Экспресс Варшава – Тель-Авив

– Как ты его назовешь, Лео? – спросил Моше.

– Еще не знаю. Посмотри на его глаза. «Плут» подходит больше всего.

– Плут так Плут. Важно, на что ты на нем способен. Пока ты вроде мешка картошки на коне.

Все свободное время мне приходилось проводить с Плутом. Держаться в седле я научился быстро и вскоре перешел к тренировкам в рубке. Но когда в азарте рубанул лозу, которую любовно выращивал Давид, то целую неделю ходил с подбитым глазом.

В начале 1939 года англичане распустили отряды Вингейта.

Я оседлал Плута и поехал к своим польским друзьям в кибуц «Гиват Ганим».

Пустынная земля.

«Молока и меда» по-прежнему было мало, была земля, текущая кровью.

Книга третья: Нью-Йорк. Сентябрь 1938. Боб

Дождь льет, как из ведра, дворники автомобиля практически не справляются. Такое впечатление, что чаша терпения на небесах переполнилась, и начинается новый Всемирный потоп.

Полицейская машина медленно проезжает мимо парка Аллисон Понд. В машине двое патрульных. За рулем Боб. Его напарник Джо уплетает ужин, ему потоп-не потоп, важно поскорее домой. Жена его без ужина не отпускает в патрулирование. Еврейская жена, она по-другому не может.

Рация запрашивает их местонахождение.

– Мы на Пэнброк. Тут вроде драка собирается. Вывалились откуда-то человек 15. Дождь льет, а им все нипочем.

– Пусть разомнутся. Срочно в район доков. По докладам там стрельба. Доложите обстановку, направим поддержку.

В районе доков слышна мощная перестрелка. Создавалось впечатление новой Кастелламмарской войны11.

Боб осторожно подъезжает к району стрельбы, незачем обнаруживать себя раньше времени.

– Что будем делать, сержант?

– А ничего особенного, Джек, главное не лезть впереди всех. Подождем ребят, а то с нашими двумя стволами тут ловить нечего. Такое впечатление, что все банды Нью-Йорка решили выяснить отношения почему-то именно здесь, и именно во время нашего дежурства.

Джек, достал свой любимый винчестер, он управлялся им просто виртуозно. В такой ситуации, это очень полезное оружие. Своей зоной поражения винчестер может заменить с десяток пистолетов, но только на короткой дистанции.

Дорога впереди перекрыта сброшенным контейнером. За ним вроде тихо.

– Боб, чего они бесятся. Жить устали?

– Просто ребята переели бифштексов. От этого руки почти сами по себе потянутся к оружию. Это не Монтекки и Капулети. Эти пострашнее – семья Маранцано и семья Лучано. Вчера предупреждали об этом. Ты что, забыл? Меряются, у кого больше!

– А что больше?

– А все, важно чтобы больше, а что – неважно.

Пуля разбила боковое стекло автомобиля.

– Пора менять положение. Да и где обещанная поддержка? Мы что, вдвоем эту войну должны выиграть?

Стрельба усилилась. Боевики Маранцано и Лучано патронов не жалели, активно убивали друг друга, и, заодно, тех, кто мог случайно оказаться на линии огня. Боб начал объезжать их справа, чтобы только не оказываться в эпицентре боя, не повторить глупости, которую он сделал вчера, арестовав одного из убийц на виду у всей улицы.

Боб иногда думал, что чем больше бандиты будут убивать друг друга, тем чище будет город. Но их взаимные убийства не помогали. Уже прошла война, названная «Кастелламмарской», а город чище не становился. На смену убитым приходили другие, пока еще живые. «Великая депрессия» делал свое дело, работы не было, а в «семье» есть какой-то шанс заработать.

Мимо пробегал очередной «герой». Кто-то невидимый из «Чикагского пианино12» дал по нему очередь, и это чуть не стоило Бобу жизни. Пули защелкали по контейнеру над головой.

«Герой» лежал на асфальте, и Боб решил рискнуть и разжиться томи-ганом. В его кольте М1911 оставалось только 4 патрона, да в запасной обойме еще 7. Особо не разгуляешься. С автоматом в руках можно будет чувствовать себя увереннее.

– Джек, прикрой меня!

