для таких, как я, тоже признак, характеризующий контору, и что Петр Степанович прав, и это нужно занести в отчет. Потом я встал и пошел опять на кухню, доедать что на столе осталось.

Вторая семья

На следующее утро, открыв дверь, ведущую с улицы внутрь конторы, первое что увидел – это двух работяг в робах.

Тихонько переругиваясь, они тащили по коридору широкий стол. Я посторонился, пропуская людей, занятых хоть и примитивным, но полезным делом, и следом не пошел, хотя и знал наверняка куда они стол тащат. Пошел в ту комнату, где я арендовал другой стол, поменьше. Там уже крутился Богдан Осипович. Вид у него был какой-то скомканный. На его костлявой маленькой фигуре костюмчик сидел кривенько, галстук был повязан набекрень, седые волосы в беспорядке, глазки за толстыми стеклами очков нервно помаргивали и прыгали из стороны в сторону. Своим видом он напоминал воробья, которого бессердечный сторож выгнал с теплого чердака на холод, но на чердак еще вернуться можно…

– Александр… – начал он, кинувшись ко мне, как только я появился на пороге. – Ну, где же вы ходите?

– Так еще без семи минут, – спокойно ответил я.

– Собирайте вещи, вам, наконец, стол принесли. Давайте я помогу вещи собрать, – от такой услужливости я даже опешил. Кто ему позвонил, и во сколько это было, я даже предположить не мог, но чтобы выдернуть из привычного, почти летаргического состояния и заставить скакать вокруг меня, как заводного, этот звонок и голос в трубке должны были прозвучать в его сонной квартирке подобно артиллерийскому залпу. Он подскочил к столу, за которым я сидел, и начал сгребать в картонную коробку все, что лежало на поверхности.

– Это не мое… Это опять не мое… И это… кажется… не мое… – выкладывал я обратно на стол чужие вещи, оказавшиеся на дне коробки. – А вот эти туфли мои, я в них переодеваюсь…

Богдан Осипович немедленно схватил мои «конторские» ботинки, по ботинку в каждой руке, и побежал по коридору, оставив мне коробку, и все что свалил в нее.

До самого обеда все в комнате, в той, где я должен был сидеть по своему новому назначению, двигали столы из стороны в сторону, пытаясь в узком, замкнутом пространстве выгородить себе местечко получше.

«Дед» сразу заявил, чтобы его не трогали, не позволил разрушить свое паучье гнездо, воспользовавшись своим правом начальника указывать что и как делать. Все же остальные вежливо, но напористо, старались выпихнуть друг друга в самое неудобное и не престижное место – в центр комнаты.

Во время этой игры столами в «пятнашки» я познакомился со всеми.

«Деда» я уже знал. Тетку, что сидела ближе всех к нему, называли Аграфеной Фроловной – ну и имечко! Вначале я подумал, что это прозвище такое, но, взглянув на тонкие губы, образующие прямую, жесткую линию с опущенными краями, на неприветливые глаза за стеклами очков, решил, что именно так к ней и должно обращаться, любая шутка тут будет неуместна. Да и шутить с ней как-то язык не поворачивался. Впрочем, коль самого начальника звали Богданом Осиповичем, то ничего удивительного нет в том, что его «боевую подругу» звали под стать ему.

Парнишку, у которого я спрашивал, как здесь служится, все звали Юрочкой, а девушку, сидевшую рядом с ним – Юлечкой. Вот и все, что можно сказать о них – обыкновенные, заурядные служащие, непривлекательные, неинтересные при этом холодном неоновом свете, занятые неизвестно чем в стенах конторы, чья деятельность была под большим вопросом.

Впрочем, наверное, так и следует выглядеть в подобных местах. Ведь всем известно, что окружающая среда накладывает отпечаток не только на поведение, но и на внешность, потому что главное правило выживания – это не высовываться и не выделяться.

Может быть, вне этих серых стен они и яркие, веселые, симпатичные личности, но здесь сидят тихо, словно мыши, шуршат бумагами, высматривают что-то на экранах, да и движения такие же суетливые, настороженные – выбегут из комнатки на минутку, потом бочком протиснутся в дверь, чтобы не открывать ее настежь, а то еще, чего доброго, кто-нибудь посторонний заглянет сюда, и проскользнут обратно к себе за стол. Вытрут руки о платочек или маленькое полотенце и опять перебирают какие-то бумаги… Н-да, не весело…

Мне, в конце концов, и досталось то самое место в центре комнаты, к тому же стол поставили так, что я сидел спиной к двери – любой вошедший сразу же видел чем я занят. А и пусть, лишь бы ко мне в ящик не заглядывали, где лежал мой блокнот, куда я заносил свои наблюдения, чтобы потом перенести все это в анкету-отчет.

Теперь мне не было нужды мыкаться по другим комнатам-отделам, хотя это и было любопытно – я поневоле познакомился почти со всей конторой. Пообщаться, конечно, ни с кем не получилось. Некоторые смотрели на меня глазами настороженными, а большинство так и вовсе не обращали никакого внимания – человек новый, чужой, как залетел случайно, так и вылетит. Когда приходил с утра, то, как и положено кидал в воздух энергичное «доброе утро!», часть бурчала в ответ «здрасьте…», другие, кинув в мою сторону взгляд, так и не удосуживались вообще что-то ответить – лицо незнакомое, случайное.

