Полная версия
Бегство в никуда
Андрей Белов
Бегство в никуда
© Андрей Белов, 2020
© Интернациональный Союз писателей, 2020
* * *
Белов Андрей Викторович родился в г. Москве 07.12.1954 г. и в настоящее время проживает там же.
После окончания в 1978 году Московского государственного технического университета им. Н. Э. Баумана работал в нескольких научно-исследовательских институтах, в том числе и при Государственном комитете СССР по науке и технике. Инженер-механик. Кандидат технических наук. Член Интернационального Союза писателей.
По роду работы много ездил по европейской части России, Уралу и Сибири.
После начала реформ в стране работал в разных организациях и побывал во многих странах мира.
Свою литературную деятельность начинал в 1990-е годы с путевых заметок.
Последние несколько лет автор полностью посвятил себя литературному творчеству: пишет рассказы, книги. Они широко представлены в интернете на литературных сайтах в том числе: «Проза. ру», «ЛитРес» (всего более 20 сайтов).
Произведения автора в основном посвящены взаимоотношениям современных людей с различным социальным статусом между собой и отношениям их с обществом, семьей, детьми в наше трудное и сложное время реформ.
В то же время автор пишет и в жанре фэнтези, фантастики, мистики и истории.
Все творчество автора объединяет любовь к своим героям. Как правило, угадать, чем закончится рассказ, бывает крайне трудно.
Книга «Рассказы» была опубликована в Канаде в издательстве Altaspera Publishing, издательском доме YAM Publishing (Рига, Латвия), «ЛитРес», в издательском сервисе «Ridero».
Библиография печатных книг: «Рассказы», «Сборник рассказов», «Неизвестная история», «Может быть», «Вот так и живем».
Общее количество книг в электронном виде составляет около 40 шт.
Бегство в никуда
Краски осени, так ярко рассыпавшиеся по средней полосе России, только-только бесшумно сверкали разноцветьем, умиротворяли мысли, чувства, эмоции, настраивая на размышления, вызывая легкую необъяснимую грусть и ностальгию по ушедшему в прошлое – в нашу память – лету, – эти краски тоже ушли в прошлое.
Пришел ноябрь – загадочный и задумчивый месяц года, месяц невесомости в мыслях и неопределенности в желаниях. Думать о прошедших солнечных и теплых днях уже бессмысленно, они далеко, а думать о приближающихся холодах не хочется. Так и живешь в этом состоянии, не задумываясь ни о чем, и незаметно одеваешься все теплее и теплее.
С ноябрем пришло и ненастье. Тучи своей серостью все чаще и чаще закрывали небо – иногда на время, иногда на весь день и всю ночь, и мелкий холодный дождь накрывал город со всеми его обитателями. Кто-то сидел дома и смотрел на ноябрь из окна теплой квартиры, кто-то прятался, где придется, проклиная межсезонье, а заодно – и весь мир. Иногда, если ночь была ясная, звездное небо отражалось на тонкой пленке льда, покрывающей городские лужи, хрустящей под ногами позднего и случайного прохожего, кутающегося в застегнутую на все пуговицы одежду и торопящегося в уют и тепло. Все предупреждало о том, что скоро наступит зима.
Когда-то его звали Николай, Николай Сергеевич; называли также папой, мужем, квартиросъемщиком, соседом, гражданином… Но все это в прошлом. Теперь он никто – бродяга без имени и фамилии, без паспорта и семьи, без друзей и работы, без жилья и карточки медицинского страхования. Нигде не учтенный, он вроде как и не существовал для общества, и общество вспоминало о таких, как он, случайно, встречая их на улицах, в подземных переходах, у входа в продуктовые магазины, обращая на них внимание, только почувствовав отвратительный запах, идущий от них, и видя их спитые лица, заплывшие от водки и с узкими щелочками глаз из-за постоянных синяков, полученных в пьяных и бессмысленных драках, причины которых они и сами-то толком объяснить не могли. Водка! – и все этим сказано. Прохожие ужасались несколько мгновений, но, уже отойдя пять-десять шагов, забывали о них до следующей случайной встречи.
И все-таки они существовали реально, а не были какими-то миражами-фантомами, и даже занимали свою четко определенную социальную нишу: бомжи – люди без определенного места жительства. И заметь, уважаемый читатель: не бродяги, не нищие, не отребья, не сброд… а короткое и простое, не режущее слух и похожее на кличку собаки «бомж»!
