Убийство в сердце империи

– Коммутатор, старший комиссар Мальтхоф. Предоставить справку о Франце Даниэле Летоу-Форбеке.

– Старший комиссар Мальтхоф, полицейский доступ разрешен: «Генерал от инфантерии Франц Даниэль Летоу-Форбек, год рождения не установлен. Активный участник Великой Войны. Был обвинен в военных преступлениях нюрнбергским трибуналом, спустя восемь лет реабилитирован мюнхенским судом. Член упраздненной Династии Летоу-Форбек. Пять зарегистрированных перерождений. Девять детей, четверо еще живы. Все дети находятся на данный момент в Аргентине. Конец справки».

– Исчерпывающе, – произнес Этцель, остановив автомобиль перед въездом на территорию шикарной виллы. Октябрьская пора уже переодела листву в желто-красный цвет, и эта палитра максимально органично сочеталась с уходящим величием архитектуры начала двадцатого века. Даже классический круглый фонтан словно напоминал об ушедшем навсегда времени безапелляционного диктата Династий. Дом, явно слишком большой для одного жильца, был тем не менее в идеальном состоянии. Генерал не жалел денег на содержание своего жилища. Портрет же самого генерала вырисовывался весьма однозначный. Консервативный солдафон. «Ладно, и не с такими вели дело».

Въезду на территорию мешал кованый забор. Только у небольшой калитки комиссар увидел переговорное устройство. Небольшой зрачок камеры ожил, как только Этцель нажал кнопку вызова.

– Вилла генерала Летоу-Форбека, – сухой мужской голос мог принадлежать как великовозрастному эльфу, так и человеку средних лет.

– Старший комиссар Этцель Мальтхоф, – полицейский развернул свое удостоверение и показал в камеру. – У меня несколько вопросов к генералу по поводу его участия в ритуале перерождения некого Мар-Ямина Онезорга, – наступила тишина, которую нарушало только потрескивание старого переговорного устройства.

– Генералу неизвестен господин Онезорг и его Дом. Видимо вы опознались, господин старший комиссар, – теперь уже молчал Этцель: к такому он готов не был.

– У меня на руках официальные документы Ритуальной Комиссии, господин генерал. Ошибки быть не может.

– Может – не может. Такие канцелярские мелочи меня не беспокоят, а теперь прошу меня извинить. Генерала ждут неотложные дела, – короткий звуковой сигнал и померкнувшее око камеры оповестили Этцеля, что разговор был закончен. Первый приступ цитадели был отбит. Очень странно.

Ошибку Ритуальной Комиссии полицейский не брал в расчет, но сделал по этому поводу мысленную насечку. Надо будет посетить этот храм Закона, который чтили уже шесть веков все бессмертные. Генерала же вызовут по повестке, если это будет необходимо. Эльф без защиты Дома был досягаем для официальных органов власти, а значит и для Этцеля. На сегодня остался второй свидетель, который мог бы приоткрыть завесу тайны личности убитого. Пошлая формулировка пришлась по душе эльфу. Мало в нем осталось от венгерского романтика и стало много от следователя криминальной полиции Берлина. Перед тем как сесть в автомобиль он ухмыльнулся, втянул в легкие прохладный воздух, наполненный ароматами зрелой осени и бросил последний взгляд на виллу генерала. Когда-то он жил в похожем доме. Это было так давно, что даже государства с таким названием уже нельзя было найти на карте Европы. Как жаль, что перерождение не смывает воспоминаний, но делает их тусклыми и блеклыми, как воспоминание о чем-то, что никогда не происходило. Урчание зверя под капотом автомобиля вывело комиссара из тягостных объятий меланхолии. Надо было скорее вырваться из этого временного пузыря.

«Вандерер» мгновенно отозвался на легкое нажатие педали газа и заскользил по узким улицам Груневальда в центр города, на свободу. Произведению инженерного искусства, казалось, тоже было не в радость нахождение вне времени и пространства. Его стихия была скорость, его выгоном был автобан, в том направлении он сейчас и двигался. Малое Берлинское Кольцо или Автобан 10, было младшим собратом Автобана 100 или Большого Берлинского Кольца, построенного еще коричневыми более века назад. По городской автостраде полицейский автомобиль ехал с разрешенной скоростью в 100 километров в час, чего хватило для выветривания хандры из головы Этцеля. Утренние пробки на всех больших берлинских автострадах уже рассосались, и дорога была почти свободна. Тем не менее, дорога на окраину Восточного Берлина должна была занять почти час. Чтобы поездка не была монотонной, водитель прикоснулся к экрану бортового компьютера, выбрал нужный файл. По салону автомобиля полился каприччио Фрескобальди. Эта музыка расправляла крылья за спиной Этцеля. Мелькающие мимо автомобили, здания и вечность органной мелодии создавали интересный, облагораживающий эффект.

– Коммутатор сообщает: «Входящий звонок от комиссара Фогель. Принять звонок?»

– Дьявол! – Этцель был уверен, что Брандт сообщил напарнице о его новом назначении. – Коммутатор, принять звонок.

– Этцель, где тебя носит?

– И тебе доброго утра, Аннализа.

– К черту твою вежливость, напарник! Если через полчаса я не увижу твою лохматую голову в кабинете, я отстригу твои патлы! – от этой шуточной угрозы у эльфа по спине пробежали мурашки, но он понял к чему клонит его напарник.

– Аннализа, я не проспал.

– Тогда… где тебя носит?

– Новое задание.

– Звучит интригующе. Почему не дождался меня?

– Прости, Аннализа. Дело касается самого верха, кейс засекречен.

– То есть даже от меня?

– Увы, но да.

– Кто же будет прикрывать твою… спину? – ах эти берлинцы с их знаменитой грубоватой прямотой.

– Отращу себе глаза на затылке, – отшутился Этцель, хотя всерьез не задумывался об этом. Кто бы ни стоял за убийством, насильственная смерть бессмертного несла за собой гарантированный гнев Совета Высоких Домов, а стало быть и жесткий приговор в конце. Однако кто-то решился на это, и этот кто-то был еще на свободе. Стало быть, и для самоуверенности эльфа в полицейской форме не было оснований.

– Я серьезно, Этцель. Если дело пахнет жареным, то я должна знать, – из голоса напарницы исчезли игривые нотки.

– Не могу, Аннализа, извини.

– Черт, не хочешь ли ты сказать, что это касается Домов?

– Аннализа…

– Это касается Домов.

– Аннализа…

– Чертовы Дома с их тайнами.

– Аннализа, ты начинаешь говорить, как моя бывшая.

– Умная женщина. Ладно, что ты предлагаешь? Заниматься другими делами?

– Займись оборотной стороной нашей замечательной профессией.

– Отчеты?

– Они самые, всего пару дней, пока я не разберусь с этим делом.

– Ты режешь без ножа, – навыки офисной работы не были сильной стороной Аннализы.

– Все лучше, чем оказаться без прикрытия в трудный момент.

– Чтоб тебя, остроухий, – только напарница могла звать его так без угрозы получить по физиономии вне зависимости от пола и возраста.

– Не печалься, на наш век еще хватит мерзавцев.

– На твой точно. Коммутатор, отбой.

Было понятно, что напарнице такое развитие событий было не по душе. За последние пять лет каждодневной работы между ними появилась устойчивая связь, которую при желании можно было назвать дружбой. Этцель научился уважать смелую, отчаянную и местами даже безбашенную напарницу. Аннализа смогла пересилить себя и посмотреть на Этцеля как на равного себе, а в сегодняшних реалиях это многого стоило. Поэтому, нарушая эту хрупкую связь, эльф рисковал нарваться через пару дней на холодную стену недоверия со стороны Аннализы. Чем быстрее он разберется с этим убийством, тем меньше будет ущерб его отношениям с напарницей. Невольно комиссар придавил педаль газа.

После Нойкёльна архитектура за бортом автомобиля начала меняться. Восточный Берлин четко обозначал свои границы. Коммунисты коренным образом изменили образ востока столицы. После Войны все, что нельзя было восстановить, сносилось. Разрушалось и все то, что не подходило новым идеологическим догмам. Все плохое и хорошее, что оставалось от старой империи было уничтожено, а его место заняли целые когорты безликих многоэтажек, шлакоблочных клубов, а также тянущихся на восток, широких проспектов и транспортных артерий. Этцелю была нужна как раз одна из таких магистралей – Аллея Космонавтов. Названная в честь совместного полета в космос советского и восточногерманского пилотов семьдесят пять лет назад.

