Зимняя роза

– Совсем спятил. Мы сейчас захлебнемся в его волнах, – прорычал Фрэнки, вцепляясь в веревку.

Фрэнки ошибался. О’Нил намеренно устроил этот шум, отвлекая полицейских, а то они заметят подозрительно низкую осадку лодки и поймут, что за час ее успели чем-то нагрузить.

– Спокойной ночи, джентльмены! – крикнул полицейским О’Нил, и его лодка понеслась прочь от Лондонских доков.

Наконец-то! Парням повезло.

– Держись, хозяин, – шептал Фрэнки. – Не успеешь и глазом моргнуть, как он высадит наших возле «Баркентины» и вернется. О’Нил заставит свое корыто летать, иначе Оззи заставит летать его кишки.

Сид кивнул и закрыл глаза. Сверху послышались шаги. Ларкин спрашивал у полицейских, что́ случилось. Находясь внутри, он слышал шум.

– Да какой-то парень с никудышным мотором, – ответил один из полицейских. – У вас все нормально?

– Нормальнее не бывает, – ответил Ларкин.

– Вы уверены? Никаких следов взлома? Ничего не пропало?

– Обе двери заперты крепче, чем кошачья задница, – ответил управляющий.

Он пожелал полицейским спокойной ночи и ушел внутрь. Лодка отчалила. Сид и Фрэнки остались плавать в волнах Темзы. Боль, разлившаяся по телу Сида, была такой острой и изматывающей, что он знал: она его доконает раньше воды. У него кружилась голова. Ему стало холодно. Очень холодно. Долго он так не протянет.

– Фрэнки… – прошептал Сид.

– Да, хозяин.

– Хочу, чтобы ты знал…

– Что ты всегда меня любил?

Сид засмеялся. Даже боль не помешала этому. Не о чем больше тревожиться. Никаких тебе печалей. Все казалось ему веселым и забавным. Он всегда думал, как здорово уходить из жизни смеясь.

– Навар… Он в кармане куртки. Раздели поровну. Мою долю отдай Джем.

– Сам отдашь. Завтра, когда ее увидишь.

Голос Фрэнки отдалялся, становясь все тише, пока Сид не перестал его слышать. Потом исчезли боль и холод. Не осталось ничего. Только черная ночь, черная вода и черная бездна забвения.

Глава 7

– Презервативы?

– Ни в коем случае!

– Колпачки?

– Забудьте о них.

– Может, тогда противозачаточные губки? – спросила Индия, останавливаясь посреди Брик-лейн.

– Похоже, вам не терпится вылететь, – сказала Элла. – Гиффорд пронюхает, и ваше желание исполнится.

– Ему вовсе не обязательно об этом знать. Мы можем раздавать противозачаточные средства без излишней огласки.

– Даже если мы убедим пациенток держать язык за зубами, кто это будет оплачивать?

– Я как-то не подумала, – призналась Индия.

– И потом, где нам доставать все эти чудеса? Найти подобные штучки в Лондоне не проблема, но поставщики знакомы с Гиффордом, а он – с ними. Если его подчиненная заказывает коробку презервативов, ему непременно сообщат. – Элла дернула Индию за рукав, оттаскивая от приближающегося молочного фургона. – Идемте. Кафе в той стороне.

– До сих пор не могу поверить, что он такой динозавр, – продолжала Индия. – Почему он возражает против хлороформа? В наши дни обрекать рожающую женщину на ненужные мучения, отказываясь облегчить ее участь, – это просто варварство. Вы слышали, какие слова он говорил, когда мы уходили?

– Слышала. Тысячу раз. Я ассистировала ему при многих тяжелых родах и собственными глазами видела жуткие вещи. Женщины корчатся от боли, а он преспокойно читает и даже ест. Это происходило у них дома. Мне хотелось убежать без оглядки, но я оставалась. Я для них была единственной помощницей. Я массировала им ступни. Они хватали меня за руки. Уйди я, и они останутся один на один с ним. А он будет поглядывать на часы, хмуриться и призывать этих несчастных крепиться или мужаться. И твердить им строчки из Бытия: «В болезни будешь рождать детей…» Напыщенный придурок! Он велел им думать об Иисусе. Представляете? – Элла горько усмехнулась. – Я мало знаю про вашего Иисуса, но даже мне известно, что он был мужчиной и не зачал ни одного ребенка.