Боб бросился к лежащему на земле автомату, поскользнулся и упал в лужу. Невидимый стрелок выстрелил по нему, но не смог попасть, и Джек поймал пулю, предназначавшуюся Бобу.

В это время в их сторону побежали трое боевиков. Боб уложил их из пистолета, а затем еще двоих.

Нужно было выбираться из этой передряги не только самому, но и вытащить напарника. Джек, совсем молодой парень, недавно женился. Нашлась же дуреха, согласившаяся на это.

Боб взвалил Джека на плечо, тот застонал.

– Стонать должен я, кроме тебя тащу еще и твой ужин, так что терпи.

Боб прижался к мокрой стене. Ночью, на ее фоне он был практически незаметен. Дело портили только сдуру заехавшие в опасную зону автомобили. Когда на плащ Боба попадал луч фары, то отблеск мог его выдать. Двигаться было опасно, но еще опаснее стоять на месте.

В это время пуля попала в бензобак их автомобиля. Взрыв и яркое пламя отвлекли стрелявших и дали возможность сменить позицию.

Боб начал медленно продвигаться вдоль стены к соседнему зданию. Вдруг он чуть не рассмеялся, неожиданно представил, как смотрится со стороны: на плече – раненый Джек, в одной руке томи-ган, в другой – кольт. В такую картинку даже в Голливуде не поверят.

На счастье, дверь была открыта. Боб случайно задел стену, Джек застонал.

Наконец они в коридоре. Тут по крайней мере не льет. Ни одна дверь не открылась, никто не реагировал ни на звонки, ни на стук в дверь. Боб взвалил напарника на плечо и поднялся этажом выше.

– Откройте! Полиция!

Реакции никакой. Боб уложил Джека рядом с дверью и ударом ноги вышиб дверь.

В квартире оказались две дрожащие от страха женщины.

– Полиция! Где у вас телефон?

Боб уложил Джека на диван и стал звонить в участок и скорую помощь.

– Ранен офицер полиции!

Помощь пообещали.

Женщины, как могли, перевязали Джека и приготовили кофе. И только сейчас Боб почувствовал, что ранен. Он посадил Джека рядом с собой, боялся, что тот задохнется, если потеряет сознание. Через некоторое время он отключился и сам.

Боб пришел в себя от того, что кто-то его тряс за плечо.

– Отпусти, Боб, его нужно срочно увозить.

Это говорил полицейский, приехавший за ними.

«Черт побери, нужно было ехать с Лео в Палестину». Это была последняя мысль перед потерей сознания.

Полицейский врач занялся Бобом.

– В нем одна пуля и две навылет прошли. Крови много потерял.

– Как шансы?

– Справится. Здоров, как чертов бык на ранчо моего отца. Танцы на улице вроде закончились?

– Закончились. Бери, понесли.

* * *

Прошло три дня. Боб еще с рукой на перевязи работает с бумагами.

– Боб, а гаубицей тебя повредить можно? Томми-гана вроде недостаточно?

Это Липски. Язык чесать его любимое развлечение.

– Боб, тебя капитан требует.

Капитан кого-то разносил по телефону. Боб ждал. Он стоял и думал, что тот, на другом конце провода возможно и виноват, но трубка телефона уж точно ни при чем…

Наконец разговор закончился.

– Садись, Боб, чего стоишь, не знаешь куда сесть? И вообще, как лейтенант, ты должен ко мне чаще заходить.

– Как сержант, сэр!

– Уже, как лейтенант. Там у входа тебя журналисты ждут, так что ты уходи через второй выход. Для полицейского фотография в газете может быть к концу карьеры. Есть примета такая, конечно, если заниматься не бумажной работой. Сейчас иди, приготовь что надо, с ребятами нужно отметить.

– А вы, капитан?

– Я обязательно приду. А сейчас иди, работы много.

* * *

Дома Боб чувствовал себя одиноко. Женитьба? Какая женитьба, ты не можешь знать свой завтрашний день, что ты можешь предложить женщине? То, что тебя похоронит государство? А ей это нужно?

Боб уселся на свой знавший лучшие времена диван, налил виски, и потянулся за альбомом с польскими фотографиями.

На одной из них он был сфотографирован на ринге после боя со спортсменом из Познани. Хорошо, что ребята попали в кадр. Где они сейчас, как они?

