Вырай. Новая эпоха

Екатерина Боровикова

Вырай. Новая эпоха

Автор обложки – Udsha.

⁂

Пролог

Системный блок издавал воющие звуки уже которую неделю, на клавиатуре западали некоторые кнопки, а монитор раздражал россыпью битых пикселей. Максим вздохнул – Герман делал всё, что мог, но у всякой вещи есть свой срок службы. Оставалось лишь надеяться на то, что компьютер проработает ещё несколько месяцев, а зимой во время большого рейда найдутся новые детали.

«Классификация неполная. Кроме того, некоторые выводы могут быть ошибочны, а описания существ – предвзятыми. Но я надеюсь, что в будущем данный труд послужит хорошей отправной точкой для исследователей».

Сложно быть первопроходцем.

Работа была кропотливой и интересной. Максим систематизировал, преобразовывал в связный текст те сведения, что накопил за долгое время. Наработки лежали рядом – кипа рукописных листов, фотографии, схематичные рисунки и записи бесед с доброжелательно настроенными жителями Вырая. Биолог создавал очередную книгу.

«Царство Postmortem (Постмортемы) необходимо разделять на три Типа: Superius (Высшие), Inferior (Низшие) и Nebulosus (Туманники). На данном этапе выяснить, как появляются Высшие, не удалось. Одно понятно – они на порядок сильней и могущественней представителей Типа Низшие. По отношению к людям условно их можно разделить на Негативистов, Позитивистов и Нейтралов».

Максим задумался. О сути Высших он ничего не знал. А туманники и вовсе оставались загадкой, хотя в Приречье научились их использовать. Но, может быть, это они, таинственные, невидимые мелкие существа, использовали людей. Да и существа ли это, не могли сказать даже домовые.

«Тип Низшие можно разделить на два Класса: Spumae (Нечисть) и Immortui (Нежить). Нечисть характеризуется наличием души, Нежить – её отсутствием. Особо стоит упомянуть всевозможных фантомов – хоть они и относятся к Spumae, тела у большинства не материальны».

В кабинет протиснулся Мирон:

– Пап, ты прочитал?

– Что? А, да. Конечно, сынок. – Макс порылся в бумагах и отыскал обычную ученическую тетрадь, на обложке которой было написано: «Интервью со странниками».

– И как? – Десятилетний Мирон отлично знал, что отец, в отличие от мамы и Кости, не будет хвалить просто так. И подсмеиваться, как Настя, тоже зря не будет. Парнишка ждал правдивое, обоснованное мнение о своём первом литературном опыте.

– В среднем не очень.

Мирон насупился.

– Подожди, сынок, я не договорил. Садись.

Мальчишка залез в кресло, поджал ноги и приготовился слушать пояснения.

Понимаешь, сама по себе идея очень хорошая. И ты записал довольно интересные рассказы. Но это, прости, читать невозможно! У тебя только на первой странице двадцать шесть ошибок!

Мирон стал пунцовым. Почему-то, когда ругала мама, становилось обидно. А вот папины претензии вызывали жгучий стыд.

– Давай договоримся, – продолжил Максим Андреевич, – ты пока прекращаешь общаться с чужаками, не пристаёшь к искателям, не лезешь с расспросами к Марине Викторовне, а изучаешь правописание и читаешь книги из сельской библиотеки. Через год-другой мы вернёмся к твоей тетради. Согласен?

Сын молча кивнул. Мужчина спрятал «Интервью со странниками» в ящик стола и успокаивающе добавил:

– Первый вариант «Путеводителя» я вообще никому не показывал, даже твоей маме. Стыдно было. А сейчас почти каждый, кто к нам забредает, просит экземпляр. Так что всё в твоих руках, главное, не опускать их.

Глава 1

На планете существуют локализованные очаги стандартного человеческого ареала обитания, в которых физические и химические законы не изменились. В основном это кварталы и даже целые районы в крупных населённых пунктах, таких как Москва, Мумбаи, Нью-Йорк, Дели, Екатеринбург, Барселона и т. д. На момент написания справочника известно 1927 таких мест. Но встречаются и небольшие участки, например, маяк и приблизительно 120 квадратных метров вокруг него на Австралийском побережье; фермерское хозяйство площадью 10 га в штате Айова; автозаправка на трассе М-8, Россия и другие. И большие, и маленькие островки прошлого существуют благодаря тому, что процесс объединения миров не был завершён. К сожалению, в большинстве случаев люди в подобных потенциальных поселениях отсутствуют.

М.А. Бондаренко, «Путеводитель по современному миру».

Соня открыла глаза и прислушалась. Несколько секунд тишины, и снова жалобное, еле слышное:

– Хромушка! Проснись, пожалуйста!

Софью Кривицкую одиннадцать лет назад никто не называл Хромушкой. Родители предпочитали ласковое «Сонечка», бабушка важно величала Софочкой. А мальчишки в школе предпочитали коверкать на все лады фамилию. Своё прозвище Соня приобрела чуть позже, когда сломанные малая и большая берцовые кости левой ноги неправильно срослись.

Шептать прекратили, но в соседней квартире послышался тихий, обречённый плач.

Квартирами называли клетушки, на которые был разбит второй этаж в приходском доме. Дверями служили старые шторы, простыни, плащ-палатки, а стенами куски фанеры и доски – этого добра успели натаскать со строительного рынка в первый год. Тогда ещё был жив отец Павел, горстка горожан искала спасение в церкви, и, идя на огромные риски, пыталась обеспечить приемлемые условия существования.

Соня приложилась ухом к «стенке». Так и есть – плакала Верочка. Значит, и звала тоже она.

Кривицкая не раздумывала – отбросила полог своей квартиры и, прихрамывая, поспешила на помощь.

Чтобы не наступить на девушку, Софья у входа опустилась на колени и поползла вперёд, шаря рукой. Практически сразу наткнулась на голую ногу.

– Соня, ты? – Прошептала Вера.

– Я, конечно. Чего ревёшь?

– Сонечка, он не шевелится, с вечера!

Софья, ни слова не говоря, подползла ближе, на ощупь нашла гигантский живот, прильнула к нему ухом.

Вера даже дышать перестала, лишь повернулась так, чтобы подруге было удобней.

Долгое время, почти вечность, ничего не происходило. Потом под щекой словно прокатилась упругая волна.

– Ты почувствовала?

– Нет, – всхлипнула Верочка.

– Сейчас, – пробормотала Кривицкая и стала с мягким нажимом гладить живот.

– Ой! Толкнулся! Хромушка, толкается!

– Тише ты. Перебудишь всех. – Пробурчала Соня. Руку она убирать не спешила. Зарождение жизни всегда её восхищало. Новый человечек, недовольный ночными поглаживаниями, возмущённо пинал маму изнутри, требуя тишины и покоя. Вера снова плакала – теперь от облегчения.

– Ты что ела сегодня?

– Как и все – на ужин ничего, только крапивный отвар попила, а днём тарелку похлёбки. Ну, и матушка-настоятельница разрешила немного увеличить рацион, потому что скоро рожать. Так что я ещё полбаночки тушёнки получила.

– Ты просто объелась, глупая. Вот малыш и заснул крепко. Он ведь тоже довольно плотно покушал.

– Побудешь со мной? А то я так испереживалась, что до утра не засну. Страшно.

Ни слова не говоря, Софья оставила в покое будущего крестника и легла рядом с подругой. Та уткнулась Кривицкой носом в подмышку и практически сразу мирно засопела.

Хромушка уходить не спешила. Тепло Верочки, её ровное дыхание умиротворяли. Очень хотелось верить, что роды пройдут прекрасно, соседка быстро поправится, малыш родится здоровым, и вообще. Всё будет хорошо.

Но оптимизмом Соня не отличалась. В Приходе почти не было детей – скученность, отсутствие врачей и лекарств, плохое питание делали своё дело – даже если у женщины и получалось выносить ребёнка до положенного срока, никто не мог дать гарантии, что она и малыш выживут в таком рискованном мероприятии, как роды. Да и позже ситуация не улучшалась – встречу с Богом могла обеспечить банальная простуда.

Девушка решила рискнуть. Верочка вроде бы спала крепко, Приход сонно молчал, и свидетелей можно было не бояться.

Софья снова положила руку на живот беременной. Не торопясь, просмотрела будущую мать.

«Сердечко работает как часы. Почки… почки не очень. Непонятные какие-то пятна, тёмные. Но ничего серьёзного. Может, это из-за двойной нагрузки. Голова… сосуды вроде нормальные, ровные, нигде никаких странных утолщений».

Шаг за шагом Соня проверяла, всё ли в порядке у Верочки со здоровьем. Исправлять поломки, лечить девушка не умела. Но видеть людей насквозь, в буквальном смысле, могла. И сама не знала, как это получается.

Истощение, как у всех жителей прихода, проблемные почки, воспалённый кишечник, по мнению Кривицкой, из-за плохого питания, и всё. Вера вполне могла справиться с родами.

Оставалось самое интересное. И страшное. Никогда ещё Софья не просматривала детей до их рождения.

Матка оказалась довольно интересным органом. Она каким-то образом наглухо пресекала попытки рассмотреть, что происходит внутри. И чем сильней старалась Кривицкая, тем сильней становилась защита.

Это было неожиданно. Никто в приходе не мог противостоять способностям Софьи, кроме матушки Ксении и дьяконов, конечно. Ну, и тех людей, что неожиданно для себя и окружающих начинали чудить – читать мысли других, общаться с животными, зажигать свечи взглядом или передвигать предметы силой мысли.

«Интересно. Верочка – обычный человек, это я точно знаю. Почему же один единственный орган реагирует на меня точно так же, как Ксения целиком? Одно из двух – либо ребёнок в утробе матери под защитой Господа, и матушка-настоятельница тогда действительно Божья избранница, а я страшно грешу, сомневаясь в ней. Но тогда и все, кого сожгли на костре или изгнали, также были отмечены Творцом. Тогда как святость Аристарховой вяжется с убийством ей же подобных? Либо второй вариант – способность закрываться от меня имеет другую природу, может даже, биологическую, и все беременные мира могут противиться подобным осмотрам. Тогда при чём здесь Бог? В любом случае выходит, что Аристархова мерзкая, лживая тварь».

Сделав такой вывод, Софья почувствовала глубокое удовлетворение. Она уже много лет люто ненавидела матушку-настоятельницу, поэтому очередной повод насладиться этим чувством пришёлся кстати. Жаль лишь, что никто в общине не разделял подобных идей. Соня в этом была абсолютно уверена.

Минут через десять девушка оставила подругу и вернулась к себе. Попыталась заснуть, но не получилось – мысли об Аристарховой не давали покоя. В конце концов, Соня засунула руку под кучу тряпья, служившую подушкой, и вытащила старые наручные часы – единственную вещь, оставшуюся от отца. Она холила их и лелеяла, надевала изредка и ненадолго – боялась ненароком поцарапать стекло или, что ещё хуже, потерять. Но каждый день заводила. Возможно, они давно перестали показывать точное время – проверить это Хромушка не могла. Весь приход уже несколько лет жил «по солнцу».

Циферблат зеленовато светился – как раз сегодня Кривицкая «выгуляла» часы на улице. До рассвета оставалось ещё больше полутора часов. Девушка тихонько выползла из квартиры.

Жизнь общины вертелась вокруг приходского дома. На первом этаже располагались трапезная, продуктовый и вещевой склады, кухня, а также карантинная зона. В карантине держали чужаков, пока настоятельница принимала решение – дать шанс человеку или отправить его восвояси. Карантинная зона когда-то была довольно многолюдным местом. Но затем количество странников стало стремительно уменьшаться. Последние годы чужие стучались в церковные ворота очень редко – жители Земли поняли, что за черту населённых пунктов лучше не выходить. На планете больше не существовало понятия «дорога». Решив собрать грибов в ближайшем лесу или посадить капусту на загородном поле, нужно было брать с собой все пожитки – назад никто не возвращался.

Пережив встречу с нечистой силой, избежав общения с расплодившимися хищниками, максимум, на что можно было рассчитывать, так это на выход к границе человеческой территории в случайной точке планеты.

При этом встреча с живыми людьми не гарантировалась. Например, «Родник Веры» находился в православном храме. До него ещё нужно было добраться сквозь город.

Сейчас в карантиннике сидел мужчина лет тридцати. Пришёл три дня назад, днём. Ночью ходоки никогда не появлялись. В этом были уверены все члены общины, но вот Хромушка обладала другой информацией.

Второй этаж был жилым. Квартиры, больше похожие на палатки из покрывал и стульев, которые Софья строила в детстве, оставляли свободным совсем немного пространства. Сейчас в Роднике жило меньше ста человек, некоторые стенки давно разобрали, увеличив площади клетушек, но всё равно было очень тесно.

Сегодня Кривицкая припадала на ногу особенно сильно – конечность ныла, предсказывая перемену погоды в ближайшие часы. Сняв обувь, чтобы меньше шуметь, девушка шла в сторону лестницы. Передвигаться приходилось по памяти, вытянув руку вперёд, чтобы не наткнуться на какое-нибудь препятствие – на жилом этаже до сих пор сохранились жалюзи, их каждый вечер закрывали по особому указанию матушки-настоятельницы. Темнота была густой и наваристой.

Дойдя до лестницы, Хромушка обернулась – не разбудила ли кого-нибудь, не смотрят ли удивлённо на гуляющую по ночам соседку. Удостоверившись, что в такой тьме её вряд ли разглядят, ушла наверх.

На третьем этаже штор не было, в вытянутых вперёд руках необходимость отпала. Софья обулась и двинулась вперёд.

Здесь находились библиотека, лазарет и «Музей памяти». В музее хранились вещи, напоминавшие прихожанам о прошлой, нормальной жизни, а также предметы и фотографии умерших как до, так и после Катастрофы. Место отцовских часов было здесь, но Соня не могла выставить на всеобщее обозрение частичку своей души. Заходили сюда редко – никому не нравилось бередить старые раны.

В лазарет помещали заболевших. Поскольку достать лекарства в городе удавалось очень редко, основу лечения обычно составляли молитвы. Помогало плохо. Проходя мимо пустующих сейчас коек, Хромушка в который раз со злостью подумала, что её дар мог бы вполне пригодиться людям. Но рассказывать о нём нельзя было категорически. Невзирая на его гипотетическую пользу, Софьюшку могли отправить на костёр. Творить чудеса в Роднике Веры имели право лишь Ксения Аристархова и её дьяконы.

«Ведь их способности – Божий промысел, а проявляющиеся умения остальных – от Дьявола. Ненавижу».

Почувствовав, как злость подкатывает к горлу, Соня на пару минут остановилась, чтобы успокоиться. Нельзя, нельзя терять контроль. Хотя последние три месяца сдерживаться, не сверлить убийственным взглядом Аристархову, не хамить, вести себя, как обычно, становилось всё трудней.

Подойдя к дальней двери, Хромушка достала из кармана длинной юбки ключ, с трудом провернула его в замке, а затем зашла в свою вотчину. В церкви ещё до Катастрофы имелась богатая библиотека, да и позже люди тащили в храм любые найденные газеты, учебники, журналы. Отец Павел, увидев в девочке любовь к печатному слову, отрядил её заведовать читальней. Соня гоняла крыс и мышей, следила за порядком и за тем, чтобы члены общины бережно обращались с книгами.

Правда, уже через три дня после смерти батюшки Аристархова запретила людям выходить за ворота. Во имя безопасности. Теперь город могли посещать лишь она сама и дьяконы. Пять человек не могут обеспечить приход всем необходимым, и книги стали нужны не для чтения, а для других целей.

Нынешние обязанности девушки предполагали разделение книг на важные и неважные. Неважные шли на затыкание щелей, розжиг костров, из них делали кульки для сушёной травы и многое другое. Каждую книгу Софья отстаивала с боем и, естественно, всякий раз проигрывала. Художественной литературы, учебников, газет практически не осталось. Лишь религиозные тексты были неприкасаемы.

⁂

В библиотеке пахло мышами. Хромушка прошла в дальний угол – там, за стеллажами, находилась маленькая дверь – второй выход на крышу. Поскольку имелся ещё и первый, над лазаретом, ключ к конкретно этой дверце особо не искали.

Никто, кроме Софьи, не знал, что ключик хранится в одном из книжных шкафов, на верхней полке.

Это была её тайна. Иногда, в бессонные ночи, Соня выбиралась наверх, смотрела на звёзды и вспоминала ту жизнь, что резко исчезла одиннадцать лет назад. Девушке тогда было лишь двенадцать, но прошлое не покрылось пылью, не стёрлось и не исчезло. Она прекрасно помнила, каково это – жить, не боясь каждую минуту, есть досыта и спать вдоволь. Она помнила отца и мать, младшую сестру, школу, все свои мечты и надежды. И день, когда всё перевернулось с ног на ногу, тоже.

Кривицкая проверила мышеловки. Одна жертва имелась и даже всё ещё подёргивала лапками. Держа грызуна за хвост, Хромушка наконец-то вылезла на крышу.

Полёвка больше не трепыхалась, и Софья положила её на покрытый лишайником шифер. Девушка очень надеялась, что та, для кого предназначалось угощение, сегодня появится.

А пока крыша была в её единоличном пользовании. Соня села и стала рассматривать город. Здание прихода было не слишком высоким, но жилые кварталы начинались чуть поодаль и не мешали видеть окрестности – автомобильную стоянку перед строительным рынком, крыши торговых павильончиков, тротуары и дорогу. За одиннадцать лет природа взяла своё, и кое-где асфальт уступил место молодой лесной поросли.

Там, за церковной оградой, кипела жизнь. Жаждущие крови уродливые создания, когда-то бывшие людьми, рыскали вокруг храмовой территории, не делая, однако, попыток прорваться внутрь. Стая каких-то существ, полуженщин-полуптиц, неторопливо летела на восток. Маршрут их пролегал прямо над церковью, но Соня даже не попыталась спрятаться – она знала, что ничего страшного не случится. И верно – не долетая до ограды пары десятков метров, сверхъестественная стая синхронно повернула и облетела церковь по широкой дуге.

На строительном рынке внезапно вспыхнул свет, раздалась громкая музыка. Деталей отсюда было не разобрать, но по дёргающимся теням, хохоту и радостным визгам стало понятно, что кто-то устроил стихийную дискотеку.

Софья прекрасно знала, что безудержно веселятся отнюдь не люди. На мгновение стало завидно – «хозяева планеты» живут за забором, питаются вздувшимися консервами, вычёсывают друг другу вшей и умирают от родовой горячки. А совсем недалеко наслаждаются жизнью приспешники Тьмы, без зазрения совести занявшие место человека. Днём они практически не были заметны – то ли уходили подальше от Храма, то ли отсыпались. А вот ночью Соня не раз наблюдала разгул нечистой силы.

Мимо ограды прошла стая волков. Сидя на крыше, диких животных Хромушка видела так же часто, как и монстров. Звери уже забыли, что людей нужно бояться и, в отличие от чудовищ, не сторонились церкви. Поэтому красивый забор из витых металлических прутьев был укреплён досками, шифером, фанерой и прочими подручными средствами.

– Почему так? Почему мы здесь, а они там? – Пробормотала Софья. – Может, это здесь конец света, а там – начало новой жизни?

Обмахнув волной воздуха, на крышу бесшумно приземлилась сова.

– Ур-р, – сказала она.

– И тебе привет, – прошептала Хромушка старой знакомой, прилетавшей практически каждый раз, когда девушка выбиралась на крышу, – я соскучилась. Где была, что видела?

Птица, конечно, не ответила, а склонила голову набок и с интересом уставилась на мышиную тушку.

– Это тебе. – Соня подтолкнула грызуна к лапам птицы. – Приятного аппетита.

Сова посмотрела на девушку своими круглыми глазами, моргнула, раскрыла клюв, выронила на крышу несколько раздавленных ягод земляники и принялась трапезничать.

Это было не слишком приятное зрелище, поэтому Хромушка отвернулась. Земляника предназначалась ей – птица часто притаскивала подарки. Хоть у ягодок и был неприглядный вид, девушка решила не привередничать и съела угощение.

В центре двора располагалась церковь. Купола её немного утратили блеск, штукатурка кое-где обвалилась, но здание всё равно вызывало благоговейный трепет. Даже у Сони, которая, как ей самой казалось, утратила веру в тот самый день, когда погиб отец Павел.

У западной стороны храма пригорюнилась колокольня. Доступ в неё был закрыт – матушка Ксения объясняла это святостью места. Именно над крышей колокольни священника настигла смерть. Да никто особо и не рвался – периодически кровь на стенах непостижимым образом обновлялась, напоминая о случившемся. Дьяконы сняли колокола много лет назад и перенесли их в церковный подвал, оставив один, не очень большой. Для него соорудили перекладину перед церковью, исправно звонили, но радостных переливов, которые знает любой православный человек, члены Родника давным-давно не слышали.

Северную часть двора занимали приходской дом, котельная, колодец и сарай, в котором когда-то держали кур и корову. Уже лет пять животных в общине не было.

Вся остальная территория использовалась с максимальной пользой. Львиную долю занимал огород. К сожалению, с ним общине не везло – морковь и картофель с каждым годом становились всё мельче, стручки фасоли часто оказывались пусты, а тыква не завязывалась. Специалиста сельского хозяйства среди жителей прихода не было, и никто не знал, как улучшить качество и количество урожая.

Дошло до того, что бережно собирали крапиву и лебеду. Затем сушили и использовали в пищу. Это были единственные растения, комфортно чувствовавшие себя на истощённой почве.

Сова закончила обедать, шагнула к девушке и благодарно клюнула в предплечье.

– Не за что, дорогая. Когда-нибудь сочтёмся.

Мужчины дежурили во дворе каждую ночь в соответствии с установленным графиком. Вот и сейчас у калитки сидели Иван и дядька Тихон, резались в карты и тихо переговаривались. С такого расстояния можно было разобрать лишь отдельные слова – «караси», «ушица» и «воблер[1]». Иван всё больше молчал, а дядька очень эмоционально размахивал руками, вздыхал и горестно качал головой. Видимо, скучал по рыбалке. При этом ни один, ни другой не повышали голоса, чтобы не привлечь чьего-нибудь внимания с той стороны забора.

– Совушка, как думаешь, будет ли лучше? Или это глупые надежды? Может, Аристархова права, и мы одно из немногих сообществ, где люди сохранили человеческое лицо? Смотри – Ваня и дядя Тихон вполне мирно ностальгируют по рыбной ловле, у нас есть еда, хоть и скудная, вода, хоть и в ограниченном количестве. Мы не скатились в разврат, мы ухаживаем за своими стариками, воспитываем детей. Вспомни только, что рассказывают странники. И как они готовы целовать руки Ксении, когда им разрешают остаться.

Сова раскинула крылья и издала резкий, пронзительный крик, от которого по спине Софьи побежали мурашки. Дежурные по воротам всполошились, но лишь слегка – поняв, что слышат голос какой-то ночной птицы, быстро успокоились. Пернатая вновь превратилась в пушистый столбик и презрительно уставилась на собеседницу.

– Да, да, ты права, конечно. Глупость я сказала. Никто не знает, по каким критериям настоятельница отсеивает новичков. Может, она специально выбирает тех, кто жил в страшных условиях. Чтобы остальные ужасались и радовались тому, что имеют.

Догадка оказалась такой логичной, что Кривицкая ушла в себя и не сразу отреагировала на посторонние звуки.

Стучали в ворота – громко, настойчиво. И кричали что-то на незнакомом языке с просительной интонацией. Иван встрепенулся и побежал в церковь – в ней жили дьяконы и матушка Ксения. А дядя Тихон неторопливо открыл ящик, на котором до этого сидел Ваня, достал двухлитровую пластиковую бутылку и двинулся к забору.

Софья не раз уже видела эту процедуру в дневное время – ходока просят просунуть ладонь в специальную щель, для проверки. Если святая вода не причиняет вреда, значит, в обитель просится настоящий человек. Если гость отказывается от тестирования – его проблемы. Даже разговаривать не станут, не то что внутрь пускать.

Три месяца назад Кривицкая вот так же сидела наверху, нежничала с совой и скучала по давно прошедшим дням. И точно так же кто-то постучался в ворота. Все смутные эмоции, вся необъяснимая ненависть к настоятельнице и её помощникам в ту ночь получили объяснение. Хромушка была уверена – сегодня она увидит то же самое. От церкви уже спешила элита «Родника веры».

⁂

Чернокожие гости плакали и смеялись одновременно. Они не знали, как выразить радость от встречи с людьми, поэтому то пытались дотронуться до жителей храма, то упасть на колени. Соня наблюдала за происходящим, поэтому не сразу заметила, что Иван из церкви не вышел. И дьякон Данила не появился. В прошлый раз его тоже не было, может, поэтому к нему единственному Хромушка не испытывала жгучей ненависти.

Вопросы гостям задавал Жорж – беседа шла на иностранном языке. Аристархова что-то уточняла, дьякон переводил, Дарья, не обращая внимания на ходоков, следила за окнами приходского дома. Софья, зная по прошлому разу, что именно так и будет, с самого начала легла на живот и постаралась слиться с крышей.