– Прежде чем начать работать у Гиффорда, я слышала о нем исключительно хвалебные отзывы. Его называли святым. У него ведь есть второй кабинет на Харли-стрит. Мне говорили, что деньгами от той практики он покрывает расходы на лечение бедняков, которых принимает на Варден-стрит.

– Ой, я вас умоляю! Я веду бухгалтерию по обоим кабинетам и могу сказать, практика в Уайтчепеле приносит ему больше денег, чем он получает на Харли-стрит. Пятьдесят-шестьдесят человек в день, по десять минут на каждого… А теперь еще и вы ему помогаете.

– Я не могу дальше с ним работать. Просто не могу, – сказала Индия.

– Не заводите опять эту шарманку, – предупредила Элла. – Вы нужны Уайтчепелу!

Они перешли улицу напротив синагоги. Оттуда были слышны молитвы. Индия поняла, что попала в еврейскую часть Уайтчепела: лабиринт улиц, улочек и тупиков, разбросанных к северу и югу от Хай-стрит. Западной границей квартала служил Олдгейт, а восточной – еврейское кладбище.

Невзирая на ранний час, еще не было и шести часов утра, улицы были полны народа. Портные несли на плечах рулоны тканей и готовую одежду. В полотняных сумках столяров позвякивали рубанки и стамески. Разносчики пекарен тащили корзины с черным хлебом. У входа на узкий двор, служивший бойней скота, шохет[6] точил нож.

Фургоны с еврейскими надписями на стенках развозили разные товары и уголь. Доски объявлений сообщали о грядущем выступлении известного русского анархиста князя Кропоткина, о собрании польских социалистов и об услугах свахи.

И такое разнообразие языков. Индия еще не слышала, чтобы на одной лондонской улице говорили на стольких языках. Какая-то женщина окликнула Эллу с крыльца. Элла ей ответила.

– Это русский язык? – спросила Индия.

– Да. Моя семья из Санкт-Петербурга.

Ей махнула другая женщина. Элла снова ответила.

– А это польский. Я его немного знаю. Здесь вы услышите румынский, голландский, немецкий и литовский. Есть говорящие на бессарабском и украинском. Коренных англичан здесь нет. Каждый откуда-нибудь приехал. Дети почти все говорят по-английски. Из их родителей – только часть. А из поколения бабушек-дедушек – никто.

– Боже мой! Как же тогда эти люди друг друга понимают?

– Идиш выручает.

– В каких странах говорят на идише? – спросила удивленная Индия.

– Во всех.

– Как такое возможно? И почему все понимают этот язык? Откуда он происходит?

– Идиш? – со смехом переспросила Элла. – Он происходит из сердца.

Она остановилась возле скромного кирпичного дома.

– Вот мы и пришли. Предлагаю поесть. Я так с голоду умираю.

Индия заметила сверкающие окна и новенькую вывеску, на которой было выведено: «Ресторан Московица. Полноценная кошерная еда». Маленький ресторан был переполнен. Рабочие со складов и мастерских сидели бок о бок с фабричными работницами. У прилавка в три ряда стояла очередь домохозяек, покупавших к завтраку бублики и куличи. Возле самовара сидели бородатые старики, попивая крепкий сладкий чай. Их скрюченные пальцы сжимали набалдашники палок. То здесь, то там взгляд Индии натыкался на недавних иммигрантов. Они жевали булочки с маслом, жадно всматриваясь в новую жизнь, однако неуверенности в глазах было больше, чем восторга. Яркие разноцветные платки женщин делали их похожими на попугаев.

Элла нашла два места за столом и отправилась искать свою мать. Индия села, поставив докторский саквояж под стул. Принесли чайник. Она налила себе чашку, выпила без молока и сахара, после чего закрыла глаза. Она вполне могла спать сидя, не обращая внимания на шум.

Ночь они с Эллой провели без сна. Роды, которые им пришлось принимать, оказались затяжными и тяжелыми. Мальчишка привел их в Доланс-Рентс – скопище обветшалых домов на Дорсет-стрит. Это была одна из самых бедных улиц Уайтчепела. Потуги миссис Стокс продолжались более двадцати часов. К приходу Индии и Эллы состояние роженицы и ребенка было весьма плачевным.

В промежутках между схватками миссис Стокс всхлипывала, а во время схваток громко кричала. Пока Элла раскладывала инструменты, Индия торопливо сняла жакет, повязала фартук и засучила рукава.

Где находился муж миссис Стокс, никто не знал. Трое ее малолетних детей испуганно сгрудились в углу.

– У вас есть горячая вода? – спросила Индия.