Хотя свое настоящее имя он уже давно никому не называл (а может, и сам уже забыл его), мы все-таки будем называть его Николаем, как звали его когда-то родная матушка и родной батюшка, веря, что именно это имя он пронесет через всю свою жизнь и с ним же и упокоится где-нибудь рядом с их могилами.
Николай проснулся оттого, что левый бок совсем закоченел – грело только справа. Он с трудом открыл глаза – они приоткрылись совсем чуть-чуть: боль не давала раскрыть их шире. «Вчера ведь болел только левый глаз, – подумал он, закрыл глаза снова. – Оно и понятно: левый уже несколько дней как заплыл большим синяком. Ну а правый-то почему болит?» Николай стал вспоминать вчерашний вечер и понял, что все произошло, когда опять же делили водку. С кем? Этого он вспомнить не мог, да ему это было и не нужно, ведь каждый день или вечер происходило одно и то же: как всегда, если за день не добыл достаточно денег, то приходилось объединяться с такими же бродягами, как и он, чтобы наскрести на бутылку. А потом разговоры ни о чем, пьяные разборки с незнакомыми собутыльниками… В общем, как всегда. У Николая не было постоянной компании, он бродяжничал один.
«Да ладно, что мне, рожу с фото в паспорте сличать, что ли? Так ведь нет его у меня, паспорта-то», – успокоил себя Николай и вспомнил, как года три-четыре назад отдал его какому-то барыге за две бутылки самогонки. Самогонка оказалась дрянь, но деваться было некуда, и о паспорте он не жалел.
Николай опять с трудом открыл глаза. Вокруг был полумрак; он лежал на цементном полу, прижавшись к теплой трубе. Как он попал сюда, он не помнил. Тусклый свет в эту небольшую нишу поступал сверху, скорее всего, от ближайшего уличного фонаря. Была еще ночь. С краев канализационного люка не срывались вниз капли воды, и он подумал: «Подморозило».
Неожиданно что-то зашуршало, и откуда-то из темноты вылезла крыса, таща в зубах кусок засохшей колбасы в фирменной обертке. Николай пошарил рукой по карману куртки – крыса замерла на месте – и со злостью подумал: «Вот гадина, утащила-таки, пока я спал». Он вспомнил, что нашел эту колбасу в каком-то мусорном контейнере, и был уверен, что уж завтрак-то у него есть и с утра можно будет не торопиться обходить помойки.
Шорох раздался вновь, и Николай увидел, как крыса начала расправляться с колбасой прямо у него перед носом, не более как в полуметре от его лица. Он пошевелился, но крыса даже не обратила на него внимания. «Странно, почему крысы не убегают при виде таких бродяг, как я? Наверное, и они по запаху, который идет от нас, понимают, что людьми нас считать нельзя, – подумал Николай и заключил философски: – Может, они и правы». Он стал медленно подвигать левую руку к колбасе. Крыса перестала есть и, подняв морду, внимательно следила за рукой. Взгляды их встретились, они оба замерли, не мигая. Взгляд у крысы был злой, холодный, уверенный в своем превосходстве и полный решимости отстаивать то, что она считала своим. Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу, и наконец Николай сдался и стал медленно, чтобы не подтолкнуть крысу к нападению, подтягивать руку обратно к себе. Снова раздалось шуршание обертки – крыса продолжила расправляться с куском колбасы, больше уже не обращая внимания на непрошеного гостя, залезшего случайно именно в этот дорожный люк.
Николай готов был поклясться, что, перед тем как снова начать есть колбасу, крыса подмигнула ему и улыбнулась, и даже – но в этом уже Николай не был уверен – вроде бы захихикала. «Тьфу ты, неужто белая горячка начинается», – он встряхнул головой, оглянулся и, убедившись, что ничего другого необычного он не видит, успокоился. Он признал себя здесь чужаком – признал превосходство хозяйки подземных лабиринтов города. Затем, повернувшись, стал греть у трубы другой, замерзший, бок, сразу же забыв и о крысе, и о колбасе.