Лео возделывает свою любимую Палестину. Наверное, без звуков томми-ганов. А Марек вероятно уже в СССР…

Зарплата лейтенанта наверно позволит через пару лет съездить, повидаться. Это будет здорово. А сейчас нужно готовиться к пати.

Но до встречи с друзьями оказалось не два года, а девять лет.

Книга четвертая: 1939 год. Лео

Глава 1. 1939 год. Негба. Лео

В кибуце «Гиват Ганим» для меня сразу нашлась подходящая работа, я стал начальником охраны. Когда темнело, дежурные занимали сторожевые посты и вслушивались в ночь. Все было хорошо, ночи приносили тишину и прохладу. Но расслабиться охране я не давал, тишина – она обманчива.

Основания для беспокойства были. Англичане в основном подавили арабские волнения, но было понятно, что это временно.

Ишув готовился, активно строил новые укрепленные кибуцы. Они создавали «факты на местности» и опорные точки будущей обороны, размещенные достаточно продумано. Создавалась непрерывная цепь еврейских поселений. Это была работа на будущее.

Кибуцы строили по принципу «Стена и башня». Это был двор, защищенный двойной деревянной стеной. В пространство между наружной и внутренней стенами засыпался гравий. С внешней стороны стена была защищена колючей проволокой. В центре двора или у стены сооружалась сторожевая вышка, снабженная электрогенератором и мощным прожектором. Жилые помещения располагались по углам двора.

Британцы запрещали строительство новых еврейских поселений, но по действующему здесь турецкому законодательству завершенные здания и объекты сносить не позволялось. Приходилось строить кибуц за одну ночь от заката до рассвета. Для этого разрешения не требовалось.

Перед костопольскими друзьями была поставлена задача – построить самый южный, на то время, кибуц Негба. Он должен был стать «ключом к Негеву».

Кибуц, как и положено, родился за одну ночь. Это произошло 12 июля 1939 г. Сборные блоки, секции стен, окна и вышки изготовили и сложили в ближайшем селении, привезли электрогенераторы и прочее оборудование. Поздно вечером в полной темноте, окольными путями, чтобы не столкнуться с английскими патрулями, грузовики двинулись в путь. Туда же приехали сотни добровольцев-строителей из полудюжины соседних кибуцев.

Они установили блоки на месте нового поселения, окружили участок колючей проволокой. Группы по трое мужчин вбивали в землю железные колы для ограждения, женщины раскатывали сорокапудовые мотки колючей проволоки. Семь рядов проволоки с перекрещением между каждыми двумя рядами – это была тяжелейшая работа. Женщины менялись, то работая клещами, то надрывались, перетаскивали мотки колючей проволоки на новое место.

К утру строительство, в том числе двойная стена, заполненная землей и камнями, и сторожевая башня, были построены. Уложились в 5-6 часов. Рассвет застал пасторальную картину – на холме сидела молодежь и, как деликатесы лучшей кухни мира, уплетала праздничную трапезу из бутербродов.

Потом строители уехали, а в новом укрепленном поселении осталась группа из 35 человек, ставших его жителями. Освоением примыкающего участка они занялись немедленно.

Мне, как полицейскому, имеющему легальное оружие, было поручено патрулировать окрестности. На коне с кавалерийским карабином за спиной я выглядел достаточно воинственно и вполне мог надеяться напугать любого враждебно настроенного араба.

Днем к ограждению кибуца приблизилась группа арабов. Они просто не верили своим глазам.

Я подъехал к ним. Они спросили:

– Откуда вы здесь?

– Мы давно тут…

– Вас тут не было!

– Может чудо?

Арабы постояли, помолчали. Их пригласили на кофе. После кофе расстались почти друзьями.

Англичане в чудеса не верили. К воротам подошли английский сержант и двое жандармов… Сержант был в ярости, лицо багровое, глаза налиты кровью:

– Что это значит? Что вы тут делаете?

Это опять моя работа.

– Разве не видно? Мы тут живем.

– Как так! Вчера я проходил мимо и не заметил никакого поселения! Когда вы его построили?

– Откуда я знаю? Когда я пришел, здесь уже были люди…

Полицейские осмотрелись. Заканчивали строить курятник, девушки в шортах разогревали суп на костре, маленькая ферма, казалось, стояла уже давно, люди работали спокойно…

Я улыбнулся, нужно было налаживать отношения:

– Ладно. Заходите, выпейте с нами кофе. Может, и коньяк найдется…

На лице полицейского появилась улыбка. Что и говорить, коньяк – штука полезная.