Старший кивнул, указав на плиту и чайник.

– Вылей воду в таз и принеси мне мыло, – попросила Индия.

Тщательно вымыв руки, она приступила к осмотру роженицы.

– Я посылала за доктором, – прохрипела миссис Стокс. – Не надо мне акушерки. В прошлый раз по милости акушерки я чуть не умерла.

– Я и есть доктор, миссис Стокс, – ответила Индия.

Она начала осмотр, попросив женщину свести ноги вместе и опустить колени. Индия говорила негромко, стараясь ободрить и успокоить роженицу. Одну руку Индия положила на живот, а другую протолкнула в лоно, стараясь нащупать шейку матки и застрявшего ребенка.

– Полтора дюйма. Тазовое предлежание, – сказала она Элле, затем, прослушав сердцебиение ребенка, добавила: – Случайные флуктуации. Возможно сдавливание пуповины. Таз сужен.

Элла кивнула, поняв эту словесную стенографию. Тазовые кости миссис Стокс почти не расширились. Ребенок пытался выйти лицом вверх. Задняя часть его черепа давила матери на позвоночник, усугубляя и без того болезненный процесс. Маленькое сердце билось неровно; возможно, из-за пережатия пуповины. К тому же, как предполагала Индия, кости таза у миссис Стокс были деформированы. Обычно женщины из бедных слоев страдали рахитом – болезнью, вызванной недоеданием. Рахит вызывал деформацию костей, что приводило к осложнениям во время родов.

Когда Индия завершила осмотр, Элла уже приготовила акушерские щипцы, зажимы, марлю, иглы, катушку с хирургической нитью, карболку и хлороформ. Оставалось достать из докторского саквояжа последний инструмент – кефалотриб.

Взглянув на него, Индия покачала головой. Этот похожий на щипцы инструмент применялся лишь в исключительных случаях, когда уже не оставалось надежд извлечь ребенка из материнского чрева и нужно было спасать жизнь матери. Мощные широкие пластины щипцов умерщвляли младенца, раздавливая ему череп, после чего мертвого ребенка вытаскивали наружу. По правилам кефалотриб должен был находиться в саквояже Индии, но ее воротило от одного вида этого пыточного орудия. Применить его могли только откровенные палачи, какими иногда и оказывались пьяные, некомпетентные акушеры.

– Уберите обратно, – попросила она Эллу. – Я ни разу не брала в руки эту жуть. Надеюсь и сегодня обойтись без нее.

– Вы уверены? Доктор Гиффорд всегда требует полной подготовленности.

– Сейчас этой женщиной занимается не доктор Гиффорд, а я.

Гиффорд категорически запретил им брать хлороформ, но у Индии был свой пузырек. Пусть и немного, но она рассчитывала снять у миссис Стокс боли. Тогда роженица прекратит кричать и начнет дышать. Схватки окажут необходимое действие: матка расширится и распрямится, связки и деформированные кости немного раздвинутся, и это позволит Индии вытащить младенца живым.

Элла смочила марлю хлороформом, капнув чуть-чуть, словно жидкость ценилась на вес золота, затем поднесла марлю ко рту и носу миссис Стокс. Страдающая женщина схватила ее руку и облегченно заплакала. Индия мысленно обругала Гиффорда.

Когда лекарство начало действовать и миссис Стокс успокоилась, Индия с Эллой усадили ее на край кровати. Индия слышала от опытных акушерок, что сидячее положение, при котором женщина упирается спиной в стену, или хождение по комнате ускоряли роды. За годы учебы Индия старалась найти таких женщин и внимательно прислушивалась к их советам. Акушерки – многих из них правильнее было называть повитухами – учили ее делать роженицам массаж, рассказывали о благотворном действии лекарственных трав. Они же советовали ей не мешать роженицам кричать. Если хотят – пусть воют. Это тоже облегчало роды.

Индия и Элла провели с миссис Стокс всю долгую ночь. Водили по комнате, когда ей позволяли силы, а когда силы кончались, помогали снова лечь, выслушивая ее сетования вперемешку со слезами. Они массировали ей виски, руки и ноги, прикладывали горячие компрессы, поили мятным и имбирным чаем, давали касторовое масло и растягивали скудный запас хлороформа.