Белой горячки у Николая еще не было ни разу, но он видел ее в приюте, где по глупости попробовал жить: он видел, как мужик метался по комнате, постоянно стряхивая с себя что-то, что видел только он. Это было зрелище не для слабонервных. Из приюта Николай ушел, прожив там всего два дня: постоянный контроль со стороны персонала был для него невыносим. Не пить, не материться, поддерживать чистоту и порядок… – это никак не сочеталось с его пониманием свободы, а свобода для бродяги – самое главное. Ею он оправдывает свой образ жизни. Свобода от любого контроля со стороны других, который воспринимается как насилие над личностью. И даже гарантированные сытость и ночлег не стоят этой «свободы».
Поворачиваясь на другой бок, он случайно посмотрел вверх. Канализационный люк над ним не был закрыт, и он увидел в проеме открытого люка чистое небо, полное звезд. Полностью в этом круге не умещалось ни одно из известных ему созвездий, и от этого небо представлялось незнакомым, но не чужим. Глядя на него, бродяга ощущал себя маленьким, но неотъемлемым кусочком вселенной, он чувствовал единство со всем Миром, пусть даже тот был совершенно равнодушен к его существованию. Увиденное потрясло бомжа и заворожило: он еще никогда не видел круглого ночного звездного неба. Николай лежал и смотрел на это незнакомое чудо; чувство тоски медленно, но все сильнее и сильнее стало сжимать его грудь; комок подступил к горлу, сразу перехватило дыхание, и слезы потекли по щекам – он плакал, как плачет порой ребенок, не способный понять и объяснить свое горе. Горе – и все в этом слове! Он вспомнил дом, семью, детей. Вспомнил маму. Вспомнил, как начал пить, как его затягивало в это болото все глубже и глубже; вспомнил, как после очередного запоя, продолжавшегося неизвестно с кем, где и сколько времени, он очнулся уже другим человеком, и в другом городе… Жизнь стремительно покатилась на самое дно.
«Вот так бы лежать и лежать всю жизнь и смотреть на это непорочное небо, будто и не бывает в жизни голода, холода; будто нет тошнотворного запаха от одежды и тела; как будто нет помоек, свалок и, главное, нет в мире водки, – думал Николай. – Хотя нет! Насчет водки это уж перебор: выпить-то все-таки тянет – пусть водка останется. Надо только пить в меру», – не веря в это, думал он.
Водка – это и была ежедневная цель его жизни. Не удалось достать водки – пойдет алкоголь в любом его виде. Да, ежедневная цель! Поиск денег на алкоголь наполнял смыслом каждый новый день, а далее он и не задумывался. Вечер и ночь, водка и ночлег – вот и все будущее. Водка очищала душу от всего плохого, что произошло за день, и в результате в душе оставалась только пустота, пусть и ненадолго, пока не очнешься от пьяного забытья на следующий день, – пустота, позволяющая до следующей пьянки не задумываться о своей жизни и не оправдывать себя, а видеть во всем естественный ход событий и естественный образ жизни.
Шуршание прекратилось, наступила полная тишина – тишина и небо… и звезды в круге люка. На душе было хорошо и спокойно… а про себя он все-таки подумал: «Наверное, уже всю колбасу сожрала, сволочь!» Но в обиде на крысу он не был.
«Сегодня повезло ей, завтра повезет мне», – только и сказал он себе.
Наконец он опять задремал. Ему снился огромный окорок, висящий на крюке и качающийся из стороны в сторону. Когда окорок приближался к стене, крыса отталкивала его лапой, таким образом раскачивая его и не давая ему остановиться. Почему-то остановить его руками было нельзя, и Николай пытался откусить от него на ходу и каждый раз промахивался. Сильно пахло плесенью и грязными заношенными носками.
Разозлившись, Николай попытался схватить окорок руками, но тот сразу же исчез, и чей-то голос сверху произнес:
– Эй, слышь, мужик! Вылезай – нам работать надо!
Он открыл глаза и в круге света над собой увидел три головы, смотревшие на него. Головы были в рабочих касках. Небо было светлое, звезд не было.
«Утро», – догадался он.
– Давай просыпайся, очухивайся быстрее и вылезай: про раб скоро подойти может, а нам еще ждать, пока там проветрится после тебя!
Николай спросонок неуклюже, да и нехотя, полез вверх к люку, деловито отметив про себя, что одежда на нем полностью высохла за ночь у теплой трубы. В тот момент, когда он уже вылезал на поверхность, трое рабочих, зажимая носы, отпрянули от люка.