Глава 2. 1939 год. Английский солдат

1 сентября в Европе началась война.

Англичане то создавали еврейские боевые отряды, то расформировывали. Военное руководство поддерживало их создание, административное было резко против, а ветер перемен дул то в одну, то в другую сторону.

Руководство ишува открыло бюро записи добровольцев в английскую армию. Я был там одним из первых. В течение недели добровольцев стало более 100 тысяч. Сто тысяч, готовых воевать, мужчин и женщин – треть всего еврейского населения Эрец-Исраэль.

Каждому пришлось решать, выбирать свой путь, кому копить оружие в кибуцах и готовиться к войне, кому – в английскую армию. Для меня выбор был не сложен, я сразу выбрал армию, тогда, в 1939 иной силы против фашистов не было.

Англичане не хотели вооружать и обучать еврейских добровольцев, они предполагали, что это потом станет для них проблемой. Не хотели они и создания еврейских подразделений под британскими знаменами.

Потом британцы решили, что нашли выход. Он им виделся в создании смешанных еврейско-арабских частей, причем не боевых, а вспомогательных, с равным представительством евреев и арабов.

Но тут они просчитались. Соблюдать пропорциональность в наборе невозможно, если нет пропорциональности в мотивации. Евреи шли в английскую армию, чтобы воевать с немцами и получить серьезную военную подготовку на будущее. У арабов таких целей не было, они шли в английские войска неохотно и всегда были в меньшинстве.

Ситуация стала меняться в начале 1940 года, когда премьер-министром стал Уинстон Черчилль. Сторонником сионизма он не был, но стечение чрезвычайных обстоятельств заставляло его изыскивать резервы везде, где только можно. Таким резервом стали еврейские добровольцы.

В январе 1942 года Роммель атаковал позиции 8-й английской армии в Северной Африке. Британцы были практически разбиты, началось паническое отступление. В английском посольстве в Каире уже жгли секретные документы.

Сложившаяся ситуация полностью изменила отношение англичан к еврейским добровольцам. Настал «медовый месяц» в отношениях между английской армией и ишувом, правда, до создания еврейской бригады было еще далеко.

Меня зачислили солдатом 2 роты Royal East Kent Regiment, одного из старейших британских полков с почти четырехсотлетней историей. История и дала им название «Buffs», из-за некогда традиционной одежды из буйволиной кожи. Кожаной одежды уже не было, а название осталось.

Мы проходили военную подготовку в Сарафанде, в огромном лагере с госпиталем, казармами и складами, внутренней тюрьмой для маапилим – незаконных эмигрантов…

А военный лагерь «Сарафанд»… Место было то еще, по собственной воле я туда бы точно никогда не пришел.

Столовой служил деревянный барак с решетчатой дверью, завешенной чем-то вроде марли для защиты от мух. Мухам об этом не сообщили, они были везде и во всем. Когда на стол ставили масло, то примерно через час оно выглядело блюдцем с желтой краской, в котором мухи устраивали соревнование по плаванию. Когда кто-то входил в столовую, все сразу же нервно смотрели на дверь. Нужно было убедиться, что дверь закрыта плотно, и мухи не получают подкрепления.

Когда новичок неплотно закрывал дверь, то кто-то немедленно бросался к двери закрыть ее, а потом раздавался дружный крик:

– Тебя что, в поле родили, ты, мудак?

А если он закрывал дверь правильно, то ждали, пока новичок не спросит про масло. Тогда ему немедленно предлагали две или три тарелки, в которых мухи все еще боролись за жизнь.

В свободные дни играли в футбол. Новички были видны сразу, на фоне черных и коричневых тел ветеранов, они выделялись белизной, но ненадолго. Вскоре они становились розовыми, а к вечеру уже не знали, как улечься в постели, чтобы не болела сгоревшая кожа.

Через некоторое время в лагере появились и женские воинские подразделения. Само присутствие женщин делало лагерь не то, чтобы симпатичнее, но как-то приемлемее. Их набирали для пополнения Женского вспомогательного территориального корпуса «Auxiliary Territorial Service – ATS» и Женского вспомогательного корпуса ВВС «Women’s Auxiliary AirForce – WAAF».