Время тянулось еле-еле. Миссис Стокс ненадолго уснула. Индия с Эллой едва стояли на ногах. Обе были голодны. Элла вспомнила, что захватила остатки дневного обеда. Она развернула бумагу. Обе обрадовались хоть какой-то еде, пока не услышали сопение из угла, где спали дети. Самая младшая проснулась и жадно смотрела на еду. Элла перехватила ее взгляд, кивнула Индии и понесла их скудную трапезу голодному ребенку.

– А моя мамочка умрет? – спросила девчушка, быстро проглотив все, что было. – Я этого боюсь. Отец нас бьет. Мама всегда нас защищает, а он называет нас маленькими ублюдками и кричит, что мы не его дети. Мисс, это правда? Я маленький ублюдок?

Индия даже задохнулась от такого вопроса.

– Нет, дорогая. Ни в коем случае. Ты красивая. Очень красивая. А ты слышала историю?

– Какую?

– Есть чудесная сказка про гадкого утенка. Так его называли все вокруг. Утенка постоянно дразнили, отчего он был очень грустным. Но потом с ним случилось чудо. Когда мне было столько, сколько тебе, я очень любила эту сказку. Хочешь, я тебе ее расскажу?

– Очень хочу!

Индия усадила девчушку на колени и стала рассказывать сказку про гадкого утенка. Под конец сказки, когда гадкий утенок превратился в прекрасного лебедя, глаза девочки радостно сияли.

Индия любила эту сказку не только за красоту сюжета. Когда-то она сама была таким же утенком. Ей вспомнилось, как в пять лет, найдя гнездо дрозда, она помчалась по лужайке, торопясь показать находку отцу. Отец тогда вырвал гнездо у нее из рук и отругал за то, что она собирает разную грязь. В десять у нее впервые появились очки, которые Мод назвала гадкими. В шестнадцать мать заявила ей, что красотой она не блещет и никогда блистать не будет, а потому должна учиться искусству очаровывать мужчин. Слишком редко Индия по-настоящему ощущала себя лебедем, и слишком мало было таких мест. Детская, где няня Ходжи рассказывала ей сказки и истории. Потом вечера с Хью, когда он обнимал ее в темноте и называл красавицей. И наконец, медицинская школа.

Дочка миссис Стокс поцеловала Индию в щеку и поблагодарила за сказку.

– Интересно, а как это? – сонно спросила она.

Индия отнесла ее на груду тряпья, служащего детям постелью.

– Ты о чем спрашиваешь?

– Как это – быть лебедем?

Индия задумалась над ответом, но малышка уже заснула. Индия смотрела на ребенка, а сердце сжималось от болезненного желания рассказать о том, что не поддавалось словесному выражению.

– Индия, наша пациентка готова тужиться, – сообщила Элла.

Миссис Стокс вновь лежала на кровати, тяжело дыша и напрягаясь.

– Вот и хорошо, – обрадовалась Индия.

Она отошла от детей, свернула старое одеяло, дырявую простыню, добавила свой пыльник и подложила импровизированную подушку под спину миссис Стокс. Других подушек в доме не было.

– Миссис Стокс, а теперь подайтесь вперед. Изогните спину. Так. Упритесь подбородком в грудь и возьмите себя за бедра.

Миссис Стокс покачала головой.

– Не могу, – всхлипнула она. – Только не это. Не могу. В прошлый раз я думала, меня разорвет.

Индия видела шрамы.

– Мы этого не позволим. Мы все сделаем медленно, и вы отлично справитесь.

Миссис Стокс старалась заглянуть ей в глаза. Индия поняла: женщина ей не верит.

– Верьте мне. И помогайте. Когда я скажу тужиться, тужьтесь изо всех сил. Считайте про себя до десяти. Затем отдых. Понятно? – (Миссис Стокс кивнула.) – Отлично. Вдохните поглубже и… тужьтесь!

Почти два часа миссис Стокс тужилась. Индия с Эллой держали ее за ноги и подбадривали. Она обливалась по́том, кричала, шумно дышала и после каждой схватки заявляла, что больше не может тужиться. Но потом Элла вытирала ей лицо, Индия убеждала поднапрячься еще немного, и миссис Стокс тужилась снова.

В половине пятого утра наконец-то показалась головка ребенка.

– Теперь уже точно недолго. Давайте, миссис Стокс. Вдохните… Почти вышел… – сказала Индия, осторожно берясь за младенческую голову.

Когда голова вышла полностью, миссис Стокс откинулась на импровизированную подушку и облегченно засмеялась.

Однако Индии было не до смеха. Пуповина обмоталась вокруг шеи младенца, отчего его личико посинело.

– Элла, пережмите пуповину, – распорядилась Индия.

