Любовь от начала до конца

На следующий день пришёл ответ: «У меня есть старшая сестра Антонина… Мы с Вами из одной школы».

Таинственные двери отворились…

Я был взволнован. Антонина… Тоня… Неужели это ты? Неужели я нашёл тебя? Вспомнилось наше первое свидание в парке железнодорожников, пионерский лагерь «Сокол», детская железная дорога и тот незабываемый вечер, когда я провожал тебя домой… Я столько лет безуспешно искал тебя, совсем отчаялся и вдруг… Так легко…

Я не мог до конца в это поверить, словно то, что мне стало известно, противоречило всем фундаментальным законам физики. Будто шагнув в эти таинственные двери, можно было сразу оказаться в том самом семьдесят втором.

Вечерний полумрак кабинета растворялся в желтоватом свете настольной лампы. Окно над столом наполовину замело снегом. Время стремительно замедляло свой ход, становилось вязким. Я прошёлся по кабинету и снова вернулся к компьютеру. На экране в разделе «Сообщения» светилось короткое известие от… «Людмила Иванченко». Да, это твоя сестра. А значит, всё это – правда.

И главное – ты есть!

От одной этой мысли я почувствовал себя счастливым.

Но через два дня я узнал от Люды новость, которая меня потрясла. Я узнал, как прошли для тебя последние тридцать лет. Про твоего сына Игоря, который родился с диагнозом ДЦП. Я узнал, что у тебя много лет сахарный диабет, что у тебя отказали почки, что ты уже несколько месяцев находишься в больнице и что теперь будешь привязана к ней до конца жизни. Даже если тебя выпишут.

Я подбираю слова, чтобы описать своё состояние после этой новости, и все слова мне кажутся мелкими, пустыми, фальшивыми. Стало так больно, так жалко тебя, так горько…

Вспомнил тебя в последний год школы. Вспомнил, как ты любила стоять одна на переменах возле окна и смотреть на школьный двор. Чёрные короткие волосы. Коричневое ученическое платье с белым передником. Серьёзная, задумчивая… Я видел тебя со двора и украдкой следил за тобой. Куда ты смотришь? Хотелось думать, что ты смотришь на меня.

Тоня… Неужели это та самая Тоня Иванченко, которую я так любил, сейчас лежит беспомощная в больнице?

Чувства захлестнули меня.

Глава третья. Голос любимой

Я узнал у Люды номер твоего мобильного телефона и в тот же день отправил свою первую эсэмэску:

«Тоня, здравствуй! Я очень рад, что нашёл тебя. За 30 с лишним лет я многих забыл, но тебя помню так хорошо, будто мы совсем недавно закончили школу. Я давно тебя искал».

Помнила ли ты меня? Этого я не знал. Но мне хотелось, чтобы ты знала, как много для меня значила и значишь. Хотелось, чтобы ты хоть что-нибудь вспомнила из того далёкого прошлого, когда оно ещё было нашим общим. Столько лет прошло… Как сказать коротко и вместить в эту короткую фразу всё, что я перечувствовал и передумал за последние десятилетия? Вдруг ты вообще ничего не помнишь?

И я отправил тебе длинное-предлинное послание:

«Чем дальше отодвигается в прошлое школа, тем меньше хочется видеть своих одноклассников. Вроде должно быть наоборот. Ведь это не просто одноклассники, а живые свидетели твоей юности – самого сложного, но и лучшего периода в жизни. Но тебе они уже не интересны. Ценишь и вспоминаешь только тех, кто повлиял на твою жизнь и кто может наполнить её смыслом сегодня. Из всех, с кем учился, я вспоминаю только тебя и Валю Белан.

Про Валю я ничего не знаю. Но главное – я теперь знаю про тебя. Ты главный человек, который сделал учёбу в школе чуть ли не самым важным периодом в моей жизни. Ты моя школа.

Если бы не было тебя, не было нашего короткого романа и тех чувств, которые ты вызвала во мне, то, наверное, этот период в моей жизни стал бы самым обыкновенным. Как институт. Я тебе очень благодарен за это, и будь моя воля, я бы назвал нашу школу твоим именем. Увидимся ли мы когда-нибудь? Все звёзды из моего прошлого погасли, и только звезда по имени Тоня Иванченко сияет в тёмном, пугающем своей глубиной, пространстве».

Людмила предупредила, что ты плохо видишь, что читаешь только с лупой и не сможешь самостоятельно отвечать на мои смс. Как же я обрадовался, когда в ответ на свою длинную эсэмэску получил три подряд пустых сообщения за подписью «Тоня Иванченко». Будто из далёкой галактики пришёл сигнал, подтверждающий, что меня услышали.

