bannerbanner
Имитатор. Книга пятая. Наследники
Имитатор. Книга пятая. Наследники

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 5

«Господи, – с тоской подумала Арина, – чего ж я так с этим… писателем нянчусь-то? И чего ему от следователя надобно? Завести на современных журналистов дело? Об убийстве литературы?»

– Простите, – заметила она довольно строго. – Вы пришли о журналистах поговорить?

– В какой-то степени, – не смутился он. – Вы ведь то дело вели? Ну то, когда вас в первый раз по телевизору показали. Вот, – и выложил на стол мрачноватого вида покетбук с крупными багровыми буквами на темной обложке: «Только пепел знает».

Арина машинально заглянула в выходные данные. Тираж две тысячи экземпляров, подписана в печать… Свеженькая книжка-то…

Зоркий аж руками на нее замахал:

– Не смотрите туда, это неважно! Просто они только сейчас согласились, когда вы все это заново расследовали! А я-то написал еще когда! Два года назад, когда эта история только случилась! По телевизору увидел, не когда вы там были, а в самом начале, и не понравилось мне все это. И… не знаю, как объяснить. Одним духом написал. Словно диктовал кто-то… оттуда. А после уже вы всех на чистую воду вывели. Понимаете?

«Только пепел знает», надо же. В итоге-то действительно именно пепел свое «сказал».

– То есть вы про это написали сразу, когда Витя погиб?

– Н-нет, – медленно, как бы сомневаясь, выговорил Зоркий. – Когда их всех по телевизору начали показывать, ну то есть не всех, потому что этого, якобы убийцу, посадили. Только это же все не так было, вы же знаете! И я посмотрел на них – и написал, как было! Только…

– Издателям не понравилось, что ваша книга противоречит приговору? – ей вдруг стало не то чтобы интересно, но досадливое желание поскорее от визитера избавиться пропало.

– Да-да, именно! – радостно подтвердил визитер. – Мы, говорят, все понимаем про художественное переосмысление реальности, но не надо нам этих ужасов, мы же не в Скандинавии какой-нибудь. Скандинавские детективы, вы понимаете…

– Я в курсе, – она почти хмыкнула. – Мрачный реализм и все такое. Но у нас ведь тоже подобное издается, разве нет?

– Ну… да, – неохотно согласился господин писатель. – Но они сказали, что это пляски на костях и вообще нехорошо, у людей горе и… Но вы же знаете, что на самом деле все было не так, как в приговоре значилось! И вот теперь, когда дело пересмотрели, они тоже согласились…

– Положим, тогдашнюю позицию издательства тоже можно понять. И ваша писательская… – она чуть не сказала «зоркость», но вовремя спохватилась. – Ваша писательская проницательность внушает уважение. Но, в конце концов, книгу-то издали?

– Да вы погодите! Вот, – на стол хлопнулась пластиковая папка с подшитой в нее пачечкой бумаги. Сквозь пластик просвечивали крупные буквы на первом листе: «Рихард Зоркий. С четверга до бесконечности». – Я вам распечатал. Вот, читайте! – он раскрыл папку где-то на середине:


Небо было таким черным, что звезды выглядели не источниками света, а неопрятными крошками на черном бархате. Но тьма, хранящаяся в разверстой могиле, была еще чернее. Только в самой глубине что-то поблескивало. И между чернотой неба и мраком земных глубин смутно, очень смутно, едваедва светлело пятно надгробного камня.

– Чо-та легкий какой-то… – от склоненной на краю фигуры, невидимой в темноте, шел тяжелый запах.

Руслан передернулся от омерзения. Ничего, скоро все закончится. Надо только немножко потерпеть.

– Мож, его там и нету? – отозвался из тьмы второй голос, такой же отвратительный и такой же вонючий.

– А че? Мож, кто-то раньше нас подсуетился? Слышь, шеф? Вынаем или как?

– Делайте как договорились, – откашлявшись, выдавил Руслан.

Вынутая из могилы земля ссыпалась обратно с тихим шелестом. Он слышал этот шелест – оглушительный, как треск неба после расколовшей его молнии.

– Слышь, шеф, хлебнуть надо. Для вдохновения, – говоривший хихикнул. – Мы ж слышали, у тебя есть. Давай, не жмоться!

Он вытащил из сумки бутылку, протянул в темноту:

– Не перестарайтесь, дело надо сделать. Потом как следует выпьете, – он подумал, что, когда они выпьют, все станет еще более мерзким. Но и более простым.