Элла быстро зажала в двух местах подрагивающий шнур пуповины. Индия перерезала пуповину в пространстве между зажимами и освободила шею ребенка, затем вытащила и самого новорожденного. Мальчик. Он не шевелился.

– Давай, голубчик, дыши, – прошептала Индия, укладывая ребенка на кровать.

Пальцем она очистила ему рот и подергала за нос. Когда это не помогло, Индия подняла младенца и, левой рукой поддерживая его спину, правой взялась за ножки. Она осторожно согнула ему спину, заставив поднять грудь, чтобы внутренние органы опустили диафрагму и наполнили легкие воздухом. Затем также осторожно согнула его тельце в противоположном направлении, подтянув коленки к лицу и заставив принудительно выдохнуть. Ребенок не выказывал интереса к жизни. Чувствовалось, едва появившись, он был не прочь покинуть этот мир. Индия ему этого не позволила. Он был и ее ребенком. На протяжении долгой, изнурительной ночи она уговаривала его выйти на свет и не собиралась позволять ему ускользнуть в смерть. Еще два принудительных вдоха-выдоха, и снова никаких результатов. Еще три и… Каким-то чудом ребенок дернулся всем телом, заверещал, а потом и завопил. Индия слышала, как облегченно всхлипнула мать. Миссис Стокс и ее сыну досталось. Они оба безумно устали. Но они оба были живы.

Вот это как, подумала Индия, заворачивая ребенка в марлю и на мгновение прижимая к себе.

Она посмотрела на детей. Те крепко спали. Жаль, что девчушка сейчас не бодрствует. Тогда бы Индия дала ей подержать новорожденного братишку и сказала, что примерно то же ощущает гадкий утенок, превратившись в лебедя…

– Хватит дрыхнуть, доктор!

Индия открыла глаза. Элла вернулась, принеся тарелку с жареным хлебом и вазочку с джемом, и села напротив.

– Ну и ночка была. Врагу не пожелаешь, – зевнула медсестра. – Самое смешное, что через девять месяцев мы снова окажемся в том доме.

– Тогда нам придется захватить с собой прозектора, – мрачно ответила Индия, вспомнив прощальный разговор с матерью новорожденного.

– Миссис Стокс, вам ни в коем случае нельзя больше рожать. Вы должны прекратить интимные отношения с мужем.

– Каким это образом? – оторопела миссис Стокс.

– Объясните ему, что новая беременность вас погубит, и скажите «нет».

Миссис Стокс посмотрела на нее как на сумасшедшую:

– Миссус, а вы пробовали сказать «нет» каменщику, который весит пятнадцать стоунов?

Элла пришла ей на помощь, посоветовав миссис Стокс воспользоваться половинкой выжатого лимона или небольшой губкой, смоченной в уксусе. Оказалось, женщина пробовала и то и другое. А чем закончилось? Беременностью. Тогда Индия предложила ей поискать в аптеках противозачаточные колпачки. Миссис Стокс лишь покачала головой:

– Сразу видно, вы не из наших мест. Ну, найду я такого аптекаря. А вы знаете, сколько они стоят? Мне они не по карману. И никому из здешних. Одна такая штучка-дрючка стоит два шиллинга и три пенса.

Индия растерянно смотрела на бедную женщину. На младенца, требующего молока, которое истощенный организм его матери мог выработать намного меньше, чем требовалось. Она смотрела на проснувшихся детей, во все глаза разглядывавших новорожденного брата, и понимала: нужно найти способ помочь миссис Стокс. Но как?

– Элла, мы должны что-то сделать для нее, – сказала Индия, подливая себе чая. – Просто обязаны.

– Согласна. Но что?

– Снабдить противозачаточными средствами, – сделав несколько глотков, ответила Индия.

– Я вам уже говорила: это очень опасная затея.

– Но я последовала вашему совету.

– Моему?

– Да. Вашему. Вчера вы посоветовали мне… оставить моральные принципы дома и просто помогать людям. Помните?

Элла покачала головой:

– Не очень-то обращайте внимание на мои слова. У меня язык без костей.

– Но ваши слова врезались мне в память. Заставили задуматься.

– Это ж надо!

– Да. Я думала о миссис Стокс и таких, как она. О том, что видела и слышала, пока училась в медицинской школе. Нам показывали младенцев, которых задушили собственные матери, обезумев от постоянного крика. В морге я видела тело девочки-подростка. Узнав о беременности, отец забил ее до смерти. А сколько женщин превратились в развалин из-за нескончаемых беременностей!

