Эмигрантка в Стране Вечного Праздника

Следующий ресторан находился в средней части Перепёлок, в глубине жилых домов, табличка на его входе гласила: «Длиннорукие». Владельцами и одновременно работниками этого заведения были мужчины, отец и сын, одинакового роста и комплекции. Оба они с виду напоминали бурых медведей средней пушистости, которая равномерно распределялась по их могучим телам: голове, большей части шеи, груди и рукам. Словом, почти всё, что не было прикрыто одеждой, имело изоляционный слой в виде густого тёмно-коричневого пуха. Детали внешнего облика обоих владельцев ресторана сочетались в них на редкость гармонично, как если бы о буром медведе можно было сказать: всё при нём. Вообразите себе двух широкоплечих и толстопузых мужчин среднего роста, с походкой, свидетельствующей о косолапости крайней степени. Впрочем, это нисколько не мешало их резвому перемещению по ресторанному залу с тарелками в руках. Лишь иногда, пробираясь в противоположных направлениях, они застревали между столами, упершись друг в друга круглыми животами, а в следующую секунду быстренько втягивали их внутрь, благодаря чему благополучно расходились без ущерба для себя и столовой мебели. Набор подаваемых в этом ресторане блюд свидетельствовал о неиссякаемом желании его владельцев накормить своих клиентов сытно, плотно, до отвала. Несмотря на то, что размеры тарелок для первых и вторых блюд были обычными, количество положенной в них еды превышало объем среднестатистического человеческого желудка. Супы подавались на стол в гигантских кастрюлях вместе с половниками; салатницы, помимо овощей и зелени, вмещали в себя около десятка дополнительных ингредиентов, таких как яйца, бекон, колбаса, кукуруза, креветки и т.д.; куски сыра можно было катать по столу колесом, а рыбой в порции на одного усмирить аппетит большой и голодной акулы. Даже десерты были настолько объёмными, что, глядя на них, хотелось не есть, а стонать, предвкушая последующие желудочно-кишечные страдания. Помню, как отобедав в этом ресторане первым и вторым и будучи уже не в силах подумать о куске торта, я заказала себе на десерт яблоко. Но когда официант положил его передо мной на стол, из недр моей души вырвалось: «М-м-ма-ма!!!», – поскольку этот фрукт был величиной с голову двухгодовалого ребёнка. Невольно закрались сомнения: «А это точно яблоко?», – и сразу после этого: «Да я его и за три дня не съем!» Впрочем, если бы в доисторические времена яблоки на деревьях были такого размера, вряд ли змей-искуситель сумел спровоцировать прародительницу Еву на библейский первородный грех. Просто-напросто потому, что это яблоко он не сумел бы донести до неё ни во рту, ни на хвосте.

Прямой противоположностью этому ресторану была располагавшаяся на окраине Перепёлок харчевня с затёртой вывеской на входе: «Крестьянка». Случайные посетители проваливались в неё, как в тёмную нору, в которой перво-наперво бросалась в глаза редкостная неухоженность. Стены харчевни были завешаны разнообразным хламом, от сломанных часов, потускневших открыток и фотографий, до почерневших стволов каких-то засушенных ещё в позапрошлом веке растений, а на столовой мебели лежал толстый слой никем никогда не вытираемой пыли. Взирая на всё это, было яснее ясного, что пожилая хозяйка нисколько не заботилась о внешнем виде своего заведения. Криво улыбнувшись своим посетителям, она настойчивым тоном предлагала им присесть за стол, на поверхности которого непременно красовались большие липкие пятна то ли жира, то ли грязи, и без капли смущения прямо на их глазах протирала его своим фартуком и скрипучим голосом спрашивала: «Ну что, соколики, проголодались? Ничего, сейчас я вас накормлю», – и, не давая им опомниться, диктовала меню, которое на протяжении всего существования харчевни было одним и тем же. Состояло оно из трёх блюд. На первое хозяйка «Крестьянки» подавала суп с макаронными изделиями, на второе – жареную рыбу с картошкой, а на десерт – сливочное мороженое. Даже когда на улице температура снижалась до минусовой отметки, и клиенты от этого десерта категорически отказывались, владелица харчевни, и она же повар, никогда не пыталась предложить взамен что-либо другое. В ответ она лишь недовольно пожимала плечами: «Не хотите, как хотите! Воля ваша». Пока же посетители были заняты поглощением первого и второго блюда, хозяйка «Крестьянки» периодически подходила к ним и подгоняла: «А ну ешьте, как следует, не размазывайте по тарелке! Всё у меня хорошее, свежее, вкусное, пальчики оближешь!» Если у кого-нибудь в тарелке оставались недоеденными суп или рыба, то она настойчиво требовала: «Почему не съедено?! Давай, милок, кушай до конца, чтобы ничего не осталось! А то ишь!» Разумеется, после такого обслуживания, отягощённого отсутствием кулинарного разнообразия, все, кому довелось побывать в харчевне «Крестьянка», больше туда не возвращались.

Следующий ресторан в Перепёлках назывался «Стол». Им заправлял худой и дряхлый старичок, жена которого занималась приготовлением пищи на кухне. Сам он в это время обслуживал посетителей в зале, а по выходным, когда работы было невпроворот, на помощь им приходили собственные дети, точного количества которых в посёлке никто не знал, а потому в беседах на эту тему нередко можно было услышать: «Никак не припомню, сколько их… То ли семь, то ли десять, в общем, что-то вроде этого». Внутреннее убранство «Стола» поражало фольклорным своеобразием. Каких только предметов домашней утвари и аграрного назначения там не было! Котелки, сковороды, коробы, топоры, утюги, корзины, утятницы и т.д. – всё это, начищенное до блеска, украшало стены и потолок ресторана, придавая ему исключительно уютный вид, и одновременно напоминало музей традиционного домоводства и земледелия. По правде говоря, любоваться на этот дизайн было гораздо приятнее, нежели размышлять о последствиях того, что будет, если какой-нибудь из крючков, удерживающих косу, граблю или пятидесятилитровую кастрюлю, вдруг сломается, и один из этих предметов свалится на голову посетителю ресторана. Наибольшей популярностью «Стол» пользовался среди молодёжи. Во-первых, потому что подаваемые в нём спиртные напитки стоили дёшево, а, во-вторых, в любое время суток там предлагался широкий ассортимент свежайших закусок, которые, как известно, поглощаются не столько ртом, сколько глазами. В те дни, когда от посетителей не было отбоя, супруга хозяина этого ресторана оставляла одну из своих дочерей на кухне, а сама занималась нарезкой овощей и колбас в углу ресторанного зала, неподалёку от барной стойки. Даже тогда её дряхлый муженёк, обслуживавший клиентов в качестве официанта, несмотря на свою сверхзанятость, находил возможность уделить своей супруге заслуженное внимание, одобрительно похлопав её по плечу или ущипнув мимоходом за заднее место.

Ещё был в Перепёлках ресторан, которым местные жители чрезвычайно гордились и не упускали возможности похвастаться приезжим, мол, вот какая у нас гастрономия высшего класса, не смотрите, что село, глубинка! Заведовал им мужчина с удивительно развитым чувством вкуса, не только гастрономического характера, то есть вкусом вообще, и за это в посёлке, с чьей-то лёгкой руки, его прозвали Дизайнером. С уверенностью можно сказать, что ему удавалось сочетать не сочетаемое и украшать, казалось бы, ничем не украшаемое. Помещение ресторана, доставшееся Дизайнеру по наследству, изначально представляло собой унылого вида закусочную, заставленную длинными деревянными столами и лавками, меню которой на протяжении многих десятилетий составляли сосиски в тесте и бутерброды. Принимая в учет, что эта гастрономическая точка располагалась на самом краю Перепёлок, в доме между проезжей частью и глубоким оврагом, становилось понятно, почему её путь к процветанию был тернист и сложен. Тем не менее, Дизайнер, получивший в полновластное владение эту закусочную, решил не предаваться унынию и приступил к её многоплановому преобразованию. С этой задачей он в рекордные сроки успешно справился, прежде всего, благодаря своим незаурядным поварским способностям. Он обожал импровизировать, создавая что-нибудь новое и аппетитное. Вскоре в ресторан повалили толпы желающих отведать изобретённого Дизайнером многослойного салата; супа из помидоров, тушёной брюквы и ирландского сыра; спагетти с креветками и сливовым вареньем; и другие очень вкусные и эксклюзивные блюда. К изумлению видавших виды городских пижонов, Дизайнер сумел преобразовать безликое помещение закусочной в ресторан с оригинальной модной обстановкой. Всё бы ничего, вот только он неустанно развивал у себя чувство вкуса, фиксируя внимание на положительных свойствах не только предметов неживой природы, но и человечества, а точнее, его женской части. Вскоре от слов Дизайнер перешёл к делу, и результатом этого явилось успешное оплодотворение десятка своих помощниц по кухне, всякий раз покидавших его ресторан с громким скандалом.

Полагаю, что кто-то уже порядком устал от моих рассказов о нестандартных заведениях общепита и уже приготовился задать вполне логичный вопрос: «Неужели в Перепёлках не было ни одного обычного ресторана?» Конечно же, таковой там имелся. В нем посетителям предлагались комбинированные блюда по типу свинины с картошкой, риса и винегрета, жареных яиц с беконом, и т.п. Вывеска на его входе гласила: «Полёт полосатого шмеля», однако, среди местного населения он был известен, как «Ресторан мужика, который отсидел» (подразумевается, на зоне). Было ли это утверждение правдоподобным? Как знать, однако, основывалось оно вот на каком факте. Появился этот человек в Перепёлках неожиданно, свалившись как снег на голову, да ещё с такой суммой денег, которой ему с лихвой хватило на покупку большого каменного дома с рестораном на первом этаже. За приобретённое имущество он расплатился с бывшими владельцами наличными, даже не оформив ипотечного кредита, и это моментально насторожило обитателей Перепёлок. Они наперебой стали спрашивать у приезжего, откуда у него взялось столько денег, а тот кому-то отвечал, что выиграл их в лотерею, а кому-то, что они достались ему по наследству.

Кстати сказать, подозрения сельчан в криминальном прошлом хозяина «Полёта полосатого шмеля» не были такими уж беспочвенными. Наиболее распространённая схема мошенничества в Стране Вечного Праздника была следующей. Ловкий бизнесмен организовывал фирму, которая в течение нескольких лет безостановочно процветала, но в один прекрасный день, на пике своего экономического благополучия внезапно становилась банкротом, а все имевшиеся на её счетах средства разом куда-то исчезали. Пострадавшие работники и клиенты подавали в суд на владельца фирмы, и, если у того было недостаточное количество хороших адвокатов, судебные власти сажали его в тюрьму. Правда, никто из бизнесменов-ловкачей надолго там не задерживался и покидал место заключения в кратчайшие сроки по досрочному освобождению. Такого рода истории происходили в Стране Вечного Праздника не только с бизнесменами, но и с чиновниками, особенно губернаторами, которых правоохранительные органы ловили на краже государственных денег. Когда это происходило, каких только небылиц не рассказывали мошенники! Один застуканный с поличным чиновник «честно признался», что пропавшая сумма денег в несколько миллионов евро была отправлена им в качестве подарка на свадьбу своей бедняжке-племяннице, проживающей в Латинской Америке; другой уверял, что дал деньги взаймы своему лучшему другу, а тот отказался их возвращать; третий – что в его кабинет прокрались грабители. В общем, чего только мошенники на судах не врали, даже когда было совершенно очевидно, что их всё равно посадят. Впрочем, вскоре вороватые бизнесмены и чиновники оказывались на свободе, отправлялись в банки государств оффшорной зоны, в которых хранили награбленные деньги, снимали со счёта энную сумму и уезжали строить новую жизнь туда, где местные жители о них ровным счётом ничего не знали.

Имело ли это какое-то отношение к владельцу «Полёта полосатого шмеля», для жителей Перепёлок осталось тайной за семью печатями. Однако в процессе длительных за ним наблюдений сельчане заметили кое-что компрометирующее и настораживающее. Во-первых, он никогда не позволял официанткам самостоятельно рассчитывать посетителей ресторана и занимался этим только сам, а, во-вторых, был нечист на руку, так как вносил в счёт блюда, которых клиенты на самом деле не заказывали и на своих столах в глаза не видели. Иногда посетители ловили его на мошенничестве, и, тогда ловкач вскидывал вверх руки, будто хотел добровольно сдаться в плен, и с лживой интонацией в голосе в гротескной форме извинялся: «Опять официантки напутали! Да чтоб их! Простите, ради бога! Просто зла не хватает! Да когда же они у меня работать научатся?! С таким персоналом скоро на бизнесе крест придётся поставить!» Как лаконично выразился на этот счёт Мустафа из фильма советской эпохи "Путевка в жизнь": «Ловкость рук и никакого мошенства!»

******

По правде говоря, из-за отсутствия фиксированного рабочего графика, тружеников общепита в Перепёлках справедливо было бы удостоить звания Героев труда. Судите сами. Практически все поселковые рестораны открывались в полдень. Посетители продолжали приходить на обед вплоть до четырёх часов дня, а запозднившиеся трапезничали до пяти часов вечера, когда повара уже приступали к приготовлению ужина. Несмотря на то, что в течение суток ни один из ресторанов не закрывался на перерыв, у работников общепита стресса почему-то не наблюдалось. Вероятнее всего, это объяснялось размеренным образом жизни, столь характерным для жителей небольших населённых пунктов. Служащие ресторанного сервиса работали не торопясь, да и их клиенты тоже никуда не спешили. Некоторые жители Перепёлок имели привычку проводить по часу, а то и больше, за чашечкой кофе и чтением газет, а, встретив кого-нибудь из знакомых, принимались подолгу с ним беседовать. Одним словом, безразличное отношение у сельчан к тому, на что потратить своё свободное время, было скорее правилом, нежели исключением.

К этому выводу я пришла на основе собственных наблюдений, сделанных в первые месяцы проживания в этом европейском посёлке. Однажды по пути в супермаркет я обратила внимание на двух сельчанок, игравших у киоска в моментальную лотерею. Это когда наличие выигрыша или проигрыша обнаруживается путём соскрёбывания наружной поверхности лотерейного билета. Следуя намеченному плану, я дошла до магазина, набрала в сетку продуктов, отстояла длинную очередь в кассу и, расплатившись, отправилась в булочную; купила там свежего хлеба; затем свернула в переулок, дошла до аптеки и взяла нужное лекарство; выпила чашку кофе в баре, пробежала глазами свежую прессу и только после этого отправилась к себе домой. Каково же было моё удивление, когда на обратном пути перед моим взором предстали те же сельчанки, скребущие у киоска монетками лотерейные билетики, выкидывая проигрышные в урну и обменивая выигрышные на новые. Глядя на них, в памяти у меня всплыло определение безостановочного круговорота веществ в природе из школьного учебника по биологии.

Со временем к такому поведению местного населения я привыкла и перестала обращать на это внимание. Были у сельчанок в Перепёлках и другие виды типичного времяпрепровождения. Как-то раз мне нужно было найти замену пришедшей в негодность сковороде, и с этой целью я зашла в поселковый магазинчик «Товаров для дома». Выбрав новую сковородку, я подошла к кассе и мимоходом поинтересовалась у продавца: «Для чего в вашем магазине домашней утвари развешено большое количество всяких поясов и сумочек, украшенных перьями, стразами, бисером? Извините, но вид у всего этого какой-то нелепый, напыщенный, оперетточно-кардабалетный… Неужели кто-то эти вещи покупает?» В ответ продавец добродушно усмехнулся: «Честно говоря, никто, зато примеряют чуть ли не ежедневно. Здешним тёткам делать-то нечего, больше половины на работу не ходит. Вот и торчат здесь поселковые домохозяйки целыми сутками, перебирая и примеряя на себя всю эту ерунду. И хотя в конечном итоге ни сумок, ни ремешков этих не берут, зато мимоходом прихватывают что-нибудь полезное для хозяйства. А нам-то ведь всё равно, что продавать, лишь бы торговля шла!» «Ага… – понимающе кивнула я. – Это у вас, значит, такой завлекающий коммерческий манёвр». «Ну да, а что? – пожал плечами продавец. – И им развлечение, и нам польза».

******

Чем дольше я жила в Стране Вечного Праздника, тем чаще испытывала ощущение духовного одиночества. Самым неприятным в этом чувстве было осознание его истинной причины, заключавшейся в моём неевропейском происхождении. Это негативно сказывалось не только на моих профессиональных перспективах, но и распространялось на ситуацию ежедневного общения. Те, на кого я возлагала надежды, рассчитывая, что они станут моими друзьями, продолжали общаться со мной весьма поверхностно, вяло и не заинтересованно – так, как обычно беседуют при встрече с малознакомыми людьми. В итоге у меня развилось ощущение собственной дефектности и невозможности соответствовать выведенному кем-то «правильному» человеческому стандарту. Хотя, если рассматривать эту проблему с данного ракурса, то всё должно быть как раз таки наоборот. Люди с небольшими физическими несовершенствами, как правило, вписываются в коллектив гораздо лучше знойных красавцев или красавиц, особенно тех, кто, помимо безупречной внешности, обладает незаурядными интеллектуальными способностями. По-видимому, это обусловлено тем, что в присутствии эдаких суперменов и суперменш обычному среднестатистическому человеку становится за себя как-то неловко. Кому же захочется по чужой вине обрастать новыми комплексами? Можно даже сказать, что все мы, люди, любим друг друга за какие-нибудь недостатки. Взять хотя бы человека, у которого длинный нос. Глядя на него, другой подумает: «Ну и что, у меня, между прочим, тоже пропорции не идеальные, голова слишком крупная и ноги коротковаты…» Если у кого-то занудный характер, то всегда найдется человек, готовый за него заступиться: «Подумаешь… а что, разве лучше, когда транжирство в крови или бесшабашное разгильдяйство? Это, знаете ли, для кого как…» Если сослуживец по работе, с прискорбными нотками в голосе пожалуется, что тёща у него – зверюга, жена – крохоборка, а дети – вампиры из фильма ужасов, то практически кто угодно захочет иметь с ним дело, понимая, что перед ним – совершенно нормальный человек, пребывающий в состоянии повседневного стресса. Ну не выдержал, наградил своих родственничков крепким словцом, с кем не бывает. Следуя этой логике, эмигрантское происхождение тоже можно рассматривать в качестве недостатка, который должен посодействовать приезжему в том, чтобы гармонично влиться в любой коллектив. Однако на деле это было не так. Мои российские корни выглядели в глазах коренного европейского населения не маленьким и едва заметным дефектиком, а чем-то вроде выраженного физического уродства.

К слову сказать, негативное отношение европейцев помогло мне в осмыслении того, как ощущают себя люди маленького роста. Будучи эмигранткой, я неоднократно чувствовала себя неприметным человечком, у которого (в подсознательном восприятии людей нормального, а также высокого роста) проблемки и жизненные задачки такие же мизерные и незначительные. Как правило, разбушевавшийся спорщик в первую очередь пытается оказать давление на низкорослого оппонента, а потом уже принимается за всех остальных. В такие моменты подсознание подсказывает ему, что проще всего выместить зло на человеке, не представляющем для него реальной физической опасности. Впрочем, люди маленького роста тоже в долгу не остаются. По моим наблюдениям, невысокие стараются окружать себя друзьями и знакомыми приблизительно такого же роста, а если дослуживаются до начальственных постов, то среди подчинённых отдают предпочтение низкорослым работникам, поскольку высокие оказывают на них психологическое давление. Их присутствие в жизни людей маленького роста служит вечным напоминанием о том, что они не в состоянии дотянуться рукой до какой-нибудь вещи на верхней полке или до поручня в общественном транспорте, не могут стать профессиональными игроками в баскетбол, победить на конкурсе красоты, выбрать себе партнёра по браку, независимо от его роста, и т.д. Наверняка стоящим в толпе низкорослым людям спины окружающих кажутся чем-то вроде огромной стены, отделяющей их от остального мира. Вместе с тем, маленький рост имеет свои бесспорные преимущества. У низкорослых практически никогда не бывает сколиоза и двойного подбородка, так как при разговоре они вынуждены смотреть вверх, выпрямив спину. Что же касается предметов быта, то и это для них не проблема. Одежды маленьких размеров и малогабаритной мебели в магазинах – полным-полно, к тому же всё это нередко продаётся за полцены. Все же, как правило, проблема откровенного недолюбливания низкорослыми высокорослых сопровождается обидой на матушку-природу, поскольку она лишила их нормальных человеческих прав, которые ничем нельзя скомпенсировать. Если с помощью пластической хирургии со своим лицом и фигурой можно произвести какие угодно эксперименты, то рост – это то, что есть, и изменению не подлежит. Казалось бы, вкупе с отличным здоровьем, рассудком и приятной внешностью он должен быть внесён в набор перечисленных качеств, которые даны при рождении, но, к сожалению, именно его кому-то иногда не достаёт. «А почему у них есть, а у меня нет?» – «Потому что не дано». – «Кем?» – «Да какая разница! Не дано!»

Вот и я в эмигрантский период своей жизни точно также не сумела найти ответа на вопрос, почему мне не дано тех же самых человеческих прав, которыми обладали коренные жители европейских стран. Хотя эти права фигурировали в сводах различных законов, на практике отношение европейцев к эмигрантам оставалось в лучшем случае безразличным, а в худшем, напоминало басню И.А. Крылова «Волк и Ягнёнок» с расхожей фразой: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Будучи эмигранткой, я ощущала себя, как низкорослый человек, отдающий себе отчёт в том, что и в двадцать, и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят лет его рост останется прежним, и вместе с тем никуда не исчезнут сформировавшиеся по этой причине проблемы и комплексы. Если кого-то природа обделила ростом, то для меня камнем преткновения в европейской среде стало положение эмигрантки, и при этом было бесполезно рассчитывать на уважение окружающих.

