Возвращение в будущее

Закрыв глаза, я ощутила внутри абсолютную пустоту.

Кровавый рассвет

«Жизнь людей, преданных только наслаждению без рассудка и без нравственности, не имеет никакой цены».

Иммануил Кант

Видимо, чтобы я не сошла с ума от боли и ужаса, моя психика отключилась, словно сработал предохранитель. То ли уснула, то ли потеряла сознание. Очнулась от громкого и настойчивого стука в дверь. Не сразу поняв, что происходит, лишь постепенно приходя в чувства, я с трудом поднялась и отодвинула шпингалет на двери. Дверь широко распахнулась, и в дверном проёме я увидела голое тело отца, а прямо перед своим лицом – стоячий большой член с остатками засохшей крови на коже. Моей крови. Он с нескрываемым удивлением посмотрел на меня, немного шатаясь, прошагал к унитазу, а я, от внезапного испуга почти не чувствуя боли, путаясь в полотенцах, устремилась в комнату, в свою постель.

Кровать, на которой спала я, стояла в углу возле окна, а кровать родителей находилась напротив, в небольшой нише. Усевшись в самый угол кровати, прижавшись к спинке и завернувшись в одеяло поверх полотенец, я со страхом ждала возвращения отца в комнату. Было слышно, как он спустил воду из сливного бочка, потом по дну ванны застучала вода из открытого крана, через несколько секунд переключился душ, и звук текущей воды немного затих. Прошло какое-то время, вода перестала течь, и наступила пугающая тишина. Я вся напряглась и вжалась в угол кровати, устремив взгляд на входную дверь комнаты.

Он вошёл, одетый в домашний халат. Уже с более осознанным удивлением вновь посмотрел на меня. Потом, слегка улыбнувшись, спросил, что случилось, почему я сижу на кровати с таким испуганным видом. Стал объяснять, что пришёл очень поздно, засиделся у каких-то своих новых знакомых, наверное, много выпил и с трудом добрался до дома.

Я вытянула вперёд руку, указав на его постель. Он не понял, что я пыталась этим ему сказать, и растерянно пожал плечами. Я молчала и продолжала тыкать в место страшного преступления.

Неторопливо он подошёл к своей кровати. Видимо, начав догадываться о чём-то недобром, стал медленно тянуть одеяло. Словно зияющая дыра, ведущая в преисподнюю, на простыне алело огромное кровяное пятно.

Он замер, словно окаменев, какое-то время так и стоял неподвижно, потом ноги его подкосились. Повернувшись в мою сторону, он рухнул на край постели, и я увидела, как лицо его исказилось от ужаса. То ли пытаясь вспомнить, что же произошло этой ночью, то ли думая о том, как теперь с этим жить, он долго сидел, опустив голову и закрыв руками своё лицо.

Нам обоим было понятно только одно: жизнь разделилась на «до» и «после», и того, что здесь ночью произошло, уже не исправить.

Потом он всё же поднялся и подошёл ко мне, встал на колени и, уткнувшись в моё одеяло, заплакал. Что его больше тревожило: стыд за гнусное преступление или страх возможного наказания, если кто-то об этом узнает? Кого в этот миг он жалел больше: меня – изнасилованную родную шестилетнюю дочь или себя, представив расплату за это в тюрьме?

О чём думала я в этот момент? Мне было жаль его, вернее, он выглядел жалким, испуганным, словно нашкодивший кот. Он молил о прощении, говорил, что этого не хотел, что всё произошло случайно, просто он много выпил, накурился какой-то «дури», и был не в себе, не соображал, что он делает, и совершенно ничего об этом не помнит.

Всё, что я этой ночью пережила – боль, стыд, страх и ужас – не позволяли прощать его и, тем более, забывать. Но я была беззащитным ребёнком, зависимым от родителей, в огромном чужом городе, без всякой надежды на чью-либо помощь.

Он умолял меня о произошедшем не говорить никому, никогда и нигде. А он сделает всё возможное и невозможное, чтобы я была счастлива.

Кому я могла о таком рассказать? Это – стыд, позор, унижение. Чужим людям – никогда в жизни, а маме – я бы и не осмелилась. С ним она провела больше времени, чем со мной, да и считала она меня, скорее, обузой, нежели близким и родным человеком, плоть от плоти своей. Так что выбирать было не из чего, пришлось смириться со своей незавидной долей, притвориться простившей и всё забывшей.

