Где не светят звезды

Дарья Кандалинцева

Где не светят звезды

Часть первая. Свет

Разум – особое место. Он сам может

создать как Небеса в Аду,

так и Ад в Небесах.1

Джон Мильтон,

«Потерянный рай»

Глава 1. Сон длиною в жизнь

Дождь застилает глаза. Холодные капли текут по щекам и шее, а одежда давно промокла насквозь, прилипнув к телу.

– Лир…

Земля комьями липнет к рукам, вода просачивается сквозь пальцы и хлюпает под ногами. Сердце бешено стучит в груди, будто ждет, что каждый новый удар станет последним.

– Лир…

Ледяной воздух жжет легкие, жалит, душит, но я не сдамся. Не сейчас! Перевожу дыхание и продолжаю разгребать почву. Продолжаю искать.

Буря шепчет в ушах, искушая прекратить борьбу. Зовя за собой, туда, куда не дозволено ступать смертным, куда не идут по собственной воле, откуда не возвращаются.

– Но там находят покой, Лир…

Море внизу негодует, словно черная бездна. Громче и громче.

– Нет!

Нельзя сдаваться. Я найду его, найду! Оно должно быть здесь… Здесь, рядом с одиноким деревом у самого края обрыва. Здесь, под надгробным камнем, отливающим синевой в свете раздирающих небо на части молний.

– Тогда ищи, Лир, – подпевает шторму ветер. – Ищи… Там, под землей, лежит твой покой. Лежит твоя правда, твое прежнее тело.

– Но то тело давно обратилось в прах! – стиснув зубы, кричу я. – Его сожгли, Мунварда больше нет!

– Тогда нет больше и твоего покоя…

И я продолжаю искать. Кожа на руках разодрана в кровь, волны внизу бьются об острые скалы. Молнии блещут все ярче, гром все сильнее.

– Ищи, Хэллхейт. Во имя покоя… Во имя правды…

«Это сон, – крутится где-то в глубине подсознания мысль. – Лишь дурной, про́клятый сон! Нужно просто отпустить видение, и оно исчезнет».

Сон ли? Если и правда лишь сон, то мне, никогда не найти своего покоя? Почему меня всюду преследует чувство, будто кто-то играет моей судьбой, кто-то другой решает, когда мне жить, а когда умирать? И что тогда остается мне? Рождаться и погибать снова и снова, пока не сойду с ума? С памятью о прошлом, разрушающем мое будущее.

– Лир…

– Зачем я здесь?

– Во имя покоя… Во имя правды…

Черная тень нависает надо мной, затмевая последний свет. Голова кружится, и в глазах темнеет. Тьма затягивает, уносит за пределы воспоминаний: туда, где живут отражения тайных страхов и призраки горьких обид.

– Вот он, наш чемпион! – Крейн с гордостью хлопает меня по плечу. Спарринг лучших воинов Патила, и я выхожу победителем. – Вот он, настоящий фомор! Отважный, сильный, беспощадный!

– Убийца, – цинично качает головой Ирней, глядя, как с моего меча капает кровь. – Мой лучший друг Элеутерей не мог стать таким чудовищем.

– А я по-прежнему люблю тебя, – Дафна мне улыбается, ее голубые глаза сияют, как чистое небо. – Ты не обманешь меня другим лицом. Ты всегда останешься собой.

– Я?

– Да, ты, – Чарна появляется за спиной Даф, в ее руках сверкает кинжал. Взгляд фоморки блестит, как раскаленный металл. – Ты предал меня, Лир. Предал всех нас, свой народ. Ты никогда не был одним из нас, лишь притворялся другом.

– Но я хочу быть твоим другом, Чарна.

– Тогда ты враг мне, – Никк обнажает клинок.

– Нет!

