Kорпорация «АйДи»

– Предлагаю тебе ознакомиться с контрактом – это типовая форма, которая предлагается всем нашим сотрудникам. После чего тебе нужно поставить под документом подпись своей кровью. Эту церемонию можно сделать классическим способом – сжать острый кинжал ладонью, чтобы кровь потекла по лезвию и наполнила чернильницу. В таком случае предлагают брать нож левой рукой. Или же другой вариант – Эллочка возьмет у тебя кровь из вены при помощи шприца. Вторая процедура проще, но при этом теряется торжественный момент, если так можно сказать, – улыбнулся Иван.

Торжественный момент ему захотелось, – подумал я про себя, после чего дал ответ – с детства не переносил вида крови, лучше через шприц.

– Как будет угодно, – не стал противиться Иван.

Эллочка быстро и уверенно, видимо, я был далеко не первый ее клиент, затянула мне выше локтя жгут, попросила поработать кулаком, и почти безболезненно наполнила шприц моей кровью. После этого она вылила содержимое шприца в чернильницу и ретировалась, унеся поднос с ненужным инструментом. Я стал внимательно читать контракт. Поначалу документ выглядел как стандартный трудовой договор: ООО «Корпорация «АйДи», именуемое в дальнейшем «Работодатель», в лице генерального директора Уильяма Виндзора, действующего на основании устава, с одной стороны и Глеба Вадатурского, именуемого в дальнейшем бафометов клерк, с другой заключают контракт о нижеследующем: Работник принимается на работу в Департамент антиконтента на должность главного стратега. Затем шло описание прав и обязанностей работника, включая оплату и защиту от легионерского произвола. Срок действия договора определен не был. В этом месте почему-то стоял прочерк. Прекращение договора производилось по решению корпорации «АйДи». В самом конце договора курсивом и более мелким шрифтом была написана строчка: Свет бафометова клерка передается в распоряжение «АйДи» на постоянной основе. Еще ниже стояла круглая печать, состоящая из популярных на Кузне цифр, названия организации и изображения головы козла в пентаграмме, над рогами которого возвышалась корона. Вместо подписи напротив имени генерального директора был нанесен отпечаток козлиного копыта.

– А можно в контакт внести правки? – поинтересовался я.

Иван улыбнулся: можно, но только не в нашей организации. А что ты хотел поправить?

– Хотел убрать «на постоянной основе», – ответил я.

– Можно, конечно, написать на временной, но ты же сам понимаешь, нет ничего более постоянного, чем временное, – пошутил генеральный директор.

Я взял в руку перо, но все никак не находил силы поставить подпись.

– Ладно, в твоем случае сделаю исключение, – сказал Иван, подошел ко мне, вынули из кармана обычную шариковую ручку, и зачеркнул в документе фразу «на постоянной основе». Я понимал, что это всего лишь юридическая уловка, которая могла применяться им при подписании каждого контракта. Оставшаяся фраза – свет бафометова клерка передается в распоряжение «АйДи», по большому счету, не меняла суть документа и самого процесса, но исключение фразы «на постоянной основе» вселяла иллюзорную надежду, что возможно в будущем свой свет можно будет вернуть себе. Хоть я и понимал, что вероятность этого сводится к нулю. Мокнув перо в чернильницу с кровью, я расписался в документе.

– Прелестно, – сказал Иван, и еще раз позвонил в золотой колокольчик. Из тени мрачной черной скульптуры вновь появилась девушка с подносом, которая сложила на него контракт, чернильницу и перо, и незамедлительно удалилась.

– Работа на корпорацию – это не только сложный умственный и физический труд, но и полный социальный пакет, корпоративные преференции, – продолжил Иван.

Затем он достал из кармана своего пиджака какую-то мелкую то ли брошь, то ли медаль и пристегнул ее мне на кофту.

– Носи с гордостью, – сказал он, и театрально вытер у себя под глазом так и не появившуюся скупую мужскую слезу, – этим знаком удостаиваются только избранные клерки.

Я внимательно рассмотрел подарок Ивана, который оказался небольшим золотым значком в виде козлиной головы.

– И здесь не обошлось без пивной корпорации, – подумал я.