В тот же день Люда написала мне в «Одноклассниках»:

«Тоня получила твою смс… Говорит, что ты ее очень идеализируешь».

Ответ написался сам собой:

«Когда любишь – всегда идеализируешь».

Теперь я постоянно сидел в «Одноклассниках», переписываясь с Людмилой. Я хотел знать про тебя всё: как ты выглядишь, что любишь, чем увлекаешься… Я никогда прежде не проводил столько времени в социальных сетях. Живое непосредственное общение мне всегда было интереснее, но тут будто прилип к компьютеру. Моя жена это заметила. Как-то вечером Лена зашла в кабинет, посмотрела на меня пристально и нервно спросила:

– Изменяешь мне со своей Тоней Иванченко?

– Нет, – так же нервно отшутился я. – С её сестрой.

Лена знала, что из моих одноклассников или тех, с кем я вместе учился, мне интересна была только ты. Знала, что давно ищу тебя. И если теперь не вылезаю из «Одноклассников», значит, я тебя нашёл. Я ей всё рассказал про тебя. Лена вроде успокоилась.

А потом состоялся наш первый телефонный разговор.

Это было воскресенье. Я волновался. Узнаешь ли ты меня? Узнаю ли я тебя? Теперь не надо было искать телефон-автомат и опасливо коситься на прохожих, и всё же не хотелось, чтобы мне помешали. Поколесил немного по городу, пока не остановился на безлюдной улице. Удивительно, как живучи наши страхи. Я в машине. К телефону доступ только у меня. Тем не менее, выбираю место, где нет людей, где почти нет машин. Будто в другом месте могут подслушать.

Достал мобильный. Выбрал в «Контактах» Тоня Иванченко и долго сидел в нерешительности. Тоня Иванченко… Я перечитывал на экранчике твоё имя и фамилию, не веря до конца, что сейчас услышу твой голос. Смогу поговорить с тобой. Это всё равно, что позвонить из две тысячи двенадцатого года в семьдесят второй.

Возможно ли это?

Подождал, пока проедет чёрный внедорожник, и когда увидел красные огни его стоп-сигналов, нажал кнопку вызова.

– Тоня?

– Да-а… – произнёс выжидающе незнакомый женский голос из трубки.

– Тоня, здравствуй. Это Рома Мищенко. Ты можешь говорить?

– Да, могу. Здравствуй.

Я не узнал твой голос. Он был не такой мягкий, каким я знал его почти сорок лет назад, а немного резкий и, как мне показалось, низкий. Я не мог понять по голосу, что разговариваю сейчас с той самой Тоней Иванченко. Я просто об этом знал.

Ты выразила признательность за то, что я всё ещё помню тебя, за те слова, которые написал. Сказала, что пыталась мне позвонить, но у тебя не получилось. И что очень удивилась, узнав, что я стал журналистом.

– Ты никогда не говорил, что хочешь стать журналистом, – уточнила ты.

Да, не говорил. Я многого тебе не говорил. Не успел.

Мы разговаривали, будто прислушиваясь друг к другу, словно до конца не веря, что ты – это ты, а я – это я. Пытались узнать, услышать в голосе другого что-то знакомое, но… не узнавали. Да, время работает не на нас. Кто-то из писателей сказал, что любимая женщина может измениться до неузнаваемости, но голос у неё остаётся прежним. И стоит его услышать, как ты сразу поймёшь – это она.

Выдумал всё писатель.

Голос любимой я не узнал.

Только спустя неделю стали медленно, будто изображение на опущенной в проявитель фотобумаге, проявляться знакомые интонации. А когда ты с улыбкой о чем-то вспоминала, я снова слышал твой голос таким же, каким его когда-то запомнил.

Антонина…

С этого дня я стал звонить тебе ежедневно.

* * *

Этот наш первый разговор оставил во мне смутное чувство растерянности. Я был счастлив, что нашёл тебя. Я был рад, что слышу тебя. Но по твоему голосу понял, что ты удивлена и озадачена. Ты говорила со мной и будто не верила в происходящее, не верила, что всё это имеет к тебе отношение.

И правда, как в такое можно поверить? Мальчик из школьного прошлого, с которым у тебя давным-давно случился недолгий роман, который не делал никаких попыток возобновить отношения, вдруг спустя столько лет разыскал тебя и пишет такие слова… Если бы тебе сказали, что это розыгрыш, то, наверное, ты бы не обиделась. С точки зрения здравого смысла всё бы встало на свои места.