После того, как ему удалось немного меня успокоить, он решил посмотреть, что натворил, какую можно оказать помощь и что сделать, чтобы облегчить мои страданья. Развернув окровавленные полотенца и раздвинув мне ноги, он увидел большой ком засохшей крови, запечатавший место насилия, и розоватые полосы на внутренней стороне ног. От прикосновения его руки я вновь ощутила резкую боль и невольно вздрогнула. Он сразу нахмурился, поняв, что всё очень серьёзно.

Снова накрыв меня полотенцами, отец вышел из комнаты. Было слышно, как набирается вода в ванне, а из кухни тянуло табачным дымом. Потом он вернулся, раздел меня догола, отнёс в ванную и положил в тёплую воду. Вода окутала моё тело, нежно его лаская и согревая. Я немного расслабилась, стало легче и даже спокойнее.

Когда я уже начала отходить от пережитого стресса, он принёс рюмку с разбавленным коньяком и велел мне это выпить, чтобы ослабить боль и потом быстро уснуть. Я, морщась, выпила, ощутила внутри тепло, а затем – лёгкую слабость и полное безразличие. Он сидел на корточках возле ванны, ласкал в воде моё тело, поглаживая его и немного сжимая. Что он испытывал при этом – желание или стыд – я не знаю, мне просто было уже всё равно. Сознание затуманилось, тело расслабилось и только слегка подёргивалось, когда он касался рукой промежности и вводил палец внутрь моего тела.

Смыв все следы ночного безумия, укутав в чистое полотенце, он отнёс меня на мою кровать, уложил и стал осторожно вытирать полотенцем. Успокаивая и говоря ласковые слова, он легонько касался своими губами сначала лица, а затем – тела, спускаясь всё ниже и ниже. И когда его губы коснулись моего самого интимного места, я испытала лёгкую боль, смешанную с необъяснимым чувственным удовольствием. Я лежала расслабленная и обессиленная, а он усердно «зализывал мои раны».

Чем это было на самом деле: искренним раскаянием, возможностью пожалеть меня или же так неожиданно и очень удобно подвернувшимся случаем испытать извращённое изысканное удовольствие?..

Вскоре я всё же уснула. Во сне я увидела себя плывущей в бескрайнем море. Вода нежно ласкала и обволакивала моё тело, но внутри ощущался ужас того, что в этой бездонной пучине живут чудовища и подводные монстры, которые в любой момент могут всплыть, проглотить меня и утянуть на самое дно.

Последующие дни прошли спокойно и мирно. Отец был добр и внимателен, баловал меня сладостями, покупал игрушки, чтобы задобрить, и всячески мне угождал. После возвращения мамы, он старался поменьше времени проводить дома и чаще сам уезжал за товаром, видимо, чтобы не будить ни во мне, ни в себе воспоминания о той роковой ночи.

Я думаю, что он изначально не успел почувствовать себя настоящим отцом, так как видел в детстве меня очень редко, не участвовал в моём воспитании, и в результате не смог понять, что я не просто его дочь, я – его кровь, и эта кровь ему ещё воздаст с торицей.

Противостояние

«Угождайте же телу лишь настолько, насколько нужно для поддержания его крепости и такой образ жизни считайте единственно здоровым и целебным… Слишком многое порабощает раба собственного тела – того, кто слишком за него боится и всё мерит его меркой… Чрезмерная любовь к нему тревожит нас страхами, обременяет заботами, обрекает на позор… К тому же груз плоти, вырастая, угнетает дух и лишает его подвижности… тело, хоть без него не обойтись, для нас более необходимо, чем важно… Наш царь – это душа…»

Сенека, «Нравственные письма к Луцилию»

С началом учебного года моё затворничество окончилось. Я начала понемногу вливаться в шумную суетливую школьную жизнь. Здесь было интересно и весело, много разных новых людей – от ровесников и до взрослых. В сравнении с родителями, учителя казались мне добрыми, милыми и внимательными. Я старалась пораньше сбегать из дома и оставаться в школе как можно дольше.