На этом церемония инициации завершилась. Иван сжал руку в кулак, согнул ее в локте, несильно дернул, сопровождая это движение словом «работаем». Я развернулся и направился к лифту. Проходя через зал, мне казалось, что скульптуры рыцарей следят за мной, а застывшие картины битвы воинов тьмы и света на витражах приходят в движение. Боковым зрением я заметил, что черные рыцари явно теснят белых.

– В вашем полку прибыло, – прошептал я, и захотел плюнуть на пол из черного мрамора также демонстративно и сочно, как это делали ковбои при виде негра Джанго из известного фильма Квентина Тарантино. Но делать этого я не стал.

Вернувшись на свой этаж, я отрыл дверь в рабочий кабинет, в котором, на удивление, оказалось непроглядно темно. В следующую секунду комната озарилась ярко-красной вспышкой, и пространство прорезал громкий звук, отдаленно напоминающий выстрел древнего огнестрельного орудия. От потока света и звуковой волны я зажмурился, а когда открыл глаза, увидел в кабинете Гаврика, Ольгу, Аннушку и Георгиевского. Степан стоял возле барабана с зажатыми в руках барабанными палочками и улыбался во весь рот. Ольга держала в руках бутылку Jack Daniel's, а Сергей пять рюмок, которые сразу поставили на барабан после музыкальной партии Гаврика.

– Приветствую полноценного члена нашей команды, – улыбаясь во весь рот, сказал Степан.

Мне еще раз захотелось красноречиво плюнуть на пол. Георгиевский наполнил рюмки и жестом пригласил всех участников корпоративного торжества приступить к официальной части. Все встали вокруг ударного инструмента, взяли рюмки в руки и под возглас Степана «ура», выпили их содержимое. По горлу скользнула приятная теплота. Гаврик начал что-то рассказывать Геогиевскому, но слушать его болтовню мне не хотелось, поэтому я сосредоточил свое внимание на бутылке виски.

– Очень рада, что ты прошел испытательный срок, – тихим голосом сказала Ольга, максимально приблизившись ко мне.

– Не думаю, что этому стоит радоваться, – парировал я.

– Иногда кажущаяся безысходность не означает реального положения дел. На эту тему тебе лучше поговорить с твоим предшественником Владимиром Владимировичем.

– Как его найти? – заинтересовался я.

– Обычно днем его можно встретить у памятника рабочим завода «Арсенал» перед входом на станцию метро «Арсенальная». Правда, с недавнего времени, в результате активности Гошовского, монумент переименовали в честь тех, кто этих рабочих убивал, – сказала Ольга, – но главное запомни, если все же решишь пойти к Владимиру Владимировичу, не допускай, чтобы он увидел свое отражение в зеркале.

– Почему? – спросил я.

– Плеваться начнет. В таком случае разговора не получится, – ответила Ольга.

– Зачем он это делает? – поинтересовался я.

– Муки совести, – объяснила Ольга.

Общество скарабеев

На следующий день во время обеда я быстренько забежал в какое-то заведение общепита, сжег оригами в виде куриных крылышек и направился к памятнику рабочим «Арсенала». Выйдя из метро, я устремился к монументу, однако там никого не оказалось. И только обойдя клумбу, я заметил человека, который сидел в очень дорогом темно-синем кимоно под плитой пьедестала с надписью – «Героям слава». Подойдя ближе, я узнал его. Незнакомец оказался известным российским телеведущим Владимиром Позером, чьи интервью и документальные фильмы раньше я с удовольствием просматривал на youtube. Я не так удивился увидеть здесь мэтра, я уже давно понял, куда в итоге попадают специалисты моего профиля, как тому обстоятельству, что Владимир Владимирович раньше разрабатывал стратегии противодействия антиконтенту. Никогда бы не подумал, что человек, чей продукт, как мне казалось, довольно часто был отправной точкой к осознанию мира, а значит себя, и Бога, мог служить целям потребления. Работа Позера на корпорацию «АйДи» озадачила меня. Вероятно, я все еще много не понимал. В руке телеведущий сжимал полупустую винную бутылку, на которой выделялась надпись Bordeaux. Судя по его взгляду и движениям, было понятно, что гуру российского телевидения находится в состоянии крепкого алкогольного опьянения.

