Уравнение для журналиста. Детектив. Книга первая

Я сказала: «Ладно, давайте своего несчастного, не будем затягивать» – и протянула переноску хозяину. И тут свершилось нечто ужасное. Кот понял, что его куда-то собираются увезти, он разгадал намерение новых хозяев, которые его предали! Изящно прыгнув в сторону, красавец зашипел и ни в какую не шёл на руки к людям. От него никто не ожидал такого яростного сопротивления. Кот орал и метался из угла в угол, прыгал на стены. А если кто его мог схватить, тут же был покусан и оцарапан. В итоге все мы были изранены. Ситуация накалялась – кот шипел, хозяева злились, ребенок орал, а я, холодея от внутреннего ужаса, потихоньку отступала, пятилась к входной двери. Договорились встретиться завтра, когда все успокоятся. Может, удастся посадить Фомку в переноску, хотя полной уверенности не было. Но иного выхода не было тоже…

К удивлению, на другой день мне позвонила хозяйка Фомки и сообщила, что кот самостоятельно зашел в переноску и спокойно улегся в ней. Я быстро собралась и. в который уже раз! – отправилась на спасательную операцию. Когда уходила, хозяйка мне сказала вслед: «Фомка долго будет привыкать к вам, но зато он будет жить, а это главное!»

Вот так, дважды приговоренный к смерти, Фомка оказался в нашей семье. Правда, звать мы его стали иначе. Пышногрудому красавцу с шинельного цвета шерстью, с длинным шикарно-пушистым хвостом и замечательным тембром музыкального голоса, больше всего подходило имя Мурзик, Мурлыка, Мурзилка, и все производные к ним.

Кот оказался очень умным и чистоплотным. Даже жизненные обстоятельства не сильно потрепали его кошачьи чувства. А ещё больше всего он хотел ласки от человека – забраться на колени, прижаться к бочку, подставить шейку под расческу – скребочек. Единственное, что осталось от прежней жизни – потерянное доверие к людям. Любую попытку ограничить его свободу, Мурзик встречает агрессией. Но мы его не наказываем, потому что понимаем, что кот не виноват ни в чем. Мы в ответе за тех, кого приручили.

Свиридов

В редакции стояла тишина. Осип Ильич был у себя, он говорил с кем-то по телефону. Дверь была открыта, слышно было хорошо. «В общем, постарайся, чтобы название твоей книги произносилось, как заявление с десятью восклицательными знаками. Тогда ни у кого не хватит духу, чтобы что-то прибавить или убавить!»

«А ведь он прав, – подумала Елизавета, – это нелегко, зато читатель поймет сразу и навсегда, что его ждет встреча с Чудом! Надо взять на вооружение». Лиза прошла в свой «кабинет». У неё не было отдельной комнаты, просто стоял стол у окна, под лестницей. Вначале Лиза внутренне напряглась, когда её посадили в этот закуток. Здесь даже дверей не было! К ней заходили в любое время, без стука, садились на подоконник – стул для посетителей ставить было некуда. Подоконник был низкий и широкий, на нем удобно могли расположиться три человека, а больше и не надо. Лиза достала ветошь из ящика стола, стала вытирать пишущую машинку. «Да, конечно, все просто, как дважды два! Берёшь слово, и к нему антоним, вот и готово название: «Бескрайний конец». Также очень неплохо звучит: «Жизнь ради смерти», или «Солнце в ночи». Читатель сразу попытается разгадать, как такое возможно, но разгадать ребус ему не удастся. Тогда заинтригованный читатель осознает, что автор не болван, а крутой, глубокомысленный философ, книгу надо обязательно приобрести и понять, в чем дело. Конечно же! Вот и название для ее книги – «Незабываемое забытое»! Знаменитыми становятся те книги, чьи одаренные родители – авторы смогли придумать гениальное название. «Вот в чем полезность открытых дверей!» – подумала Елизавета.

«Город утонул в ночной мгле, дома окутала пелерина тьмы. Пробили куранты, отыграл Гимн, значит, уже полночь. А мы все сидим на тесной кухоньке и молчим» – строки всплыли сами собой, и Лиза поспешила записать их. Она писала книгу, глава за главой ложились на бумагу. Рукописи были в поправках, звездочках и стрелочках. Только ей одной понятные знаки покрывали черновой вариант романа. Иногда Лиза брала тайм-аут, несколько недель не писала, занималась рабочими делами, гуляла по городу, встречалась с друзьями. Дни затишья сменялись сутками творчества.

Лизавета поступила в литературный институт сразу после школы. Ещё на выпускном балу она обнародовала свой план. Её пробовали отговорить – мол, журналистика, жизнь на колесах, постоянные командировки… Девушка вскочила на стул и с воодушевлением прочла:

«Войдите в наше положенье!

Читает нас и низший круг:

Нагая резкость выраженья

Не всякий оскорбляет слух;

Приличье, вкус – все так условно;

А деньги все ведь платят ровно!» – Это не я! Это ещё Лермонтов сказал! Мне нравится писать, у меня получается, так зачем же я буду свой талант прятать в землю? Я им буду деньги зарабатывать!

И зарабатывала. Писала много. На тумбочке, возле кровати, у неё всегда лежали тетрадь и карандаш. Иногда ночью Лиза просыпалась от потока строк, которые лились в её светлую головку. Тогда она садилась в постели, и строчила мелко-мелко, остро отточенным карандашиком. Выплеснув поток, успокаивалась и опять засыпала ровным сном. Проснувшись утром, не помнила ни слова из того, что ей приснилось, и лишь написанные строки говорили о вдохновении, посетившим её в эту ночь.

В закуток зашел Осип Ильич. Он принял Лизу на работу, на должность корректора, с испытательным сроком. Поэтому все статьи проходили через нее.

– Отдохнула? Теперь за работу. Свиридов уже принёс новый рассказ в номер. Опять любовь. Возьми, почитай.

Сергей Свиридов писал быстро и надежно. Удивительно, но он легко писал короткие рассказы о любви, его публикации ждали, журнал раскупали быстро, за два-три часа. Сегодня утром он принес очередной рассказ, сам же умчался на комбинат, писать про горняков – ударников производства. Лиза устроилась удобнее и начала читать.

«Дома за окном сначала бежали, потом их бег замедлился, и они поплыли. Двухэтажки сменились пятиэтажками, потом высотками, и снова пятиэтажками. Зеленые массивы сосен плавно перешли в березовую рощу, и опять поплыли высотки. Я ехал к дому любимой женщины, и сердце всё чаще колотилось, оно просто желало выскочить из груди. Успокоить его темп не удавалось, потому сбросил скорость и вздохнул глубоко. Чем ближе к её дому — тем медленнее еду. Она стояла на балконе, ждала меня. Легкая, тоненькая, почти прозрачная, как фея из сказки, она махала мне рукой. По телу прокатился жар, этакая волна, захлестнувшая с головы до пят. «Что ж ты делаешь со мной? Как же ты зацепила меня, детка…» Сердце гулко билось в голове – Бам! -бам! -бам!..

Лифт не работает. На восьмой этаж взлетел, как вихрь. Она – в дверном проеме. Подошел. В зеленых глазах – то ли печаль, то ли радость… Шагнула навстречу, обняла меня, уткнулась носом в шею. Молчание… Порой оно важнее слов.

— Идём.

У нее тонкие пальчики, теплые ладошки, она рядом, к ней можно прикоснуться. И она никуда не исчезает, это только во сне я ищу любимую, а она прячется, смеётся, ускользает от меня, и мне никак не удержать её в своих сильных руках. Поцелуй и – взлет к небесам, ещё поцелуй и падение в пропасть, в небытие. Коньяк с лимоном, смятая постель. Я улыбаюсь. И моё сердце наполнено восторгом. Я думаю о ней. Самая лучшая.

– Давай убежим! – шепчет она, глядя в потолок.

Я молчу, прижавшись щекой к её груди, слушаю ритмичное биение сердца. Почему она это сказала? Почему? Разве нам плохо здесь? И от кого бежать?

Прижавшись лбом к стеклу, она провожала взглядом отъезжающий автомобиль. Я не видел, но знал, что она сиротливо стоит на балконе и смотрит мне вслед. Чем дальше я уезжал, тем мучительнее чувство утраты. С каждой минутой оно ширится, растёт как снежный ком. Там, в большом городе, живет уверенный в себе, богатый мужчина. Скоро она выйдет за него замуж. Ничего этого я тогда не знал.

Зяблыми долгими зимними вечерами я буду вспоминать, как уплывала земля из-под наших ног. Буду жалеть, что не убежал с ней, когда звала. Жить в своей стране Неисполненных Желаний. Вздыхать, жалеть и не более…»

— Вот тебе и Свиридов… – сказала вслух Лиза, – да, конечно, я могу написать множество историй, но, чтобы сочинить вот такую! – с этими словами она зашла в кабинет главного редактора.

– Ну, как? – спросил тот. – Пусть наши читательницы посудачат теперь на эту тему.

День пролетел быстро. После обеда сотрудники подтягивались на рабочие места. Из большого кабинета раздавался стрёкот пишущих машинок. Скоро, совсем скоро у всех будут компьютеры, и тогда в редакции наступит царство тишины…

Первое задание

Испытательный срок подходил к концу, прошло три месяца нудной работы. Читать чужие произведения, сидеть на одном месте целый день – это было не в характере Лизы, но она терпела. Писала дома свой роман, а на работе терпела, надеялась, что всё – таки выпустят на самостоятельную работу. И настал её час! Звайдер, перегнувшись через перила, сказал:

– Елизавета Викторовна! Поднимитесь ко мне!

В кабинете главреда был еще один человек, мужчина лет 35. Когда он прошел мимо Лизы, она так и не поняла. Кто бы ни поднимался по лестнице к Звайдеру, был в поле зрения корректора. В кабинете у редактора, на столе, стоял чай в красивом чайнике, в вазочке на высокой ножке, аппетитно лежали вафли и печенье. Чашек было три.

«Значит, меня ждали. Интересно, а печеньки с орешками или без?» – совсем некстати подумала Лиза.

– Здравствуйте! – мужчина встал со стула, склонил голову и представился – Йохан Фишер!

– Здравствуйте! Елизавета! – и протянула незнакомцу руку. Он вяло ответил на рукопожатие, а улыбку проигнорировал. Вместо доброжелательного вида, Фишер потянулся головой в её сторону и заметно потянул носом. Ноздри при этом движении грозно зашевелились. Лиза обомлела. Ей вспомнился фрагмент из какой-то книги, где говорилось о людях, у которых обострено чувство обоняния. Каждый запах, особенно резкий, заставляет их реагировать неадекватно на события вокруг. От Лизы идет шлейф любимых духов. Перед тем, как подняться в кабинет Звайдера, она щедро брызнула вокруг себя ими. Лиза невольно отступила на пару шагов от неординарного гостя. С необычайностью, выделяющей Фишера из толпы, она ещё не раз столкнется.

– Присаживайтесь, Елизавета Викторовна! – сказал Звайдер, и сам сел за длинный стол, рядом с Йоханом. Лиза быстро вычислила свое место, у третьей чашки, присела на краешек стула. У нее на носу выступили капельки пота.

– Я поухаживаю за вами, чайку налью! – и Звайдер щедро разлил по чашкам густую, ароматную жидкость. – Ничто так не настраивает на добродушную беседу, как чай с пряностями. Угощайтесь медком, – пододвинул розетку с янтарным мёдом, – господин Фишер любезно угостил нас медком со своей пасеки.

– Вы – пасечник? О, как это, должно быть, интересно! – Лиза, как журналист, хоть и молодой, была наблюдательной, она обладала драгоценной способностью разглядеть за скучным образом уникальные факты. Фишер покачал головой в знак согласия и отхлебнул из чашки. Звайдер посмотрел на девушку и произнес:

– Елизавета. Я пригласил вас, чтобы познакомить с господином Фишером, у него к нам деликатное дело. И я решил, что этим займетесь именно вы.

Звайдер выдержал долгую паузу. Лиза молчала, ожидая продолжения, но его не последовало. Так, в полном молчании, они и чаёвничали. Господин Фишер низко наклонялся над чашкой, втягивая носом аромат свежего чая. «Что-то с ним не так», – подумала Лиза, надо как-то начать разговор, неловко вот так сидеть. Она помнила из студенческого курса, что разговор лучше начинать с приятной темы, поэтому вслух произнесла:

– Так вы живете за городом, на пасеке? Как же там, должно быть, красиво! Это мы тут чахнем, в городской духоте!

Фишер молча покивал головой.

– Елизавета Викторовна! Господин Фишер – мой давний знакомый, он приехал к нам за помощью, как к журналистам, позднее все расскажет. Сейчас вы пойдете в ваш кабинет и побеседуете. Вы сдадите все дела Маргарите Яковлевне, а сами займетесь расследованием. Да, не удивляйтесь. Мы тоже иногда занимаемся журналистскими расследованиями. Лиза совсем неэтично раскрыла рот, однако на это непрофессиональное движение никто не обратил особого внимания. Господин Фишер встал и пошел к выходу.

Лизавета вопросительно посмотрела на главного редактора, тот кивнул головой, в знак согласия.

Под лестницей Лиза усадила клиента на широкий подоконник, сама села за стол, достала лист бумаги, приготовилась записывать за Фишером. Тот опять повел носом, принюхался к воздуху и сказал резко:

– Я страдаю аллергией. На все.

– Ясно. Давайте поговорим. Что у вас случилось?

– Что случилось, что случилось, – проворчал Йохан. – Убили мою жену. Милиция занимается расследованием, но мне так кажется, что они будут долго топтаться на месте, – мужчина всхлипнул, опять повел носом, и достал из кармана брюк огромный носовой платок.

– Вашу жену убили? Кто? Когда? – Лиза не могла сдержать ужаса. Этот возглас заставил Фишера удивиться:

– Вы что, никогда не занимались расследованием убийств? Осип Ильич сказал, что вы – специалист опытный… – недоверчиво протянул клиент.

– Ну, почему же, конечно, я принимала участие в расследованиях. Просто очень переживаю всегда за чужие судьбы. Расскажите же мне.

Клиент опять покивал, понимающе, однако, поджатые губы и прищуренные глаза выдавали его сомнение.

Открытие Фишера

– Несколько месяцев назад мне вдруг показалось, – начал свой рассказ Фишер, – что Алиса, так звали мою супругу, ведёт, мягко говоря, двойную жизнь. Жена стала рано уезжать, поздно возвращаться, почти всегда приезжала на такси. У неё появилась качественная одежда, причем Алиса меняла ежедневно платья и костюмы. Пальцы и шею украшала прекрасная бижутерия, в нашей стране такого не было, кожгалантерея, то есть сумки, тоже чередовались одна за другой, под цвет обуви, новая сумка каждый день. Долго говорила с кем-то по телефону, а когда я входил в комнату, сразу же замолкала или говорила: «Я перезвоню». Конечно, мне это вовсе не понравилось. Я сразу подумал об измене, это так страшно и низко, больно. Не мог понять, в чем тут моя вина. И я решил обратиться в детективное агентство, чтобы прояснить обстановку. В Казарске всего одно детективное агентство, господина Горицкого, я его уважаю, в общем, обратился к нему. Встретились мы с детективом в кафе. Сыщиком оказалась женщина, лет 30, представилась Натальей Вершицкой. Я изложил ей суть дела, дал фотографии. Я даже подумал, что она слишком красивая для такой профессии, и в какой-то момент залюбовался ею. И надо же было такому случиться, что нас увидела подруга Алисы. Конечно, в этот же вечер у нас с женой произошел серьёзный разговор, с пылкими фразами и битьем столового сервиза. В конце концов, Алиса призналась, что втайне от меня решила заняться бизнесом. В 1991 году, когда закрылись сотни производств, на работу было совершенно невозможно устроиться, каждый стал заниматься, чем только мог. Старая, веками нажитая система ценностей, сместилась. Опыт и профессиональные качества стали никому не нужны, образование обесценилось до нуля. Настал период власти денег, государство прекратило заботиться о своих гражданах. В общем, поставили всех в положение «Выживай, как можешь!», и Алиса с головой окунулась в это болото. Алиса была талантливой художницей, но вдруг и сразу не стали нужны ни её картины, ни ученики, которые с таким удовольствием ходили к ней на уроки.

Знаете, Елизавета Викторовна, предпринимателем не каждый может быть. Вот возьмите меня. Я ведь не сразу стал пасечником. По образованию и призванию я инженер – электронщик, кандидат технических наук. Работал на местном радиозаводе, ведущим инженером в конструкторском бюро. Жернова перестройки перемололи и меня. Сначала не нужным стало КБ, потом и весь завод. Ни радиолампы, ни спидолы не стали нужны, вдруг и сразу, нашей стране. Хотя, уже не нашей. Все изменилось, все смешалось, когда не стало СССР. Я ходил, неприкаянный, работу не мог найти не то, что по специальности – вообще никакой работы не было! На одну удачную мысль натолкнул местный алкаш. Он ходил по подъездам и помойкам, собирал бутылки. Наберет сетку-авоську, и тащит в пункт приёма стеклотары. А там ему денежку за стекло дают. Вот и я решил попробовать. Не то, чтобы на свалках бутылки собирать, а немного в большем масштабе, знаете ли…

Недалеко от Казарска живет мой дружок, Сенька, тоже перемолотый в тех жерновах. Я поехал к нему и изложил свой план. Для начала мы с ним восстановили старенький Запорожец, который достался Сеньке от отца. Потом проехали по его родному селу, заходили в каждый дом, спрашивали, есть ли пустая тара. Тары было – море. У всех. В погребах, на чердаках, сараях, везде лежали заветные пустые стеклянные шкалики и полулитровки. Сельпо продавали водку, но не принимали тару! Этот недочет в системе торговли мы решили использовать в своих целях. Первый рейс мы с Сенькой сделали из его села в город, в ближайший пункт приема стеклотары. Посуду в селе собрали «под запись», сказали, что отдадим деньги, как только сдадим сырьё. Люди, доверяя Сеньке, с удовольствием отдавали бутылки, расчищая от хлама подсобные помещения в домах. После первого рейса, когда мы рассчитались со своими поставщиками, у нас осталось много денег. По крайней мере, хватило, чтобы заправиться бензином и рассчитаться с жителями соседнего села за принятую стеклопосуду. И началось… Работали без выходных, ездили из деревни в деревню, вставали где-нибудь у колодца посреди села. Люди сами несли бутылки в сетках, мешках, кто сколько напил, мы давали им сущие копейки за сырье. Но все были довольны. Постепенно мы стали «стеклобаронами», даже подумывали о расширении штатов и покупке другой машины, более вместительной, чем «Запорожец». Но тут произошел какой-то передел территории. Местные бандиты, с которыми мы нашли общую сумму для тихой жизни, вдруг уступили заезжим. И нам просто не дали работать. За три года, что я был стеклобароном, успел немало, как мне казалось. Главное, отремонтировал дом и даже стал откладывать деньги про запас.

В общем, быть предпринимателем – не щи лаптем хлебать, Елизавета Викторовна. Для этого надо обладать универсальными качествами – рисковать, видеть намного ходов вперед, уметь вложить деньги, отмести ненужное. Даже вера в себя должна быть непоколебимой! Бизнес – жестокая штука. Здесь нет друзей, нет родных, здесь выживает сильнейший. Порой сильнейшими оказывались те, кто прошел по трупам, в буквальном смысле этого слова. У меня не вышло. У Алисы получилось. Конечно, она не шла по трупам, но беспощадность появилась в её голосе, ради выгоды она могла сутками не спать. У Алисы не стало подруг, появились партнеры и конкуренты. Родных и друзей она в бизнес не приглашала, у нее была чуйка на опасные моменты – с близкими людьми лучше не работать, иначе можно нажить врагов.

Еще в советские времена спекуляцию преследовали по закону. Но в лихие 90-е, для многих людей перепродажа стала основным видом деятельности. В такой бизнес окунулась и Алиса. Вот только я до сих пор не могу понять, почему она мне ничего не сказала тогда, не посоветовалась. В общем, Алиса открыла магазин «Бабушкин сундук», секонд-хенд. Она покупала огромными мешками старое барахло из Европы, вместе с двумя продавцами сортировали, проветривали, если надо, ремонтировали и даже стирали. Самое лучшее Алиса оставляла себе, а все остальное выставляла на продажу.

Со временем я смирился с её бизнесом, тем более, у нее получалось. Но однажды у меня вновь возникли вопросы. У нас за городом небольшой дом, достался от ее родителей, вернее, от мамы, она умерла три года назад. Хорошая была женщина, хотя меня не любила. Ну, так вот. На первом этаже холл – кухня – гостиная, а на втором две спальни и кабинет. Мансардный этаж занимает свальная комната, как мы её называем. Там складируется старая мебель, чемоданы, ненужная посуда и много – много чего еще. Мы любим этот хлам, для нас старая, пыльная мансарда дорога, там стоят столетние сундуки с бабушкиными сокровищами, в покосившемся шкафу – подвенечное платье Алисиной бабушки. Эти вещи – не только воспоминания, это примета, что здесь живут люди, и жили до нас, и что будут жить следующие поколения. Я очень редко захожу на мансарду, разве что перед новым годом, за елочными игрушками.