Родительская квартира, в которой я вынуждена была проживать, в моём представлении оставалась вертепом, местом греха и падения, боли и страха. И этот страх я ощущала кожей, будто он был материален, хотя и не видим. Мрачный, тяжёлый, липучий, он обволакивал тело и, наваливаясь, давил своим грузом, прижимая к земле. Внутри всё холодело, трудно было дышать, движения замедлялись, и тело делалось каменным. Страх бессознательно сковывал, ограничивал, лишал сил, и не было никакой возможности избавиться от него.

Но с этим как-то надо было бороться. Поэтому я попросила маму записать меня в танцевальную студию. Видимо, в её планы это никак не входило. Она ответила, что для неё это хлопотно и накладно, ведь занятия платные, и стоят, наверное, больших денег. Тогда я пошла к отцу и напомнила, что он обещал сделать меня счастливой.

При разговоре родителей на эту тему я не присутствовала, они обсуждали, закрывшись на кухне. Но, судя по всему, всё-таки договорились, и уже с октября я занялась танцами.

Дом культуры, в котором располагалась студия хореографии, находился недалеко от моей школы. После уроков я сразу шла в это красивое здание и там дожидалась начала занятий. У меня было почти два часа свободного времени. Я находила удобное место и делала там домашнее задание или повторяла пройденную на уроке тему. А по окончании танцевальных занятий кто-нибудь из родителей меня забирал.

Именно там, на этих занятиях в танцевальном зале, я начинала раскрепощаться, избавляться от страхов, вдыхать воздух свободы. Словно вылупившийся из яйца цыплёнок, разрушивший стеснявшую его скорлупу, я сбрасывала сковывающие меня путы мрачного первобытного страха. Регулярные тренировки делали моё тело всё более гибким, подвижным, выносливым и пластичным. Движения становились точнее и легче. И я начала ощущать радость полёта.

Жизнь постепенно налаживалась, входила в накатанную колею, стала подобна чётко работающему механизму. Я всё более освобождалась от страхов, чувствовала себя увереннее и сильнее.

Домашние задания родители со мной никогда не делали, и даже не проверяли. Я занималась самостоятельно и хорошо училась. Вообще старалась поменьше от них зависеть, чтобы не видеть их недовольства и не слышать упрёков. Мои занятия их мало интересовали, так же как и меня – их трудности и успехи.

В общем, каждый из нас жил сам по себе, ставя на первое место собственные потребности, интересы и выгоды. Мы редко проводили время втроём. Иногда дома отмечали праздники. Мама, выпив немного, начинала без умолку говорить, что-то доказывать, объяснять. А вот отец, время от времени, исподтишка смотрел на меня нескрываемо похотливым взглядом, смачно облизываясь и, видимо, что-то скабрезное представляя.

Мне было смешно на всё это смотреть. От своих навязчивых детских страхов я уже успела избавиться, чувствовала уверенность в себе и способность противостоять, понимала, что в крайнем случае смогу выжить без них. Знала их слабости и пороки и хорошо представляла, как их можно использовать.

Отсутствие чувств между людьми порождает ШАНТАЖ.

Каждое лето меня отправляли к бабушке на каникулы. Только там я могла расслабиться полностью и быть настоящей собой, без притворства, обидчивости, неискренности или непослушания. С этим местом связаны лучшие годы моей жизни, самые светлые воспоминания и верные друзья детства. Словно растение, попавшее в благодатную почву, я оживала и наслаждалась жизнью, используя эту временную передышку.

Ширь полей и лугов, гомон птиц за окном, неторопливый ритм обычной крестьянской жизни и привычная повседневная суета делали меня мягче, добрее, спокойнее, заряжали энергией и пробуждали во мне скрытые силы.

Взросление началось после шестого класса, на летних каникулах, когда пришли месячные. Я догадалась, что со мной происходит, сказала об этом бабушке, и она провела для меня «инструктаж».

С каникул домой я вернулась уже совершенно другой: дерзкой, бунтующей, неуправляемой. Дремавшая сила вышла наружу и проявилась с самой непредсказуемой стороны.

Именно с этого времени и началось моё открытое противостояние: конфликты с родителями, споры с учителями, попрание существующих правил, доказывание своей взрослости и неформальное лидерство. В один момент из тихой и скромной отличницы я превратилась в наглую, беспринципную, вульгарную, хотя и маленькую, но стерву.