Но я очень хотел, чтобы ты поверила.

Какие слова для этого нужно сказать?

И можно ли всё объяснить словами?

Не полагаясь на своё красноречие, я в тот же день сел писать тебе письмо.

Тоня, Тоня, Тоня… Как объяснить, почему я до сих пор помню тебя и люблю?

Как объяснить тебе? Как объяснить себе?

Я писал десять дней. Десять дней я рассказывал тебе о нашей прошлой жизни, о тебе, о себе, о наших отношениях. О своей любви. Я хотел, чтобы ты поняла всё без дополнительных объяснений.

Начал писать письмо, а получилась целая повесть…

Часть вторая. ШКОЛА ЧУВСТВ

Глава первая. Сердечное смятение

Я обратил на тебя внимание в шестом классе. Мы тогда учились в восьмилетней одноэтажной школе, где до сих пор можно прочитать на потемневшем кирпиче фасада почти растворившуюся от старости надпись: «Смерть фашистским оккупантам!» Моё первое воспоминание – на перемене ты стоишь спиной к окну, опершись на подоконник. Нарядная школьная форма с белым фартуком. Лицо серьёзное, немного задумчивое. В руках раскрытый учебник. Рядом с тобой кто-то из одноклассниц. Помню тебя прохаживающейся по коридору – и опять же с раскрытым учебником в руках.

Чем ты привлекла меня? Заметил в параллельном «б» новую девочку. А ещё мне понравилась твоя улыбка. Тоня, в твоей улыбке столько чистоты и солнца! Солнечная улыбка…

Помнишь, в фильме «Операция «Ы» и другие приключения Шурика» есть сцена, где Шурик видит улыбающуюся Лиду, сбегающую по ступенькам института, и зачарованно спрашивает приятеля: «Кто это… вон… плывёт?» Твоя улыбка произвела на меня похожее впечатление. Но тогда я был слишком мал и не отдавал себе в этом отчёта. Просто было приятно смотреть на тебя и украдкой любоваться сиянием твоих глаз. Мыслей о том, чтобы познакомиться

с тобой, а уж тем более подружиться, у меня не было.

К тому же в то время мне ещё было не до тебя. У меня были запутанные отношения с одноклассницей Олей Сизовой.

Жизнерадостная миловидная девочка, Оля симпатизировала мне и всячески это показывала. Я не знал, как себя вести, потому что кроме доброго отношения ничего другого не мог ей предложить. На Двадцать третье февраля Оля подарила мне поздравительную открытку, хотя я не был её соседом по парте. Пришлось на Восьмое марта ей тоже подарить открытку. После этого мы стали обмениваться знаками внимания, и все решили, что у нас любовь.

Именно в это время у неё произошла ссора с Сергеем Дубовым из вашего класса. Сергей был хулиганистый, развязный, они повздорили, и Сергей её как-то обозвал. Я стоял в стороне и всё слышал, но не вмешался. Почему? Не знаю. Это ведь не моя девчонка, и мне не хотелось, чтобы другие так думали. Но после уроков у нас с Сергеем состоялся разговор. Я говорил ему, что Оля очень хорошая девочка и что он несправедливо обидел её. Попросил извиниться. Мы тогда с Сергеем дружили, и он прислушался ко мне. Решили, что Сергей извинится сегодня же.

Дождались, когда Оля с подругой выйдут за ворота школы. Догнали их. Сергей сказал: «Оля, мне нужно с тобой поговорить». Они ушли вперёд, а мы с её подружкой медленно шагали сзади. Шли долго и остановились только возле длинного одноэтажного барака, где жила Оля. Уже стемнело. Помню, из школы Оля вышла хмурая, а тут я увидел её улыбающейся. Она весело посмотрела на меня и, непонятно к кому обращаясь, сказала: «Пока».

Позже я понял причину резкой перемены в её настроении. Оказывается, после первых слов извинения Сергей завёл с Олей разговор обо мне. Сказал, что знает о моих чувствах к ней, напридумывал что-то, а под конец объявил, что я предлагаю Оле дружбу. Предложить в то время дружбу девочке было всё равно, что открыто выразить ей свою симпатию. Оля ответила, что принимает моё предложение. Я был ошарашен! «Сергей, ну кто тебя просил!»

Всё, поздно. Давай, дружи…

Тоня, я рассказываю эту историю так подробно, чтобы стало понятно, как я «зацепился» за тебя. Она имеет к этому прямое отношение.