Несмотря на весьма либеральное отношение к смертным, эльфу было сложно понять человеческую природу. Людям всегда было мало того, что они имели. Всегда было мало земли, которой они владели, знаний, которыми они обладали; младшие дети земли завоевывали, забирали и продолжали рваться вперед, расширяя свое жизненное пространство. Столетие назад, когда вся планета оказалась под их пятой, люди не пожелали мириться с этим и полетели в космос. Сколь политизированным и идеологически накаченным этот шаг ни был, полет в космос был знамением начала конца эпохи эльфов. Пусть перед бессмертными пасовало само время, они довольствовались своим домом. Они любили его и не стремились покинуть родную гавань.

– Коммутатор, старший комиссар Мальтхоф. Предоставить справку о Габриэле Адлере.

– Старший комиссар Мальтхоф, полицейский доступ разрешен: «Габриэль Адлер год рождения 1817. Участник Великой войны. Ведущий IT-разработчик корпорации Цузе. Член клуба «Отринувшие». Трое детей, все погибли во время Великой войны. Два зарегистрированных перерождения. Конец справки». – Название клуба полицейскому ничего не говорило. Может быть, какая-то зацепка?

– Коммутатор, старший комиссар Мальтхоф. Предоставить справку о клубе «Отринувшие».

– Старший комиссар Мальтхоф, полицейский доступ разрешен: «Клуб «Отринувшие»: Регистрационный номер 103973 от 01.01.1976 г. Устав одобрен регистрационной палатой Берлина. Согласно уставу, клуб ведет просветительскую деятельность среди бессмертных. Конец справки».

– Интересно, – проговорил Этцель, сбрасывая скорость рядом с двадцатичетырехэтажным муравейником. Эльфы обыкновенно сторонились таких многоквартирных домов. Во многовековой культуре эльфов отдельное жилье было особым пунктом. Едва получив возможность, молодой эльф старался построить, купить или на худой конец арендовать отдельный дом с участком. После принятия Закона Дракона, ввиду стремительного роста популяции стремление жить отдельно превратилось в непростую задачу, а с ростом популяции людей и вовсе стало почти исключительной возможностью для членов Кланов, Династий и Домов. Несмотря на это, мало какой эльф поселился бы в доме вроде того, перед которым стоял полицейский. После объединения, империя постаралась очиститься от короткого, но весомого присутствия коммунистов. Люди, эльфы и даже гномы ремонтировали, красили, убирали, сносили, но все равно дух типовой индустриальной застройки был неистребим. Рядом с входной дверью Этцель беспомощно уставился на огромный щит домофона с сотней различных имен. Острые эльфийские глаза не помогли найти нужное имя сразу, Этцелю пришлось провести пальцем по строкам с именами. Весь мир на ладони – славяне, арабы, азиаты, немцы. Здесь были все. Лишь на семнадцатой строчке комиссар нашел искомое имя и нажал на круглую металлическую кнопку вызова. Несколько секунд спустя раздался заспанный голос:

– Да?

– Господин Адлер?

– Да, это почта?

– Нет, господин Адлер, это криминальная полиция Берлина. Старший комиссар Мальтхоф. Могу я зайти?

– Что? Э, да, конечно, – замок тяжелой металлической двери щелкнул, приглашая Этцеля внутрь.

Микроскопический холл вызвал у эльфа легкий приступ клаустрофобии. Будь потолок на пару сантиметров ниже, эльфу пришлось бы пригнуться. Увидев кабину лифта, Этцель даже подумал подняться по лестнице, но семнадцатиэтажный подъем не стоял в плане сегодняшней тренировки. Полминуты небольшого унижения можно было и перенести.

На нужном этаже комиссар окинул взглядом ряд дверей, лишь одна из которых была немного приоткрыта. Там-то и жил Адлер. Этцель подошел к двери и занес руку, чтобы постучать, но дверь раскрылась словно хозяин квартиры стоял за ней и наблюдал за пришедшим в глазок.

– Доброе утро, господин Мальтхоф! Чем я могу вам помочь? – старший комиссар на несколько мгновений потерял дар речи. Перед ним стоял однозначно человек. Пусть он был высокого роста, но коротко остриженные волосы, круглое лицо, а самое главное, обыкновенные закругленные уши ставили на возможности быть данному гуманоиду эльфом жирный крест.

– Доброе утро. Мне нужен Габриэль Адлер.

– Он перед вами, – глядя прямо в глаза полицейскому, заявил человек. Кража личности стала весьма распространенным преступлением за океаном, они происходили и на территории империи, однако красть личность бессмертного было со всех точек зрения недальновидно.

– По-видимому, произошла какая-то ошибка. Господин, прошу вас предъявить ваши документы. – в эту секунду Этцель пожалел, что не взял утром свой табельный глок.

– Господин полицейский, никакой ошибки нет…

– Ваши документы!

– Хорошо-хорошо! Секунду! – человек повернулся боком и начал шарить по карманам висящей за дверью куртки.

– Медленно! – Этцель предупреждающе выкинул одну руку вперед, а другую засунул под куртку, якобы доставая свой пистолет. Он блефовал, но другой идеи ему сейчас в голову не пришло. – Очень медленно, – добавил он тихим голосом, с нотками угрозы.

– Иисус Всемогущий, да у вас с нервами не в порядке. Смотрите, я медленно достаю свое портмоне,– держа двумя пальцами «Адлер», показал из-за двери кошелек из черной кожи.

– Отлично, теперь покажите ваше удостоверение.

– Да, пожалуйста, – мужчина снова сделал рывок, но предостерегающий взгляд Этцеля снизил скорость движения до минимальной. – Вот, прошу. – Комиссар взял кусочек многослойного пластика. Информация на нем соответствовала данным, полученным по коммутатору. Та же ахинея, тот же бред.

– Господин Адлер, не понимаю…

– Прошу вас, господин Мальтхоф. Зайдите в мою скромную обитель, я вам все объясню. – Адлер увидел растерянность полицейского и разрешил себе небольшую улыбку. – Я правда все объясню.

Адлер плавным движением пригласил Этцеля войти. Это движение, мягкое и одновременно уверенное не ускользнуло от эльфа. Немногие из людей имели такую пластику. Что-то здесь было не так.

– Чай, кофе?

– Господин, Адлер, давайте не усложнять ситуацию. По моим данным вы бессмертный, однако…

– Однако выгляжу как смертный. Понимаю. Чтобы снять главный вопрос я попрошу вас посмотреть на это. – Адлер показал на одну фотографию, висящую на стене. На ней был изображен эльф в военной форме со своим конем.

– Первая конная дивизия?

– Почти, это первая конная бригада, до переименования. На фотографии я, господин полицейский. – Этцель был готов согласиться, что определенное сходство присутствовало, но этого было мало.

– Фотографию можно и подделать.

– Лицо можно тоже подделать, – Адлер ухмыльнулся.

– Не совсем пониманию.

– Не удивлен! – хозяин квартиры отошел от Этцеля на пару шагов, чтобы полицейский смог осмотреть его в полный рост. – Перед вами произведение искусства, дорогой комиссар, – мужчина раскинул руки, подставляя себя все еще недоуменному взгляду Этцеля. Извращенный эксгибиционизм момента искривил губы комиссара. Он знал, что среди людей было немало подростков и молодежи, которые под влиянием времени и моды приклеивали себе уши, утончали линии лица или обеляли кожу, но… чтобы процесс был обернут вспять, с этим он сталкивался впервые. Вне всяких сомнений это было отвратительно, однако, не делало из… этого создания подозреваемого.

– Господин Адлер, правильно ли я вас понимаю, что вы намеренно подвергли себя нескольким пластическим операциям для приобретения вида человека?

– О нет, это были не просто операции. Это было освобождение от гнусных обязательств, что налагает на нас так называемое бессмертие, – речь Адлера начала меняться, легкость и звучность исчезли. Мальтхоф напрягся.

– Это ваше решение, Адлер. Вы остригли волосы, можно ли считать это политическим протестом?

– Да что вы заладили с вашим прогнившим мироустройством?! Нет, это не политический жест. Это Перерождение в том смысле, которое было заложено Советом в 1473 году! Однократное, одномоментное и вечное! Поверьте, старший комиссар, такое, только такое перерождение даст вам свободу! – в глазах Адлера вспыхнул огонь, знакомый полицейскому. С таким же огнем в глазах его братья и сестры рвались в бой где-нибудь под Верденом или Москвой. Такой огонь был отличительной чертой фанатика, лишенного своей собственной воли, готового отдать свою жизнь по прихоти своих вождей. Пренеприятное, пусть и будоражащее зрелище. Нужно будет присмотреться к клубу «Отринувшие» поближе, что за просветительскую деятельность он ведет. Сейчас же он должен был узнать, что связывает Адлера и Онезорга.

– Хорошо, пусть так, Адлер. Вы меня убедили в том, что вы именно тот, кто мне нужен. Давайте вернемся к причине моего прихода. Знаете ли вы Мар-Ямина Онезорга?

– Что-что, простите? – имя убитого вырвало человека-эльфа из его сумбурных иллюзий.

– Мар-Ямин Онезорг. Вы знали его?

– Эм, а в какой связи?

– Это имеет значение?

– Нет, конечно, нет, – свидетель снова обрел образ скромного жителя окраины столицы империи. – Да, мы знакомы Ямином. Он несколько раз приходил на собрания нашего клуба и был недалек от вступления в наши ряды.

– Когда вы в последний раз его видели?

– Дайте припомнить, думаю около двух недель назад. Мы как раз говорили о свободе воли. Да, совершенно так. А что с ним случилось?

– Ничего особенного, – на лету соврал Этцель. – Он вписал ваше имя в бланке на перерождение в качестве свидетеля. Вот мы и проверяем.

– С каких пор этим занимается криминальная полиция?

– Скажем так, я здесь не только в качестве представителя правопорядка. Ритуальная Комиссия и Совет попросили меня кое-что проверить.

– А… понимаю… Они считают, что таким, как я, нельзя доверять?! Так передайте вашим хозяевам на Кёнигплатц, что я буду все девять месяцев находиться рядом с Ямином, если таково его желание! А теперь, будьте любезны, оставьте меня в покое! Как только придет официальное обращение от Ритуальной Комиссии, не извольте беспокоиться, я прибуду в нужное место в урочный час.

«Стало быть, ты так же знаком с Онезоргом, как и генерал Летоу-Форбек. Опять пустышка». Дальнейший расспрос не имел сейчас приоритета. Кажется, и эта ниточка вела в никуда.

– Благодарю за сотрудничество, господин Адлер, – полуэльф проводил полицейского до двери, где, распахнув ее, замер, ни произнеся больше ни слова. На выходе Этцель, проходя мимо живой статуи наконец смог различить на завитке уха небольшие следы лазера. Тонкие полосы, которые при других обстоятельствах, например, при наличии более широкого коридора или дверного проема, остались бы просто незамеченными даже для острого взгляда эльфа. Теперь комиссар убедился: это действительно был Габриэль Адлер и он был безумен.

На лестничной площадке у лифта к ожидающему кабины комиссару подошел человек средних лет ничем непримечательной внешности.

– Добрый день.

– Добрый день, – в кабину человек вошел первым и таким образом оказался позади полицейского.

– Это честь для нас, что сильные мира сего посетили нашу скромную обитель, – голос человека звучал приторно сладко.

– Отчего же? Мой род с вашим издревле живут вместе, а после Войны и вовсе стали гражданами одного государства. Времена меняются, – человек неприятно хихикнул.

– Ваша правда, милорд! Времена меняются и этому нельзя не радоваться, – двери лифта расползлись в стороны, Этцель и человек направились к двери наружу. Странный разговор насторожил полицейского, и он решил присмотреться к своему визави. Распахнув дверь, Этцель вышел на улицу, где живое солнце давало значительно больше света, чем светодиодные свечи и придержал дверь для шедшего за ним.

– Ох, благодарю, право не стоило, – человек засеменил к проему. Несмотря на поспешность этих неловких действий Этцель мог поклясться, что успел заметить на ушах выходившего те же полосы, что у Адлера. «Az istenit!»4 пронеслось в голове полицейского. – Всего хорошего, господин полицейский!

– И вам… – задумчиво произнес комиссар. Сев в автомобиль, он не сразу тронулся с места. Было уже около полудня, а он не знал ровным счетом ничего. Ни кем был сам Мар-Ямин, ни кем были свидетели, ни почему кто-то решил убить его, ни почему это произошло в Шарлоттенбурге… хотя последним вопросом он еще не задавался. Возможно, стоило не прислушиваться к Альбрун, а делать все по учебнику. Этцель снова выругался. Пятьсот лет жизни и три десятилетия стажа в полиции, а он, как юнец, делал то, что ему говорил Совет! Надо было незамедлительно ехать на место убийства! Шины «вандерера» взвизгнули от резкого старта автомобиля. Сине-серебряный луч устремился на юго-запад.

Глава 3

Этцель был так зол на самого себя, что не заметил, как пересек весь город. Только нейтральный голос коммутатора сообщил, что цель пути была достигнута. Найти парковку на Кантштрассе в полдень было непростой задачей. Круммештрассе была тоже забита под завязку. Кружа по кварталу, полицейский с горечью заметил, что по большому счету он, конечно, опоздал. Место преступления еще можно было распознать, но ленты оцепления были сорваны, а все возможные следы были смыты дождем, аккуратно убраны радивыми дворниками или стерты вечно спешащими берлинцами – ни о каких «свежих следах» говорить не приходилось. С другой стороны, вчера у полиции был целый час, прежде чем Совет заморозил расследование. На встрече сегодня утром и Брандт и Штайф говорили об этом! Этцель остановил машину вторым рядом на оживленной улице и включил аварийные огни – весьма распространенная практика в Берлине.

– Коммутатор, соединить с главой первого отделения криминальной полиции Брандтом. Статус вызова красный. – Увидев, кто звонит, и статус, старик скорее всего ответит. По крайней мере, полицейский на это рассчитывал.

– Брандт, – в салоне автомобиля словно повеяло холодом.

– Господин первый старший комиссар, это Этцель.

– Ну…

– Кхм, господин Брандт. Я сейчас нахожусь на месте преступления, здесь по понятным причинам искать нечего, однако, вчера вы одним из первых оказались здесь. Не могли бы вы рассказать, как это все вчера выглядело? Каждая деталь мне бы очень пригодилась.

– Этцель, ради этого ты звонишь?! Я думал все инструкции и необходимую информацию ты получил утром, – неожиданный холод в голосе старшего офицера постепенно переходил в жгучую вьюгу.

– Господин Брандт, мои поиски пока ничего не дали, и я решил, что вы можете поделиться…

– Я не помню! Был поздний вечер! Меня практически вырвали из кровати, ради… ради одного трупа, – у него едва не вырвалось «остроухий» и Этцель это понял. Альбрун и Хильдебальд умели быть дипломатами, но сегодня утром они, видимо, показали свою обратную сторону. Комиссар не мог знать, что точно они говорили, но стало ясно, что на своих коллег в этом деле он не мог положиться, и, само собой, это была устная, нигде не зафиксированная «рекомендация». В будущем от этого будет сложно отмыться, но сейчас ему нужна была информация.

– Господин первый старший комиссар, я понимаю. Могу я хотя бы узнать имя офицера, первым приехавшего на место преступления. Я бы поговорил бы с ним в неформальной обстановке… без лишних глаз.

– Черта лысого ты понимаешь! Имя можешь спросить у нас в диспетчерской, но… – человек в здании на Цёргибельплатц замолчал на несколько долгих секунд, а затем выпалил. – Короче, Этцель, ты в этом деле сам по себе. Удостоверение и глок – твоя защита на следующие несколько дней. Отчеты посылай по почте. Коммутатор, отбой.

«Черт бы побрал этот Совет! Аннализа была пусть и вспыльчивой натурой, но зрела, что называется, в корень. Черт бы побрал эти Совет и Дома с их тайнами!» Этцель снова переминал в кармане куртки пачку сигарет. На этот раз дело зашло даже немного дальше, он положил на свои тонкие губы злодейку с фильтром. Табак не действовал на эльфов. Их ускоренный метаболизм и регенерация клеток сглаживали эффект от приема этого яда настолько, что его можно было просто не заметить. Привычку курить Этцель получил еще на Войне – в прокуренных кабинетах штаба, где дым пах шоколадом, и на передовой, где дым «Экштайна» резал глаза и драл горло. Многие из его сородичей изначально отвергли эту пагубную для людей привычку и нарочито выходили из комнаты, едва завидев табак. Особое отношение к людям практически вынудило тогда Этцеля закурить. Тогда курение было де факто моментом определения «свой-чужой»: закурил – присаживайся ко всем, поговорим; отказался от протянутой сигареты – извини, у нас «своя песочница». С тех пор Этцель и привык в серьезных ситуациях курить, просто так, чтобы дать себе пять минут на раздумье. Но курение вышло из моды еще лет пятьдесят назад, пахнуть табаком стало даже среди людей «не комильфо». Этцель вытащил изо рта сигарету, потеребил ее в руках и засунул обратно в пачку. «Информации – ноль, поддержки – ноль, а в спину как всегда нежно дышит Дом, а, может, и весь Совет…» Положение было действительно не сильно обнадеживающим. В этот момент, одна из машин, запаркованных по правилам в метрах двадцати от полицейского автомобиля, выехала на проезжую часть и отправилась по своим делам. Этцель на автомате, даже на инстинкте завел мотор и рванул на освободившееся место. Маленький успех унес надвигающуюся тревогу.