– Рано или поздно придется выбрать сторону, Мунвард, – шепчут они в унисон, обступая меня. – Рано или поздно…

– Предатель! Лжет! Чудовище! – вокруг появляются сотни фоморов и даитьян, у всех до единого на лицах презрение и ненависть. Они указывают на меня пальцами и злорадно смеются. – Чудовище! Чудовище! Чудовище!..

– Нет, это неправда! – я хватаюсь за голову и закрываю глаза, но голоса становятся только громче.

– Чудовище, ты умрешь! И родишься. О да, умрешь и родишься опять – лишь для того, чтобы пережить все это вновь…

Глава 2. Bleu d’amour

– Нет! – открыв глаза, Лир рывком подскочил с места. Нож, который Хэллхейт неосознанно схватил со стола, когда проснулся, рассек воздух, напрасно пытаясь защитить его от растворившихся вместе с ночным кошмаром врагов.

«Лишь сон», – но сердце все еще билось, как сумасшедшее.

– Решил-таки меня прирезать, а? – сонно пробурчал Ирн. Сгорбившись на соседнем табурете и положив локоть между головой и столешницей, даитьянин даже не вздрогнул, когда в сантиметре от его носа просвистело лезвие. – Валяй. Только дай сначала поспать, – и отвернулся как ни в чем не бывало.

Лир уставился на друга, затем на нож в своей руке.

– Прости.

Ирн не ответил, снова мирно засопев, и предрассветный час окутал комнату молчаливым полумраком.

«Лишь сон».

Сделав глубокий вдох и немного придя в себя, Лир огляделся. На стеллаже жалобно мигал кристалл разрядившегося мультимедийного динамика, на полу валялись рассыпанные лунные пряники, под столом ютились опустошенные прошлой ночью бутылки из-под пунша. Вчера друзья Лира собрались вместе (даитьяне и фоморы и впервые на памяти Хэллхейта не для того, чтобы поубивать друг друга), играла музыка, лился смех, и все единодушно радовались победе над Хорауном и Смероном.

Теперь, помимо Ирна, в гостиной остались только Шандар, который тоже спал, развалившись в кресле, и Тейн, устроившийся прямо на полу у панорамного окна, скрестив ноги и, кажется, до сих пор даже не думая о том, чтобы вздремнуть.

«Маленький праздник удался», – подумал Лир, улыбнувшись.

Он наконец чувствовал себя дома. Ему больше не нужно скрываться от даитьян и врать им о своем прошлом, не нужно метаться из стороны в сторону и выбирать, кто друг, а кто враг. Не будет больше бессмысленных битв и ложных обвинений. Теперь это один большой мир, и он принадлежит Лиру. Наконец-то Хэллхейт может просто быть собой, просто жить, как жил когда-то Мунвард.

Все наконец может быть просто.

Бросив нож обратно на стол, Лир потер руками лицо, чтобы окончательно проснуться, и с этой мыслью направился к Тейну.

В центре комнаты, окруженный стеклом, как в террариуме, стоял серебристый ствол дерева, вокруг которого построен дом. Ветви нависали над крышей и заглядывали в окна, однако совсем не мешали Тейну смотреть куда-то вдаль.

– Где остальные? – поинтересовался Лир, невольно поморщившись от звука собственного голоса. Только сейчас осознал, как гудит голова.

Заметив его гримасу, Тейн усмехнулся.

– Чарна где-то тут, а Аня с Никком ушли пару часов назад, – сказал он. – Они одновременно проснулись, одновременно поднялись, одновременно ушли. Не проронив ни слова, Лир. Если эти двое и правда разговаривают теперь всегда мысленно, это, скажу тебе, жутко.

– А Даф?

– Наверное в соседней комнате спит. Хотя понятия не имею, сколько тут комнат, ваш дом похож на стеклянную мозайку, маскирующуюся под лес.

– Во-первых, не наш дом, а Дафны, – Лир потер виски, вспоминая. Он ненавидел праздники и все равно всегда в них участвовал. – Она перебралась сюда после, хм, сам знаешь чего. Во-вторых, дом не стеклянный. Это радиаторы на крыше, собирающие солнечную энергию. Ну а в-третьих… мы вчера долго праздновали?

– Не помнишь?

– Плохо.

С все той же усмешкой, Тейн протянул Лиру кружку.

– Раньше у тебя проблем с памятью не было. Разве что только, когда с тобой происходила эта… штука?

Лир взял кружку и сделал глоток, головная боль тут же стала чуточку выносимее. Он даже заметил теперь, что кружку Тейн, похоже, умыкнул из какой-то земной кафешки – по краю с внутренней ее стороны тянулся неказистый узор, который ни один даитьянин (тем более Дафна) не счел бы достойным украсить свой сервиз.

– Какая штука? – спросил он, допивая залпом туйлиновый сок.

– Когда ты начал нас всех пугать провалами в памяти, помнишь? Шел по улице и мог просто рухнуть без сознания, будто щелкнули выключателем. А потом рассказывал весь этот бред, – Тейн сделал неопределенный жест, обведя рукой то ли комнату, то ли сразу весь мир. – Про другую жизнь.

Лир помнил. И помнил, что в те моменты чувствовал себя не менее потерянным, чем в сегодняшнем сне. «К чему же был этот сон?»

– Поверь, мне это нравилось не больше.

Тейн не ответил, и Лир молча сел рядом. Поставил пустую кружку на пол между ними и тоже взглянул на пейзаж за окном. Кроны леса медленно качались на ветру, и правда придавая мыслям необъяснимый покой, а спрятавшийся за горизонтом рассвет подсвечивал облака, цвет которых оказалось сложно определить.

«Тогда ищи, Лир. Ищи…»

Хэллхейт помнил, как Даф однажды перебирала цвета, наблюдая с ним за садящимся солнцем на мысе РоссоТар. «Жемчужно-лиловый, как в момент разливающегося по небосводу заката? – задумчиво говорила она. – Пепельно-коралловый, как когда восход озаряет мир?» Нет, даже не сизый, каким земляне обычно называют тучи во времена меланхоличных раздумий. Но ведь небо-то совсем и не земное.

«Но там находят покой, Лир…»

И ночной кошмар отказывался покидать его мысли. Молнии, сверкающие над головой, вязкие тени шторма, чернеющий океан и… надгробный камень. Смеющийся над Хэллхейтом блеском своего холодного равнодушия будто сама смерть. «Я не хочу больше искать», – мысленно пожаловался облакам Лир, и ответ вдруг пришел на ум сам собой.

– Bleu d’amour.

Взгляд Тейна с любопытством скользнул в сторону Хэллхейта.

– Есть такой цвет серовато-голубого тона, – продолжил Лир, не сводя с глаз с облаков. Он пришел к выводу, что небо сегодня все же красивое. – Любители усложнять все, земляне, называют его «блё-д-амур», что переводится примерно как любовь холодного оттенка. Никогда не понимал, чем этот цвет отличается от обычной пыли асфальта или дна морской отмели после бури. А сейчас понял.

– И чем же?

– Цвет воспринимают глаза, но вот оттенок зависит от настроения: в плохом – тучи давят на грудь, а в хорошем – солнечное тепло, как надежда, просто скрывается где-то там, по ту сторону. – Лир наконец посмотрел на притихшего друга. – Какого цвета небо сегодня, Тейн?

Несколько растерянно тот уставился на Лира в ответ. В глазах Тейна отразилось то ли непонимание, то ли недоверие собственной догадке: как Хэллхейт смеет задавать подобный вопрос? Затем Тейн покосился на небо и отвернулся.

– Черное.

– И вчера было черным? – Лир медлил. Тейн всегда обожал шумные компании, но вчера среди всех собравшихся был самым угрюмым. – Послушай, дружище, мы остановили войну, сделали, казалось бы, невозможное. Имеет право быть счастливыми. Думаю, и Наг не хотел бы…

Пустая кружка, разлетевшаяся вдребезги от удара об оконную раму, дала ясно понять, что никто не спрашивал мнение Хэллхейта. Окно жалобно задребезжало, но выдержало удар. Гнев исказил лицо Тейна на кротчайшую долю секунды и тут же померк.

– Вот именно. Не хотел. – Гробовым голосом сказал он. – Все, что нам осталось, это говорить о Нагале в прошедшем времени? Он дышал и думал, и чувствовал, и сидел передо мной точно, как ты сидишь сейчас, Лир! И его больше нет. Ничего больше нет. Что бы мы ни делали, как бы ни старались, все, что имели, в итоге теряем. В чем тогда смысл бороться вообще?

– Тейн…

– Нет! Зачем существует мир, в котором все рано или поздно исчезает бесследно?

На этот раз Лир промолчал. Он не знал. Да, он тоже скучал по Нагалу, по циничным шуткам того, по его прямолинейности и упертости, порой доходившей до фанатизма. Каким бы грубым ни казался окружающим, Наг всегда говорил лишь то, во что верил. «Ты хреновый лидер, Хэллхейт, – сказал он однажды Лиру. – Но хотя бы умеешь признавать свои ошибки».

Лир никогда не признается, что завидовал честности Нагала, но самое ужасно – никогда не признается, что врет куда чаще, чем признает свои ошибки.

И поэтому Лир молчал. Ему казалось недостойным врать сейчас, говорить, что он разделяет боль Тейна. Может, Хэллхейт с Нагалом и были друзьями, но у Хэллхейта всегда было много друзей, у Хэллхейта есть семья, а у Тейна когда-то был только Наг. Лир знал, как эти двое близки, знал, сколько раз Нагал спасал Тейну жизнь и сколько раз Тейн был готов пожертвовать собой ради Нага.

«Я умру за тебя, – говорил Дафне Мунвард. – Потому что мир не имеет смысла, если в нем нет того, ради кого стоит умереть». – Да, Лир понимал Тейна, но разумом, а не сердцем. И сердцем не хотел понимать.

– Что тебе снится в последнее время? – поинтересовался вдруг Тейн.

Лир напрягся.

– Почему ты спрашиваешь?

– Ну тебе же больше не снится даитьянское прошлое, верно? – Тейн подобрал упавший рядом с ним осколок и поднес к глазам. – И нет больше необходимости разыскивать Дафну во сне, ведь ты и так просыпаешься рядом с ней каждый день. Так что же снится его величеству? – аккуратно положил осколок обратно ровно на то же место, откуда поднял, и взял другой. – Или научился контролировать мысли настолько, что видишь во сне лишь то, что желаешь увидеть?

– Нет, это так не работает, – покачал головой Лир.

– Как же?

– Я могу создать сон. Но могу и отпустить мысли, позволить подсознанию взять верх, и тогда… Мне не очень нравится мое подсознание, Тейн.

Друг кивнул, по-прежнему разглядывая кусочки фарфора, словно нет ничего более важного в мире.

– А мне вот давно ничего не снится.

– Совсем?

– Я просто проваливаюсь во тьму, когда засыпаю, меня оттуда кто-то зовет, а потом прогоняет прочь. И так каждый раз. Забавно? – но в голосе Тейна не слышалось ни капли забавы. – Потом я думаю, что просыпаюсь, но на самом деле проваливаюсь лишь глубже, и вокруг появляются эти… огни, – его взгляд смягчился, будто он вспомнил летний день. – Среди них тепло. И спокойно. Мне кажется, что они живые, кажется, что я мог бы стать таким же огнем, но что-то меня к ним не пускаем. Тогда я окончательно просыпаюсь.

Помедлив, Тейн снова взял один из осколков, и стало понятно, что он не собирается больше ничего говорить.

«Какая же опасная вещь, эта победа», – понял Лир. С одной стороны, ты получаешь то, о чем так долго мечтал, но с другой, обязательно что-то теряешь, что-то не менее ценное, чем мечта, что-то, что порой эту мечту даже обесценивает. Но ведь Хэллхейт ничего не потерял? А что потерял, получил обратно, как доверие Дафны и Никка. Значит ли это, что ему повезло или что его война не окончена?

– Ты сказал огни, Тейн, – Лир облизал губы, колеблясь. – Они мерцают? Как звезды?

– Откуда ты знаешь?

– Догадка.

Словно невзначай, их глаза встретились, но даже без этого Лир знал, что Тейн слышал фальшь в его голосе. Оба скрывают что-то, оба чего-то боятся, оба чего-то ждут. Однако никто из них не стал продолжать разговор, и Лир поднялся на ноги, собираясь занять себя делом, чтобы поменьше размышлять о мечтах и потерях.

– Раз уж все равно встал, – с наигранной легкостью сменил тему Тейн, – найди хозяйку этого дома, пусть она выгонит Ирна. Он храпит и мешает мне думать.

Лир глянул через плечо. И Ирней, и Шандар по-прежнему крепко спали, ни разговор фоморов, ни разбившаяся кружка их не потревожили.

– По-моему, друг Никка храпит громче, – заметил он.

– Не-а, – отмахнулся Тейн, – Шан пусть остается. Обещал мне сегодня показать, как с помощью кристаллов рисовать объемные узоры изо льда.

– Как скажешь.

Еще какое-то время Лир наблюдал, как Тейн рассматривает осколки, точно ищет в них закономерность, и в конце концов начинает их собирать. Хэллхейту показалась чуднóй, даже пугающей, его собственная идея: точно так же он периодически собирает по кусочкам свои мысли и чувства, пытаясь понять, как они сочетаются, почему противоречат друг другу и где недостающая деталь пазла, не позволяющая ему понять самого себя.

– Ну, что еще? – Тейн уставился на Лира из-под бровей. Та мимолетная искра в его глазах, которая появляется только, когда говоришь что-то личное, бесследно исчезла.

– Проваливай-ка и ты, Хэллхейт, да?

Приятель едва заметно, невесело усмехнулся:

– Ты всегда умел подбирать нужные слова.

Кивнув, Лир оставил его. Обошел бубнившего что-то во сне Ирна, перешагнул через рассыпанные на полу пряники и вышел из комнаты, в своем воображении возвращаясь к повседневным заботам. Хоть он и сказал Тейну, что война позади, фоморам и даитьянам только предстояло научиться жить в мире. И теперь наследник Крейна обязан был этот мир (который никогда не умел удержать) каким-то образом воссоздать.

Только за вчерашний вечер Ирн дважды поругался с Чарной из-за того, что та утверждала, что пунш в Патиле делают лучше, а Тейн, прежде чем подружиться, чуть не подрался с Шаном, который осмелился заявить, что среди фоморов нет достойных артистов. А если бы у одного из них оказался при себе меч? А если представить эти ссоры в масштабах двух стран?

Задумавшись о предстоящих делегациях и договорах, в прихожей Лир чуть не столкнулся с той самой Чарной, выскочившей из-за поворота ему навстречу. Фоморка возмущенно взвизгнула, однако даже не удосужилась отойти, лишь уставилась на Хэллхейта своими большими карими глазами, оказавшимися в сантиметре от глаз Лира.

– Доброе, эм… – Локон ее рыжих волос защекотал его шею. Лир сделал полшага назад, – утро.

– Доброе? Как же, – фыркнула Чарна. Она демонстративно покрутила перед его носом яблоком, с которого кинжалом срезала ломтик и отправила в рот. – В этом доме ничего нет кроме фруктов. Уже восьмое жру и до сих пор не наелась.

При виде кинжала в голове опять ожил сон.

«Ты предал меня, Лир. Предал нас всех…»

– Где Дафна? – выпалил он прежде, чем успел себя остановить.

– Дафна-а, – задумчиво протянула Чарна, чавкая. – А как Регинслейв? Больше не хочешь грабить со мной оружейные склады в Забвеннике? Не интересно уже нам выслеживать торговцев редкостями на Земле вдвоем? Или хотя бы, – она прищурилась, положив очередную дольку себе на язык. – Сыграть в спарринг на арене Нараки?

Лир был не в настроении играть.

– Откуда я знаю, где коротают время царевны, ваше величество, – сдалась Чарна, поняв это. – Но на месте Аурион я бы спала. Да в общем-то я и спала, пока пустой желудок меня не разбудил, не знаешь, в этом доме есть мясо? Может, стейк какой или котлетка?

– Во всей Сутале ты не найдешь ни единой котлетки. – Подумав, Лир скривил губы в усмешке: – Но если так хочешь чего посытнее, Тейн жаловался на храпевшего Ирна.

Лицо Чарны перекосило, будто ей предложили погрызть кору.

– За кого ты меня принимаешь, – возмутилась она и наконец засмеялась. – В Ирне же одни кости. Тем более, если даитьяне и правда все травоядные и питаются листиками…

– Фруктами.

– Да хоть корешками, я жрать хочу, Лир!

– Тогда не ешь Ирна, – он даже не стал спрашивать, почему Чарна не рассматривает вариант вернуться в Патил, раз уж так голодна. Все, что напоминало о Хорауне, она безмолвно предпочитала игнорировать в последнее время. – А спроси, может, он прихватил что с Земли.

– Хм, а это идея, – в глазах Чарны мелькнул озорной огонек. – Я бы не отказалась от чизбургера.

Подмигнув на прощание, Регинслейв промаршировала мимо Лира в гостиную. Прежде чем уйти, он видел, как упал табурет, выбитый ловкой ногой Чарны из-под Ирнея, а следом рухнул и сам Ирн, моментально проснувшийся с рассерженным воплем.

«Именно так и выглядит перемирие», – решил Лир, глядя на согнувшуюся пополам от хохота фоморку, которую осыпал проклятиями даитьянин.

Хэллхейт поднялся по подвесной лестнице на второй этаж и, повернув ручку двери, зашел в одну из комнат в самом конце коридора.

Спальню еще окутывала ночь: сквозь стеклянную крышу узкая полоска бледного света падала на кровать, скомканное в углу одеяло и белоснежную прядь волос Дафны. Точно владычица подлунного царства, даитьянка спала, поджав ноги к груди и укутавшись в мантию. Ее лицо было безмятежным, но в то же время серьезным, и Лиру вспомнилось, как он – нет, Тер – впервые увидел Дафну на уроке по фехтованию: ее волосы сверкали при каждом движении, как снизошедший на землю небесный огонь, а взгляд был гордым и неприступным. Даже самый изящный меч в бою не бывает так опасен и так прекрасен, как Дафна в тот день в глазах Тера.

День, который решил его судьбу на две жизни вперед.

Осторожно присев на край кровати, он смахнул с лица Даф непослушный локон и наклонился было, чтобы поцеловать ее, но вдруг заметил, лежащую на подушке книгу.

На раскрытой странице трижды обведено карандашом:

…тем, кто, однажды прошел по лезвию между мирами, открыто будущее и прошлое. Но нас, как ученых, интересует вопрос истиной причины: какую власть память имеет над бодрствующим фрагментом души.

– Что за бред ты читаешь на вечеринках, Даф, – хмыкнул Лир. Однако собственная же попытка посмеяться провалилась. Разум вновь кольнуло иглой сомнений, которые не давали покоя: что вернуло Хэллхейта в этот мир? Или… кто?

«Тогда ищи, Лир. Ищи…»

Он тряхнул головой, надеясь отделаться от мысли, как от назойливой мухи. Чуть ниже почерком Дафны выписано:

Вопрос. Причина. Лезвие.

Не думая, Лир взял карандаш с тумбочки и зачем-то добавил:

Истина.