Я стал дружить с Олей, и через некоторое время она пригласила меня на свой день рождения.

Мне говорили, что у вас с Сергеем Дубовым до этого были дружеские отношения, но они прервались из-за… Не знаю точно. Что-то тебе не понравилось в его поведении. Оля об этом знала и в знак благодарности за участие Сергея в её сердечных делах пригласила на день рождения его и тебя. Надо понимать, чтобы вы помирились.

Я уже смутно помню тот день рождения. Помню высокие ступеньки при входе в барак, помню, что нас встретила добродушная женщина – мама Оли. Помню, как мы разувались в длинном коридоре и смущённо заходили в комнату. Помню, как сидели за круглым столом, ели пирожные и о чём-то весело переговаривались. А потом были танцы.

Оля поставила пластинку ансамбля «Поющие гитары», и когда заиграла песня «Сумерки», я пригласил на танец тебя. Помнишь? «Словно сумерек наплыла тень – то ли ночь, то ли день…» На тебе было розовое платье из плотного материала. После худенькой Оли твоё тело мне показалось по-взрослому женственным. Мы молчали, чуть покачиваясь в танце. Рядом с моими глазами чернели твои волосы. Вот, собственно, и всё. После этого танца я стал меньше общаться с Олей, и через какое-то время наша с ней дружба сошла на «нет».

Шестой класс остался позади. Нашу восьмилетку перепрофилировали в учебно-производственный комбинат, а учеников перевели в среднюю школу, которая располагалась через дорогу.

В ней нам предстояло учиться до десятого класса.

Глава вторая. Это любовь

1.

Начало седьмого класса уже было связано с тобой, хотя я не сразу это понял. Мне по-прежнему было приятно смотреть на тебя, и только. Но когда я не видел тебя на перемене и узнавал, что ты не пришла в школу, мне казалось, что этот день я проживаю впустую.

Я сопротивлялся тому, что уже происходило со мной, и это сопротивление длилось почти до конца года. В ноябре ты заболела на целую неделю. Сначала я не мог понять, что меня в твоём отсутствии беспокоит, но вскоре отчётливо осознал утвердившуюся потребность видеть тебя. Видеть каждый день. Без тебя в школе было одиноко. Когда через неделю ты вернулась, я обрадовался. Радость была настолько явной и неуправляемой, что скрывать дальше от себя мой интерес к тебе стало бесполезно.

В тот день я понял, что ты мне нравишься.

Раньше я избегал мыслей об этом, а тут признался себе с облегчением. Теперь не нужно таиться от самого себя, теперь я могу безбоязненно думать о тебе, теперь можно не запрещать себе смотреть на тебя. И я пользовался каждым удобным случаем.

На переменах чуть ли не первым выбегал из класса и занимал место возле окна, откуда была хорошо видна ваша дверь. Ждал, когда из неё выйдешь ты. На коротких переменах ты иногда вообще не выходила, и тогда очередной урок превращался для меня в ожидание следующей перемены.

Звонок. И я снова у окна.

Затаив дыхание, я наблюдал, как девчонки из вашего класса выходили одна за другой, и будто не видел их. Вот ещё, ещё… Сердце прыгало, и это означало, что в дверном проёме появилась ты. Я напрягался, нервно пытался овладеть собой, но это не всегда удавалось. Порой уже через минуту бегал с мальчишками по коридору, уворачивался от столкновений и тайком посматривал в твою сторону, ища подтверждений, что ты меня если и не видишь, то хотя бы слышишь. Набор приёмов был невелик: громко позвать кого-то, выкрикнуть что-то, нарочито весело рассмеяться. Помню, мне тогда нравилась фраза: «Это не по-советски». Сам ли я её придумал или подслушал где-то, но я вставлял её везде, где было можно. Мне казалось, эта фраза делает меня в твоих глазах более интересным.

В общем, старался обратить на себя твоё внимание.

Наверное, ты это почувствовала. Между нами начали складываться непонятные нам самим и невидимые никому другому отношения. Встречаясь или находясь поблизости, мы чувствовали присутствие друг друга. Не было ещё открытых долгих взглядов, всё мельком, вскользь. Но этого было достаточно, чтобы понять – мы выделяем друг друга из всех остальных. Это был тот сладкий период, когда ты понимаешь, что хоть на тебя открыто и не смотрят, но всё равно видят.

Но что же дальше?

