Стагнация

Важной частью реабилитационного курса являлось восстановление человека во Всемирной Информационной Сети – ВИС. Марк и куратор вернулись обратно в палату пробуждения, где за время их отсутствия, появился большой стеклянный стол с тонкими металлическими ножками и два мягких стула с высокой спинкой. Они сели друг напротив друга. Марку, как всем остальным, полагался портативный персональный коммуникатор в виде браслета на руку. На запястье крепилась пластина, величиной с ладонь, на которую и надевался ППК. Браслет мог проецировать изображение, а сама проекция служила подобием сенсорного экрана. Человек мог водить пальцами, не притрагиваясь к своей коже. ППК заменял людям любой гаджет личного обихода. В ухо вставлялся микроскопический наушник высокой чувствительности с микрофоном и динамиком. Устройство так идеально ложилось в ухе, что практически не ощущалось. Кроме того, его присутствие никак не искажало звуков извне, поэтому девайс можно было носить двадцать четыре часа в сутки.

Данные от посторонних глаз тоже тщательно скрывались. Увидеть проекцию на руке можно было только с помощью специальных линз, которые улавливали индивидуальный спектр транслирования ППК. Все настраивалось индивидуально, поэтому нельзя было увидеть через свои линзы трансляцию с чужого коммуникатора. Марку они понравились больше всего остального после того, как он узнал, что некоторые типы линз способны не только менять цвет глаз, но и иметь ночное видение.

Как только с гаджетами было покончено, ему предстояло окунуться в цифровое пространство современного мира. Здесь не существовало понятия социальных сетей. Всем этим теперь была только ВИС. На территории России действовали собственные серверы рунета с незаурядным названием РуВИС. Сервисы заключались в разных приложениях для ППК и эта часть была Марку хорошо известна, ведь суть их работы родилась как раз в начале его XXI века. Отличие было лишь в том, что аккаунт современного человека в ВИС – это официальный цифровой документ, подтверждающий его личность в государстве, а также открывающий ему возможность пользоваться приложениями в сферах юриспруденции, экономики, культуры и многом другом. С его помощью человек совершал любые покупки, передвигался, развлекался и, конечно же, общался. Жизнь вне системы ВИС была попросту невозможной.

– Знаешь, Пир, раньше я очень много проводил времени в своем телефоне. Буквально вся жизнь у нас была там. Но я и представить не мог, что телефон сделается обязательным условием для существования.

Тот заулыбался, перебирая пальцами по своему коммуникатору:

– Правда? Мне казалось, что примерно в ваше время это все и началось?

– Не замечал…

– Если ты не хочешь носить ППК на руке, можешь этого не делать. Просто это удобно. Тебе часто нужно будет идентифицировать себя, всюду его прикладывая. Конечно, можно всегда таскать ID-карты, но это не так практично.

– Теперь вся жизнь буквально, – повторил Марк, словно не слыша своего куратора.

– Сейчас, ты активируешь свой профиль, и все станет проще. Включай коммуникатор и выбирай один из вариантов.

На экране коммуникатора Марку предлагалось три варианта степени защиты, заключающиеся в распознавании владельца. Это было не ново, про себя он отметил, что лучшего решения защиты персональных данных за полтора века так и не нашли. Первым способом было распознавание человека по отпечаткам – никто не сможет пользоваться ППК, пока не пройдет скан одного из своих пальцев. Тут же была оценка защиты этого способа – пять из десяти. Второй способ являл собою распознавание лица и голоса. Он оценивался в семь балов, но внизу высвечивалась справочная информация, предупреждающая, что в случае травмы или другой причины, повлекшей за собой неумышленное изменение внешности, система не сможет идентифицировать владельца. Это был риск. Заключительным третьим вариантом являлся ДНК тест и тембр голоса. Достаточно было только подуть на сенсор и сказать кодовую фразу. Девять из десяти. Немного поразмыслив, Марк выбрал последний.

– Ты не переживай, – куратор похлопал его по плечу, – не нужно будет каждый раз делать это все. Только если ты его снял. Пока он у тебя на руке, ППК будет определять тебя, как владельца по твоим биометрическим данным. Пару минут потребуется для его первичного анализа данных. И пару недель прибор будет проводить твою полную диагностику.