– Мужики, ради Бога, дайте закурить, – жалобно произнес он и остался стоять у люка, всем своим видом показывая, что иначе он не уйдет.
– Ладно, – сказал остальным двум тот, что держал инструмент, – иначе от него не отделаешься, – и протянул бродяге пачку дешевых сигарет.
– Вот спасибо, – Николай взял пачку, долго неловко выуживал из нее сигарету непослушными и заскорузлыми пальцами и подал обратно пачку рабочему.
Тот протянул было руку за сигаретами, но тут же, сморщившись, брезгливо отдернул ее и произнес:
– Бери все.
Раздался хохот тех двоих, которые наблюдали, стоя в стороне.
Николай перешагнул через низкий заборчик, огораживающий в целях безопасности открытый проем люка от прохожих, и пошел не спеша по улице в сторону ближайшего супермаркета: именно там время от времени выбрасывали просроченные продукты. Проходя мимо палатки, торгующей выпечкой, он заглянул в стоящую рядом с палаткой урну, нашел недоеденный пирожок с сосиской и сразу же съел его. Оказалось мало, в животе все равно урчало, и Николай использовал давно опробованный способ, как убедить продавщицу дать ему хоть что-нибудь: он молча встал рядом с прилавком, якобы разглядывая витрину. Очередь у палатки мгновенно исчезла: все разошлись, затыкая носы. Для продавщицы это было не в новинку, и она сразу же дала бродяге что-то из выпечки – то, что было побольше размером, но дешевле по цене.
Дойдя до супермаркета, он обогнул здание – там были мусорные контейнеры – и увидел, как мусоровоз опрокидывал в свой кузов уже последний из них. Опешив, бомж машинально вцепился в этот контейнер и заорал:
– Стой!
Шофер выглянул из кабины и, глядя на бродягу, повертел пальцем у виска, после чего произнес тираду, которая в переводе на русский литературный язык означала примерно следующее: «Отойди! Не мешай работать!»
«Опоздал!.. А может, магазин сегодня пока еще ничего просроченного и не выбрасывал», – пытался подбодрить себя Николай и стал обходить городские помойки.
«Поздно разбудили, черти», – ворчал он про себя на тех троих, в рабочих касках. Везде уже кто-то побывал после того, как люди, идя на работу, по пути выбрасывали мусор. Только в одном мусорном контейнере рылись двое бродяг, что-то вытаскивая и сразу же запихивая это «что-то» в рот.
Николай осторожно подошел ближе и поздоровался. Реакция тех двух последовала незамедлительно, и он, прихрамывая, с трудом смог убежать, получив всего-то один-два удара ногой, успев разглядеть, что одним из двух бомжей была женщина.
Идя по улице, он заглядывал во все урны, но ни алюминиевых банок, ни бутылок так и не нашел. Николай знал в городе все пункты приема вторсырья.
Захотелось курить, и тут он сразу же пожалел, что нагло не спросил у тех работяг еще и зажигалку. Пришлось идти до ближайшей остановки автобуса и подобрать первый же брошенный непотушенный окурок. Наконец-то закурив, Николай подумал о том, что вообще-то он уже не был голоден и рыскать по мусорным бакам всего города целый день желания сегодня у него не было, и он решил заняться добыванием денег – попрошайничеством, чтобы вечером было на что купить водки. Почему-то он был уверен, что сегодня ему повезет, и спустился в ближайший подземный переход.
На кусочке картона он написал: «Подайте бездомному на водку». Он знал, что такая правдивая надпись при его спившемся виде была самой выигрышной: мужчины, прочитав эту просьбу, улыбаясь, бросали в банку, стоящую перед бродягой, мелочь. Николай сразу же убирал из банки деньги и прятал в одежде, оставляя лишь немного, как он говорил, «на развод». Женщины проходили мимо него быстро, как правило, опустив взгляд и прижимаясь к противоположной стене перехода. Старушки смотрели на него с болью во взгляде и нередко клали рядом с ним хлеб, яблоко или конфету. Часто в их взгляде можно было увидеть навернувшиеся слезы. Наверное, они думали о том, что раньше такого и быть не могло: ни войны, ни бедствия какого не было, руки-ноги на месте, костылей рядом с ним нет, а сидит мужчина и просит милостыню. Хотя бедствие все-таки было… – исчезла целая страна, огромная, могучая, исчезла в одночасье, но люди-то – люди, остались!
Прошли трое молодых людей в форме курсантов полицейского училища. Проходя мимо Николая, один из них вроде как невзначай задел банку с мелочью, и деньги раскатились по полу подземного перехода. Курсант весело сказал, обращаясь к двум другим:
– Смотрите-ка, каждый день здесь проходим, а этого первый раз вижу. Пусть понагибается, косточки разомнет, а то, наверное, засиделся бедолага, так вот и разминочка – фитнес, так сказать, – и все трое дружно захохотали.
Николай бросился собирать мелочь, ползая по полу на четвереньках. Вдруг он почувствовал сильный пинок в зад, упал вперед, сильно ударившись о каменный пол перехода носом и лбом, и сразу же услышал все тот же, до боли в сердце знакомый хохот, злорадный и в то же время холодный и безразличный, – мимо проходила компания подростков.
Подростков Николай боялся больше кого-либо. Он знал по рассказам других бомжей случаи, когда выпившие подростки забивали бродяг до смерти. Сам он тоже как-то пострадал от «детишек», но чудом проезжавшая мимо полицейская машина спасла его: увидев ее, подростки разбежались. Полицейские вышли из машины, но, разглядев в пострадавшем бомжа, сразу уехали: никто из стражей порядка не хотел подхватить вшей или другую какую заразу, и Николай остался лежать на том же месте, где и били.
Позже отлеживался у какой-то бабки-алкоголички, случайно проходившей мимо него. Пообещал, что, как отлежится, будет ей каждый день приносить маленькую бутылку водки. Сломанные ребра заживали медленно, но через неделю, как только смог чуть передвигаться, ушел от бабки и больше уже туда не возвращался. «А может, это и не бабка была, может, и совсем не старая, – вспоминая позже этот случай, думал Николай. – Но алкоголички – они все на одно лицо».
Впредь, завидев издалека группу подростков, сразу же либо переходил на другую сторону улицы, либо шел к остановке наземного транспорта, если там стояли люди в ожидании автобуса, троллейбуса или трамвая. Больше уж он не попадал на встречу с подростками в безлюдном и темном месте – Бог миловал.
Собрав с пола деньги, он сел, опершись спиной о стенку, вытер рукавом кровь на покарябанном лице и стал вспоминать, что как-то раз он пробовал сожительствовать с женщиной-бродягой: она показала заброшенный подвал, где можно было кое-как устроить свой быт и ночлег, но, увидев в тот же вечер при первой же попойке, какой неуправляемой она становится, когда выпьет, наврал, что пошел купить еще водки, и больше туда не возвращался. В дальнейшем попыток сожительствовать он не делал. Он даже не помнил, как ее звали.
Самые «выгодные клиенты» были те, кто подходил спрашивать, как он дошел до такой жизни, что потерял человеческий облик. Эти подавали больше, и не мелочью, а бумажными. Такие встречались не так уж и редко – надо было только подождать. Николаю некуда было спешить, и он тихо сидел у стены подземного перехода и ждал своего «клиента».
Это был первый попавшийся на его пути подземный переход, и ему повезло, что попрошаек в переходе не было. «Хорошее место, – подумал он, – рядом несколько остановок автобусов и троллейбусов». Поток прохожих не убывал. Николай понимал, что был и большой риск сидеть в этом месте, поскольку все хорошие места в городе, выгодные для попрошайничества, поделены криминалом, и выпрашивать деньги у прохожих разрешалось только «своим» за определенную плату в день.
«Ну да Бог не выдаст, свинья не съест», – сказал себе Николай. Уж очень ему хотелось сегодня отдохнуть и «срубить» деньги влегкую.
Наконец, часа через два, проходивший мимо мужчина – по одежде и… да по всему видно, что не с копеечной зарплатой, – остановился напротив него и стал внимательно, как бы что-то вспоминая, вглядываться в попрошайку.
«Деньги сами в руки идут», – подумал Николай и приготовился к разговору.
В конце концов прохожий положил перед бомжом мелкую денежную купюру и спросил бродягу:
– Удачный день?
– Какое там! Одну мелочь бросают, – поддержал разговор Николай, пряча купюру в карман.
– Ну, на хлеб хватит, – продолжал прохожий.
