Я иду тебя искать…

В какой-то момент, один из мальчиков обернулся к своему приятелю, и заметил, что тот, поодаль, о чём-то беседует с высоким мужчиной в чёрном длинном пальто, на которое был изящно наброшен белый шёлковый шарф. Мальчик, глядя на себя в стеклянное отражение, постарался пригладить рыжие вихры, которые немедленно, как только он убрал руку, возвратились в прежнее положение, шмыгнул носом и усмехнулся, – Ну надо же, какие элегантные знакомые у Кольки!

Настроение у него почему-то испортилось, – Что толку торчать тут, – подумалось Саньке. Ни ему, ни Кольке покупки в этом магазине, по крайней мере, в ближайшее время, явно не светят. Мама их с сестрой воспитывала одна, работала на двух работах, и так еле сводили концы с концами. К тому же эти два трояка в году, мать ужасно расстроилась… А Колька – тот вообще из многодетной семьи, да ещё со старшим братом такое несчастье случилось… Так что нечего стоять здесь пялиться зря и пускать слюни. Он вздохнул и оглянулся. На этот раз он не увидел ни своего закадычного дружка ни его родственника-франта. Почему-то Саша решил, что это какой-то приезжий родственник, из Москвы, возможно, а может даже из-за границы. Но точно не местный. Санька глубоко вдохнул и, глянув в стеклянное отражение, остолбенел до такой степени, что забыл выдохнуть.

В витрине, кроме Санька с выпученными глазами, отражался тот самый мужчина в пальто, с белым пижонским шарфом и, улыбаясь, смотрел прямо в глаза мальчишке. Санька затравленно оглянулся, Кольки нигде не было видно. И тут мужчина подошёл прямо к нему и вкрадчивым, бархатным голосом, не представляясь, стал объяснять условия какой-то сделки. Особенно при этом, напирая на бесконечные выгоды, которые он Санёк, может приобрести в результате подписания одного документа. Несмотря на то, что Саша перешёл уже в шестой класс, ему ещё ничего не предлагали подписывать, кроме, помнится, дурацкой школьной анкеты. Да и там это была, скорее, его личная инициатива, ему хотелось просто продемонстрировать свою уникальную и размашисто-виртуозную, как он считал, подпись. Тем более, он никогда не видел такой красивой бумаги. Глянцевый лист, где указана его, Санькина фамилия, оформленная с немыслимыми вензелями с золотым теснением, была заполнена сверху до низу неизвестным шрифтом на нескольких языках.

Мужчина терпеливо ждал, ласково глядя на мальчика и предусмотрительно приготовив переливающуюся, в свете заходящих солнечных лучей, ручку.

– Золотая, что ли? Вот, блин… – мелькнуло в голове у Саньки. Мимо шли люди, совершенно не обращая внимания на эту странную парочку. Как будто это было в порядке вещей, что в центре города, возле одного из самых крупных магазинов, стоит претенциозно одетый иностранец (а кто ж ещё?), который предлагает вихрастому рыжему мальчишке, не в самых чистых джинсах, испуганно на него взирающему, что-то подписать на глянцевой бумаге с гербом.

Санька помнит, что мужчина был довольно красив. Но описать его не мог потом никогда. Он отлично запомнил чёрное пальто и белый шарф, а ещё его удивительные, какие-то прозрачные глаза. Они почему-то ужасно страшили его своей бездонностью и пустотой. А ещё Санька запомнил золотую ручку, и очень красиво выведенную собственную фамилию, на очень важном документе, смысла которого так и не понял. Речь там шла о душе. Санька сразу вспомнил свою бабушку, которая часто говорила о ней. О том, что душа самое большое богатство, какое только может быть у человека, она бесценна, она суть его самого.

Санька отчаянно замотал головой и попятился назад. Сказать он ничего не мог. Только мотал головой и медленно удалялся. Он боялся заглянуть в глаза этому человеку и боялся повернуться к нему спиной. Свернув за угол, он бросился наутёк. Остановился Санька только на своей улице, когда заметил Кольку, разглядывающего что-то на лавочке.

– Ты почему бросил меня?! – кинулся он к приятелю, – Ты знаешь, что со мной произошло? И Санька рассказал в подробностях всё, что запомнил. – Он же к тебе подходил? Коля утвердительно кивнул, глядя в сторону… – Да что с тобой, Колян? Скажи, кто это был? Колька пожал плечами:

– Да не знаю я, мне он тоже предлагал… подписать бумагу… – Колька вздохнул, – А к брату снова скорая приезжала, опять приступ… Саша сочувственно замолчал. – Надоела эта бодяга, честное слово,– продолжил Коля и сердито замолчал, – Ну, сколько можно, всех замучил уже…

Из открытого окна кондитерской доносились волшебные запахи.

– Есть охота, – протянул Санька, – Жаль, денег нет совсем…

– Пошли, – сказал, вставая Коля, и направляясь к кафе, – Зато у меня полно…

В парке

Григорий Матвеевич ещё издали увидел "свою" лавочку в парке, обрадовался ей, как старой знакомой, и слегка прибавил шаг. С тех пор, как мужчина выписался из кардиологии, он каждое утро, не меньше двух часов гулял. Это посоветовал ему лечащий врач. Григорий Матвеевич до сих пор помнит повисшую тревожную тишину в кабинете "сердечного" доктора, во время которой тот с явным неудовольствием разглядывал его последнюю кардиограмму.

– Гулять вам нужно ежедневно, в любую погоду… Давать сердцу необходимую, разумную нагрузку, – наконец, сказал он хмуро. И ещё что-то добавил про последствия стресса, про "поменьше нервничать" и про то, что движение, как известно, это жизнь. Словом, всё то, что Григорий Матвеевич уже раз сто слышал, по мере возможности применял и даже сам советовал некоторым знакомым. Его слух только неприятно резануло слово "стресс".

– Это он уход Надюши стрессом называет? – Ну и ну…– возмутился про себя Григорий Матвеевич. – Не дай бог тебе, – глянул он исподлобья на кардиолога, – пережить внезапную смерть любимой жены… И чтобы потом, кто-нибудь, походя, назвал это стрессом… Но предписание доктора всё же тщательно выполнял. Причём по определённой программе. Первый час Григорий Матвеевич обходил бодрым, почти строевым шагом, по которому в нём безошибочно можно было угадать бывшего военного, самую длинную, центральную аллею в парке. Затем сворачивал к открытой, почти заброшенной концертной площадке, под названием "Зелёный театр", делал несколько разминочных упражнений, совмещённых с дыхательным комплексом, и уже не торопясь, направлялся к парковой скамейке. Отдохнуть, послушать пение птиц и восстановиться. Он сейчас довольно быстро уставал.

Людей в это раннее летнее утро было совсем немного. Несколько велосипедистов, парочка уже почти знакомых девушек, выбегающих на утреннюю пробежку в одно и то же с ним время, да несколько "собачников". Григорий Матвеевич с наслаждением опустился на скамейку. Что-то сегодня он чувствовал себя уставшим больше обычного. Мужчина достал платок, снял шляпу и промокнул лоб и голову. Затем глянул на часы: всего полвосьмого, а солнце уже печёт вовсю. Какая-то птаха над его головой неистовой и страстной трелью переговаривалась со своей подружкой. Григорий Матвеевич поднял глаза, пытаясь разглядеть в густой листве пернатого исполнителя, и в этот момент зазвонил телефон.

Разговаривал Григорий Матвеевич ровно шесть минут. Он отлично помнил, что посмотрел на часы за секунду до звонка. В 7.36., мужчина закончил разговор, по привычке положил телефон в задний карман брюк и задумался. Он так и не понял, кто ему звонил. Но то, что звонок был не совсем обычный, в этом Григорий Матвеевич не сомневался. Первая мысль была: розыгрыш! Но кто? Да и зачем? Ненужные услуги? Мошенники? Тоже нет. Тот, кто ему звонил, не интересовался его здоровьем, не спрашивал номер карты, ничего не продавал и не покупал. Он не предлагал, не рекламировал, не навязывал и не агитировал вступить куда бы то ни было. С первой же минуты разговора было почему-то совершенно ясно, что никакая информация по поводу Григория Матвеевича ему совершенно не нужна. Дальше додумывать эту мысль мужчина не захотел. Потому что стало по-настоящему страшно. От осознания того, что звонивший знает о нём, возможно, даже гораздо больше, чем он сам, становилось не по себе.

Но последние фразы неизвестного абонента могли, безусловно, сбить с толку кого угодно. После того, как Григорий Матвеевич, повысив голос, ещё раз потребовал звонившего представиться, в трубке послышался хрипловатый, и, как ему показалось, какой-то уставший смешок:

– Григорий Матвеевич, неужели вы думаете, что если бы это имело, хоть какой-нибудь смысл, я не назвал бы себя в самом начале? Помилуйте, я ведь имею представление о манерах… Я звоню не для этого. И на вашем месте не стал бы тратить драгоценное время, которого у нас с вами, уж поверьте на слово, не так много осталось, задавая никчёмные и пустые вопросы. Я послан вас уведомить и… успокоить. Вы это заслужили. Вы стоите на пороге непознанного, но душа ваша мечется и страдает. Перестаньте тревожиться о причине смерти вашей супруги. Она не сделала это намеренно. Просто пришло её время…

– Откуда вы… – Григорий Матвеевич не успел договорить, как в трубке послышался шум и вдруг совершенно отчётливо прозвучал голос его покойной жены:

– Гриша, милый…

А дальше полился её голос: родной, успокаивающий, нежный и бесконечно любящий. Голос, который он не слышал уже два года. С тех пор, как её не стало. Если бы кто-то спросил его сразу после этого разговора, что ему сказала его Надя, он, скорей всего, не смог бы ответить. Было просто общее ощущение тихого счастья и долгожданного покоя, которое изливалось на него почти невидимыми золотисто-кружевными лучами откуда-то сверху. Григорий Матвеевич запомнил только последнюю фразу своей умершей жены:

– Я очень тебя жду, Гриша… – сказала она перед тем, как звонок прервался…

Григорий Матвеевич откинулся на спинку маленькой дерявянной лавки и прикрыл глаза. В ушах всё ещё звучал Надин голос. Мужчина сидел не двигаясь и улыбался. Лицо его было безмятежным и светлым. Как и некоторое время назад, когда он ещё был жив…

Однажды ранней осенью

В первых числах сентября капитан Васильев стоял в своём кабинете возле окна и смотрел на расстилавшуюся перед ним на высоте третьего этажа, улицу. Совсем недавно прошёл сильный дождь, напоминающий, скорее, тропический ливень. Почти целый час он единолично царствовал в городе, пугая своих подданных чудовищными раскатами грома, грозя им острыми, зигзагообразными сполохами молний, раскалывающими тускло-свинцовые небеса, по своему оттенку напоминающими блёкло-синюю, фланелевую пелёнку. Многотонная масса воды, изливающаяся на уставший и пыльный город, небольшими волнами неслась по тротуару, сбегала по стенам и крышам зданий, толстой струёй била из водосточных труб и пузырилась мини-водоворотами возле канализационных люков.

А сейчас длинные водяные нити ещё кое-где срывались с карнизов, проводов и ветвей деревьев, но переливаясь в свете заходящего солнца всеми красками радуги, они уже тихо и виновато журчали, словно несли личную ответственность за недавнее своё буйство и хотели сказать:

– Ну, посмотрите, какие мы красивые и мирные, не правда ли? Да разве возможно нами кого-то напугать?

Улица быстро и почти незаметно стала вновь наполняться людьми, попрятавшимися было кто куда, на время бушевавшей совсем недавно стихии. Следователь по особо важным делам, капитан Максим Сергеевич Васильев вглядывался в проходящих внизу людей. Особенно женщин. В каждой он искал что-то общее с Ангелиной. И очень часто находил. Вот у той, высокой блондинки, что остановилась на пешеходном переходе, тонкий профиль немного напоминает изящные черты лица его пропавшей подруги. А вот миниатюрная брюнетка, весело щебечет о чём-то со своим спутником, в её улыбке, тоже мелькало что-то родственное с его прелестной возлюбленной. Или вон та дама, на другой стороне улицы, что остановилась возле обувного магазина и складывает свой разноцветный зонтик, явно намереваясь войти. Расстояние, конечно, приличное, но Максиму Васильеву кажется, что похожая расцветка была и у зонтика Ангелины.

– Я найду тебя, любимая, – шепчет капитан и затуманенным, неподвижным взглядом смотрит, как от его дыхания слегка запотевает стекло. Он, прищурившись, смотрит на яркое солнце, всё ещё почти такое же тёплое и ласковое, как в том уединённом горном местечке на южном побережье, где они провели с Ангелиной незабываемые десять дней своего первого отпуска.

– Я обязательно тебя найду, – повторяет он и с глухим раздражением оборачивается на звук открывающейся двери кабинета.

Капитан не скрывал своего разочарования и недовольства своими подчинёнными, входящими в состав следственно-оперативной группы. Это их некомпетентность, замедленная реакция, топтание на месте, на фоне махрового очковтирательства и косности их прогнившей насквозь системы, привели к тому, что Ангелина до сих пор не найдена.

– Пять дней, – свистящим от ярости голосом, – сказал он своему помощнику Беляеву и молодому оперу, вошедшему вместе с ним, фамилия которого постоянно ускользала от Максима, как бы он ни старался её припомнить.

– Вы можете себе представить!? Сегодня пять дней, как след Ангелины затерялся в конце вот этой именно улицы, – Васильев, свирепо вращая глазами, указал рукой на окно, в которое только что пристально вглядывался. Мы в тот вечер должны были встретиться с нею в том проклятом баре «Лунная дорожка», находящимся ровно за два квартала от этой нашей чёртовой конторы! Васильев опёрся двумя руками о спинку стула и тяжело дышал:

– И что я узнаю, когда в начале восьмого прихожу туда? А? – капитан подошёл почти вплотную к Беляеву, который стоял молча, глядя в сторону, – Я спрашиваю тебя, Юра, моего помощника и заместителя, следователя-криминалиста с десятилетним стажем, что я там узнаю? – прошипел Максим ему на ухо. Беляев, по-прежнему глядя в сторону, протяжно вздохнул:

– Мы уже говорили с вами, Максим Сергеевич, что произошло и как это отразилось…

– Отставить! – закричал Васильев не своим голосом, – Обращаться по званию, вам понятно? Оперуполномоченный, как, бишь, тебя? Запамятовал…

– Левченко, – последовал спокойный ответ молодого человека,

– Левченко? – Максим, что есть силы, потёр левой рукой лоб, – Гм, не помню, ну ладно… Так вот, а тебе известно, что произошло, когда я явился в этот бар? Парень, искоса, глянув на Беляева, неуверенно помотал головой.

– Вот, – обрадованно, будто только этого и ждал, воскликнул капитан, чуть не подпрыгнув на месте, – Я об этом и говорю! Вот так вы и работаете! И вот почему стали возможны такие возмутительные, не укладывающиеся в голове вещи! – Васильев в нетерпении прошёлся по кабинету и, сделав резко несколько шагов в сторону, оказался возле застывшего опера, – Всё, что я смог тогда узнать, что Ангелина вышла из бара, где ждала меня с какой-то старой каргой! Ты понимаешь что-нибудь, лейтенант?

– Так точно! – заливаясь багровым румянцем, ответил юноша, представившийся Левченко.

– Очень рад за тебя… А я, вот, не понимаю! – тихо, но зловеще произнёс Васильев, пристально всматриваясь в его лицо, – Я не понимаю, Левченко, как может в центре города, совсем ещё ранним вечером в оживлённом месте бесследно пропасть молодая женщина. Бесследно, Левченко! И вот проходит пять дней, а воз, как говорится, и ныне там! Мы не продвинулись не на йоту… Всё, что нам известно, это то, что Ангелина вышла из бара уже минут через десять после того, как пришла с какой-то хромой ведьмой, которую ни до, ни после больше никто в глаза не видел!

Васильев сел на стул, обхватил голову руками и, сцепив руки на затылке, начал методично раскачиваться на стуле. Беляев сделал знак юноше и тот тихонько выскользнул за дверь.

– Максим Сергеевич, – негромко позвал он, но Васильев никак не реагировал и он, присев к маленькому, привинченному к полу столику, открыл папку и достал ручку:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.