И главным моим орудием влияния на окружающих стал именно пресловутый шантаж.

Пришло время воздать родителям за их эгоизм и расчетливость, предательство и НЕЛЮБОВЬ, за годы своего вынужденного притворства и скрытых страданий. Школа отошла на второй план, хотя на успеваемости это особо не сказывалось, но поведение стало невыносимым.

Теперь основной интерес вызывали тусовки, развлечения и дискотеки. В моём окружении появились ребята из старших классов. Многолетнее обучение танцам дало свои положительные результаты: на дискотеках внимание большинства было приковано к моему телу. Девочки втайне завидовали моей гибкости и умению привлекательно танцевать, а мальчики, особенно старшие, смотрели на танцующую меня с нескрываемым чувственным вожделением.

В тринадцать я получила свой первый взрослый интимный опыт, но такой неудачный и неумелый, что это вновь отвратило меня от секса. Мне нравилось флиртовать с мужчинами, дразнить, искушать их, и ничего, кроме этого.

По мере взросления и моего физиологического развития, интерес ко мне стали проявлять и мужчины постарше, поопытнее, которые уже хорошо владели искусством обольщения женщин. Они начали меня раскрепощать, развращать, учить пользоваться плодами своей привлекательности и сексуальности. В моей жизни появились хорошие сигареты и алкоголь, дорогая косметика, французский парфюм, брендовая одежда, уютные гостиничные номера и свободные деньги.

Меня вполне устраивал такой образ жизни. Я окончательно избавилась от всех своих страхов и комплексов, связанных с сексом, посещала рестораны, дискотеки и бары, легко шла с мужчинами на контакт, вошла во вкус в чувственных наслаждениях, от которых так жестоко и грубо меня едва не отвратил мой кровный отец.

И лишь изредка я задумывалась над тем, как бы складывалась моя личная жизнь, если бы родители меня хоть немного ЛЮБИЛИ, или не было бы ужасных событий той роковой ночи…

Падение

«Человек не может получить свободу извне больше той, которой он обладает изнутри».

Т. В. Мурановский

…Но жизнь продолжалась. Шёл 2008 год.

Позади остались выпускные экзамены, общение с одноклассниками и школьными учителями, годы привычных занятий и множество разных событий. О будущем я пока не задумывалась, хотя родители постоянно напоминали, что нужно выбрать профессию или дело, которым хочу впоследствии заниматься, поступить в какой-нибудь институт, выучиться, закончить его, сделать карьеру, стать успешным и обеспеченным человеком.

Я не принимала их аргументы. Какая учёба, когда я только что от неё освободилась? А теперь снова жить по регламенту и «ходить строем»?

К этому я была не готова. Мне хотелось жить здесь и сейчас: в этом всё более расширяющемся мегаполисе с его многообразием развлечений, и пользоваться всеми его возможностями, пока молода и свободна.

Я чувствовала себя уже взрослой и достаточно самостоятельной, хотя внутри, по своей сути, была ещё незрелым ребёнком с очень подвижной и несформированной психикой, без целей, ценностей и видимых перспектив. Их отсутствие я компенсировала множеством развлечений в разных местах и компаниях, подменяя количеством качество. Хотелось свежести чувств, остроты ощущений, новизны впечатлений, и город это разнообразие мне давал.

В последние годы, бывая у бабушки на каникулах, всё больше времени я проводила на лоне природы. Мы собирались компанией и выезжали куда-нибудь «на шашлыки»: к речке, в лес или подальше от населённых пунктов. Часто – с ночёвками. Брали с собой палатки, выпивку, музыку, и отрывались по полной программе. Мне интересно было сравнить развлечения в городе с успешными богатыми «папиками» и естественные бесшабашные отношения с менее искушёнными молодыми парнями. Близость природы, щебетание птиц, ночная прохлада усиливали чувственность тела, обостряли все ощущения и доставляли особое наслаждение.

В этот раз к бабушке я всё-таки не поехала, решила остаться в столице.

Лето было в самом разгаре. Погода стояла прекрасная, можно даже сказать, классическая, без серьёзных природных аномалий. Палящее летнее солнце разогревало воздушную атмосферу урбанизированного столичного города так, что становилось тяжело дышать. Эту труднопереносимую жару сменяли лёгкие ливни или кратковременные дожди. Гроза наполняла атмосферу озоном, и даже в центре чувствовались прохлада и свежесть.

Когда в городе наступала жара, мы с друзьями старались уехать из города на чью-либо дачу. Большинство этих новых друзей были детьми успешных и знаменитых людей, которые так же, как и мои родители, не занимались всерьёз воспитанием своего потомства, зато многое позволяли, баловали и защищали. Так что, эти мои друзья, мало озабоченные своим будущим, также вели откровенно распущенный образ жизни. Это нас и объединяло.

Дома я проводила время достаточно редко, могла по несколько дней не являться домой. Потом родители начинали меня ругать, упрекать в легкомысленности, распущенности и отсутствии совести. Странно было слышать это от них. На вопрос матери: «Где ты была всё это время?», я отвечала: «Не твоё дело». И добавляла, сдержанно и спокойно: «Вы имеете то, что сами же породили. Я – ваше совместное произведение». Потом уходила в свою комнату и запирала дверь.

Ещё в середине так называемых «нулевых» родителям удалось накопить денег и обменять нашу «однушку» на полноценную двухкомнатную квартиру в том же административном районе. И тогда у меня появилась своя отдельная комната, которую можно было использовать как своего рода крепость, чтобы прятаться, укрываться от них.

Я попросила поставить защёлку на внутренней стороне двери. Их это слегка удивило, но просьбу мою они выполнили. Не знаю, что думала об этом моём желании мама, но отец, видимо, понимал, от чего и кого я стараюсь закрыться.

В августе, практически на целый месяц, я уехала с одним из своих обеспеченных «покровителей» в автомобильное путешествие «по городам и весям» нашей необъятной страны. Он не мог меня вывести за границу, на какой-нибудь модный курорт или в экзотическую страну, – я была ещё несовершеннолетней. Поэтому и устроил турне по большим городам и красивым местам европейской части России.

Прокатиться на «Мерседесе», а тем более кататься на нём целый месяц, было неосуществимой мечтой множества девушек, и не только моего возраста, но и более старших, ещё с незапамятных «девяностых». Поэтому я чувствовала себя очень удачливой, была счастлива, что мне так своевременно подвернулась эта возможность.

Путешествие оказалось поистине интересным и необычайно приятным. Мы посещали культурно-исторические места, какие-то выставки и музеи. В одном из таких исторических центров нам показали реконструированное древнее городище. Оно выглядело, как маленькая деревушка. Там были построены небольшие деревянные домики, в которых разместилась коллекция разных предметов быта тех давних времён. Рядом располагались кузница и механическая мастерская, а в дальней части этого городища находились строения и сараи для содержания скота. Всё это выстроенное поселение было обнесено частоколом из толстых деревянных брёвен, а вокруг – прорыт неглубокий овраг.

Но больше всего мне понравился Санкт-Петербург и его окрестности, особенно Петергоф, бывший Ораниенбаум. Большой Петергофский дворец поразил своей особенной красотой, роскошью внутреннего убранства, множеством экспонатов и золотых украшений. Цветочные клумбы, ухоженные парки и многочисленные разнообразные фонтаны с позолоченными античными скульптурами, расположенные перед дворцом, подчёркивали его значимость и величие. Всё это – неописуемое и восхитительное по грандиозности, торжественности и великолепию зрелище! Место отдыха «небожителей», чудесное и благословенное.

Как и сам величественный Санкт-Петербург – истинная столица огромной российской империи, с его монументальными храмами, многочисленными музеями, изысканной и неповторимой архитектурой, множеством великолепных мостов и убранными в гранит берегами древней Невы.

В дороге мы делали недолгие остановки для отдыха и наслаждения, а ночи проводили в гостиничных номерах различной комфортности – от скромных в небольших городах до роскошных в самом Петербурге. Даже в сравнении со столичными развлечениями, это удивительное путешествие было особенно впечатляющим, насыщенным и незабываемым.

Вернувшись домой, я обо всём честно рассказала родителям. Когда же их возмущение улеглось, и они успокоились, то даже немного порадовались за меня. Начало осени вернуло меня к обычной, ничем особо не привлекательной, жизни. После всего увиденного и пережитого летом, на фоне пасмурной дождливой погоды, я впала в депрессию.

Столица входила в привычный рабочий ритм, горожане возвращались из отпусков, летние забавы закончились. Оставались только ночные клубы и дискотеки. Друзья пытались меня расшевелить, отвлечь, вернуть в обычное состояние, развеселить. Но после всего, что я испытала, заинтересовать меня чем-либо уже было сложно.

Как-то в субботу, в начале октября, мы проводили время в ночном клубе. Когда все были уже в приличном подпитии, один из друзей предложил мне для поднятия настроения попробовать кое-что новое. Это кое-что было в виде обычной белой таблетки. Он сказал, что здесь ЭТО многие принимают, для куража. Не видя в этом ничего необычного, я положила «таблетку» в рот и запила остатками вермута с тоником.

Вскоре я действительно ощутила прилив свежих сил. Настроение улучшилось, окружающий мир стал красочнее и ярче. Оценив позитивно происходящие со мной изменения, я захотела потанцевать, и мы всей компанией отправились на танцпол.

Начав двигаться в ритме звучавшей музыки, я почувствовала особую лёгкость, гибкость, даже некоторую гуттаперчивость тела. Казалось, что я извиваюсь, словно змея, испытывая при этом необъяснимое удовольствие. И шло оно не от тела, а скорее, от головы. Я наслаждалась этим непривычным для меня состоянием.

Постепенно звучание музыки становилось протяжней и отдалённей, движения тела начали замедляться. Пространство вокруг меня стало вдруг разноцветным и пёстрым, вспыхивающим брызгами ярких красок, словно запущенный фейерверк. Окружающий мир начал в моих глазах рассыпаться на отдельные мелкие фрагменты. Это выглядело так, как осыпаются и исчезают пиксели статичной картинки при заражении компьютерным вирусом. Силы стали меня покидать, ноги подкашивались, тело сделалось мягким, бесчувственным.

Отключающееся сознание подсказывало мне, что я падаю. Яркие искры перед глазами исчезли, оставив лишь пустоту. И в этой кромешной тьме оставалось лишь слабое ощущение то ли падения, то ли полёта.

Кризис

«Загляните в свои собственные души и найдите в них искру правды, которую боги поместили в каждое сердце и из которой только вы сами сможете раздуть пламя».

Сократ

Мир исчез вместе со мной. Я пребывала в небытии.

Сколько длилось это странное состояние – миг или вечность – трудно представить, нечем измерить, ибо время исчезло как инструмент, как измерение в прямом смысле этого слова.

Как понять что такое «ничто», «нигде» и «никак»? Чем является пустота? Отсутствием всего или же, наоборот, наполненностью, насыщенностью, единством, в котором твоё «эго» сливается с окружающим миром, его объектами, субъектами, условиями и возможностями, концентрируется, сжимается, превращаясь, в конце концов, в точку. И где находится эта точка, где она пребывает, в каком пространстве? И существует ли само пространство, когда исчезает время? И чем является время?..

В какой-то момент этого моего небытия вдруг что-то щёлкнуло, и я как бы начала просыпаться. Чувствовала, как постепенно ко мне возвращается осознание. Восприятие появлялось частично. Сначала пробудился слух, и я уловила доносящийся, словно издалека, зов: «Арина, Арина, что с тобой, что случилось? Очнись, приди в себя». В моём сознании это вызвало безразличие. Зов всё более отдалялся и вскоре затих. Обоняние отсутствовало, вкус – тоже. Зато ощущалась невероятная лёгкость, даже можно сказать, невесомость, которая вызывала чувство блаженства. Не было ни жарко, ни холодно, ни сытно, ни голодно. Ни двойственности, ни крайностей тоже не существовало.

Чувство страха отсутствовало, хотя находилась я в темноте. А может просто ещё не включилась функция зрения? В любом случае, я не испытывала тревожности, раздражения, сомнения или же беспокойства. Состояние было спокойным, расслабленным, умиротворённым.

Потом вновь раздался щелчок, и появилось ощущенье полёта, затем – ускоряющегося движенья, не вверх, не вниз, а куда-то вперёд через эту непроницаемую темноту. Постепенно темнота начала расслаиваться, а потом – и рассеиваться, будто состояла она из пузырчатых точек, которые начали лопаться, словно шарики, сбрасывая свои оболочки и тем самым высвобождая свет.