– Я ведь не на хлеб, а на водку прошу, гражданин, – ответил Николай. – Так и написал, читайте: «Подайте бездомному на водку».
– Значит, сыт, что ли? – обращаясь сразу на «ты», спросил прохожий.
– Да, вроде того, – весело и дружелюбно, заискивая перед прохожим, сказал бомж.
– Звать-то как? – не отставал мужчина.
– Да зовите как нравится: можете Иваном, а можете Петром.
– Ну, ладно, а по отчеству-то как?
– Сергеевич, – ответил Николай.
– А бездомный почему, Сергеевич? – спросил прохожий. – И вообще, как ты до такой жизни-то дошел?
– Да если бы «дошел», а то ведь довели! – сказал Ни колай, изобразив на лице, как ему казалось, жалобную гримасу.
Бродяга был готов к этому вопросу и стал не спеша рассказывать свою историю:
– Как СССР рухнул, так институт, где я старшим научным сотрудником работал, закрылся. Всех работников уволили. Побегал-побегал в поисках работы – не на шел: везде сокращение штата. А семью кормить надо! Кем только не работал: и продавцом на рынке, и грузчиком, и в фирмах разных курьером – на побегушках, значит. Было дело: тянули в криминал – не поддался. А денег все равно только-только хватало концы с концами свести. Занялся извозом, таксовал, значит. Машину чужую вдребезги разбил – сам чудом жив остался. Отлежал в травматологии три месяца, вышел, а владелец машины мне счет предъявил. Сумма большая: машина еще не старая была, да прибавил «за моральный ущерб». Еще и «на счетчик поставил» – каждый месяц сумма увеличивалась. На чал продавать все из квартиры: сначала книги, затем уж и вещи, и мебель в распродажу пошла. Наконец понял, что ни за что мне не расплатиться. Я уже весь в долгах, а тут как-то звонок в дверь, открываю – агент по недвижимости оказался. Приятной наружности, вежливый такой. Говорит, что у них есть выгодное предложение для меня: покупатель есть на трехкомнатную квартиру именно в этом районе и в этом доме. И этаж ему подходит, и планировка квартиры, и, самое главное, согласен хорошие деньги заплатить. И с долгами, мол, расплатитесь, и тоже трехкомнатную, только в другом районе, подальше от центра, купите. Много позже, вспоминая, думал я: «Как это он про долги-то узнал?» А тогда-то я согласился, выбора у меня не было – продавать квартиру надо было. Больше денег ниоткуда я не мог взять. Через два дня подписал договор купли-продажи: свою продавал, а другую покупал. Прочитал ведь дважды внимательно, а уж затем в сумку спрятал. Прихожу домой, достаю из сумки договор, смотрю, а это не договор, а дарственная…
Рассказывая, Николай так увлекся, что не замечал, как его собеседник еле сдерживается от смеха. В конце концов прохожий все-таки расхохотался и проговорил:
– Слышь, Коль, ну ты и мастер врать! Ты тут будешь еще целый час жалиться, а я тороплюсь. Приглядись внимательно. Узнаешь? Сергей я. Мы же с одного двора с тобой. И в школе в одном классе учились. Теперь-то я понял, что именно тебя не раз видел на улицах и у магазинов, но только со спины – потому-то и не мог узнать раньше. Ну? Вспомнил меня?
Николай вдруг как прозрел: то-то прохожий кого-то напоминал ему, но вот кого, вспомнить он никак не мог. Наконец, вспомнив, он опустил глаза и замолчал.
– Столько лет прошло, как ты исчез, а Люся – имя жены-то не забыл? – до сих пор ищет тебя, запросы разные рассылает.
Помолчали немного, вспоминая родной город и прошлую жизнь.
– Ладно, – сказал Сергей, – не об этом сейчас речь, да и тороплюсь я. Итак, кратко: захочешь на ноги встать и жить по-человечески – помогу. Ты, насколько я пом ню, монтажником работал, а мне на строительном объекте монтажники во как нужны, – и он провел ладонью поперек шеи. – Телефона у тебя, конечно, нет, и в контору тебя с таким видом не пустят – это уж точно.
Сергей на мгновение задумался и продолжил, медленно растягивая слова, на ходу обдумывая, как быть в этом случае:
– Значится, так: придешь завтра ко входу в контору, – он назвал адрес. – Знаешь, где это находится?