Была ли это действительно истина, что привела Лира обратно? Высший промысел? Дар или проклятие? Когда-то Хэллхейт потратил немало сил, пытаясь понять это. Но ответ всегда появляется, лишь когда перестаешь искать.

– Эй, – шепнул он на ухо Дафне. – Пора начинать новый день.

Даф пробурчала что-то, не открывая глаз, и натянула мантию до самой шеи.

– У нас запланированы дела государственной важности на сегодня, – добавил Лир, проведя рукой по ее щеке.

Даитьянка вздрогнула от прикосновения его холодных пальцев.

– Я думала, ты передумаешь, – сонно сказала она, и ее голубые глаза наконец встретили взгляд Лира. – Ты передумаешь?

– Нельзя передумать, Даф.

Вздохнув, она приподнялась на локтях, собираясь сесть, но увидела дописанное Лиром в книге и замерла.

– Раньше, ты писал букву «и» по-другому, – заметила Дафна.

– Раньше, у меня были другие руки.

– Ты все тот же.

– Ты в этом уверена?

– Да.

Невольная улыбка растянула губы Лира. Что бы Даф ни говорила, отчего-то он верил ей беспрекословно. Он хотел и доверял, и всегда будет доверять любым словам Дафны – пусть она будет его истиной, его даром, его проклятием и высшим промыслом, пусть она будет той незыблемой землей под ногами, на которой все всегда будет просто.

Лир так решил, поэтому так и будет.

Он снова потянулся к Даф, собираясь стянуть с нее мантию, но даитьянка оказалась проворнее. Увернувшись, она схватила Хэллхейта за плечи и повалила рядом с собой.

– Еще часок дела подождут, – растворилось ее горячим шепотом на его губах.

Глава 3. Лăры

Никк стоял в тени высокого дуба и устало смотрел на кулек жареных каштанов в своих руках. Пятая порция, есть уже совершенно не хочется. Однако прохаживающийся второй час вдоль перекрестка юноша, высматривавший прохожих, выглядел подозрительно, а снек хоть как-то да придавал Никку вид уставшего ждать свой автобус лентяя.

Утро в городе выдалось жарким и душным, и футболка липла к спине, несмотря на уже вступающую в свои владения осень. Люди мельтешили перед глазами, сливаясь в однообразный поток безликих фигур.

Переступив с ноги на ногу, Никк пробежал взглядом по окнам многоэтажки. Серые блики, в которых едва отражалось небо, – такие же унылые, как и мысли.

– Шестнадцать, семнадцать… восемнадцать этажей. Всего-то.

Война с фоморами была позади, и вот они, долгожданные свобода, мир и покой – только для Никка все равно все вокруг казалось неправильным. Ему казалось, что он что-то упускает или… банально не хочет отпустить прошлое? Наверное, Никк просто не знал, что делать с новой свободой. Потратив полжизни на то, чтобы найти «Книгу Судеб» и восстановить справедливость, даитьянин никогда не задумывался: а что потом? Каково его место в мире? И что-то внутри у него свербело, не давало теперь покоя, чесалось под самой кожей, требуя найти новую цель.

Новую тайну.

Что угодно, лишь бы не прозябать, пока…

«…помогаешь мне?» – раздался язвительный голос Ани в его голове.

Землянка показалась в дверях супермаркета, наигранно одарила Никка обиженным взглядом и двинулась к светофору. Всем своим видом показывая, что понятия не имеет, что за парень с каштанами следит за подолом ее развивающейся на ветру юбки.

«Ты слишком старательно притворяешься, что не знаешь меня», – заметил Никк.

«Думаешь?»

«Уверен».

«А как полагается себя вести?»

«Ну… ай!» – Никк едва не вскрикнул вслух, когда его собственную руку свел спазм. Кулек выпал, орехи покатились по тротуару.

«А ты слишком старательно притворяешься, что слышать мысли друг друга на расстоянии нормально, Никк».