– Не дрейфь, шеф, мы норму знаем.

Скрип – отвернули пробку. Глухое звяканье – похоже, горлышко стукнулось о чьи-то зубы.

– Бутылку верните, – распорядился он. – После допьете. Еще нести…

– А мы его ща на тележечку, – мерзко подхихикивая, пробормотал тот, что требовал выпивки. – И довезем в лучшем виде.

– В развалины, что ли? – буркнул второй.

– Куда ж еще! Там дирижбомбель сныкать можно, не то что этого… бедного Йорика.


Арина пролистнула несколько страниц, подумав мельком, что готичность повествования призвана, должно быть, скрыть полное его неправдоподобие. Мрак у него, видите ли, полный! Поди-ка, раскопай могилу в полной темноте – да чтоб следов вторжения не оставить. Но вонючий помощничек – бомж, надо полагать? – цитирующий Шекспира – это мило. Хотя тоже штамп. А вонючий голос – совсем прелестно.

Первым словом на открытой странице оказалось «следователь». Да еще с восклицательным знаком. Но с маленькой буквы – значит, это хвост предложения с предыдущей страницы. Она вернулась чуть назад.


Когда все ломанулись к застывшему с поднятым ковшом экскаватору, Руслан не двинулся с места, удовлетворенно и снисходительно озирая сомкнутые спины. Оператор одного из местных телеканалов скакал вокруг, вскрикивая:

– Пропустите! Да пропустите же!

Никто на эти вопли внимания не обращал – все жадно любовались раскопанной могилой, где – сюрприз, сюрприз! – не было главного. Покойника то есть. Руслан едва заметно усмехнулся: жаль, что владелец могилы уже мертв. При жизнито он, хоть и был популярен, но столь жаркого интереса к своей персоне никогда не наблюдал.

Оператор вытянулся на цыпочках и задрал камеру как можно выше, чтобы снимать сомнительное свое видео поверх голов. Он почти ложился на жирные, в пятнах пота спины любопытных сограждан – но те даже не замечали.

Бараны. Как есть бараны.

Только вдова и дочь пропавшего покойника не участвовали в общем безумии. Стояли с безразличными отсутствующими лицами. Словно происходящее их не касалось. Еще и губками брезгливо подрагивали – как будто не у могилы обожаемого мужа и отца стояли, а возле источающего миазмы вокзального сортира. Дочку, впрочем, даже гримаса не портила. Такой ротик трудно испортить. Хороша куколка! В другое время и при других обстоятельствах Руслан, уж конечно, затеял бы с ней романчик – недлинный, но пожарче. Но – увы. Ему нельзя. С этой – нельзя.

Но в нескольких метрах от сомкнутой нездоровым любопытством толпы вдруг появилась еще одна куколка. Даже и получше дочки. Полная грудь распирает легкий – нараспашку – пиджачок и вовсе уж тонюсенькую майку под ним. Если подойти поближе, небось, и соски видны будут. Но даже отсюда, где Руслан стоял, было заметно, как обтянутая маечкой плоть двигается, так что рассыпанные по плечам смоляные локоны змеино шевелятся – дышала красотка взволнованно. И полные сочные губы поблескивают, и в глубине темных глаз горит жаркий огонь. И попка под тонкими джинсиками – девушка как раз повернулась в профиль – тугая и круглая, как волейбольный мяч. Он сглотнул, прогоняя не ко времени заполнившие мозг картинки. Надо же! Откуда такая взялась? Неужели журналистка? Отличная возможность совместить приятное с полезным…

– Это же Искра… – шепнул кто-то рядом.

Ни фига ж себе искра, целый пожар, саркастически хмыкнул Руслан, и только тут понял, что это – фамилия. Да еще знакомая! В последние полтора-два года ему волейневолей приходилось следить за прессой. Точно. Илона Искра. Черт побери! Это даже лучше, чем журналистка. Опасно, конечно, но чего ему-то бояться? Это, братцы-кролики, просто сказочно повезло – следователь!


Арину слегка замутило. Даже Эльвира Глушко, первая красавица городского и, пожалуй, областного следствия, не выглядела столь жаркой штучкой, как эта вот «литературная» следовательша. Пусть даже жаркой штучкой она выглядит в глазах персонажа, все равно пакостно.

Первым побуждением было швырнуть опус в жадно взирающего на нее автора. Но – профессиональная этика, черт бы ее побрал! – Арина лишь едва заметно вздохнула, закрывая папку:

– Случай действительно был… впечатляющий, понятно, почему вас это как писателя зацепило.