Весной следующего года я вспомнил, что ты нравилась Сергею Дубову, и ничего лучше не придумал, как предложить ему написать тебе общую записку с предложением дружить. Как мы будем дружить втроём, я не знал и не хотел об этом думать. Главное – получить возможность видеться с тобой, разговаривать, звонить тебе. То, что Сергей может мне помешать, почему-то не волновало. Я чувствовал твоё внимание, и этого было достаточно, чтобы не воспринимать Сергея как соперника.

Записку мы собирались написать и передать тебе ещё в третьей четверти, но что-то не сложилось. На весенние каникулы я уехал к бабушке в Бердянск.

Эта неделя в старом приморском городе была переполнена мыслями о тебе. Однако здесь мы не могли встретиться, и это отравляло каникулы. Примиряло с моим положением только то, что мне там шили новые брюки. Модные, как у взрослых —

с широким, высоко поднятым поясом, застёгивающимся на две пуговицы. Они сидели на мне мешковато, но я этого не замечал. В моей ситуации для уверенности в себе нужно было на что-то опереться, и я смутно рассчитывал на эти брюки.

Когда пришло время учёбы, наши оба класса в первый день последней четверти собрали на организационное собрание в кабинете истории. Учеников было много, и места всем не хватало. Вместе с другими ребятами я пристроился в конце класса, у стены. Не случайно. Ты сидела за партой рядом со мной.

Ты заметила меня, я это почувствовал. Мы слушали выступления учителей и тайком наблюдали друг за другом. Ты чуть наклоняла голову, ресницы опускались, и я почти физически ощущал, как ты вся обращаешься в слух. Помню твои скошенные глаза в мою сторону и тут же их пугливый прыжок обратно. Это едва уловимое движение твоих глаз вызывало прилив радости. А когда ты вслушивалась в слова учителей, и я понимал, что сейчас ты меня не видишь, я открыто глядел на твою малиновую кофточку, чёрные короткие волосы, и моё сердце сладко замирало.

2.

Окончательно наступила весна.

Я очень люблю весну в своём родном городе. В марте уже сухо и мир вокруг становится светлее, будто у тебя

в душе помыли окна. Потом наступает апрель. Ещё нет листьев, но нежные белые лепестки, будто тысячи маленьких бабочек, рассаживаются на плодовых деревьях, а потом под дуновением ветра срываются и весёлыми стайками несутся по дорогам и тротуарам.

Я очень люблю весну в Запорожье. Но ту весну семьдесят второго я люблю особенно. Она была самой счастливой в моей жизни.

Я был юным, чистым, доверчивым и беззаботным и был уверен, что впереди меня ждёт что-то прекрасное, удивительное. Что именно? Ну, как это выразишь словами? Да и стоит ли мечтать о чём-то далёком, когда ты счастлив уже сейчас. Да, я был счастлив. Счастлив тем, что я любил. И любим? В это очень хотелось верить.

Это было особенное время.

Ещё не говорятся слова, ещё только чувства подсказывают, что теперь ты для неё (для него) значишь больше, чем другие. Ускользающие взгляды украдкой. Вас будто соединяет что-то невидимое. И вот уже всё, что не касается тебя и её, отодвигается, затуманивается и как бы перестаёт существовать.

Нет, мир никуда не исчезает, но в нём словно образуется ещё один, совершенно самостоятельный мир. Мир тончайший, будто дыхание во сне, весь сотканный из полусвета и тени. Вы ещё ничего не сделали, чтобы он существовал, а он уже существует, и вы чувствуете, что этот мир только ваш и больше ничей, и что в этом мире вы уже как-то связаны между собой. Хоть и не знакомы толком и не сказали друг другу ни слова.

Любовь приходит неслышно, незаметно. Так утренний свет растворяет ночную мглу перед восходом солнца.

Для непосвящённых мы выглядели чужими людьми, но друг для друга уже были свои. Мы чувствовали это по тому доверию, теплоте, симпатии, которые излучали наши глаза. В них уже ощущалось желание встречи, желание говорить друг с другом.

После того вступительного урока в кабинете истории наших случайных встреч стало особенно много.

Влюблённые ищут друг друга. И находят.

Помню, как мы встретились возле железнодорожной больницы. Кто-то из ребят нашего класса заболел и несколько девчонок отправились после уроков его проведать. Я пошёл с ними потому, что случайно узнал про тебя. Там из вашего класса тоже кто-то лечился, и ты с одноклассницами собралась его навестить. Школьная форма была тебе очень к лицу. Мы стояли группками каждый возле своего окна, из которых выглядывали заболевшие одноклассники. Болтали, улыбались, шутили. Среди девочек я оказался единственным мальчишкой. Тебе понадобилось что-то записать. Ты вынула листок из портфеля, но ручки не нашла и обратилась ко мне: «Рома, у тебя есть ручка?»

