О себе и об искусстве

В эмиграции я убедилась в том, что отягощающим жизнь художника фактором может быть не только коллега по ремеслу, но и работники выставочных залов. На следующей коллективной выставке, организованной Домом культуры прибрежного городка, за порядком в трёх выставочных залах следила женщина в униформе охранника. Эту задачу ей существенно упрощало то обстоятельство, что все залы были смежными, поэтому обойти их можно было за считанные минуты. За день до инаугурации выставки я стала развешивать свои картины на стенах одного из залов. Всё это время женщина-охранник прохаживалась около меня с гримасой неудовольствия и глубокого скептицизма, бурча себе под нос: «Ну-ну». Я не поняла, чем вызвана такая реакция, и вежливо ей представилась, ожидая, что она сделает то же самое. «Ну-ну», – отчеканила женщина-охранник и, повернувшись ко мне спиной, вышла из моей части зала. Через две недели выставка подошла к концу, пришла пора убрать свои работы и уступить выставочное пространство другим художникам. Я стала снимать и упаковывать картины. Тут же в глаза мне бросилось, что у некоторых были надломлены рамки, а на двух полотнах какой-то шутник начеркал что-то ручкой поверх моей подписи. Меня это огорчило, но время поджимало: нужно было освобождать выставочный зал. Я продолжала снимать картины, ставить их в ряд у стены, а затем упаковывать, как вдруг из соседнего зала до меня донеслось сказанное кому-то женщиной-охранником: «Видишь эту русскую? Пришла за своими художествами. Пусть забирает их и проваливает на все четыре стороны! Выставляем тут всякую шваль! До чего докатились… Своих художников девать некуда, а разрешаем вывешивать картины каким-то эмигрантам! За две недели я ни разу в её зал не заходила. Да и с какой стати?! Мне государство платит за охрану работ наших отечественных художников, а не всяких там приезжих!» Оказалось, что за моими картинами на выставке никто не следил, поэтому-то испортить их было проще простого.

По правде говоря, всякий раз, когда я заглядывала в этот Дом культуры, на выставки, увиденное там меня разочаровывало. Картины местных художников чаще всего походили на иллюстрации книг и энциклопедий, поскольку представляли собой рисунки стандартной тематики: домик на поляне, пахари в поле, реки с бурными течениями, деревенька на высоком бугре, семейство косулей в еловом лесу, и т.д., и т.п. Все они были выполнены в стиле, который так и тянуло назвать «заунывным штамповочным реализмом». Когда мне самой представилась возможность выставить в этом Доме культуры свои работы, то в соседнем зале абсолютно всё выставочное пространство занимали изображения парусных кораблей. Морской пейзаж и парусники были похожи друг на друга как две капли воды, отличаясь лишь цветовой гаммой. Один корабль и бурлящее под его кормой море были бежево-коричневой тональности, на другой картине доминировали оттенки красного, на третьей – желто-оранжевые тона, на четвёртой – сине-зелёные, и т.д. При виде совершенно одинаковых картин я едва сдержалась, чтобы не спросить у их автора: «Не надоело Вам рисовать одно и то же?» Впрочем, ответ на этот вопрос стал очевиден после знакомства с самим художником.

Дело было так. Перед началом выставки, когда я развешивала свои картины на стенах зала, отведенного мне Домом культуры, кто-то окликнул меня сзади. Я обернулась и увидела пожилого мужчину, в одной руке у которого была сумка из продуктового магазина, а другой он держал за руку молодого человека, выше себя на две головы и к тому же очень крупных телесных пропорций. Внешний вид самого художника напоминал персонажей из фильмов, посвящённых событиям конца XIX – начала XX века. Его костюм, состоящий из брюк, пиджака и жилетки, изрядно полинял и потерял былую форму, на запястье у пожилого художника были старинные часы с большим циферблатом, а на носу сидело пенсне в стальной оправе (хотя, возможно, раньше это были обычные очки, у которых отвалились обе дужки). «Приветствую Вас, милейшая дама, – под стать своему внешнему виду, огорошил меня устаревшим обращением художник, и, не дождавшись ответа, продолжил: – Как Вам погодка и наш чудесный прибрежный городок?» Я немного растерялась и попыталась собраться с мыслями, чтобы ответить ему чем-нибудь столь же любезным. Только я открыла рот, чтобы это озвучить, как мой коллега по выставке широко улыбнулся и достал из продуктовой сумки завёрнутый в целлофановую обёртку бутерброд с колбасой, протянул его грузному молодому человеку и галантно пояснил: «Позвольте представить Вам моего сына, его зовут Эдуард», – и обратился к нему: «Кушать хочешь?» В ту же минуту существо мужского пола, своими размерами напоминающее кита, одетое в штаны по типу бермудов и клетчатую рубаху, вырвало из его рук бутерброд, освободило от обертки и моментально проглотило. «Детей надо кормить!» – подытожил художник и, любезно со мной попрощавшись, покинул зал, держа своего ребенка за руку. Впрочем, не прошло и десяти минут, как он снова предстал передо мной в сопровождении сына и с той же сумкой в руке. «А хотите посмотреть на мои картины?» – предложил художник. «Спасибо за приглашение. Не откажусь», – ответила я и прошла в его зал, стены которого были увешаны парусниками-близнецами. Первым моим желанием было выяснить, чем обусловлено клонирование кораблей, но художник опередил меня и задал тот же самый вопрос, что и ранее: «Скажите, как Вам погодка и наш чудесный прибрежный городок?» Сразу после этого он повернулся к сыну и заботливо у него поинтересовался: «Кушать хочешь?», – после чего достал из сумки очередной бутерброд, и его моментально слопал китоподобный отпрыск. «Детей надо кормить!» – с серьёзным выражением лица изрёк художник, а я задумалась о том, как на всё это правильнее отреагировать. Затем я вернулась в свой зал и стала развешивать оставшиеся картины, но вскоре это занятие было прервано вежливым обращением пожилого художника: «Как Вам погодка и наш чудесный прибрежный городок?». Я обернулась, и тогда он добавил: «Позвольте Вам представить моего сына, его зовут Эдуард». Художник дружелюбно мне улыбнулся, а я растерянно на него посмотрела, в недоумении развела руками и издала звук, наподобие: «Э-э-э-м-м-м». Впрочем, пожилого художника моя реакция нисколько не удивила и не обидела. Он снова одарил меня кукольной улыбкой, затем обеспокоенно обратился к своему сыну: «Кушать хочешь?», – и в ту же минуту полез в сумку за ещё одним бутербродом. Ноги у меня дрогнули и согнулись в коленях, но я всё же сумела устоять на месте. За пару часов пожилой художник задал мне этот самый вопрос ещё несколько раз, и тогда я окончательно поняла причину того, почему он написал бесчисленное множество одинаковых парусных кораблей. Зацикленность на одном и том же наверняка была вызвана болезнью Альцгеймера или каким-то другим заболеванием головного мозга.

Другим моим соседом, выставлявшим свои картины в соседнем зале, был мужчина в возрасте сорока с небольшим лет. Перемещался он по выставочному залу семимильными шагами, поэтому проследить за траекторией его движения было крайне сложно. Работы этого художника были выполнены в абстрактном стиле на крупных полотнах, и в небольшом зале они висели почти впритык друг другу. Эти изображения представляли собой совокупность широких полос серого, коричневого и чёрного цвета. Создавалось ощущение, что автор этих работ по профессии – маляр, поскольку человеку, натренированному в малярном деле, не составляет труда закрасить светлой краской поверхность полотна и провести по нему толстой кистью несколько широких ровных полос в разных направлениях. Но как выяснилось, энергичный художник по профессии был не маляром, а сварщиком. Посмотрев на работы художника-абстракциониста, я предложила ему пройти в мой выставочный зал. Он согласился и стал зигзагообразно перебегать от одной картины к другой. По кислому выражению его лица нетрудно было догадаться, что мои работы ему совершенно не понравились. «Ну что же, – наконец, вынес он свой вердикт, – каждый человек волен рисовать, что ему хочется, однако, мои картины мне кажутся гораздо более актуальными, чем Ваши». Сказав это, художник бросил на меня победоносный взгляд и, активно жестикулируя, продолжил: «Я вообще не понимаю, зачем пыхтеть по несколько недель или месяцев над творческим продуктом. Кому это надо? Картина должна радовать глаз, и всего-то. Для этого, во-первых, она должна быть большой, а, во-вторых, простой для понимания. Вот, к примеру, как у меня. Взглянешь на широкую полосу и сразу задумаешься: что это? Доска от забора? Ствол дерева? Полотенце? Оторванный от кофты рукав? Пила без зубьев? Носок без пары? Длинная свая? Распиленные вдоль оси пополам безнапорные трубы, которые можно использовать в качестве водосточных желобов? А может, что-то другое? Я так думаю: в каждой картине должна быть изюминка, мистицизм, сложная для отгадывания загадка. Тогда это – настоящее искусство! А рисовать людей, цветы, натюрморты, пейзажи… Какой в этом смысл, если всего этого полным-полно вокруг нас!» «Ну да», – промямлила я в ответ, понимая, что вдаваться в дискуссии с этим напористым мужчиной выйдет себе дороже.

******

Следующую персональную выставку картин мне разрешили провести в большом здании Дворца молодёжи, культуры и спорта. Несмотря на огромное количество помещений, для выставки мне выделили небольшую часть вестибюля у входной двери. Именно там меня встретил консьерж – рыжеволосый мужчина среднего возраста, худощавого телосложения. За день до выставки я пришла развесить свои работы по стенам вестибюля, и вдруг у меня за спиной раздался страдающий, с подвыванием, плач консьержа: «А-у-а-у-а!» «Что с Вами? – забеспокоилась я и, отложив картину, приблизилась к консьержу. – Вам плохо?» «А-у-а! – взвыл он ещё раз и трагическим голосом пояснил: – Чую, конец мне приходит! Сахара в крови совсем не осталось!» «У Вас сахарный диабет?» – предположила я. «Скорее всего! – закивал консьерж. – Стоит мне не позавтракать, как живот начинает крутить, а потом мутить». «Так пойдите, скушайте что-нибудь!» – посоветовала я. «А кто тогда на входе останется?» – умоляюще посмотрел он на меня. «Вы идите, а я здесь побуду вместо Вас, все равно мне нужно развесить картины, и на это уйдет время», – ответила я. «Только ты это, за порядком смотри, как следует! – добавил консьерж неожиданно твёрдым, без болезненной интонации голосом. – Если заявится какой-нибудь алкаш или ненормальный, гони его сразу в шею! Не то натворит дел, а мне потом от директора влетит по первое число». «Хорошо, так и сделаю!», – кивнула я и стала развешивать в вестибюле картины. Несмотря на то, что консьерж отпросился у меня «всего на минутку», вернулся он на работу спустя полтора часа, немного навеселе, с крепким пивным запахом изо рта.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.