– Добрый день, Владимир Владимирович, – сказал я, подойдя к нему вплотную.

В качестве приветствия Позер поднял вверх бутылку вина, после чего сделал из нее глоток.

– Меня зовут Глеб Вадатурский. Я работаю стратегом антиконтента. Мне сказали, что раньше вы занимались этой работой, – продолжил я.

Владимир Владимирович внимательно посмотрел на меня, лукаво стрельнув глазками поверх очков. После чего жестом приказал присаживаться под постаментом. Протянув мне бутылку, Позер сказал: – Самое страшное, что может произойти с человеком нашей профессии – это осознание масштаба содеянного. Но печальнее всего, что любые попытки исправить это будут обречены на провал, поскольку шлейф вложенного в головы зрителей дерьма невозможно заглушить жалкими попытками вернуть их взор к свету. Это все равно, что пытаться осветить фонариком небо глубокой ночью.

Говорил мастер хоть и с трудом, но с дикторской выучкой, четко произнося каждое слово. Я сделал глоток. В бутылке вместо насыщенного ягодными нотками французского вина оказался уже привычный разбавленный спирт.

– Я запутался – в работе, в жизни, в вопросах света и тьмы. Догадываюсь, что вы были в похожей ситуации. Что мне делать? – спросил я без прелюдий.

– Тебе самому решать. Это дело личного выбора. Но, как я понимаю, ты уже свой выбор сделал, – сказал он, покосившись на мой значок.

– Права выбора я был лишен, как вы понимаете, – попытался оправдаться я.

– Михаил Афанасьевич утверждал, что трусость один из самых страшных человеческих пороков, если не самый страшный. Но надо отдать должное, противостоять ему под силу немногим. В этом смысле я не слишком отличаюсь от тебя. Да и протест мой против системы был оперативно локализован как внешним, так и внутренним цензором, – сказал собеседник.

От слов Владимира Владимировича мне стало как-то горько. Да, я струсил перед карательной системой Кузни, стал служить делу потребления, сжигая в нем человеческие души. То ли от осознания этого, то ли от вида и слов Владимира Владимировича меня стало тошнить, и в следующий миг меня вырвало.

– Да, Бордо здесь не то, – отреагировал на мой поступок Позер, – хотя я уже привык.

– Дело не в этом, – парировал я, и решительным жестом сорвал у себя с груди значок в виде козлиной головы и бросил его на землю.

– Бунтовать решил, – усмехнулся Владимир Владимирович, – в этом деле я тебе не помощник. Война – дело молодых.

– Как можно разорвать контракт? – спросил я.

– Никак, – ответил Позер, – раньше надо было думать. К тому же, разрушить систему можно только, находясь внутри нее. Поэтому наличие контракта – это, скорее, твое преимущество.

– Как я, рядовой клерк, могу разрушить этого гегемона? – спросил я, принимая бутылку из рук Владимира Владимировича.

– У каждой системы есть уязвимые места, – ответил Позер, – надо просто найти тех, кто укажет на них.

– А где их можно найти? – спросил я, сделав глоток позеровского пойла.

– Следуй за скарабеями, – ответил Владимир Владимирович, после чего завалился на бок и моментально заснул, тяжело сопя.

Что имел ввиду Позер, было непонятно. И тут я схватился за нащупанную в мыслительном потоке зацепку, тонкую логическую ниточку, которая могла привести меня к клубочку разгадки его слов. За последнее время мне неоднократно попадались люди с символикой этих почитаемых в Древнем Египте насекомых. Я судорожно стал перебирать в памяти лица, обстоятельства и места, где я сталкивался со скарабеями. Навозный жук был изображен на меню кафе «Последний выдох господина ПЖ», а также в виде татуировки на руке официантки этого же заведения, на кулоне Аннушки, и самое неожиданное – на портсигаре Владимира Семеновича.

– Неужели «скарабеи» находятся и в высшем руководстве корпорации «АйДи», и, похоже, особо не скрывают свою принадлежность к клубу заговорщиков, – подумал я.

Все это было очень странно и чрезвычайно любопытно. Из всех людей, которые были носителями логотипа или символа скарабея, проще всего было поговорить с Аннушкой. За время работы у меня начали складываться с ней дружеские отношения, поэтому риск быть посланным по сравнению с другими предполагаемыми «скарабеями» был минимальный. В крайнем случае, неловкую ситуацию можно было попытаться перевести в шутку или праздный интерес, мол, в метро услышал о скарабеях и решил узнать. На следующий день в районе 11.00 я предложил Аннушке в рабочем чате сходить на обед без Георгиевского. На вопрос почему, объяснил, что хочу поговорить тет-а-тет по одному личному вопросу. Она согласилась. Кроме того, я решил повысить свои шансы на успех – выбрав в качестве места обеда «Последний выдох господина ПЖ», которое могло иметь отношение к тайному обществу. В кафе мы заказали хинкали, и по моей инициативе по двойной порции разбавленного водой спирта.

– Странно, почему во всех заведениях на меню изображен козел, а в этом кафе жук-скарабей? – начал разговор я.

Аннушка внимательно посмотрела на меня, и после непродолжительной паузы продолжила: – Каждый сам определяет свои дизайнерские решения и стратегию продвижения.

– Ты свою стратегию давно определила? – спросил я.

– Срок давности, время – относительные понятия, – усмехнулась Аннушка, явно догадываясь, к чему я веду, – что конкретно тебя интересует?

– Ладно, не буду вилять, – сказал я, – расскажи мне о скарабеях. Я видел, что у тебя есть кулон с изображением жука.

Аннушка приподняла рюмку со спиртом и знаком призвала меня сделать аналогично. Соприкоснувшись стопками, мы выпили.

– Глеб, как ты думаешь, что произойдет, когда погаснет свет человеческих душ? – спросила Аннушка.

– Ничего непредвиденного – наступит тьма, – ответил я.

– А что такое тьма? – продолжила Аннушка.

Я задумался, и через какое-то время, не найдя ничего лучшего, сказал: – смерть?

– Можно и так сказать, но не совсем, правильнее назвать этот процесс перераспределением энергии. Если где-то убывает, то значит – где-то прибывает. Задача Корпорации «АйДи», как, впрочем, и «Генератора Света» заполучить энергию человечества. Если Уильям Виндзор добьется успеха в этом деле, тогда работа ЗАО будет навсегда остановлена. Тьмы, в прямом смысле, не наступит, просто человек сам станет контентом, потребляющим сам себе, при чем с каждым разом все активнее и жаднее. Так называемый – зеркальный эффект. А контент, насколько ты уже понял – это набор сменяющихся трендов, но правильнее назвать его фоновым шумом или чистой пустотой. Совсем просто – потребление превратит человечество в ничего.

– А зачем это Уильяму Виндзору? – спросил я.

– Да потому что он и есть ничего, пожелавшее доказать Богу, что является чем-то или даже больше – всем, – ответила Аннушка.

– Кто был никем, тот станет всем, – вспомнил я известную строчку из Интернационала.

– Все верно, – подтвердила Аннушка.

– Хорошо, но Иван Ухгад говорил мне, что, если человечество осознает себя – жизнь прекратиться. Люди сольются со светом, что приведет к исчезновению жизни, – сказал я.

– Пройти финальную фазу осознания могут редкие индивидуумы, иначе Иисусов и Будд было бы гораздо больше. Это просто хитрая уловка Виндзора. Благодаря осознанию человек сохраняет себя. Потребление же превращает его в примитивный организм, способный лишь продуцировать и удовлетворять примитивные потребности, – отрезала Аннушка.

– Чудаковатый старик из метрополитена, как его – Лонгин, говорил о великой перезагрузке. Но последствия этого процесса неизвестны, – продолжил я.

– Точно этого не знает никто. В случае с предыдущими перезагрузками, они происходили на локальном уровне – в конкретных населенных пунктах, максимум территории охватывали район Средиземноморья и Месопотамии. А это, как ты понимаешь, довольно ограниченные условия. Конечно, с того времени технологии сильно ушли веред, но здесь речь идет о глобальном процессе, последствия которого предугадать невозможно. Не исключено, что процесс перезагрузки даст сбой – оборвется так и незавершенным. В этом случае все плюшки достанутся корпорации «АйДи» – человечество останется планктоном Виндзора – контентом, потребляющим контент. Другой вариант – перезагрузка уничтожит все, что также выгодно корпорации – поскольку пустота возвратится к пустоте. В случае удачной перезагрузки – и корпорация «АйДи» и ЗАО «Генератор света» вернуться к первоначальным позициям, что просто отбросит контору Уильяма Виндзора назад. Со временем «АйДи» сможет восстановить прежнее влияние.

– И что надо сделать, чтобы избежать реализации негативного для людей сценария? – продолжил расспрашивать я.

– Корпорация «АйДи» активно приближается к своей цели, и общество скарабеев пытается помешать планам компании – отвернуть человека от потребления материальных и виртуальных иллюзий. Собственно, скарабей в качестве талисмана нашего ордена был выбран не случайно, мы, как и эти жуки, пытаемся очистить мир от дерьма, в которой он стремительно погружается.

– Как я могу присоединиться к вам? – спросил я.

– Общество скарабеев крайне закрытая организация. Все ее члены могут только догадываться о том, кто состоит в братстве. Ты пошел верным путем – изображение скарабея может говорить о принадлежности к общине, но не всегда. Поэтому в вопросе идентификации нужно быть максимально аккуратным – преторианцы не дремлют. Скарабеем нельзя стать, скарабеем можно только быть. Ты скарабей?

Задумавшись, я ответил: не знаю.

– Это хорошо, – ответила Аннушка, – подвергать сомнению, особенно устоявшиеся общественные клише и исторические факты, которые, как известно, составлены такими же стратегами, политтехнологами и экспертами, как и мы – правильная черта. Чтобы ты не фантазировал на тему нашего общества, поясню – у нас нет никаких тайных собраний, посвящений и ритуалов. Естественно, мы общаемся, и делимся своими размышлениями друг с другом. Но главное, мы просто как можем, служим делу спасения этого мира.

– Например? – спросил я.

– Каждый по-своему, исходя из своих возможностей. Например, я, как специалист по поиску антиконтента, передаю тебе не все что вылавливаю в сети, в основном – продукт средненького качества. Истинные же бриллианты антиконтента стараюсь как можно дольше удерживать вне внимания специалистов корпорации «АйДи». Конечно, когда ролик становится очень популярным, его приходиться передавать огласке, но к этому времени он уже обычно выполняет свою функцию – возвращает энное количество потребителей к осознанию или самосозерцанию, что по большому счету одно и то же. И здесь самое сложное, не передержать, чтобы не спалиться, – пояснила Аннушка.

– То есть, в моем случае следует скрывать истинный посыл антиконтента, а бить по побочным нарративам, например, как в случае с муралом на Артема, когда можно было сосредоточится исключительно на соглашении об евроассоциации, упустив аллегорию с казачьим крестом. Или даже больше – стараться подводить потребителя к свету через отрицания к принуждению – когда стратегия противодействия антиконтенту и действия армии ботов настолько навязчивы, что вызывает лишь отторжение, – сказал я.

– Смотри сам, это твоя тема, – отвела Аннушка.

На следующий день мне пришло очередное задание от Аннушки. Антиконтент представлял собой кавер версию популярного российского исполнителя Шабашы на известный хит 90-х годов группы «Альянс» – «На заре». Нацепив наушники, я стал внимательно смотреть ролик. Сюжет клипа был незамысловатым – зрелый исполнить в сопровождении рок-музыкантов тихо хрипел слова песни на крыше одной из московских многоэтажек. В качестве перебивок использовались кадры центральной части Москвы, влюбленной пары и танцующих подростков. Конечно, неподготовленному потребителю контента уловить посыл ролика было непросто. Истинные мотивы клипа были хитро замаскированы под маскультурный шлам среднестатистического музыкального продукта. Но специалистам моего профиль было понятно, что такой продукт появился с очень конкретными целями и задачами. Во-первых, песня была нехарактерна для Шабашы, а сложность ее исполнения для безголосого артиста была неподъемная. Поэтому ему приходилось очень низко не петь, а хрипеть или даже гундосить ее. Эстетики в этом не было абсолютно никакой, даже наоборот – полное отвращение, которое распространялась в отношении всей современной отечественной музыки. То, что речь идет о глобальной индустрии, а не о конкретном исполнителе было понятно по зеркалам, которые неспроста были выставлены перед хрипящим певцом. Один исполнитель как отражение всех и наоборот, все как отражение одного. Шабаша не намекал, а кричал, точнее сопел, что современная музыка превратилась в полное гавно, и реакция на этот клип должна была быть одна – двинуть монитор кулаком, а в случае со смартфоном или планшетом – швырнуть его как можно сильнее об стенку или пол. Второй момент – влюбленная пара противопоставлялась безумной толпе. Искренние чувства парня и девушки разбивалась волной танцевально-алкогольного угара. Она поглощала влюбленных и размывала их в каше толпы. Лицо возрастного Шабашы, когда он присоединялся к танцующейся молодежи, красноречиво демонстрировало всю абсурдность и тупость происходящего. Прыгающий в толпе малолеток половозрелый мужик – это сильно. Был еще один важный момент, который могли уловить лишь те, кто уже пытался искать Бога в себе. В начале второй минуты клипа в бесконечном массиве бетонных многоэтажек на мгновение появлялся Храм Вознесения Господня в Сторожах у Никитских ворот. Собор в данном контексте не выступал в качестве франшизы Русской православной церкви, которая имеет в Богу такое же отношение, как ромашка к войне. Впрочем, как и любая другая церковь. Здесь речь шла о Боге или Свете, который может отражаться практически во всем, в архитектуре в частности. И на фоне серых бездушных муравейников относительно небольшой аккуратный храм и разрезаемое восходящим солнцем небо вселяли надежду на что-то светлое и доброе. Стратегию противодействия антиконтенту я построил только на противопоставлении любви и толпы. Остальные акценты я специально, точнее злонамеренно, если так можно выразиться, упустил. Армию ботов пустили на восхваление тусовки и таланта Шабашы, который сумел вдохнуть новую жизнь в старый хит. В этот же вечер мне в чат написала Ольга, которая предложила встретиться в ресторане BEEF meat & wine недалеко от Дворца спорта. Я, конечно же, согласился. В назначенное время я прибыл к заведению. С правой стороны от двери прямо из стены торчала скульптура, хотя корректнее сказать фигура быка, которая была сделана из деревянных или пластиковых пластин, выкрашенных под мясную нарезку. У быка были небольшие острые рога, которые смотрелись весьма угрожающе.

– Странно, почему в европейской культурной традиции звериным воплощение зла чаще всего представляется козел, а не бык, – спросил я у себя, и тут же выдвинул гипотезу, – наверное, из-за размера и формы рогов, а также глаз. Сатане определенно больше подходили козлиные – с пугающими плоскими зрачками. В этот момент в кармане у меня завибрировал телефон. Звонила Ольга, которая сказала, что ждет меня внутри за третьим столиком у окна. Я открыл дверь и нырнул в заполненное густым дымом помещение. По насыщенности и неприятному табачному дыму ресторан мог побороться за первенство с «Желтым морем». Я догадался, что количество дыма определяет статус и уровень заведения. Чем он был выше, тем гуще в ресторане должен был быть дым. Не знаю, в чем был смысл, вероятно, в приватности и анонимности клиентов – дым должен был скрывать посетителей от посторонних взоров, а, возможно, в этом был более глубинный посыл – причастность к касте богатых и счастливых имеет свою цену – и неприятный табачный дым во время потребления благ служил намеком, предвестником платы, которую придется заплатить за тернистый путь большинства посетителей заведения к финансовому благополучию. Дым – верный знак горения. Из смога вплотную ко мне выплыла обнаженная девушка, голову которой украшали накладные рога, примерно такие же, как были на фигуре быка при входе.

– У вас заказан столик? – спросила она.

– Да, меня ждут за третьим столиком у окна, – ответил я.

Девушка взяла меня за руку и повела сквозь дымную пелену к Ольге. На месте она положила мою руку на спинку стула, и я сел за стол. Лицо Ольги едва просматривалось в плотной дымке, но все же красивые черты ее лица прочитать было можно.