Рядом стояли наши девчонки, и было бы естественно спросить ручку у кого-то из них, но… ты спросила её у меня.

Мы встретились мимоходом на ленинском субботнике двадцать второго апреля в переулке возле всё той же железнодорожной больницы. Было солнечно, празднично и тепло. Ты была одета в летнее цветастое платье. Отовсюду звучала музыка. Из школьного репродуктора доносилась полная светлой грусти песня «Нет тебя прекрасней», и мне казалось, что эта песня про меня и тебя, хотя грустить тогда ещё было не о чем. Для меня не было тебя прекрасней в целом свете.

А потом мы увиделись девятого мая в Сиреневой роще.

3.

Родители договорились с соседями отдохнуть здесь. Огромный, неухоженный парк, засаженный разными сортами сирени. Весной, когда сирень зацветает, всё вокруг обволакивает густым медвяным запахом. Этот дурманящий запах будто проникает в тебя, вызывая томительное ожидание чего-то необъяснимого, но сладкого

и радостного.

Расположились возле куста сирени, родители постелили скатерть. По сочной зелени травы были разбрызганы жёлтые пушистые капли одуванчиков. От вольготно разросшегося куста, густо увешенного торчащими цветочными гроздьями, тянуло сиреневой свежестью, сверху доносился переливчатый говор невидимых птиц. И вдруг… совсем рядом с нами прошла ты вместе с подружками. Я растерялся. Наверное, ты тоже не ожидала меня увидеть, потому что в твоём взгляде, брошенном в мою сторону, я заметил смятение. Улыбка на твоём лице будто замерла.

Вы скрылись где-то за деревьями, а я всё не мог прийти в себя. Ещё несколько раз проходили мимо, даже присаживались невдалеке на траву. Я видел, я чувствовал, что тебе хотелось быть где-то рядом со мной, но подружки потянули тебя в другое место. Я ждал, что ты ещё появишься. Но ты больше не появлялась. И тогда я отправился гулять по роще в надежде где-нибудь случайно встретиться с тобой.

Наверное, я не там искал. Тебя нигде не было. Я брёл по аллее пирамидальных тополей и думал о тебе. Остановился возле одного из деревьев и вырезал на стволе перочинным ножом: «Тоня Иванченко». Немного помедлил и добавил рядом: «Я тебя люблю».

Мне казалось, ты обязательно пройдёшь мимо этого дерева, заметишь свежевырезанную надпись и поймёшь, кто это сделал.

Увидел я тебя снова перед самым отъездом. Мы с родителями уже собрались, вышли на аллею, ведущую к остановке электрички. Помню, я держал в руке магнитофон «Романтик», который захватили с собой наши соседи, и от этого чувствовал себя немного взрослым. Родители отстали, я оглянулся на них и увидел тебя. Вы с подружками двигались сзади. Потом обогнали меня, но не ушли далеко, а держались поблизости. Из магнитофона неслась песня, почти весь текст которой я помню до сих пор:

Ты возьми да помоги мне хоть раз понять,Ни к чему на четверги каждый раз пенять,Ну, разве можно весь год ждать, когда этот дождичек пройдёт,Этот дождь пройдёт.

Такой был припев.

Потом мы ещё долго стояли на насыпи, которая служила платформой для электрички. Ты о чём-то разговаривала с подругами, и я изредка ловил мелькание твоих взглядов.

Глава третья. Давай дружить

Так дальше продолжаться не могло.

Мне хотелось говорить с тобой. Но как тут можно говорить, если мы учимся в разных классах? Да, мы знакомы. Но знакомы как ученики, которые учатся в одной школе. А мне хотелось общаться с тобой как с человеком, как с девушкой. Как это объяснить? Подойти к тебе и сказать: «Тоня, я тебя знаю, и ты меня знаешь. Но этого недостаточно. Давай с тобой знакомиться заново».

Смешно.

И тогда я снова вспомнил про Сергея Дубова. Я ещё раз поговорил с ним о нашей общей записке тебе. Он согласился. Содержание послания было примерно таким: «Тоня, ты нам нравишься, мы хотим с тобой дружить. Согласна ли ты?» Точного текста я уже не помню, но, кажется, я воспроизвёл его правильно.