Женщин было немало. Возможно, им надоела однообразная работа в кибуце, а, может, заговорила авантюрная жилка. Но это и неважно. Они составляли седьмую часть всех еврейских добровольцев в Палестине, и четверть среди женщин в форме на всем Ближнем Востоке. Предполагалось, что они заполнят конторские штаты, станут медсестрами, водителями, поварихами, но это были женщины ишува, причем те, кто добровольно пошли в армию. Равенство было их принципом, они хотели быть разведчиками, парашютистами, связными в немецком тылу.

Для женщин-парашютистов в Сарафанде проводилась только начальная подготовка, завершалась она на базе в Каире. В Сарафанде они вместе с солдатами изучали различные виды стрелкового оружия, противотанковые средства и взрывчатые вещества, стреляли из пулеметов Брен, и часто их результаты были лучшими. Но они были женщинами среди молодых мужчин.

Глава 3. 1939 год. Рут Полански

Возможна ли романтика возле пулемета Брен? Да еще в таком лагере, как Сарафанд?

Она не просто возможна, она возникает непременно. И дело тут не только в молодости. Все готовились воевать, понимали опасность, и это добавляло остроты в отношения. Когда смерть ходит поблизости, эмоции усиливаются. Никто не знал, когда его очередь, и это просто кидало людей друг к другу. Девушки становились более сговорчивыми, чем обычно. Любили или нет? Кто знает. Скорее жалели…

Беременность могла стать большой проблемой. В этом случае пришлось бы бесславно возвращаться домой, а кому это было нужно? Но все равно, когда мужчины и женщины работают в тесном сотрудничестве, романы или браки неизбежны.

Девушки о происходящем на войне знали больше, чем солдаты-мужчины. Они были связистками, информацию получали, правда, предназначенную не для них, самыми первыми.

Среди связисток я ее и увидел. Что меня к ней толкнуло? Это было что-то непонятное, какой-то ток, притяжение…

Звали ее Рут Полански. Была ли её фамилия той, которую она носила в детстве, или так она хотела сохранить память о Польше – я не знал …

Рут не была красавицей, да и, к тому же, выглядела очень неприступной. Были другие девушки, они поглядывали на меня благожелательно, но мне нужна была только она.

Разговор начался глупо. Я ничего лучше не придумал, как начать задираться. Спросил ее:

– Как ты сюда попала, что там, в кибуце, кухня на ремонте? А тут еще и стрелять нужно уметь.

Она сразу предложила мне проверить, кто может только болтать, а кто стрелять.

Я очень гордился своей береттой, которую тщательно прятал ото всех. У пистолета были отличные боевые качества, если ухаживать за ним как должно, то он прослужит лет 100. Я не собирался использовать его сто лет, но ухаживал за ним примерно с таким расчетом. А сейчас появился повод показать класс в стрельбе, тем более, что туда, где можно было стрелять, предстояло пройтись вместе с ней.

– По какой мишени будем стрелять? С какого расстояния?

– А у тебя, солдат, есть часы? Рискнешь?

– Какой тут риск, возле часов будет самое безопасное место.

Часы были неплохие, пришлось повесить их в виде мишени на куст. Отмерили 20 шагов, она стреляла первой. Первой и последней. От часов после ее выстрела остались только воспоминания.

Рут сказала:

– Не грусти, солдат. Уверена, что ты стреляешь не хуже, зачем разбивать еще одни часы. Вот, возьми мои на память.

С этого и началась наша дружба-любовь. Стрелять Рут учил отец, он с семьей остался в Польше, что с ними сегодня она не знала.

Рут рассказывала, что кибуцная жизнь была не для нее. Личной жизни там вообще никакой не было. Нужно было отказаться от себя, жить тем, что было нужно в данную секунду, например, работой в прачечной или на прополке. Очень мешала привычка думать.

– О чем думать? За тебя уже подумали, просто выполняй, как можно лучше. – говорила Рут – Понятно, что рабочую одежду нужно стирать, а картошку чистить, но все это работа рукам, не голове… Я чувствовала, что я начинаю сходить с ума.