******

Чтобы ни у кого не возникло ощущения, что я в этом вопросе перегнула палку, остановлюсь чуть подробнее на описании наиболее типичных форм словесной дискриминации. Начну с того, что в Стране Вечного Праздника в адрес эмигрантов отовсюду сыпались обвинения. Когда кто-то в грубой форме открыто высказывает своё неудовольствие поведением другого человека, обвиняя его в чем-либо и оскорбляя, это обусловлено абсолютным безразличием к реакции на эти слова того, к кому они обращены. А если копнуть глубже, то такое поведение объясняется отсутствием уважения к оскорбляемому и страха перед возможными последствиями. По этой самой причине люди идут на открытый конфликт не так уж часто. Что касается общения с эмигрантами, то европейцы, как правило, совершенно не испытывали к ним уважения. Лично мне неоднократно приходилось выслушивать от своих европейских знакомых критику, сопровождающуюся нотками нескрываемого возмущения: «Ты всё ещё не работаешь? Это почему же, хотелось бы знать? Я, значит, работаю, а ты – нет! Как это так?!» «Проблема не в том, что я не хочу устроиться на работу, – в очередной раз разъясняла я, – а как раз таки наоборот: в том, что никто из работодателей меня не берет!» Однако европейский собеседник, будто не расслышав моих слов, продолжал гнуть свою линию: «Ты что не понимаешь?! Ведь из-за таких как ты в налоговую систему нашей страны поступает недостаточное количество отчислений, и от этого страдает всё население! Государству не на что ремонтировать дороги, выплачивать пенсии, закупать необходимое оборудование для школ и детских садов. Кстати, если бы ты работала, то гораздо больше денег тратила бы на еду, отдых, одежду. Живёшь здесь, а вкладываешь в развитие нашей экономии сущие копейки!» «Потому, что меня не берут на работу!» – повторяла я. «Кто это тебя не берет?! – таращили на меня глаза европейские собеседники. – Иди вон полы мыть или на надомные работы, куда все ваши устраиваются, тоже мне, принцесса!» В надежде на понимание я признавалась: «На надомную-то идти страшновато, вдруг не заплатят…» В ответ мне раздавалось циничное: «Один раз не заплатят, другой не заплатят, а на третий хоть что-нибудь да заплатят!» «А вы сами захотели бы работать на таких условиях?» – крутилось у меня в голове, но я вовремя прикусывала себе язык и в качестве ответной реакции лишь пожимала плечами.

Иногда обвинения окружающих доходили до абсурда. В связи с этим мне вспоминается следующий случай. С детства я страдаю близорукостью, но не выраженной степени, а той, что позволяет ходить по улице без очков. Их я надеваю только во время вождения автомобиля, просмотра телевизора, посещения кинотеатра и т.д., словом, когда вдали нужно что-нибудь детально разглядеть. Передвигаясь по посёлку, я устраивала отдых глазам и очков не носила, поэтому лиц у идущих вдали людей не различала, и, как следствие, с ними не здоровалась. Вскоре «пострадавшие от моей невоспитанности» по очереди стали устраивать мне допросы с пристрастием, всем своим видом выражая глубокую обиду. Чтобы они не обижались, мне приходилось объяснять, что всё дело в моём подслеповатом зрении, а никак не в желании их проигнорировать. «Вы сами-то меня хоть раз за рулём без очков видели? – взывала я к гиперболизированной наблюдательности сельчан. – Как вы думаете, зачем я их надеваю? Не просто же так, а потому что у меня близорукость. Это когда смотришь вдаль, и всё кажется расплывчатым, как в тумане, в том числе, люди». Впрочем, каких бы доводов в свою защиту я не приводила, реакция жителей Перепёлок напоминала разговор с неодушевлённым предметом. Как только я не узнавала на улице кого-то из своих знакомых, всё возвращалось на круги своя. Недовольные соседи продолжали на меня обижаться и требовать объяснений, почему при встрече вчера, позавчера, во вторник на той неделе или месяц назад я прошла мимо, сделав вид, что их не заметила. «Да не видела я вас! И правда, не видела!» – в бессилии разводила я руками. А в ответ раздавалось: «Не ври!» В общем, что тут скажешь, когда совершенно очевидно, что подобное они запросто проглотили бы от кого-то из себе подобных, но никак не от эмигрантки. «Да как она посмела меня не узнать и не поздороваться! Подумаешь, близорукость у неё, ерунда какая, пустые отговорки!»