– Зачем пару недель? – искренне удивился Марк.

– Чтобы коммуникатор понимал, какая биометрика у тебя в разных фазах твоей жизни. Когда ты спишь, ешь, бегаешь. Иначе есть риск, что он не распознает тебя. Вот решишь ты пробежаться однажды, у тебя участится сердцебиение, а ППК подумает, что это не ты, ведь у владельца так сердце биться не должно. И он заблокируется вместе с твоим профилем.

– А что мешает ему сделать это в ближайшее время? Ведь он еще не знает… как я бегаю? Я его только надел.

– Сейчас он в режиме диагностики. Пока будешь чаще, чем обычно подтверждать себя способом, который ты выбрал. А как только коммуникатор закончит сбор данных – получишь уведомление.

– Смотрю это умная штука, – Марк еще раз взглянул на запястье, рассматривая браслет.

– Умнее некоторых людей, – Пир рассмеялся, но Марк не разделил его настроения:

– А как эта штука себя поведет, если кто-то против моей воли захочет им воспользоваться, не снимая с моей руки?

– Ну, не скрою, такое случается. Но по статистике редко. Это много мороки: надо как-то обездвижить человека, вырубить, отключить… Знать, что у него на ППК не стоят дополнительные программы защиты, позволяющие исключать работу приложений в неактивной фазе владельца. Например, когда он спит. А отследить преступника очень быстро. Пострадавшему легко доказать, что его коммуникатор был задействован не им, и СР-кейсом пользовались без его ведома.

– Чем-чем пользовались?

– Расскажу сейчас. В общем, пока с этим не парься – твои данные надежно защищены системой.

И тот лишь кивнул. После выхода Марка из анабиоза, работниками реабилитационного центра были подняты архивы по его делу. В период полной оцифровки личных данных населения и переход на цифровую бюрократию фригус-заключенные подверглись этой процедуры не в полной мере. Вся информация о нем уже была в системе, и его идентифицирующий профиль был создан, но для окончательной его работы нужно было заверение самого владельца – электронная подпись.

Пир протянул небольшой планшет, в котором читалась вся информация, собранная на Марка. Он и не думал, что ему придется узнавать себя самого по документам. В профиле было все: важные даты – от рождения до первого официального увольнения, места работы, образование, медицинские показатели и даже некоторые биометрические данные, оставшиеся с того времени. Взгляд Марка привлек пункт «особые критерии», в котором указывалась информация, о его судимости. Описание преступления, степень тяжести. Он совершил тогда непростительную вещь, но на это была причина. Секунда – и он уже прокручивал в голове те сцены. И чтобы не уйти в них с головой, просто перестал вчитываться в текст. Нужно было всего лишь поставить подпись, коснувшись указательным пальцем на специальном маркере планшета. Марк сделал это без особого промедления, и процедура завершилась.

– Мои поздравления! – Пир расплылся в улыбке и широко расставил руки, – Теперь ты официально появился в новом мире. Так что теперь сегодня твой второй день рождения!

Он сделал движение ладонью от своего коммуникатора в сторону Марка, словно что-то стряхивая с руки. ППК на руке парня тут же издал сигнал, и на мониторе высветилось сообщение: «Пир Эмиш. Заявка на добавление в контактный список. Принять?» И два варианта ответа. Марк подтвердил заявку, чем еще больше развеселил куратора:

– Так нам будет проще поддерживать контакт. По любым вопросам теперь сможешь связываться со мной в любое время.

– А как ты меня нашел в сети?

– Отправил контакт-запрос на ближайший ППК человека. То есть твой.

Он повторил движение:

– Это называется свип – так ты можешь передавать информацию, кидать запросы и особые команды со своего ППК на другие устройства в пределах нескольких метров от них.

– Так просто?

– Именно. Все настраивается. Не хочешь получать запросы – ставишь блок. Хочешь получать определенного типа запросы – ставишь фильтр. Можешь выбрать расстояние передачи, копирование при передаче или удаление данных. Много чего…

– Думаю, разберусь.

– А куда ты денешься, парень?

Марк хмыкнул и стал изучать интерфейс коммуникатора. В нем не было ничего необычного, такие же кнопки и ссылки, работа приложений была знакома. Разве что не было пестрых цветов, раздражающих зрение. Одним касанием можно было открыть информацию о себе, что Марк и сделал. На него смотрела собственная фотография из старого паспорта. Рядом фамилия, имя и отчество. А вот в верхнем правом углу над фото была надпись «социальная значимость». И цифра «3+».

– Пир? – позвал тот, – что такое три плюс?

– Хорошо, что ты это заметил, – голос куратора стал чуть серьезней, – эта цифра – основа основ современного общества. Главное отличие от общества твоего времени.

Людям с момента рождения и до самой смерти Министерством социальной защиты Российской Федерации присваивалась оценка социальной значимости. Существовал сложный алгоритм, состоящий из базовых или фундаментальных значений, поделенных на сумму переменных, являющихся разными потребностями человека, и умноженных на его достижения. Полученный результат выражался в одном из десяти уровней для удобного восприятия. Чем выше уровень – тем больше считался вклад человека в жизнь общества. Социальная значимость давала возможности, преимущества и привилегии в разных сферах жизни. Одним из них было основное занятие человека – его работа. Рабочая деятельность тоже имела множество категорий, которые представляли собой условия социального пакета и систему трудового содержания.

– И как я это должен понять? – Марк насупил брови, отстраненно смотря в экран ППК, пытаясь уловить суть слов, – что за социальный пакет с условиями?

– То, что будет тебя обеспечивать. То, для чего ты работаешь. Раньше люди трудились за материальные ценности, теперь за социальные блага. Или за условия содержания жизни. Называй, как больше нравится.

– Это ты так хочешь сказать, что денег теперь не платят?

– Практически да. Теперь у обычного человека нет необходимости в простых деньгах.

– Знаешь, это звучит, как утопическая сказка или мечта. А и в то, и в другое слабо верится.

– И, тем не менее, Марк, это так. Твой заработок – это условия социального рабочего пакета или кейса. Сокращено СР-кейс. Он позволит тебе все, что необходимо: маркеты, досуг, транспорт, любые услуги на рынке. Конечно, условия в СР-кейсах разные. Чем выше статус – тем больше предложений о работе с лучшими трудовыми пакетами.

– И на что я могу рассчитывать со своими тремя с плюсом?

– Плюс говорит о том, что тебе частично будет доступна работа из четвертой категории.

– Какая роскошь, – скептично подметил Марк, положил руки на стол и посмотрел на куратора, – и как именно мне определили социальное значение?

– Об этом подробно ты можешь запросить министерство социальной защиты. У каждого человека уникальные значения переменных и достижений. Многие оспаривают, запрашивают перерасчет социальной значимости, требуя учесть те или иные заслуги. Или, наоборот, что-то не учитывать. Даже судятся. Большую роль играет образование. В твоем случае в алгоритм точно заложили судимость.

– Уж не сомневаюсь. Это пошло в достижения? – он скривился в легкой усмешке.

– В знаменатель. На достижения умножают, поэтому там должны быть только положительные показатели. Мы все это можем узнать сейчас, хочешь? Я помогу сделать запрос в министерство. Это интересно. Три плюс, говоришь? В профиле ты можешь узнать значение этого плюса. Как правило, это сотые и даже тысячные. Круглые числа редки. Плюс – значит, что доля перевалила за пять десятых.

– А какая у тебя категория? – теперь Марк скрестил руки на груди. Он почти рассмеялся, увидев реакцию Пира на свой вопрос.

– Вообще-то, информация о социальной значимости, крайне конфиденциальна. Практически секретна. Она может быть видна юридическим лицам и некоторым физическим, но только с твоего разрешения. И просто так я не рекомендую ни с кем ей делиться.

– Не совсем честно. Ты мой уровень знаешь.

– Издержки профессии.

– И все же?

– И все же мы с тобой не так хорошо знакомы, – Пир заигрывающим тоном отпустил очередную шутку, – но вот с запросом помогу. Давай?

– Нет, спасибо, – Марк отмахнулся, – на самом деле мне нужно отыскать данные о своих родных. Вот что я хочу. Это можно сейчас сделать?

– Можно, но не так быстро, парень. Это тоже запрос. Но через БДИ.

– Через что?

– Банк данных истории.

– ППК, БДИ. Этот мир сошел с ума. Мало того, что за деньги больше не работают, так тут теперь еще и куча аббревиатур, которые никак не умещаются в голове. Ощущение современного советского государства, – Марк иронично посмотрел на него.

– И вновь не ты первый об этом говоришь. Но современное государство далеко от того, которое было в XX веке.

– Охотно верю. Что там с этим банком истории?

– По статистике люди начинают искать близких уже в первый день. Сейчас я кину тебе все инструкции и буду рассказывать, как и что делать.

Понадобилось какое-то время, чтобы Марку стал доступен нужный сервер. Информация была закрытого типа. Для разрешения было необходимо правильно оформить запрос. Цель: поиск родственников фригус-заключенных. Статус запросившего: освобожденный. ФИО освобожденного: Круглов Марк Анатольевич. Дата заключения в анабиоз: 6.07.2034. Дата освобождения: 7.07.2184. Общий срок: 150 лет.

На следующем этапе поиска требовалось идентификация куратора в подтверждение заполненных данных. А уже потом открывалась анкета разыскиваемого, куда нужно было ввести все данные человека.

– Ты все помнишь? – спросил Пир Марка, когда тот замешкал, – кого ты хочешь найти?

– Свою маму… Круглова Марина Александровна, тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения…

По всем введенным параметрам он нашел двух женщин и сразу же узнал в одной из них свою мать. На него смотрела сорокалетняя женщина с паспортной фотографии. Марк открыл ее профиль, но информация появилась не сразу. Пришлось ждать несколько минут, прежде чем система идентифицирует его как родственника и профиль станет доступным. В нем были все данные, сохранившиеся с того времени. Как пояснил Пир, тогда еще не было электронных паспортов, но копии страничек тогдашних соцсетей сохранились. Вообще вся информация, оцифрованная с момента появления интернета, была в БДИ, что упрощало задачу Марка. Хотя историю современных людей было отследить гораздо проще, был бы доступ.

В случае с родителями Марка не так. Тут была информация о том, где они жили, кем работали, сколько у них было детей, но чем они занимались, куда ездили в отпуск или ходили в магазин – нет. Ему и не нужно это. Важно было понять, что с ними стало, после его заключения. Он стал просматривать их аккаунты. Мама выкладывала фото с отцом на фоне Новосибирского отделения фригус-тюрмы с надписью «его жизнь будет долгой». Детские фото. Куча комментариев с соболезнованиями и осуждением государственных чиновников. Множество фотографий с пикетов и митингов в поддержку отмены фригус-заключения на длительные сроки. На момент погружения в анабиоз его матери было пятьдесят шесть лет. Они с отцом прожили в Новосибирске до конца жизни. В марте две тысячи пятьдесят пятого года на семьдесят седьмом году ее сердце остановилось.

В профиле отца фотографий было чуть меньше. Особенно печально Марку было смотреть на сделанные уже после его заключения в анабиоз. Наблюдать, как родители старели, как сначала пытались, а затем смирились горю и улыбались по-настоящему. У мамы до последнего были длинные русые волосы. Марк помнил, как она всегда заплетала их в косу. На глаза ему попалось видео, где родители со своими друзьями ездили в Турцию. Они называли это последним пенсионным отпуском и смеялись. Это было на седьмой год заключения. Думали ли они тогда о том, что больше не увидят его? Была ли у них надежда? Оставалось еще сто сорок три года, которые они не переживут. Как они с этим справились? Их сын был, практически, мертв для них! А говорят, что родители не должны переживать своих детей! Это неправильно. Так что же здесь? Кого наказали больше – Марка или их? В чем здесь выражалась справедливость? Отпуск был словно маска, скрывающая всю боль и ненависть к окружению! Не удивительно, что отец умер от инфаркта за два года до маминой кончины. Ему было семьдесят четыре.

– Как жилось родителям в такой ситуации? Они ведь даже не были уверены, что я смогу дожить до окончания приговора. За сто пятьдесят лет что угодно могло произойти, даже я не был уверен. А они? Не слышать, не видеть, но надеяться на лучший исход, – на глазах Марка появились мелкие крупицы слез. Не стесняясь куратора, он смахнул их двумя пальцами правой руки, продолжая смотреть на фотографии.

– Они наверняка приходили посмотреть на тебя, – тихо произнес Пир.

– Приходили?

– Раз в год фригус-тюрьмы обязаны были предоставить право на посещение капсул заключенных для родственников и друзей. Это обязательная процедура, как гарантия того, что все процессы не нарушены и условия заключения соблюдены. Твои родители тогда могли видеть тебя.

– И что? Думаешь, им было от этого легче? Видеть, как их сын лежит мертвым грузом в мавзолее? Думаешь, их это утешало?

Тот лишь вздохнул и заговорил не сразу:

– Я хочу сказать, что по статистике девяносто процентов посещений фригус-капсул приходится на первые десять лет. И нет данных на капсулу, которую бы совсем не посещали. Так что…

– Что? Зачем мне вся эта информация, Пир?

Тот ничего не ответил, и Марк начал смотреть сквозь него. Мысли стали путаться, голова загудела, и он почувствовал, как участился стук сердца.

– Я бы сейчас закурил.

– Как? – куратор словно не понял вопроса.

– Ну, сигарета. Табак, никотин.

– Есть, правда это не совсем…

– Что? – Марк перебил его, – не совсем что? Только не говори, что легально? Или что люди забыли, что это такое.

– Нет, не забыли, – Пир поджал губы, – и не запрещено. Мало кто это делает.

– Да-да, наверняка тут все ЗОЖ – еще одна аббревиатура в копилку, но все-таки? Есть?

– Есть.

Куратор полез куда-то во внутренние карманы своей одежды, достал из них несколько квадратных пачек разных размеров и отправил по столу в сторону Марка:

– Это не совсем сигарета в ее классическом понимании.

– А что это? Парогенератор? Вейп? Дрипка?

– И да, и нет.

Устройство было электронным. На сигарету походило лишь формой. Миниатюрного размера, состоящее из трубки-цилиндра – аккумулятора, испарителя и маленького подобия бачка, в который вставлялась крохотная капсула. Одну из капсул Пир вытряхнул Марку на ладонь, протянувшись через весь стол.

– Это бэйл, спрессованный табак, пропитанный испарительной жижей с разными вкусами. Он вставляется в этот бачок, крышечка закрывается и все. Нажимаешь сюда и вдыхаешь. Правда это не совсем дым, а пар, но эффект тот же.

– Это мне знакомо, классика.

Парень затянулся и на секунду замер, ожидая, что раскашляется. Но ничего не произошло, лишь вкус какой-то ягоды или фрукта. Ничего не ощутив, он выдохнул.

– Ну как? – спросил куратор, наблюдя за выпущенным паром.

– Пока никак. В мое время это называлось вэйпить или парить.

– И сейчас тоже называется – парить. То есть что это такое в принципе ты знаешь?

– Знаю. А обычных сигарет нет? Которые поджигаешь и куришь?

– У меня нет. Но можно достать. Они дорогие и редкие, но сейчас все можно найти.

– Понятно. А есть не ягода?

– Не нравится клубника с вишней? Есть кофейные зерна.

– К кофе я равнодушен. А вкус коньяка или виски? Или без вкуса?

– Прости, парень, – Пир развел руки в сторону, – ну у тебя и запросы. Обычно заключенным плевать на первые вкусы сигар после пробуждения.

– Понимаю. Извини. Давай тогда кофейные.

Марк вытащил бэйл светло-коричневого цвета, по форме напоминающий капсулу таблетки. Когда цвет становился темным, это значило, что его нужно сменить. Он заправил другой вкус и опять попробовал затянуться. Взгляд упал куда-то вниз. Повисла очередная пауза, длившаяся несколько минут.

– Полегчало? – осторожно спросил Пир, немного погодя.

– Не очень.

– Оставь сигару себе, еще пригодиться.

– А… так она же твоя… а ты?

– А я не курю. Многие заключенные из прошлого предпочитают закурить в первые часы. Так что приходится иметь такие штуки для подобных случаев. По статистике считается, что человеку проще привыкнуть к окружающему миру, когда его старые привычки будут поддерживаться. Так что это подарок. Бери.

– Вот оно что. Как клиентоориентированность?

– Можно и так сказать.

– Тогда спасибо, – Марк сделал глубокий затяг и вновь открыл на ППК профиль своих родителей.

– Наверное, в такие минуты людей нужно оставлять наедине, чтобы они вот так вот посидели, покурили, собрались с мыслями, и пришли к какому-то осознанию. Но по инструкции не положено, – сказал Пир, глядя куда-то вдаль.

– По какой еще инструкции?

– По рабочей, парень, по какой же еще?

– Ты теперь всегда вот так будешь таскаться за мной? И мне никуда будет нельзя без твоего ведома что ли? А я думал, что вышел из тюрьмы.

– Расслабься, так будет не всегда. А куда бы ты хотел пойти один?

– Я… я не знаю… черт возьми, я ничего не хочу. До меня еще не дошло где я и что вокруг.

– Тогда я посоветую дейдрим. С тобой это еще актуальнее, ведь у тебя мало данных о том периоде, – Пир ткнул пальцем в его коммуникатор, – в базе очень мало информации. Так что придется брать ее из твоей головы. Возможно, в них ты найдешь утешение.

– Эта та процедура, на которую у меня спрашивали разрешение вчера? – Марк обхватил ладонью свою голову.

– Да. На сканирование твоего головного мозга.

– Как она мне поможет? Убьет во мне все воспоминания?

– Наоборот, – Пир попытался улыбнуться и отодвинулся от стола, – Поможет погрузиться в нужные и вновь ощутить моменты радости.

– Как гипноз?

– Не совсем. Полное погружение в те события.

– Виртуальная реальность?

– Тоже нет. Дейдрим усиливает твое воспоминание многократно. Ты не просто помнишь момент, ты будешь заново его проживать. Как во сне, который кажется таким реальным. Почувствуешь ту гамму эмоций, которая была тогда. Заново. Словно перенесся во времени.

– И это помогает?

– Каждый находит утешение в чем-то из прошлого. Порой прошлое – все, что осталось у человека в настоящем. Почему бы не попробовать и тебе?

Марк скептически отнесся к идее. Перед глазами все еще стояли образы родителей. Какое-то время он собирался с мыслями:

– Я знаю, чего хочу.

– И чего же?

– Вернуться в свой город. Домой, – сказал Марк, наблюдая, как куратор стал мелкими кивками качать головой.

Улыбаться он, от чего-то, перестал.

III

Кабинет Элона Остовского больше походил на комнату отдыха. Зеленые стены, два круглых больших окна, изогнутая мягкая мебель салатного цвета, огромные механические часы на стене под которыми располагался длинный стеклянный стол. Посмотрев внимательно, Марк понял, что у него интерактивная сенсорная столешница. Несколько минут назад они с куратором вошли и теперь тот, скривившись в легкой ухмылке, пошагивал взад-вперед, ожидая начальника.

– Если здесь никого нет, что мы тут делаем?

– Терпение, парень, он сейчас придет, – сказал Пир, – расскажи лучше как твоя вчерашняя процедура физиовосстановления?

В ответ Марк поморщился и размял шею. Все его тело болело после недавнего курса физической подготовки. За время заключения, его мышцы атрофировались и резкая нагрузка на них, могла привести к травме. Потому остаток первого дня он провел под надзором не то врачей, не то инструкторов по йоге. Его заставляли делать комплексы из различных упражнений на все группы мышц. Сначала массажи, что было приятной частью, затем кручение обруча, прыжки и прочие растяжки. И как результат на следующий день мышечные боли в руках, ногах, шеи и живота.

Элон Остовский появился неожиданно из-за неприметной двери, отъехавшей в сторону, в дальней стене кабинета. Увидев двоих людей, он жестом указал на стулья возле стола.

– Пир и… Марк. Хей! – он резкими движениями прошагал к столу и сел напротив них, – прошу прощения за задержку.

– Что вы, не страшно, – Пир отмахнулся и расплылся в улыбке.

– Как вам первый день, Марк? Как физиотерапия?

– Все болит.

– Это пройдет, – Элон сцепил руки в замок и замер, переводя взгляд друг на друга, – А еще? Смотрю, вы уже освоили ППК?