– Да нет же! – он даже привстал. – Когда могилу вскрыли? В пятницу? То есть два дня назад. А я это написал еще зимой! Когда начались эти пляски – сын или не сын. Только он Марат, а у меня Руслан. Телевизор, конечно, тупой ящик, но там много любопытного можно увидеть.

– Вы хотите сказать, про пустую могилу вы написали до того, как обнаружилось… вторжение?

– Да! – воскликнул он с восторгом. – Как написал, так все и вышло, понимаете? Даже вы там были!

– Понимаю… – Арина задумчиво провела пальцем по углу бумажной пачки, как пролистала. Нет, она кондовый материалист, ни в какую мистику и высшие разумы не верит, но, черт побери, есть совершенно реальные случаи, когда экстрасенсы находили пропавших людей – или их тела. Есть многое на свете, друг Горацио… И, как говорил, кажется, Нильс Бор, подкова приносит удачу независимо от того, верите ли вы в это или нет. В том смысле хотя бы, что кроме познанных законов мироздания наверняка есть и непознанные? Познание-то бесконечно, а? Писатель этот, конечно, со сдвигом, но они, наверное, все со сдвигом: им же приходится верить в создаваемую реальность – иначе выйдет не реальность, а картонная поделка. Еще Пушкин писал кому-то из друзей: «Представь, какую штуку удрала моя Татьяна! Она замуж вышла!» Это про Татьяну Ларину, создание его собственного воображения! О чем это? О чутком прислушивании к выдуманным характерам. Но почему только к выдуманным? Может, этот господин не придуривается? Может, и впрямь… провидит что-то? Если он хороший писатель…

– Я это оставлю, я специально для вас распечатал. Почитайте. Потому что пустая могила – это только начало, понимаете? – с улыбкой сообщил писатель.

– Только начало? И что дальше? – саркастически заметила Арина. – Кого-то убьют?

– Конечно! – писатель затряс головой, словно отбрасывая Аринин сарказм. – И вы же наверняка это расследовать будете! Понимаете, как все одно к одному? Сперва вот это, – он потряс «Пеплом». – И именно вы доказали, что все случилось не так, как сперва выглядело, а так, как я написал! Потом вы же собственными глазами смогли увидеть эту пустую могилу! И опять все, как у меня написано! Это не может быть случайными совпадениями! Это судьба нас сводит, понимаете?

– Судьба? – несколько недоуменно переспросила Арина. – Кажется, такого рода совпадения называются синхронизм, дело, в общем, обыкновенное и известное.

Но «зоркий» писатель опять предпочел не услышать ее реплики:

– Представляете, как за такую историю журналисты ухватятся?

– Журналисты? – Арина почему-то моментально расстроилась, пробудившийся было интерес стремительно угасал, уступая утихшему было желанию поскорее от назойливого посетителя избавиться. – А, ну да, конечно. Это все, что вы хотели мне рассказать?

– Пока да, – с явным сожалением вздохнул господин писатель. – Как только что-то… узнаю, я непременно… А вы пока прочтите, прочтите!

– Да-да, непременно. Спасибо, – слово вырвалось автоматически.

Ей совсем не хотелось его благодарить.

Дверь вдруг распахнулась:

– Вершина, на выезд!

* * *

Дом оказался одним из немногих в этом районе «сталинских»: консьержки не имелось, но высота потолков и чистота просторных лестниц внушала почтение.

В углу площадки между третьим и четвертым этажами располагалась пальма в массивной кадке, рядом – старый, но добротный диванчик. Откуда-то сверху донеслось мелодичное треньканье.

Средняя из трех дверей четвертого этажа была слегка приоткрыта. Возле левой же стоял Стас Мишкин с поднятой рукой – видно, только что нажимал кнопку звонка, пиликанье которого Арина услышала с предыдущей площадки.

Дверь распахнулась стремительным рывком:

– Что вы… Что вам надо? – резко спросила появившаяся в проеме худенькая девушка. Темные, как спелые вишни, очень красивые глаза глядели неприветливо, почти враждебно.

Опер оттарабанил положенный текст про понятых.

Девушка быстро, недоверчиво взглянула на приоткрытую соседскую дверь:

– Нина Игоревна? Да что вы такое… Сперва Жанка трезвонила, ключи ей давай, а откуда у меня? А теперь вы! Вы… вы врете, да?

Мишкин сочувственно покачал головой:

– Увы. Так что, пойдете понятой?

– Нет! – воскликнула девушка. – Нет, я не могу! Как же это? Я же только вчера к ней заходила! С пирожными, с ее любимыми… – она закашлялась.

Стас покосился на Арину. Та кивнула: да, сама с ней попозже поговорю, девчонка-то не просто соседка, а хорошая знакомая, ценная свидетельница. Даже если дело ясное, лишнее подтверждение не помешает.

– А зачем… осмотр? – спросила вдруг ценная свидетельница. – Полиция… Почему? Нина Игоревна разве… я думала… Что-то не так? Она не просто умерла?

– В общем, да, – подтвердил Стас. – Есть вопросы. Поэтому осмотр, поэтому и понятые. Вас зовут-то как?

– Лара… То есть Иллария… Иллария Александровна Лисина… – она судорожно вздохнула. – Я… я, наверное, должна, да?

Мишкин принялся мягко ей объяснять, что присутствовать на всем протяжении осмотра не обязательно, а если ей совсем тяжело, то он кого-нибудь другого найдет, например, вот отсюда – он мотнул головой в сторону двери справа. Но девушка, шмыгнув носом, неожиданно деловито сообщила:

– Там нет никого. Они недавно въехали, сейчас ремонт делают, а сами не живут.

Оставив опера объясняться с соседкой, Арина толкнула приоткрытую дверь, из-за которой доносились негромкие голоса – и судмедэксперт, и криминалист были уже на месте.

– Всем здравствуйте, – доложила она, остановившись на пороге просторной светлой комнаты.

– И тебе не хворать, – хрустально отозвалась Мирская, сидевшая на корточках под покосившейся люстрой, с крюка которой свисал веревочный хвост. Тела за Ярославой было почти не видно, только полная бледная нога торчала слева, да рыжеватые, явно крашеные кудряшки справа.

– Кто она?

– Хозяйка квартиры, Нина Игоревна Шульга, пятидесяти восьми лет, – сообщила через плечо судмедэксперт. – Вон там паспорт ее, можешь сама поглядеть. Паспортные фото, конечно, та еще картинка, да и вид у нашей дамы сейчас не очень презентабельный, но это она. И одета, видишь, по-домашнему. Ну и соседи опять же подтвердили.

– Привет, Вершина, – хмыкнул Лерыч. – Повезло нам, что отопительный сезон уже завершился. Не то и труп бы сварился, и парная тут была бы такая, что никаких следов не найдешь.

– Следов – чего? – тут же спросила Арина. – Есть сомнения?

– Да нет вроде, но ты ж опять будешь требовать, чтоб все до пылинки обследовали. Так-то дело ясное, сама гляди. Шнур-то еще участковый обрезал, подробности можешь сама спросить, у… как там тебя?

Маявшийся у двери дебелый сержант – Арина его не знала – обиженно засопел:

– Сидорчук я. Миша. Михаил то есть, помощник участкового. Мы с Алексеем Степанычем тут… это… Он-то, как вас дождался, ушел, дел много, меня на всякий случай оставил. Может, чего спросить понадобится. А только чего спрашивать, и так…

Тут Арина была, пожалуй, согласна. Все «и так» видно. Веревку с заранее завязанной петлей хозяйка забросила на крюк люстры, а нижний конец привязала к трубе батареи. Встала на стул, сунула голову в петлю и оттолкнулась. Через какое-то время труба не выдержала веса крупного тела, покривилась, треснула. Какая-то вода в системе еще оставалась, потекла, вон, ковер с той стороны еще мокрый.

– Полицию кто вызвал?

– В нижней квартире с потолка капать начало, – вместо сопящего Сидорчука ответил почему-то криминалист. – То есть не то чтобы прямо дождик, но пятно там имеется, я видел. Они сперва сюда принялись звонить, в дверь долбились, а хозяйка не открывает и на телефонные звонки не отвечает. У соседки ключей нет. Вызвали техника с участковым. Мало ли, бабушка довольно пожилая, подумали, воду по забывчивости не закрыла. Или с сердцем плохо стало. Вскрыли квартиру. А тут, видишь, какой натюрморт. Мы уж балкон приоткрыли, да не бойся, я дверь обработал, там нет ничего, а то в этой… атмосфере работать затруднительно.

– Да уж, даже в коровнике не так воняет, – сморщился брезгливо сержант. – Как будто обосрался кто-то.

– Неизвестно, какой ты сам будешь после смерти, – сурово, почти неприязненно заметила Мирская. – Расслабление сфинктеров – дело при умирании обыкновенное. А уж при асфиксии и вовсе почти обязательное. Ну и сам по себе труп тоже не фиалками благоухает. Так что ты бы язык-то свой придержал, товарищ сержант. И вообще, чего ты тут отираешься?

– Ну… так… положено, чтоб участковый… а Алексей Степаныч по делам пошел, меня оставил… Чего это я пойду?

– Тогда рот не разевай, ясно?

Почему Ярослава сердилась, Арине было ясно. Смерть требует как минимум уважения. И если иногда она кажется закономерной – среди крыс в гнилом подвале или в ободранной, типично «алкашной» комнате – то здесь смерть выглядела шокирующе неуместной.

На большом столе справа еще красовались остатки чаепития. Должно быть, того, про которое упоминала девушка-соседка. С любимыми пирожными… Последняя трапеза. Как перед казнью.

Ни о каких экзистенциальных кризисах, депрессии и прочем отчаянии обстановка не говорила. Уютная, обустроенная для удобной жизни комната.

Почти напротив двери, под выходящим на балкон окном, к стене был пристроен еще один стол – длинный, наподобие верстака. Часть его составляла ножная швейная машинка – на «зингер» похожа, подумала Арина – над которой нависала прикрученная слева лампа-гармошка, а перед ней мягкое «компьютерное» кресло. Еще левее, уже вдоль соседней стены, располагался стеллаж с многочисленными дверцами, открытыми полками и ящичками. Под «верстаком» тоже виднелись тумбы с ящиками. Правее «верстака» стоял еще один стеллаж, поменьше левого и не такой затейливый, состоящий только из полок. На двух нижних – пестрые бумажные корешки, не то детективы, не то дамские романы. Среднюю часть занимал плоский телевизор, две полки над ним были заставлены разноформатными и довольно потертыми книгами. К корешкам кое-где прислонялись фотографии в узких деревянных рамках, пейзажные и портретные – жанра «я и Эйфелева башня». Между «Карнавальными масками» и безымянным корешком, украшенным фотографиями вышитых и вязаных элементов, виднелся край еще одной. Арина подцепила его, вытащила снимок.

На фоне утопающего в зелени дачного домика улыбались трое. В женщине справа Арина узнала ту, над которой склонилась сейчас Мирская, только изрядно моложе, еще не грузную, а просто слегка полноватую. Женщина слева выглядела на ее фоне почти худышкой, светлые волосы торчали двумя задорными хвостиками. Мужчина в центре – круглолицый, крепко сбитый – обнимал своих спутниц за плечи, только худенькую, пожалуй, несколько крепче. По-хозяйски обнимал. Арина сразу решила, что перед ней супруги. Интересно, где они сейчас? Расспросить бы. Повесившаяся ночью хозяйка квартиры с ними явно дружила.

Арина сунула рамочку с неприлично радостной фотографией назад, пробежалась взглядом по книгам. Ни одной художественной, не то что внизу. «Справочник швейника», прочитала она на одном корешке. «Костюм разных времен и народов. Том 1» – на соседнем. «Батик» на третьем.

– Она портнихой, что ли, была?

– В театре работала, по костюмам, – сообщил присмиревший Сидорчук. – Эти сказали, которые нас вызвали.

– В котором из театров? – уточнила Арина. Театров в городе имелось не меньше десятка: драматический, оперный, юного зрителя, кукольный и какие-то студии и сцены, известные, что называется, в сугубо узких кругах. К делу это отношения не имело, да и делато никакого не было, но – спросила.

– В самом главном, в драматическом, – доложил Сидорчук.

Не зря спросила. Впрочем, самоубийство костюмерши вряд ли могло иметь отношение к скандальной пятничной эксгумации, да и скандал тот, как подумать, с собственно театром связан лишь опосредованно. Размышления прервал оклик криминалиста:

– Протокол-то будем писать, госпожа следователь? С чего начнешь, с тела или с обстановки?

– Давай с тела, – вздохнула Арина.

– Леди вперед, да? – фыркнул Зверев, впрочем, вполне беззлобно.

* * *

– Тело пожилой женщины расположено… – размеренно диктовала Мирская. – Узел простой… Лерыч, ты узел сфотографировал?

– Обижаешь!

– Ладно-ладно, я так. Узел за правым ухом, странгуляционная борозда слабо выраженная, косовосходящая, незамкнутая.

– Слав, а почему слабо? – Арина на мгновение перестала писать.

– Ну дама-то более чем рубенсовского сложения, а в жировой ткани сосудов мало. Ну и шнур довольно толстый, не струна какая-нибудь.

– Время смерти?

– Так, навскидку, суток двое, может, даже и трое.

– И мухи еще не успели развестись? – недоверчиво уточнила Арина.

– В закрытой со всех сторон квартире? Откуда бы им тут взяться, они ж не самозарождаются в трупах, кто-то должен прилететь и яйца отложить, а тут разве что из вентиляции, но это от дома зависит. Кое-какая энтомофауна имеется, конечно, но, с учетом всех обстоятельств, неудивительно, что скудная.

– Пятница?

– Пятница примерно, да, – кивнула Ярослава, почесав поднятым плечом ухо. – Может, суббота. Но скорее вечер пятницы.

Протокол осмотра тела оказался недлинным. Обстановка тоже, при всей Арининой дотошности, уложилась меньше чем в две странички.

– Записки нет?

– Не-а. Но ты ж знаешь, как бывает.

Арина знала. Не все, ох, не все самоубийцы оставляют прощальные послания. А эта тем более одинокая, кому последнее «прости» говорить?

– Арина Марковна, это снимаем?

– Ты про стул?

– Да ну! Стул я снял уже, как лежит, она ж на него вставала. Вот, возле стола. Может, сделать покрупнее?

На гладких досках виднелась царапина или скорее ссадина: не линия, а как будто сбитая чем-то полоска.

– Как будто она вместе со стулом двигалась?

– Ну… может, и двигалась. Поплохело, трудно было встать. Пожилая, грузная.

– Или стул сдвинулся, когда она на него встала. Или когда оттолкнула.

– Оттолкнула она его в другую сторону. И сама смотри, где след, а где она на стул вставала. И, кстати, не факт, что это вообще с самоубийством связано. Царапинки-то свежие, но вполне могли и днем-двумя раньше образоваться.

– Но на всякий случай щелкни, да.

– Шнур изымаешь?

– Изымаем, конечно. Не то чтобы… но это, как не крути, а орудие смерти.

– Жалко тетку, – криминалист покачал головой. – Не бомжиха, не алкоголичка, театральные костюмы… Может, ей нахамил кто? А она расчувствовалась и… Или врач что-то ужасное сказал…

– Почему ты так думаешь? – спросила Арина.

– Шнур-то новехонький. То есть что-то ее до такой степени расстроило, что она пошла и веревку купила.

– Может, и нахамили. Или врач, ты прав… А может, у нее любовь всей жизни имелась.

– Она ж одинокая вроде.

– Ну так, может, ее ненаглядный на другой женился, а о ней и не думал. А недавно помер, вот она и решила, что дальше жить сил нет.

– Зачем она, кстати, веревку к батарее привязывала? Почему не прямо к крюку?

– Ты на нее посмотри. Потолки четыре метра. Даже со стола трудно дотянуться, не то чтоб чего-то там завязывать. Дама все-таки пожилая, грузная, трудно ей было. Вот и сделала попроще: закинула веревку на крюк и свободный хвост привязала к трубе.

– Могла на одном конце веревки простую петлю завязать, ее забросить на крюк, а на другом конце скользящую. Батарея – это как-то…

– Как-то! – передразнила Арина. – Скажи ей за это спасибо. Если бы батарея вниз не протекла, когда бы даму еще нашли? Когда тело в желе превратилось бы и завоняло бы на весь подъезд?

– Так-то да… – Лерыч, казалось, смутился. – Может, на работе бы забеспокоились… – добавил он без особой уверенности.

– Это если театральный сезон еще не закончился, – отмахнулась Арина. – Ты же сам сказал: повезло нам тут. Чисто, светло, труп почти свежий.

– И не говори, – отозвалась Ярослава, поворачиваясь к Арине. – И, кстати, о театре. Если ты по своей дотошности надумаешь сослуживцев опрашивать, поинтересуйся, кто похоронами займется.

– Ладно. Мишкин, – скомандовала Арина, – зови понятых, подписываем протоколы осмотра, а после я с соседями поговорю.

– Так нижних-то, которые тревогу подняли, нету, хозяйка на работу усвистала, а сын в школе. Середина дня, в подъезде почти никого, только на пятом дядька нашелся, после ночной смены отсыпается. Он с этой дамой и не контачил, так, здоровались. И шкаф он ей однажды двигал, лет восемь назад.

На страницу:
2 из 5