– Ой, дорогуша, вы прямо как луч солнца на хмуром утреннем небе.

– Элла, мы должны что-то сделать. С чего-то начать.

– Но я могу хотя бы позавтракать? Тяжело спасать мир на голодное брюхо.

– Элла, я вполне серьезно.

– И я тоже, Индия. Ну что мы можем сделать вдвоем? Ничего.

– Кое-что можем.

– И что же?

– Оказывать бесплатную медицинскую помощь женщинам и детям Уайтчепела.

Элла чуть не подавилась ломтиком жареного хлеба.

– Всего-навсего? А я-то думала, это будет сложно.

Серые глаза Индии буравили Эллу. Она была знакома с медсестрой менее суток, но чувствовала родственную душу. Возможно, причиной была доброта Эллы, которую Индия видела в темных глазах этой женщины, теплых и таких не похожих на ее собственные. Может, их сблизила новая жизнь, которой они вместе помогли прийти в этот мир. Возможно, причина была в чрезмерной усталости, но Индия почему-то чувствовала, что может рассказать Элле все.

– Элла, я хочу открыть больницу. Для бедных. Лечить нуждающихся… и не только. Я замахиваюсь на большее. Вы знаете, что лучший вид медицины – превентивная, а не лечебная. Если мы охватим своим вниманием детей, пока они еще очень малы, а лучше – пока они еще находятся в утробе матери, то сможем разорвать порочный круг. С утробы надо и начинать. Заботиться о здоровье беременных женщин и новорожденных, обучать молодых матерей принципам личной гигиены и рационального питания. Помогать им ограничивать численность семьи…

Индия так увлеклась перспективами, что не заметила, как Элла, перестав есть, достала из сумки книжечку и подвинула ей. То была книга, написанная Флоренс Найтингейл: «Вводные заметки об устройстве родильных домов».

– Эту книгу я знаю наизусть! – воскликнула Индия, ее глаза вспыхнули. – Я особенно поддерживаю утверждение мисс Найтингейл, что на каждую пациентку родильного дома должно приходиться две тысячи триста кубических футов пространства плюс одно окно.

– Когда мне не спится, я лежу и мечтаю: вот бы стать сестрой-распорядительницей в таком родильном доме. Чистом, современном, с новой системой водопровода и канализации, – призналась Элла.

– Добавим к этому качественную санитарию, надлежащую вентиляцию и стерилизацию постельного белья, – подхватила Индия.

– А также полноценное питание и свежее молоко.

– И достаточный штат патронажных сестер. Хорошо подготовленных, чтобы все матери и дети, выписанные из родильного дома, находились под постоянным наблюдением.

– В больнице должно быть отделение женских болезней. И такое же детское.

– Современная операционная, где соблюдаются требования Листера относительно антисептики.

– Операционная, черт побери! – вздохнула Элла, приваливаясь к спинке стула. – Честолюбивые у вас замыслы.

– Возможно, – согласилась Индия. – Может, с операционной придется подождать. Начинать все равно придется с небольшой больницы.

– Даже небольшая больница стоит кучу денег, – заметила Элла. – Они у вас есть?

– Да. Я организовала фонд.

– И сколько же в нем? – деловито спросила Элла.

– Пятьдесят фунтов. Премиальные, которые я получила на выпускной церемонии.

– И только? – разочарованно протянула Элла. – С такими деньгами даже фруктовый лоток не откроешь.

– Я собираюсь регулярно делать отчисления от своего жалованья.

– Вы пока еще ничего не заработали!

– Заработаю. Элла, я хочу это осуществить. Я намерена попробовать.

Элла закатила глаза, но ответить ей помешало появление матери. Та подлетела к столу с двумя порциями яичницы, подрумяненного картофеля и печеными яблоками. Шумно поставив все это на стол, она порывисто обняла дочь и поцеловала в лоб.

Столь эмоциональное поведение было бы простительно, если бы мать и дочь встретились после десятилетней разлуки. Но Индия чувствовала, что миссис Московиц устраивает Элле такую встречу каждый день. Индия стыдливо отвернулась. Она не помнила, чтобы мать или отец когда-нибудь целовали ее так. Правда, в раннем детстве ей позволялось целовать мать в щеку, но только если она пообещает не помять материнское платье.

Миссис Московиц присела к столу. Элла познакомила ее с Индией. Мать взглянула на Индию, затем на дочь и спросила: