В понедельник дела не делаются

– Флаг вам в руки! – заявил Озеров. – Изымай у этого… как ты говоришь?..

– Помыкалова.

– Во, у Помыкалова этого изымай ботинки, постановление о выемке я сделаю, как с кражи вернусь. За остальное потом помаркитаним.

– Может, сразу сделаешь постановление? Одна минута же.

– Умный какой! Чтоб меня Андреич убил?! Меня одного ждут. Ну давай, давай выходи, законник…

Над столом у следователя Озерова висел плакат: «Отсутствие у вас судимости это не ваша заслуга, а наша недоработка!»

Часа два как минимум займёт у опергруппы документирование рядовой кражи. Осмотр места происшествия, поквартирный обход, отработка ближайших притонов. А если преступление на раскрытие пойдёт, то дольше гораздо – до вечера следак провозится.

В коридоре Маштаков столкнулся с корреспонденткой «Уездного обозрения» Вероникой Голянкиной. Вечно в дело и не в дело улыбающаяся, искренне воображающая себя секс-символом, худая, остроносая Голянкина вела в газете криминальную линию. Знала Маштакова ещё с прокуратуры.

– Михаил Николаевич, – обрадовано запищала она, – какие подробности вы можете сообщить для нашей газеты о побеге убийцы женщины на трассе?

– Никакие, – откровенно недружелюбно буркнул Миха.

– Почему так? По моей информации, вы принимали активное участие в раскрытии этого убийства.

Взгляд Голянкиной был деланно наивен. Накрашенный ротик ожидающе приоткрыт.

– Обратитесь в прокуратуру. Дело у них в производстве, – Маштаков продолжил движение по намеченному маршруту в свой кабинет.

Он точно знал, что в межрайонной прокуратуре с корреспонденткой «Обозрения» разговаривать не будут. Газетка за пять лет своего существования успела испортить отношения со всеми в городе. Делая себе имидж на конфликте, на псевдопринципиальности. Ставя на обывателя, любящего жареное. Миху воротило от того, что они мнили себя выше остальных. У них имелось две методы – ругать и вещать. Как директорам надлежит управлять заводами, как мэру рулить городом. Как ментам надо жуликов ловить, прокуратуре – дела расследовать и обвинение поддерживать, а судьям – судить.

И все-то у них воры поголовно…

В прежние времена (пока не раскусил) Маштаков по работе общался с Голянкиной, она ему откровенно глазки строила, но у него ума хватило не пойти на связь с щелкопёркой. Не в его вкусе она была, Миха не воспринимал женщин субтильных, гаврошистых. Разве только – в поддатом виде, когда планка требовательности у него падала, когда он становился всеядным. Но по пьянке, хвала бороде пророка, Голянкина ему не попалась.

Не раз Маштаков беседовал с ней серьёзно, понять пытался.

Ноль по фазе. За копейку маму родную не пожалеют, пропишут!

Последний опус Вероникин посвящался дежурной части. Под заголовком – «Дежурные “глухари”». На целую страницу она расписывала как грубо, как бездушно работает дежурка, что делать там нечего, сидят сканворды разгадывают. В качестве примера приводила жалобу одной гражданки, может, сама и выдумала эту жалобу. А может, и нет. Маштаков никогда не идеализировал систему, во всех спорах соглашался, что органы у нас плохо работают, но других-то нет. Попробуй отработай сутки в дежурке! 24 часа! Крыша поедет! Без конца – заявы, обращения, телефоны не умолкают, всю дорогу со всех сторон сыплются вводные. Начальство достаёт, своё и областное. Постоянная нерешаемая головоломка про волка, козу и капусту. Или как на грош наменять пятаков… Как перекрыть все заявки? Выработавшие свой ресурс машины то и дело ломаются, бензина при нормальной работе только до обеда хватает. Постоянный стресс.

Сам Маштаков только за миллион согласился бы здесь работать.

В дежурке шкуру надо иметь слоновью и канаты вместо нервов.

Андреич тогда, прочитав статейку, раздухарился.

– Миш, чтоб эта манда кобылья в моё дежурство ещё раз зашла в УВД! Пинком под зад, аля улю гони гусей!

Больше всего ветерана возмутила картинка. На ней ушастый милиционер сидел со спущенными до колен штанами на толчке, а дядя в шляпе, заглянувший в туалет, возмущался: «Опять мусор в унитазе!».

– Я ей, кобыле, сделаю «мусора»!

Маштаков поддакивал подполковнику. Не стал сыпать ему соль на раны, говорить, что Вероника официальную аккредитацию в УВД имеет, лишить которой можно только через суд.

Кабинет их был открыт, в нём Рязанцев пытался привести в действие компьютер. На экране монитора высвечивалась тусклая табличка с цифрами и надпись про какой-то «error».

Андрейка ругался.

– Николаич, ты у нас спецшколу закончил, прочитай, что тут написано.

Миха прищурился.

– Хрен поймёшь. Сбой какой-то произошёл. Эф-один надо нажать.

– Нажимал, там такая же абракадабра.

– Ладно, Андрюха, оставь в покое умную машину, пока совсем не сломал. Иди, подними Помыкалова, будем обувку изымать. Потом к мамке его сгоняешь, допросишь и ботинки ему на сменку привезешь. Да, будешь в спецприёмнике, глянь по журналу, в одной ли он камере с Сидельниковым неким?

– Когда ты успел, Николаич? – Андрейка оторвался от монитора.

– Учись, молодой, пока дядя Миша жив. Пока не сожрали его окончательно с потрохами.

Рязанцев ушёл, а Маштаков открыл встроенный шкаф и в горе разного хлама стал подыскивать злодею какую-нибудь временную обувку. Не ходить же ему босиком… Голимое нарушение конституционных прав! Запало Михе в голову, что видел он в шкафу шлёпанцы без задников, какие в больнице посетителям выдают.

Глухо забрунжал телефон. Маштаков поднял трубку.

– Привет, Николаич? Трудишься? – на проводе был Саша Кораблёв. – Как делищи?

– У нас какие дела, Сань? Все дела у вас в прокуратуре, – Миха рад был потрепаться с приятелем.

– Когда по изнасилованию Гудковой будем работать, Миш?

Через неделю срок по делу, а в деле – хоть шаром покати.

– Давай выберем день. Тебе как, Сань, реально кого-то надо отработать или…?

В мембране было слышно, как Кораблёв щёлкнул зажигалкой, прикуривая.

– Да там глухо, как в танке. Давай хоть буханку набьём. В области выдерут за такое дело.

– Нет проблем, – Маштаков улыбнулся, последнее время все менты говорили в таких случаях «нет проблем», кино американского насмотрелись.

– Сам как, Николаич?

– На букву «хэ», Сань… Слышал про косяк с побегом?

– А ты тут каким боком? Это ж мрошники прощёлкали?

– Потом расскажу, не по телефону, – Михе не хотелось бередить поджившее, за работой забылся вроде.

– Ла-адно. Николаич, ты пиво-то пьёшь, я запамятовал? Давай попьём сегодня пивка. Голова болит. Рыбки возьмём.

– Заманчивое предложение, Сань, – Маштаков чувствовал, что вот-вот поведётся, но из последних сил упирался. – Дел дома много.

– Дома? – деланно изумился Кораблёв. – Тебя домой ещё пускают?

– А тебе всё хиханьки…

В кабинет входили смурной Помыкалов с заложенными за спину руками и энергичный Андрейка Рязанцев, щёлкавший браслетами наручников.

– Сань, тут люди подошли, я перезвоню. Ты на работе будешь? Давай! – Миха положил трубку, отодвинул аппарат.

Повернувшись к задержанному, внимательно посмотрел ему в лицо. С Помыкалова за ночь спесь поспала. Во-первых, он протрезвел и смотрел теперь на вещи реально. Во-вторых, менты доказали ему свои возможности.

– Ну что, орёл, понял, что я слов на ветер не бросаю? Сколько тебе дали? Пять?

– Трое суток, – угрюмо ответил Помыкалов.

– Трое? – переспросил Маштаков и почесал в затылке.

Сторонник компромиссов Стас Глазов прислушался к пожеланиям опера, но принципы свои судейские соблюл. И на том спасибо огромное, Станислав Владиславович! Поклон земной!

«Это когда ж у него срок истекает? Вчера задержали, в камеру посадили нынче ночью, в два что ли… Во вторник, в два ночи истекает. Сегодня, завтра, понедельник. Один рабочий день получается и тот понедельник. А в понедельник – дела не делаются. Придётся подналечь в выходные».

– Ну пять и три – разница не принципиальная, – Миха закурил, не предлагая задержанному. – Тепло в камере?

– Хо-олодно…

– А ты как думал? Просто так можно Хоттабыча на хрен посылать? Дим, у нас тут с коллегой вопрос к тебе возник.

Рязанцев сверлил Помыкалова взглядом.

– Какой ещё вопрос?

– Где ты, Дима, приобрёл колёса такие клёвые? Шузы!

Помыкалов, флегматичный от природы, отреагировал вяло.

Но реакция прошла, плеснулась в глазах.

– Чего у тебя ручонки-то затряслись, Дмитрий? – Рязанцев наклонился, сильно схватил Помыкалова за кисть.

– Ничего не и затряслись, – парень пытался высвободить руку.

Маштаков приблизился с другой стороны. Злобный, со сжатыми в щели глазами, с губой подкушенной.

– Быстро снимай ботинки! Ставь на стол! Откуда они у тебя?! Где взял?!

– Купил на рынке, – Помыкалов приходил в себя, обретал уверенность. – Два месяца назад. Ой, больно!

– За сколько? – Рязанцев ещё чуть-чуть вывернул ему кисть.

– Не помню. За шестьсот, что ли. Больно, говорю…

– Отпусти, Андрей, – Маштаков решил, что для первой беседы достаточно.

Колоть Помыкалова было пока не на чем, и парень это понимал, парень неглупый, наследственность у него по части криминологии хорошая. А накинуть ему надо по полной программе.

– Так вот, Дмитрий Сергеевич! – будничным тоном сообщал Миха. – Колёса эти – с преступления. Конкретно, с грабежа на улице Восточной. Слышал про такую улицу? А-а, так ты живёшь там… ну-ну… Где ты был в ночь на первое сентября? Вспоминай, память у тебя молодая, это недавно было…

Помыкалов молчал, по щеке у него ползла слеза, губы дрожали.

Маштаков снова закурил, внушая себе: «Ты чего, Мишка, такие же вот гоблины позавчера тебе чуть в троллейбусе голову не раскололи за невинное замечание. Это он, он работягу нашего грабанул. В нейротравму отправил! Ишь, глазёнки забегали. А если не он, так ему полезно будет. Запомнит, что на всякую силу есть другая, которая до слёз довести может. Урод!»

10

Впечатляющую картину праздничного стола завершила бутылка настоящего «мартини», водружённая Иркой в самый центр.

Сделав шаг назад, она придирчиво осмотрела результат своих стараний. Вроде ничего не забыла. Холодные закуски – балычок, масляная рыбка, ветчина, сырокопчёная колбаска, французский сыр в дырках. Вошедшая в моду острая корейская морковка, маслины, солёные чёрные грузди, правда, не свойские, а покупные, импортные. В духовке доходил цыплёнок, на противне готов был сложный гарнир, – отварной картофель (в прошлый раз Миша жаловался, что от жареного и от фри у него поджелудочная болеет), тушёная капуста. В холодильнике под морозилкой настывала литровая бутылка «Гжелки». Пару банок пива (поправить милому дружку с утра здоровье) она спрятала во встроенном шкафу под подоконником. Зеленоватые витые свечи в канделябре, салфеточки… Вспомнит ли Миша, что за день сегодня? Навряд ли… А ведь семь лет назад, подумать страшно – семь! – они познакомились. Совершенно случайно. Она тогда ещё первый раз замужем была, за Кирюшкой, который уже с катушек съехал капитально, каждый день приползал на бровях, на работе держался на сопливой ниточке, и вдобавок руку стал на неё поднимать. Ужас! К столбу фонарному ревновал. После очередной такой ссоры Ира с подружкой лучшей, со Светиком, с которой тогда дела коммерческие крутили, в Польшу катались, шмотками торговали, намылились в кафе. Тоску девичью развеять. Сидели они в «Ладе», тогда там ещё прилично было, только после капитального ремонта. Это сейчас в «Ладе» – гадюшник. Выпили девушки бутылочку водочки, покушали, поплясали, жизнь на поправку пошла. Миша ей сначала категорически не понравился. Они тогда отдыхали в том же заведении с приятелем Сашей Веткиным, который до сих пор в прокуратуре работает, а ведь тоже выпивает, только нос куда не надо не сует и язык на привязи держит, не в пример Мишке. Пришли в кафуху они заметно датые, догоняться пришли. Долго по меню ползали, а заказали скромно. Светик, высматривавшая по залу свободных мужиков, локтём её, помнится, тронула, а она, Ирка, губу оттопырила: «Вахлаки». Миша был в джемпере под горло (в кофте, как он всегда говорит) и в широких брюках, друг его – в клетчатом пиджаке, в джинсах. Ира подумала, это какие-нибудь захудалые инженеры с механического завода. Она ни разу до этого не видела живых прокурорских работников. Мужики заметили, что Светик на них косилась. Миша с сигаретой подкатил с понтом прикурить, хотя до этого своими спичками пользовался. – Вы позволите?

– Пожалуйста, – Ира с полным безразличием переложила на край стола одноразовую зажигалку.

Ей подумалось ещё: «Очень оригинальный способ знакомиться. Что дальше? Мы с вами где-то, девушка, виделись, скажет?»

– Девчонки, можно вас за наш столик пригласить? – спросил Миха.

– Это ещё зачем? – стрельнула глазками Светик.

Левую сторону лица, которую Миша не видел, она состроила в гримаску. Выщипанную бровь вопросительно вскинула, обращаясь к Ирке.

– Вы, я вижу, скучаете. Мы, честно говоря, тоже.

Миша улыбался. Хорошо так улыбался, естественно. У него оказался приятный грудной голос, богатый обертонами. Ира автоматически примерилась к нему. Не слишком маленький? Вряд ли, выше ста семидесяти пяти.

Миша, дожидаясь решения, покуривал. Его качнуло, – как он ни скрывал, а опьянел уже изрядно.

Светик, которая и тогда решающий голос имела, недаром сейчас она хозяйка, а Ира – работница наёмная, продавщица – предложила вдруг:

– Давайте вы к нам. У нас место лучше, не на ходу.

– Вопросов нет, девчонки.

Познакомились, выпили, станцевали пару медляков, лёд тронулся. Разговоры шли банальные, ознакомительные, про погоду, про кухню ресторанную. В танце Миша вёл себя деликатно, не лапал, но и на пионерское расстояние не отдалялся. Как по клавишам пробежался пальцами по застёжкам лифчика и ещё неожиданно, в такт музыке, в повороте сделал шаг вперёд, выставив колено, которое вошло между её ногами, на мгновенье низа живота коснулось. Ира глаза вскинула. Лицо партнёра оставалось естественным.

Парни врали, дескать, коммерсанты они. Как будто Ира со Светиком только сейчас из яйца вылупились.

Пошли провожаться. Хорошо провожались, с песнями, пива по дороге зацепили. В подъезде Иркином у батареи принялись целоваться. Ира помнит, как она словно очумела через десять минут яростного петтинга. Трусики со свёрнутыми колготками у неё уже на щиколотках мотались, стреноживая, а требовательная рука Мишкина исследовала её естество. Накрыло с головой бабу!

Но тогда в подъезде она не дала, она не шлюха ресторанная, которую в первый вечер трахнуть можно. Миша отвалил взвинченный, завёлся он до предела. Понятное дело, мужик, да ещё хорошо на грудь принявший. Перед расставаньем обменялись телефонами.

Потом за делами коммерческими и семейными проблемами она запамятовала про новое знакомство. Но позвонила ему первой. На работу, конечно. Миша обрадовался, предложил встретиться. На вопрос, почему сам не удосужился звякнуть, отговорился занятостью.

Встретились вечерком, в кафе посидели, пили только сухое. Миша в тот раз очень аккуратно выпивал. Был он другой – в новом костюме, при галстуке, красивый, как артист Збруев.

Неожиданно для себя Ира разоткровенничалась, принялась на жизнь жаловаться. В курилке, пройму платья спустив, продемонстрировала цветные кровоподтёки на плечах, у основанья груди. Миша тогда ничего не сказал, только по руке гладил. Когда провожал, Ира с надеждой готовилась, что пристанет. В паху у неё жало, но он только поцеловал целомудренно.

На следующий день за Кирюшкой участковый пришёл. По их микрорайону участковый, Муравьёв. Обычно не дождёшься его неделю, а тут сам прискакал. Увёл с собой Кирюшку – и с концами. К вечеру она запсиховала, муж всё-таки, ребёнку – родной отец. В милицию стала названивать. Там сказали, что дали гражданину Кравцову пятнадцать суток за мелкое хулиганство.

Она не поняла сразу, что это Мишиных рук дело. Смутные соображенья возникли, правда. Вчера синяки ему показывала, а на следующий день…

Пока Кирилл на сутках сидел, Миша звонил ей несколько раз домой, интересовался однообразно, как жизнь молодая. Услышав про мужа, удивился вроде. Сказал равнодушно: «Может, поумнеет».

Кирюша и вправду маленько, на месяц, что ли, притих. Почти не пил. Возвращался с работы, ужинал один и заваливался на диван, смотрел всё подряд по телику.

Ира отважилась, спросила его, за что забирали.

Кирюша надул щёки, молчал, потом всё-таки сказал:

– На убийство двух человек, мать, кололи. И в тот же вечер Светик позвонила. Ира уж спать ложилась, с мужем вместе, решив, что пожалеть его следует. Светик затараторила, что случайно разузнала, где работают их новые знакомые. – Догадайся с трёх раз! – Светик как всегда тащилась от интриги. А у Ирки сил в игры играть не было. – Ну и где? – В прокуратуре! Светик трещала, кто и когда ей про это рассказал, Ира ей поддакивала машинально, а сама думала, что теперь открылась тайна, как муж её на «сутках» оказался. И помнится, такое тёплое чувство к Мише в груди разлилось. Вот ведь, чужой человек, никто, а её беду так близко к сердцу принял. И виду не подал, сделал и сделал. И не получил от этого для себя ничего. Хотя запросто мог, например, в гости напроситься. Знал, что квартира свободная и Кирюшка неожиданно из ментуры не заявится. Светик попросила её, чтобы она через своего Мишу разузнала телефон его друга Александра. Теперь, когда пронюхала проныра Светик, где мужики работают, вахлаками они ей уже не казались. Позвонив на следующий день Мише на работу, Ира поинтересовалась, как прокуратура родная поживает. Он ответил просто: – А чего ей сделается? Первый раз они встретились по-настоящему у Светика на квартире. Светик, хоть и подруга лучшая, но из торгашеских своих принципов бутылку шампанского содрала за хату. А-а-а, не жалко. Ире давно не было так хорошо. Миша оказался нежным, но неискушённым, он не ожидал от неё такого первобытного напора. Она тогда знала, что у него семья, ребёнок. Он обиделся на вырвавшуюся у неё фразу. – Зачем ты так рано женился? Ира опустошённая лежала в смятой постели. Простыни – она, разумеется, своё постельное принесла – были перекручены в жгуты. Хотелось петь и хотелось ещё. Миша курил, она потянула его.

– Иди ко мне!

С ним она открыла в себе желание к оральному сексу. Причём абсолютно искренне, без понуждения. Чтобы до самого конца. Выпивала его до последней капли. И для Мишки это оказалось новым. Что женщина может минет брать без отвращения, без горловых спазмов, не отстраняется судорожно, когда понимает, что у него подходит к краю.

После нескольких встреч у Иры оформилась мысль – увести Мишу от жены да и жить с ним поживать, добра наживать. Пьёт мужик умеренно (тогда он ещё не уходил в загулы), с высшим образованием, при уважаемой должности. Шутка ли, заместитель прокурора города! В двадцать семь лет. Все его знают. В газетах то и дело поминают. «Как сообщил нам заместитель прокурора М. Маштаков, следствие выдвинуло несколько версий данного убийства…»

Но каждый раз, когда Ирка на тему их отношений разговор заводила, он сердился, обрывал сразу. Говорил, что дочь очень любит и никогда не оставит, и чтобы Ирка его жены не касалась, не её это дело. Не её так не её, Ира не спорила, чтобы не злить мужика. Рассуждала так, что время не стоит на месте, всё меняется.

С Кириллом она под Новый, девяносто третий год развелась, он к матери жить перебрался, на квартиру не претендовал. Царствие ему небесное, в девяносто пятом сгорел от пьянки своей.

Потом история с бандитами приключалась. Она, дурёха, взаймы дала Ленке Свистуновой, рядом с ней на рынке торговали. Немало дала, даже по тогдашним меркам. Пять тысяч баксов. Даже до всяких «дефолтов» сумма была серьёзная. Ленка сперва завтраками кормила, потом огрызаться стала, торговлю свернула, по телефону не отвечала. Ира со Светиком нашли её, пригрозили, что в милицию заявят, расписки у них были в наличии.

В феврале месяце это было, в субботу, торговля заканчивалась. Намёрзлись они тогда, напрыгались, а наторговали всего ничего. Подошли к их прилавку двое бритых, здоровых, в коротких курточках. Дождались, когда никого рядом не будет. Один, – морда шершавая, нос перебитый, – взял посмотреть сапоги женские зимние. Хорошие сапоги, португальские. Девятьсот рэ они тогда стоили. И р-раз, по голенищу ножом – крест-накрест. Из ладони у него лезвие выскочило, на пружине.

Ира завизжала, а Светик, голова бедовая, на него кинулась.

Второй бандюк её, как пушинку, отшвырнул.

– Вы чё, биксы, на человека наезжаете? – второй в киоск наполовину залез. – Проблемы себе ищете? Считайте, что нашли. Если продолжения не хотите, от бабы отстаньте. А нам за хлопоты завтра принесёте штуку «бакишек». Въезжаете?

Когда истерика у Светика прошла, они товар сгребли, в камеру хранения сдали, побежали Мише звонить. Он, к счастью, на работе оказался. Выслушал внимательно, сразу заинтересовался, про приметы бандитов подробно расспрашивал.

– Помочь могу только официально, – сказал. – Заявление писать будете?

А они: «Мы на всё согласные, заступаться за нас всё одно некому!»

Светика тогдашний сожитель, Мартьяныч, ни рыба ни мясо был, а она, Ирка, вообще в одиночестве прозябала.

Миша сразу закрутил машину. Позвонил какому-то Вадиму Львовичу, – теперь она знает, что это большой милицейский чин, сейчас он снова в город из областного центра вернулся.

В ту пору Вадим Львович командовал «шестым» отделом, который по бандитским делам специализировался. Светику с Ирой в милиции, на третьем этаже показали фотоальбомы и видео. Урод с перебитым носом был и там, и там. Когда они на него указали, милиционеры и Миша запереглядывались. Не скрывая интереса.

– Молотков Борис. Второй, наверное, брательник его, Костя.

Светик напряглась. Фамилию такую – Молотков – она слышала на рынке.

– Может, мы зря связываемся? С крутыми?

Оперативники насели со всех сторон.

– Да вы чего, девчонки, закроем эту мразь в два счёта! Надолго! Никто вас не тронет! Охрану обеспечим.

Мужики молодые, здоровые, говорливые… как устоять!

На следующий день после передачи «меченых» денег (деньги их со Светиком, разумеется, вернули только через месяц, после всех формальностей), бандитов повязали. Совсем как в кино показывают, в «Шестьсот секунд», наглыми харями – в сугроб, собаками расписанный. Сколько страху тогда они натерпелись!

Она даже сына Лёвушку из садика вывела, к матери в деревню увезла от греха. Никто к ним, однако, не сунулся, только на суде косились такие же бандюки. Но там вокруг оперативники из «шестого» отдела были и ещё собровцы из Андреевска – в камуфляже, в масках. В суд их со Светиком привозили на машине и увозили так же. Ха, один молодой оперок, Паша, всё в гости к ней напрашивался, настойчиво так. Под предлогом обеспечения безопасности. Хороший мальчишечка, свежий, смугленький.

Ире он глянулся, но пригласить его боялась. Мишки боялась, потому как виды на него имела серьёзные. Но ему тогда всё некогда было, не звонил неделями.

Всего два раза у неё с этим Пашей и получилось, – физиология, она своего требует.

В итоге дали бандитам за вымогательство по пять лет, а Ленке Свистуновой как подстрекательнице – три условно. Свистунова, стервозина, ещё когда следствие шло, деньги им со Светиком вернула, смягчение себе перед судом зарабатывала.

А потом у Миши чёрная полоса началась. Нет, он и раньше много на грудь мог принять. Но на следующий день брал себя в руки, выхаживался, шёл на работу. А тут забил на всё. День, два, три пьёт. Как начинает с утра с пива, так за день несколько раз до соплей наберётся, потом протрезвеет немножко и снова здорово: «Ира, сбегай в лавку. Возьми маленькую и пива». Это, конечно, хорошо, что он ночевал у неё, но ей мужик требовался нормальный, а не Кирюша номер два. Потом на пьяную лавочку у него на сексе крыша съехала. Неведомо что хотел. Стыдно вспомнить, чего и выделывали… ни с одним мужиком она ни до, ни после на подобное не отваживалась. А всё потому что шибко умный, слишком книжек много читает. И пил он не весело, как другие, а отчаянно, как будто последний день Помпеи встречал.

На почве пьянки прогнала она его. Миша ушёл, – оказалось потом, что не домой направился, а дальше куролесить. Беда с ним вышла, порезали его в одной непонятной компании, жив остался чудом. Шрам с тех пор на боку имеет ужасный. У Иры каждый раз, когда она шрам этот увидит, пальчиками потрогает, в животе леденеет, ноги подкашиваются.

Скандал разразился. Миша не признавался, что да как с ним вышло. А человек он не последний в городе, начальство его терзает. В итоге разобрались и попросили Мишу по собственному из прокуратуры. Он сразу согласился, значит, сильно в пушку у него было рыло. Болтали в городе, что, дескать, на чужую женщину он тогда позарился против её воли, за что и получил.

«Господи! – взмолилась тогда Ирка. – Ну чего ему, идиоту, не хватало? Всё ведь позволяла! Кроме анала».