Теперь же все изменилось, теперь я буду приходить и здороваться вначале с Богданом Осиповичем, как и положено, первым делом с начальником, от которого кое-что зависит в моей жизни, а потом неопределенной фразой «добрейший денек» со всеми остальными, и у них не получится проигнорировать меня, обязательно должны, хотя бы, кивнуть в ответ, потому что я престал быть посторонним человеком, я стал частью этой «семьи», кого я буду видеть чаще и дольше, чем своих домашних. А им, моим домашним, на это и наплевать, лишь бы домой возвращался не с пустыми руками.

Дня два я просидел за своим столом, не делая ничего совсем, что называется, «ковырял в носу» день-деньской, хотя и не имею такой привычки заниматься этим ни прилюдно, ни в одиночестве – предпочитаю высморкаться. Заодно изучал обстановку и своих коллег, с кем я теперь должен проводить большую часть времени, и на основании этого, и по прихоти Петра Степановича, ставших мне ближе моих родственников, но не дороже.

Собственно говоря, изучать там было нечего – все как всегда и как везде.

Все собираются в комнате с утра, досиживают до обеда, в обед разбегаются кто куда, потом приползают обратно, дремлют и расходятся по домам, чтобы выспаться как следует и на кровати, а не на стуле. Изредка «дед» приносит какую-нибудь бумагу и отдает ее, то одному, то другой, то третьей. Те изучают ее со всех сторон, потом звонят куда-то, уходят из комнаты за чем-то, возвращаются с чем-то, сочиняют ответ, отдают все Богдану Осиповичу, а тот уносит это из комнаты и, вернувшись, кряхтя, забирается в свой угол, закрывает глаза и проваливается в летаргический сон. Особенно тяжело даются ему подъем со стула и выход из-за стола после обеда, поэтому в это время его лучше не беспокоить, поскольку делается неприятно раздражительным и мелочным. В это время лучше всего обращаться к Аграфене Фроловне – она в курсе всех дел, дает на удивление разумные объяснения и указания, остальное же время занимается тем, что тянет из ящика стола толстую шерстяную нить, ловко накручивает ее на спицы – вяжет что-то яркое и длинное. Если же она не вяжет, то «висит» на телефоне и с тревогой в голосе выспрашивает как здоровье какого-то Ванечки и какой-то Сашеньки – внуков, как я понял. Как я и предполагал «дед» притащил ее из министерства, где они проработали счастливо и во взаимном понимании лет двести, не меньше – все это удалось определить по намекам и обрывочным фразам, какими они обменивались между собой.

Молодая женщина, на вид совсем еще девочка, по имени Юлечка, замужем. Судя по обрывкам разговоров по телефону и печальному виду, с каким она иногда приходит утром, отношения с мужем не очень, так себе… То ли гуляет молодец, то ли с норовом – там не разберешь, но живут в достатке – родители помогают, а родители – это папа, который работает в головной конторе на должности какого-то начальника, он ее сюда и пристроил.

Молодой человек, которого все, в том числе и я, называют Юрочка – сын шофера, что возит местного директора на служебной машине – должность не велика, но ответственная. Юрочка живет отдельно от шофера с какой-то девушкой, наслаждается романтическими отношениями, но внимательно следит за тем, чтобы эти отношения не переросли в нечто более серьезное, ответственное и с большими затратами.

Ох уж эти шофера и секретари… – особы, приближенные к самому ценному телу во всей конторе. По делу ничего ни сказать, ни ответить не могут, на это у них всегда готов один и тот же ответ: «Это не по моей специальности…», но очень, очень полезны в быту, особенно если нужно кого-нибудь пристроить на какую-нибудь небольшую должность или достать что-то в обход очереди.

И так, как мы видим, специалистов в области строительства того, чем занимается эта контора, в ближайшем моем окружении нет. За исключением, может быть, Аграфены Фроловны, которая, если не спрашивает о здоровье внуков, большую часть дня молчит, но стоит задать ей вопрос по делу, то обычно отвечает со знанием этого дела, что, откровенно сказать, приятно удивляет. Ну и ладно… Нет специалистов, так нет… А где они есть? Там где они имеются – там контор нет.

Занят делом

На третий день моего сидения за столом, физиономических исследований и чтения новостей из Интернета, такая пытка бездельем мне надоела, и я обратился к своему начальнику с просьбой дать какое-нибудь задание, от чего вид у него сделался грустный, а в глазах появилась тоска. Он несколько раз зачем-то дернул за «мышь», кинул на меня два быстрых, затравленных взгляда, словно хотел сказать:

«Вот… явился без приглашения, а теперь мучаешь меня. Недаром говорят, незваный гость хуже татарина. А ты и не гость вовсе, ты в наказание мне послан…»

Но коротко сказав: «Щас… Подумаем…», принялся рыться в ящиках стола, кряхтя и тяжело вздыхая. Не найдя ничего подходящего, он подошел к шкафу и начал вынимать папки, одну за другой, листал подшитые бумаги, недовольно морщил лоб. Наконец извлек два листа и протянул их мне, вид у него уже был довольный.

– Вот, – пояснил он, – два письма, нужно ответить на них. Там что-то о поставке труб… кажется… Если будут вопросы, спрашивай у меня или у Аграфены Фроловны. Поможем чем можем…