Переживание стыда в «зеркале» социальных теорий

Михаил Баженов

Переживание стыда в «зеркале» социальных теорий

Памяти моей мамы Клавдии Савватеевны посвящается[1]

СЕРИЯ

НЕЗАВИСИМЫЙ АЛЬЯНС

АЛЕТЕЙЯ

Министерство науки и высшего образования Российской Федерации

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования

«Ижевский государственный технический университет имени М. Т. Калашникова»

Рецензенты:

доктор философских наук, профессор Ф. Н. Поносов

доктор философских наук, профессор Г.М. Тихонов

© М. В. Баженов, 2021

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2021

Введение

«Так как только представляя то, что значимо для тебя, можно разговаривать с другими убедительно и уверенно».

Марио Якоби. Стыд и истоки самоуважения

По поводу эпиграфа – действительно, о чем мы еще можем рассказывать убедительно и уверенно, как не о себе родном?! Так что эпиграф адресован, в том числе, и мне самому – тому, кто писал данную монографию. Я[2] – типичный представитель так называемой «культуры стыда», если верить имеющимся в научной и философской литературе описаниям характеристик представителя этой культуры. А, значит, понять, что такое стыд для меня, означает еще и понять самого себя. И разговор с вами, читателями, о «человеке стыдящемся» у меня должно получиться вести «убедительно и уверенно», если верить М. Якоби.

К выбору языка описания стыда

Но на каком языке мне лучше будет рассказывать вам «о времени и о себе», пытаясь донести до вас собственные представления о стыде? Не на языке повседневного общения (который еще называют «естественным», или «натуральным» языком), котоый нередко порождает непонимание собеседниками друг друга, а на языке теории, для которой характерно стремление придать максимальную точность и ясность своим выражениям. Видом теории является научная теория. Когда слово или словосочетание входит в состав научной теории, оно превращается в научный термин. И те, кто использует данную теорию в качестве средства познания, договариваются, что понимать под тем или иным термином, какой смысл вкладывать в него. Кроме того, теория дает системное – связное и цельное – представление об изучаемом предмете. А еще она дает представление об изучаемом предмете более глубокое, чем обыденное (повседневное) знание.

И какая же теория позволит описать реальность стыда максимально полно и глубоко? В первую очередь приходит мысль о психологии. Традиционно стыд как эмоция (чувство, переживание), как класс психологических состояний, рассматривается в качестве объекта психологического исследования. Важным достоинством психологии является то, что она объединяет в себе гуманитарный и естественнонаучный подходы[3], т. е. пытается изучать свой объект комплексно, опираясь, в том числе на методы и результаты естественнонаучных исследаваний человека и его поведения. Но для правильного, адекватного, понимания как самого переживания стыда, так и человека, переживающего стыд, не достаточно совокупности результатов психологических исследований (исследований в области сравнительной психологии, зоопсихологии и т. д.) и исследований в области биологии, этологии, физиологии и генетики. И эта недостаточность подтверждается фактом публикации множества работ по стыду, написанных философами культуры, культурологами (культурантропологами), социологами, социальными философами и т. д. Данный факт заставляет нас предположить, что стыд не дан человеку как биологическому существу, а задан. Он не прирожден нам, а культивируется (воспитывается) у нас окружающими нас людьми, т. е. является не природным явлением, а выступает в качестве проявлений культуры и жизни общества. Таким образом, возникновение переживания чувства стыда определяется не только индивидуально-психологическими факторами, но и социальными, и культурными.

Учитывая это, а также опираясь на аналогию между социогуманитарным описанием стыда и описанием какого-нибудь объекта с помощью геометрии многомерного пространства, можно попытаться представить стыд в виде объекта в трехмерном пространстве. И тогда каждое из определений стыда – путем указания на его культурные, социальные или индивидуально-психологические аспекты – это словно «проекция» данного объекта (стыда) на одну из трех «плоскостей» социогуманитарного «пространства». Каждое из трех определений стыда будет являться – если опираться на указанную аналогию – по-своему правильным, по-своему отражающим стыд. Следовательно, мы в принципе не можем сказать, что какое-то из этих определений стыда является правильным, отражающим сущность и глубинный смысл стыда, а остальные – нет. Разные определения показывают лишь разные аспекты одного и того же объекта. И потому, я уверен, что теории, на которые опираются данные определения стыда, помогут нам изучить стыд с разных «сторон».

В монографии, представляемой вам сейчас, исследуется «проекция» стыда на социальную «плоскость», т. е. реализуется попытка описания стыда на языке социальных теорий – социальной философии, социологии, социальной психологии. Но даже если ограничиться лишь этими тремя областями теоретического знания, всё равно, переживание стыда и человек в стыде можно охарактеризовать языком очень разных социальных теорий. Почему «теорий», а не «теории»? Разве раньше никто не сообразил увязать все социальные аспекты стыда (а именно – причины, порождающие стыд у представителя той или иной эпохи, того или иного варианта человеческого сообщества, формы проявления стыда, определяемые спецификой того или иного социума, и т. д.) в единую систему в рамках единой теории? В наше время уже всем исследователям известно преимущество системного познания объекта – опыт применения на практике системного подхода в исследованиях показывает, что такой подход позволяет обнаружить такие свойства исследуемого объекта, которые нельзя обнаружить при изучении отдельных элементов, частей объекта (системы), аспектов ее функционирования.

Но, увы, нет такой единой и единственной социальной теории стыда. А всё потому, что имеются разные варианты понимания того, как стыд «проецируется» на социальную «плоскость». И та же ситуация – в теоретическом осмыслении культурных и индивидуально-психологических факторов бытования стыда. Гергилов по этому поводу замечает: «Определения стыда, данные разными авторами, выглядят зачастую настолько несхожими и несравнимыми, что речь, скорее всего, должна идти не о каком-то едином, а о множественном феномене»[4]. М. В. Мелкая пишет о том, что «концептуализация стыда затруднительна, так как однозначного смыслового содержания данного понятия не существует. Скорее, множественные смыслы накладываются друг на друга, подобно луковице, у которой нет сердцевины[5]. Фактически стыд по-разному конструируется в различных дискурсах и культурных контекстах. Поэтому высказанное в 80-х годах XX века, замечание У. Кинстона о том, что большинство авторов не в состоянии "вместить феноменологию переживания стыда, описанную их коллегами, в свою концепцию"[6], по-прежнему актуально»[7].

Ну, а всё же – вдруг есть нечто общее в этой множественности смыслов, что позволило бы выделить единую сущность (или, хотя, взаимосвязанную совокупность таких сущностей) «проекции» стыда на социальную «плоскость» и описать стыд с помощью единого теоретического языка, единой терминологической системы? (Подобный же вопрос следует задать относительно «проекций» стыда на культурную и индивидуально-психологическую «плоскости».)

Не я один рассуждаю подобным образом – Гергилов, например, предлагает не останавливаться на представлении о стыде как множественном феномене, а продолжить поиск единого языка описания стыда. Этот автор объясняет необходимость подобного поиска тем, что трактовка стыда как множественного феномена «не может объяснить, что общего есть у этих (разных. – М. Б.) форм стыда, почему они, несмотря на их различие, объединены общим понятием. Определение стыда могло бы быть удачным, если изначально было бы схвачено общее, присущее всем его феноменам, а различия рассматривались бы как вторичные… Определение следует вырабатывать за рамками конкретного и, в конечном счете, лишь случайного наполнения стыда. Определение, вбирающее в себя общность всех проявлений стыда, идентично его структурному понятию… Ввиду того, что изначально оно должно абстрагироваться от случайных проявлений стыда, получить такую структуру теоретически можно лишь априорно. Определение, полученное таким образом, – совершенно иное, по сравнению с. дефинициями, исходным пунктом которых является определенное содержательное наполнение стыда, т. е. эмпирия, которая затем, путем абстрагирования, возводится в ранг теории. Априорное определение стыда идет противоположным путем.»[8]. Итак, Гергилов предлагает идти по пути поиска априорного определения стыда в направлении нахождения априорной структуры стыда. Соглашаясь с возможной эффективностью таких поисков и попытавшись самостоятельно найти такую априорную структуру стыда, я всё же постараюсь не пренебрегать дефинициями, исходным пунктом которых является определенное содержательное наполнение стыда, т. е. эмпирия, но попытаюсь вписать эту эмпирию стыда в единую теоретическую систему. И, может, мне удастся найти такой единый – для социологии, социальной психологии и социальной философии – язык описания эмпирии стыда. И, мне кажется, описание эмпирии стыда с помощью единого теоретического языка может выступить как дополняющее определение стыда по отношению к априорному определению стыда через его структуру.

Снова о выборе языка описания стыда: о соотношении социологии, социальной психологии и социальной философии

Я по своей специальности – философ (да, вот так вот – сразу, как только получил диплом, так и стал философом! (☺)) и ни разу – не социолог в том смысле, что не проводил социологических исследований (хотя изучал социологию, т. е. «проходил» ее во время учебы в УрГУ на философском факультете, и проходил там же социологическую практику), не занимался теоретическими социологическими исследованиями. Но попытки профессионально заниматься социальной философией позволили понять мне, что грань между социальной философией и теоретической социологией тонка. И мне кажется, что я смогу, не опозорившись (не устыдившись!), рассуждать о стыде на языке теоретической социологии[9].

Автор данной работы также – ни разу – не социальный психолог, но с общей психологией знаком (опять же – по учебе в УрГУ на философском факультете). А, кроме того, пытаясь понять сущность стыда в качестве философствующего субъекта, я неоднократно был вынужден «заходить» и на «территорию» как общей психологии, так и социальной психологии в попытках понять специфику стыда как переживания и специфику поведения «человека стыдящегося». Значит, есть шанс, не опозорившись, рассуждать и на основе эмпирического и теоретического материала исследований социальных психологов.

Но какие именно социально-философский, социологический, социально-психологический «диалекты» языка теоретического описания выбрать, т. е. какие теории в социологии, социальной психологии и культурологии, какое социально-философское учение будут более адекватными для описания стыда и позволят мне охватить максимально возможное количество социальных проявлений этого переживания? А может это будет какая-то одна теория? Которая (может с небольшими уточнениями применительно к специфике предметной области) позволит объединить результаты изучения стыда в рамках всех трех дисциплин – социальной философии, социологии, социальной психологии – и тогда мы получим по-настоящему комплексное описание стыда? Ибо комплексность исследования человека в стыде заключается не только в том, что исследуемый объект рассматривается с разных сторон – со стороны социологии, психологии и философии, но и в том, что осуществляется попытка организовать этот комплекс исходя из единого основания, попытка дать объяснение фактам, собранным в разных науках с помощью единой системы терминов. Попробуем для начала разобраться с предметной областью данных теоретических дисциплин.

Не вдаваясь в детали дискуссии по поводу разграничения предмета социальной философии с предметом социологии, социальной психологии, укажу на две фундаментальные особенности социальной философии, опираясь на мнение самих социальных философов. Во-первых, ее отличает от науки мировоззренческий характер: «как и другие части философского знания, социальная философия представляет собой синтез научного знания с ценностными мировоззренческими выводами…включает в себя собственно научное знание и ценностные суждения»[10].

Во-вторых, социальная философия в отечественной философской традиции понимается не столько как один из видов социального познания, сколько как методология социального познания[11]. Авторы учебника по социальной философии под редакцией И. А. Гобозова, раскрывая ее методологическую функцию, указывают на то, что «социальная философия ориентирует познание с субъектной стороны, т. е. ценностей, потребностей, целей. Во-вторых, социальная философия ориентирует познание с предметной стороны. Социальная философия выступает общей методологией социального познания именно потому, что она и сама исследует предметную реальность бытия людей: объективные универсальные связи их отношений, которые характеризуют всякое общественное образование. В-третьих, социальная философия как общая методология ориентирована на поиск и обоснование новых знаний на основе разработки самой логики познания общественной жизни»[12].

Что касается взаимоотношений социологии и социальной психологии существует несколько аспектов этих взаимоотношений. Во-первых, специалистов, работающих в этих областях, объединяет интерес к поведению людей в обществе, а потому есть общие понятия, в одинаковой степени используемые как в той, так и в другой науке. Это такие понятия, как «сознание», «индивид», «поведение», «мотив», «социальная группа». «Но – замечает Д. Майерс, – социологи в большинстве своем изучают группы (от малых до очень больших – до обществ), а социальные психологи – индивидов (что думает человек о других, как они на него влияют, как он относится к ним). Сюда входит и изучение влияния группы на отдельных людей, а индивида – на группу»[13]. Поэтому объектом социальной психологии является – как и для социологии – социальное взаимодействие людей, но упор деляется при этом на психические явления (а значит, на сферу индивидуального бытия), возникающие в ходе взаимодействия между людьми в социальных группах. Хотя – несмотря на различие предметных областей этих двух наук – следует учитывать, как указывает Г. М. Андреева, большое влияние теоретического аппарата социологии на современную социальную психологию – «социальная психология может достичь успеха только на путях ее большей "социологизации", т. е. отступления от канонов индивидуальной психологии и усиления меры и степени ее "социальности" – вплетения в ткань реальных проблем общества. Вопросы социальной психологии задает общество, социальная психология лишь отвечает на них, – таково credo Московичи и всей европейской школы социальной психологии»[14].

На основании приведенной выше информации о близости предметных областей трех интересующих нас теоретических дисциплин можно сформулировать цель данного монографического исследования – комплексное описание стыда на языке социальной теории, объединяющей социальную философию, социологию и социальную психологию. В соотвествии с этой целью, я попытаюсь «вписать» категорию «стыд» в логическую модель «общества вообще» на примере современного гражданского общества и попробую выступить в качестве сознания, рефлектирующего над содержанием того или иного фрагмента научной социальной теории. Данная цель предполагает существование такого языка теоретического описания, который позволил бы объединить результаты изучения стыда и социальной философией, и социологией, и социальной психологией.

М. Ю. Горбунова пишет, что «социологическая теория эмоций должна быть не только междисциплинарной (принимать во внимание научные данные психологической и нейрофизиологической науки), но и мультипарадигмальной, то есть объединять непротиворечивые знания, выработанные в рамках различных социологических парадигм»[15]. Вот об этом у меня здесь и идет речь (но только конкретно о стыде, а не о всех эмоциях, как в статье М. Ю. Горбуновой)! Только вот останется ли после принятия во внимание данных социальной психологии и идей социальной философии социальная теория стыда чисто социологической, как предполагает М. Ю. Горбунова? Сомнительно. Это будет уже метатеория, или универсальная теория.

Автор родился, жил и учился во «времена диалектического и исторического материализма», а потому хорошо помнит диалектический метод, согласно которому наука только тогда становится теорией, когда она находит своебразную «клетку» (в смысле – исходный уровень, уровень элементарного, исходную единицу, т. е. то, что подобно клетке организма по своему месту в структуре целого и по своим функциям в этой структуре) – наиболее общее и абстрактное понятие, специфичное только для данной предметной области, на основе которого можно начинать объяснение любого явления и процесса предметной области данной науки (теории). Метод восхождения от абстрактного к конкретному, разработанный в рамках диалектической философии, применяется при построении самых разных научных теорий – как в естественных, так и в общественных науках, да и в самой философии. «Метод предполагает движение от первых общих и абстрактных определений, схватывающих отдельные существенные стороны исследуемой действительности, к системе конкретных определений, воспроизводящих в мышлении взаимодействие этих сторон на новом уровне знания»[16]. Поиск таких «общих и абстрактных определений» стыда, таким образом, есть поиск того, что имеется у любого социального явления или процесса, а потому способно стать исходным теоретическим определением стыда, по нашему мнению, как для социальной философии, так и для социологии, социальной психологии. Если стыд мы собираемся рассматривать как объект социальной теории, то в нем есть что-то такое (какое-то свойство или вид связи с другими объектами), что имеется также у любого другого социального объекта в качестве элементарного, исходного для них. Только в этом случае, по моему мнению, и можно получить комплексное теоретическое описание стыда – метатеорию стыда.

Продолжение поисков единого языка описания стыда

Теория, чтобы быть адекватной описываемому ею объекту, должна содержать в своей структуре термины (категории, понятия), которые отражают какие-то существенные свойства исследуемого объекта или его существенные связи с другими объектами.

И не может быть так, чтобы один и тот же аспект (сторона, свойство) объекта описывался несовместимыми друг с другом терминологиями (терминосистемами), если они одновременно претендуют на адекватность исследуемому объекту. Должна быть область пересечения этих терминосистем. Эту область пересечения социальной философии, социологии и социальной психологии – назвав ее метатеорией – я и решил искать. То, что содержание одного и того же термина может интерпретироваться иногда противоположным образом, исходя из разных парадигм, мировоззренческих установок и/или недостатка эмпирического материала по исследуемому у объекта признаку (свойству или связи) – это для меня понятно, и не это главным было для меня в моем поиске. Вселяло в меня надежду то, что многих исследователей, работающих над интересующей меня темой, специалисты относят к представителям разных отраслей знания. Теория классиков марксизма, например, кем только не использовалась в исследованиях общества и культуры в XX XXI вв., а потому К. Маркса и Ф. Энгельса можно назвать и социальными философами, и социологами, и социальными психологами (и еще – сами разными «-ологами»). Идеи Дж. Мида «органично вплетаются в канву социальной философии и культурной (социальной) антропологии, социальной психологии и социологии культуры»[17]. Значит, были у этих мыслителей идеи, общие для разных отраслей знания. Были термины в их учениях, с содержанием которых были согласны представители разных отраслей знания. Представления об обществе и человеке указанных мыслителей, по моему мнению, можно назвать метатеориями, или универсальными теориями. Наиболее проработанные (обширные по привлекаемому для анализа фактическому и теоретическому материалу, детализированные и глубокие) проекты понимания стыда российских исследователей – проекты Р. Е. Гергилова и А. В. Прокофьева – также разрабатывались на «стыке» разных теоретических дисциплин.

Сознательно задачу создания универсальной социальной теории поставил перед собой Т. Парсонс. Вот что в связи с этим пишет, например, Е. М. Бабосов: «Т. Парсонс считал, что основной проблемой социологии как теоретической дисциплины является исследование процессов интеграции социальных систем»[18]. В его теории помимо действующего лица в качестве второй компоненты общей модели действия отмечалось ситуационное окружение, т. е. факторы окружения действующего лица – биологический организм, система культуры, личность в качестве определенной социальной системы и собственно социальная система. Значит, этот мыслитель создавал термино-систему, общую для психологии, социальной психологии, культурологии, социальной культурологии и социологии.

С какого же понятия нужно начать анализ стыда в рамках социальной теории? [19] Мне показалось, что есть такой единый язык описания социального, который может быть использован в социальной философии, социологии, социальной психологии одновременно – это язык, исходным термином которого является «социальное действие». Я считаю, что ситуацию стыжения/стыдимости можно описать на этом языке, и это описание может быть использовано во всех трех указанных видах социальной теории.

Содержание понятия «социальное» предлагает раскрывать на основе понятия «социальное действие» социологическая традиция, идущая от М. Вебера[20]. Эта традиция в основных своих чертах поддерживается и в современной американской социологии (которая, в свою очередь, «задает тон» в социологии XXI в.). «В качестве необходимой предпосылки социологии Вебер ставит не "целое" (общество), а отдельного рационально (осмысленно) действующего индивида… В этой связи можно говорить о методологическом индивидуализме Вебера»[21]. Но – как отмечают И. А. Громов, А. Ю. Мацкевич, В. А. Семенов, – «Вебер не остановился на крайнем индивидуализме. Отсюда неотъемлемым моментом социального действия он считает "ориентацию действующего лица на другого индивида или окружающих его других индивидов". В этой "ориентации на другого" получает свое "признание" и "социально общее", как то: "государство", "право", "союз" и т. д. Отсюда "признание" – "ориентация на другого" – становится одним из центральных методологических принципов социологии Вебера»[22].

«Ориентация на другого», действия индивидов, направленные друг к другу – это социальное взаимодействие. «М. Вебер считал, что социология – это наука о социальном взаимодействии (действии индивидов, направленном друг к другу)»[23]. И действительно – «даже простое наблюдение показывает, что социальное действие, рассматриваемое как попытка одного индивида или социальной группы изменить поведение другого индивида или группы, редко на практике встречается в единичном, обособленном виде… Происходит обмен действиями, или социальное взаимодействие»[24]. Механизм социального действия и специфика социального взаимодействия подробно разработаны и изучаются на обоих уровнях социологического исследования – микроуровне и макроуровне, т. е. социальные действие и взаимодействие универсальны для социальной реальности.

Наличие субъективного смысла – помимо «ориентация на другого» – другой необходимый признак «социального действия». Темин «социальное действие» связан с еще одним термином – «поведение». Поведение – это свойственное всем живым существам взаимодействие с окружающей средой, а у человека – это любое внешнее проявление его психической деятельности. Поведение может быть как неосознанным, так и разумным, осмысленным, преднамеренным. Данное понимание термина «поведение» традиционно идет от бихевиоризма, называемого иногда наукой о поведении (behavior – поведение). Предмет бихевиоризма – «это все поступки, слова, действия, как приобретенные, так и врожденные. Поведение с точки зрения бихевиористов – это всякая реакция в ответ на внешний стимул, посредством которой индивид приспосабливается к внешней среде»[25]. Термин «социальное действие» в таком случае охватывает только часть поведения, а именно – только такое поведение индивида, которое является осмысленным и при этом направлено на другого человека.