Так с разговорами и шли мы обратно в лагерь. Мне казалось, что мы знакомы с Рут очень давно, может, я знал ее всю жизнь, только на время забыл об этом.

Через несколько дней мы вышли в город, погулять, посетить бар, поговорить вдали от толкотни Сарафанда.

Совсем недалеко от базы встретился английский патруль с сержантом и тремя молодыми солдатами. Они остановили нас, возможно, заподозрив в нас террористов. Вполне резонно – террористы и должны выглядеть очень мирными. А может просто скучали. Мне пришлось уговаривать патрульных позволить достать удостоверение из кармана. Сержант воткнул мне ствол в ребра на случай, если вместо документов я вытащу пистолет. Под курткой у меня была «беретта», так что беспокойство сержанта было вполне обосновано, а его «Sten» я потом чувствовал ребрами почти неделю.

Мы неплохо посидели в баре, а потом по дороге в лагерь то пели, то смеялись, то целовались.

С этого времени наши встречи стали регулярными, каждую свободную минуту я бежал к ней. Мы искали укромное место, обнимались, целовались и строили планы на будущее. Чем еще заниматься в разгар войны? Какие планы, когда неизвестен даже завтрашний день, но мы надеялись жить долго.

А совсем скоро нам вместе пришлось выполнять задания Хаганы.

Моя вторая рота охраняла базу Латрун и оружейные склады в районе Хайфы, другие роты – охраняли склады ВМФ в Атлите, да и все остальные занимались тем же. Где еще брать оружие для кибуцев, если не на складах?

В общем, меня подключили к этой работе. Время было такое, что если бы поймали, то, скорее всего, повесили бы, но вариантов не было. Оружие – это был вопрос вопросов, его нужно было много. Вот только на английских военных базах оно было предназначено не для Хаганы.

Для этого дела нам нужна была не только английская военная форма, не только бланки и печати, но и знание расположения объектов на базе, режима работы, и, конечно, людей, тех, кто занимал интересные в этом плане должности. Похищенное оружие нужно было передать доверенным людям в кибуцах, они его уже научились хорошо прятать.

Англичане искали оружие ишува непрерывно, обыск следовал за обыском, в ход шли дубинки, ружейные приклады, но и кибуцы все время совершенствовали умение прятать свои арсеналы – «слики»13. Когда англичане для поиска «сликов» стали использовать миноискатели, то оружие стали прятать там, где миноискатели были неэффективны, например, под водопроводными трубами. Использовали все, и молочные бидоны, и железные цистерны, закопанные в землю…

За «слик» обычно отвечали только два человека в кибуце, и лишь они одни знали его расположение, да и это расположение нужно было менять каждые полгода, причем перепрятывать в совершенно неприметное место, закапывать его на глубину в полтора метра без всякой отметки.

В кибуце Негба оружие у меня обычно принимал костопольский друг Аарон.

С ним произошел такой случай.

Аарон рассказывал:

– Я с товарищем должны были перепрятать «слик». Место, где мы его закопали, я был уверен, что помню точно. Это было девять шагов от угла склада на восток и шесть шагов от дерева. Мы копали целую ночь и не нашли его. Это была катастрофа. Как прийти и сказать об этом? Оружие – наша жизнь. Мы были в отчаянии. Копали вторую ночь, и ничего не нашли, и только на третью ночь лопата ударилась об ящик. Мы сидели на краю ямы, плакали и смеялись от счастья.

Нужно сказать, что в Негбе оружие англичанами не было найдено ни разу.

Аарон с друзьями, как и все пригодные к военной службе мужчины и женщины, входили в те или иные воинские подразделения ишува. Они тренировались в обращении с оружием, правда приходилось экономить боеприпасы.

О том, как добывалось оружие, мы с Аароном не говорили. Операции были нелегальными, абсолютно секретными, обсуждать такие вещи даже между собой было не принято, но, обсуждай или нет, удачные похищения оружия – прямое следствие работы на английских военных базах, а среди них Сарафанд была самой крупной.

На базу приезжал грузовик с поддельным ордером, загружал штук 300 винтовок, и в ту же ночь они оказывались в подпольных арсеналах ишува.

Был и еще один источник оружия – подпольные мастерские. Отто Хусмайер, один из производителей такого оружия создал для этого фирму T.T.G.

Когда мы забирали у него очередную партию оружия, я поинтересовался: