Полная версия
13 Миров Даниэлы
Таня Мороз
13 Миров Даниэлы
Глава первая
ТомасДаниэла пряталась от фрау Хельги за широкой спиной Михаэля, своего упитанного одноклассника. Поёрзав и усевшись поудобнее, Михаэль выудил из кармана носовой платок и протер вспотевший и взъерошенный затылок. В полной тишине раздавался монотонный голос учительницы и скрип мела о доску.
Девочка увлечённо рисовала меч, острым лезвием воткнутый в прибрежную гальку, и воду, синими прожилками разливающуюся за край листа. Она старательно заштриховывала выступающий из-под воды камень, и вдруг нечаянно прорвала бумагу и испортила рисунок.
– Фу! – Даниэла досадливо выдохнула, сложив губы трубочкой, – получилось неприлично громко. Фрау Хельга резко обернулась, застыв с кусочком мела в пальцах. Бордовый костюм излишне подчёркивал бледность её лица. Она возмущённо поджала и без того тонкие губы и отложила мел.
– Даниэла, вы совершенно меня не слушали! Что там у вас? Дайте сюда листок! – Одноклассники разом обратили на неё внимание, и щёки Даниэлы порозовели от смущения.
– Ха! Чокнутая! – закричал на весь класс Михаэль, смерив девочку высокомерным взглядом и покрутив пальцем у виска. Он резко взмахнул рукой перед её лицом, пытаясь вырвать рисунок, но стул под ним предательски закачался, Михаэль ухватился за парту, а его карандаши и ручки с грохотом покатились на пол. Раздавшиеся издевательские смешки с трудом остановил окрик фрау Хельги:
– Тишина! Михаэль, прекрати!
Даниэла торопливо скомкала испорченный рисунок. Подбирая с пола ручки и карандаши Михаэля, она посмотрела на часы: 17.30. До конца занятия оставалось ровно пятнадцать минут. Собрав всё, она вернулась за парту, стараясь не обращать внимания на сузившиеся от ненависти глаза Михаэля. Подперев щёку ладонью, Даниэла уставилась в окно.
Разыгравшийся ветер гонял по футбольному полю и беговым дорожкам пожелтевшие листья и раскачивал дуб, растущий прямо под окнами школы. Голые ветки, стукаясь друг о друга и касаясь стекла, шумели. Больше трёхсот лет назад на этом месте была роща, потом остался городской парк, а тридцать лет назад здесь возвели жилой микрорайон. Из деревьев выжил только дуб. Об этом дубе (ему дали имя Томас) всегда ходили нехорошие слухи, неправдоподобные выдумки, но существовали и неоспоримые факты. В прошлом году пятиклассник лишился глаза, доставая закатившийся под крону мяч. После этого он нёс такую околесицу относительно дерева, что его упекли в клинику неврозов под Ганновером и в школу он больше не вернулся. К тому же Томас являлся единственным деревом в округе, ветки которого никогда не подпиливали городские службы, игнорируя опасность разбитых стекол во время ветров. Кстати, любые попытки ликвидировать это дерево заканчивались мистическими происшествиями. Хотя на территории школы пропадали дети – не возвращались после занятий домой и всё, – Даниэла не верила, что это хоть как-то связано с деревом. От раздумий веки её отяжелели, и она незаметно заснула. Последней её осознанной мыслью было – бред, полный бред! Школьные небылицы, страшилки, выдуманные детьми!
Во сне, окружённая густым туманом, Даниэла шла на доносящийся издалека голос. «Томми… Томми…Томми-и-и…Мы умираем, Томми…» Туман, гонимый ветром, поднимался от реки Везер, неосязаемым облаком клубился у её ног, обволакивая кроссовки, путаясь в шнурках. Поднимался всё выше и выше, захватывая колени, бёдра, грудь… Настойчиво забирался Даниэле под волосы и свитер, вился у ресниц и белесыми тягучими нитями оседал на них. Распадаясь под ладонями на невидимые фракции, пропускал её вперед, вязким киселём оседая во рту и лёгких. Едва слышный голос, разбитый на тысячи осколков эхом, манил… «Томми, Томми…» Как слепая, хватая руками влажный воздух, Даниэла шла на этот зов. «Томми-и…Мы умираем, Томмиии…» Вдруг её грубо схватила за плечо чья-то невидимая рука: «Эй! Проснись, чокнутая!» От ужаса Даниэла вскрикнула.
С трудом разлепив глаза, она увидела перед собой лицо Михаэля с высунутым влажным языком – мясистый, с сизыми прожилками и каплями слюны по краям, он трясся, словно желе на тарелке. Брезгливо скривившись, она треснула мальчишку по голове учебником математики, получилось громко – увесистая книжка! Фрау Хельга наблюдала за ними, и выражение её лица не предвещало ничего хорошего. Урок закончился, дети хватали рюкзаки и куртки, громко переговариваясь, поспешно покидали класс.
– Даниэла, постой! Я настоятельно рекомендую дополнительные занятия. Тебе нужно подтянуть математику! Нельзя быть такой рассеянной, и мне неприятно, когда на уроке вертятся или рисуют. И, что превосходит все мои ожидания, – спят! Не хочется сообщать об этом твоим родителям – или, может, мне всё же им позвонить?
В ожидании ответа фрау Хельга нервно постукивала карандашом по столу и в упор, не мигая смотрела на Даниэлу. За её спиной Михаэль корчил отвратительные рожи, надувал толстые щеки и крутил пальцем у виска.
– Михаэль, прекрати! Или мне позвонить и твоим родителям? – Фрау Хельга устало отложила карандаш, отвернулась от них и принялась вытирать доску.
– Ладно, идите, дети. Завтра прошу без опозданий.
Под напором тряпки формулы исчезали, размазываясь белыми отвратительными разводами. Даниэла, не обращая внимания на Михаэля, закинула на плечи рюкзак и застегнула молнию куртки.
– До свидания, фрау Хельга.
* * *Перепрыгивая через ступеньки, Даниэла думала о дереве по имени Томас, определённо скрывающем таинственную угрозу. Назвать дуб обычным мальчишеским именем? Почему? И этот пугающий сон, приснившийся ей на уроке… И зачем она вообще шла на голос, произносящий даже не её имя? Даниэла до сих пор ощущала влажный туман, проникающий в лёгкие, заставляющий с шумом втягивать в себя ледяной воздух. Казалось, она могла раздвинуть ускользающую субстанцию рукой, как молочную кашу ложкой, пытаясь разглядеть где-то там, в глубине, мрачные, иссиня-чёрные когтистые тени. Гнетущее впечатление от этого сна не проходило, и настроение у неё окончательно испортилось.
Решив немедленно удовлетворить свое любопытство, Даниэла обошла здание школы, направляясь к Томасу. На спортивной площадке дворник сметал оранжевые листья в небольшие кучки, оголяя асфальт, землю и кое-где пожухшую коричневую траву, но разгулявшийся ветер вновь и вновь раскидывал их по территории школы. Даниэла дождалась, когда дворник понёс прочь два чёрных пластиковых мешка, набитых листьями, натянула капюшон куртки и внимательно осмотрелась – надо было убедиться, что дурачок Михаэль за ней не следит. Школьный двор казался притихшим и совершенно пустынным. Макушка дуба уходила в грозовые облака; там, в вышине, каркала ворона, но вскоре и она, качнув упругие ветки, тяжело поднялась ввысь, хлопая крыльями.
Секунда раздумий – и Даниэла уверенно ступила в многолетнюю перегнившую листву. Покачиваясь с пятки на носок, как на мягкой подушке, она обошла молочно-белый ствол по кругу, считая шаги. Получилось двенадцать. «Дерево как дерево, – подумала Даниэла. – Понапридумывают небылиц!» Намного выше её роста она вдруг заметила неровные, кособокие буквы, наползающие одна на другую. С трудом прочитала: «Ирен». Годы так и не сумели затянуть страшную рану дерева. Даниэла прижалась щекой к стволу – шершавая, грубая поверхность оказалась пульсирующей и тёплой, будто внутри клокотал океан, шумно перекатывая камешки во время прибоя. Вскоре между трещинками в коре пошел пар – он вырывался тонкими белыми струйками, обжигая ладонь. Даниэла вскрикнула, отдёрнула руку, но неожиданно невидимый резиновый жгут обернулся вокруг её запястья, заставляя запрыгать в попытках освободиться. Даниэла тянула руку к себе, дерево – к себе. Наконец, запыхавшись, она догадалась упереться ногой в ствол. Удерживая другой ногой равновесие на мягком грунте, девочка дёрнулась что было сил и оборвала невидимую нить. Кривясь от боли, поднесла ладонь к губам, подула на неё – на воспалённой коже надувались прозрачные пузыри. Даже в свете сгущающихся сумерек ожог выглядел впечатляюще. Дерево под порывами ветра клонилось, нависая над ней тяжёлыми ветками, скрывая пасмурное небо. Даниэла оказалась будто в шатре и, с трудом сдержав крик ужаса, упала на колени, пытаясь найти просвет между ветками, однако что-то ещё было не так – исчез цвет. Внезапно всё закружилось, перемещаясь в сумасшедшей чёрно-белой круговерти. Даниэла решительно зажмурилась и поползла, раскидывая в разные стороны комья земли и листья. Ветки царапали лицо, вырывали её рыжие волосы. Девочка пребывала в уверенности, что барахтается на месте, подтягиваясь на локтях, а в следующий момент отталкиваясь ногами. Рюкзак мешал, земля с перегнившими листьями легко поддавалась ладоням, ногам не хватало упора. Она будто скользила, тонула в лесном озере. Даниэла двигалась несмотря ни на что, с упорством пловца на стометровке. В какой-то момент под руку ей попался торчащий из земли упругий корешок. Даниэла ухватилась за него, подтянулась. Приоткрыв глаза, выглянула из-под капюшона, заметила просвет; страх навсегда остаться под этим деревом толкал её вперед, только вперед; ветки нещадно хлестали по ногам и спине. Она поняла, что отползла на приличное расстояние, когда цвет начал возвращаться яркими бликами и в чёрно-белой картинке мира возникли цветные пятна – зрительские стульчики, потом деревянные ступени лестницы, выкрашенные голубой краской. Даниэла привалилась спиной к чему-то жёсткому и в то же время пружинистому. Это было автомобильное колесо, наполовину вкопанное в землю, – ограждение палисадника школы. Отдышавшись, она потянула за ремешок часов на запястье. Время застыло на 18.22 – длинная минутная стрелка смялась посередине, придавленная треснувшим стеклом. Аккуратно вытащив стеклышки, она спрятала часы в карман. «Ох и достанется от мамы! Это дорогие часики, подарок на мое тринадцатилетие». Из колена сочилась кровь, в рваную дыру на колготках попал песок. Даниэла ощупала голову, обнаружила болезненную шишку над левым ухом и пропажу заколки. Она поднялась, стряхивая налипший на юбку и куртку мусор, и непроизвольно всхлипнула. В сгущающихся сумерках дерево шумело и раскачивалось от порывов ветра, громадное и пугающее. Томас будто тянул к ней свои щупальца – длинные искривлённые тени. Даниэла отступила. И тут, ко всему прочему непрекращающуюся безумию, она услышала голос – он, будто плохо настроенное, трескучее радио, прозвучал в её голове:
– МЕРЗАВКА! ПОШЛА ВОН! ВОООН!
От охватившего её бессилия Даниэла подняла с земли увесистый камень и замахнулась:
– Отстань! Ты обычный дуб! Самый обычный! – Её сердце заколотилось как бешеное. Томас молчал, казалось, даже ветер затих. Облака развеялись, обнажив полную белую луну. Даниэла взяла себя в руки, передумала швыряться камнем, разжала пальцы, и тот с глухим стуком упал на землю. – Привидится же такое!
Покидая школьный двор, Даниэла всё же пару раз обернулась. А потом, когда бежала не разбирая дороги, всё думала о Томасе, думала, думала… «Этого не может быть! Просто моё бурное воображение сыграло со мной злую шутку! Солнце село, тучи, сильный ветер и… А голос? Я определённо слышала жуткий, нечеловеческий голос! Дуб говорил со мной! Как такое вообще возможно?»
* * *Даниэла пришла в себя на перекрестке, почувствовав чужие цепкие пальцы на плече. От неожиданности она вздрогнула и подняла глаза. Незнакомка близко наклонилась к её лицу, выдохнув ароматом восточных пряностей, – нарядно одетая женщина в воздушном шифоновом платье, развевающемся на ледяном ветру. В электрическом свете ткань, отливая алым, переходила в зелёный перламутр, искрясь серебряными вспышками. Прозрачнейший шифон! И это – в середине октября! Даниэла на секунду позабыла о Томасе, перевела взгляд на пальцы, впившиеся ей в плечо, – неестественно белые, с заостренными фиолетовыми ногтями. Женщина ее и участливо погладила по спине:
– Всё в порядке, деточка? Не нужно так спешить! Аккуратнее переходи дорогу, дождись зелёного света. – Машины проносились мимо них на бешеной скорости. Даниэла обернулась к светофору – табло горело красным. Звуковое оповещение отсчитывало секунды: 24, 23, 22…
– Спасибо вам! – произнесла девочка, но слова благодарности повисли в воздухе – женщина исчезла. Странно – Даниэла не почувствовала, как женщина отошла от неё, и не услышала стука каблуков о мостовую. Поправив лямки рюкзака, Даниэла вернулась к мыслям о Томасе. После пережитого кошмара женщина в бальном платье посреди холодной улицы показалась ей сущей ерундой. Дождавшись зелёного, Даниэла пошла умеренно быстрым шагом, успокаивая дыхание и стук сердца.
* * *Город Хамельн, восточная Германия. Улица Зюнтельштрассе, дом сорок девять, квартира два. Открывая дверь подъезда, Даниэла обернулась на пустынную улицу, ярко освещённую фонарями. Убедившись, что её никто не преследует, шумно выдохнула, поднялась по лестнице и зашла в квартиру.
– Мам! Пап! Я пришла!
– Ты почему так долго, Дени? – прозвучал обеспокоенный папин голос из гостиной. – Мой руки, ужин на столе. Начинается матч, поторопись, доча! – Через приоткрытую дверь родительской спальни пробивалась тусклая полоска света. По звуку тихо работающего телевизора было понятно, что мама уже спит. Даниэла поморщилась, снимая куртку, – обожжённая ладонь задела резинку в рукаве. Она быстро разулась, потянулась к крючку и, вешая куртку, охнула – спину кольнула острая боль в районе лопаток. Томас хорошенько её поколотил.
– Хорошо, пап, я сейчас!
В ванной комнате девочка стянула с себя выпачканные вещи – пришлось повозиться с колготками, в дыре оказалось много песка. Песчинки рассыпались по плитке, отвратительно приклеиваясь к пяткам. Сметая их в кучку, она застыла, разинув рот. Ей на секунду показалось, что корявый сучок, непостижимым образом извиваясь, стремительно полз к корзине с бельем. Как в фильме ужасов, он шипел и выкручивался. Даниэла отрезала ему путь к побегу веником, накинула сверху мокрую тряпку. Уверенная, что ей это всё привиделось, она подняла веточку.
– Этого еще не хватало! И что прикажешь с тобой делать, вражеский лазутчик? – Повертев в пальцах совершенно обычную веточку, Даниэла решила, что воображение снова сыграло с ней злую шутку. Сучок, не больше трех сантиметров в длину, был недвижим. Даниэла, стараясь дышать ровнее и не поддаваться необоснованной, по её мнению, панике, зашла на кухню и воткнула сучок в горшок с гортензией. Вернувшись в душ, она смыла с себя грязь, посмотрелась в зеркало. Царапины на лице – раз. Неглубокие, это хорошо. На спине бордовое пятно, к утру разольется синяк – два. Обработала разбитое колено – три и забинтовала обожжённую ладонь – четыре. Морщась от боли, девочка натянула пижаму. Она долго размышляла: как объяснить произошедшее родителям? Сказать, что упала? Другого объяснения Даниэла придумать не могла. Не рассказывать же им бредовую историю о Томасе? Сумерки, ветер и воображение! Даниэла рассмеялась. Звук собственного голоса заставил её замереть – в нём всё ещё звучала едва сдерживаемая истерика. «Похоже, мои фантазии вторгаются в реальную жизнь и крушат её! Чудится невесть что!»
Даниэла, порывшись в рюкзаке, достала учебник истории, прилегла на кровать, раскрыла его и задремала. Через несколько минут книга из разжавшихся пальцев упала на пушистый ковер.
«Томми, помни: ты не одинок… Пусть я не рядом, но я навсегда останусь твоей матерью. Томми… А… Спасенья нет… Этот ноющий звук, приносящий с собой боль и отнимающий последнюю надежду… Томми, им нужна наша жизнь… Томми, мне так жаль тебя – лишиться семьи в один день. Что может быть ужаснее этого? Ведь даже смерть – облегчение… Моё облегчение – твоя жизнь. Томми…»
Белесый туман развеялся перед Даниэлой, возникли подёрнутые рябью чёрно-белые кадры. Дубовая аллея, тянущаяся до дальней развилки к кустам раскидистого боярышника. Одна из тропинок вела к домикам на пригорке – кособокие и смешные, они утопали в величественных деревьях. Даниэла, сощурившись, присмотрелась – картинка, вне всякого сомнения, чёрно-белая, но откуда у неё уверенность, что черепица на домишках именно красная или почти красная? Может, дело в полутонах? Девочка напрягла зрение: чёрный не совсем чёрный, а белый – не совсем белый? Она наблюдала за всем с огромной высоты – пятый этаж, шестой? Дубовые ветки, нависающие над гуляющими людьми в старинных одеждах, закрывали обзор. Одна из барышень оглянулась, запутавшись в подоле длинного пальто; нервно дернула за кожаный ремешок собачонку, смешно подскакивающую на тонких дрожащих лапах. Даниэла с любопытством наблюдала за барышней, пока зонтик, который та держала в руке, не исчез за поворотом. Картинка, прерываясь, пошла чёрными пятнами. Моросил мелкий дождь или ещё что – Даниэла не могла разглядеть. И вдруг крупным планом – ветка со свежими, набухшими почками и капелька воды, плотная прозрачная линза, отражающая тяжёлые перистые облака. Опустив глаза, Даниэла ахнула. Прямо под её ногами, далеко внизу – кованая скамейка; сидящий на самом краешке мужчина приподнял воротник плаща, спасаясь от ветра. Даниэла отчётливо видела кружок от шляпы и его крупные кисти, сжимающие набалдашник трости. Томас…
Она видела мир глазами Томаса. Каким-то непостижимым образом он транслировал ей свои воспоминания. «Вылези из моей головы, мерзавка! Пошла вон! Вон!» В эту секунду её грубо вытолкнули с огромной высоты. Раскинув руки, она стремительно падала, земля с протоптанными тропинками катастрофически приближалась. «Пошла… во-о-он…»
Всю ночь Даниэле снились кошмары. От снов её освободила боль – ладонь дергало, выкручивая пальцы. Сев в постели, она размотала сбившийся бинт, взглянула на рану: один из пузырей лопнул, оголив красную, болезненную плоть. Даниэла вспомнила о веточке, снова неумело замотала ладонь и пошла в кухню.
Горшок с цветущей гортензией, широко раскинувшей зелёные листья, которые, казалось, радуются солнечному свету, красовался на подоконнике. Скрюченная сухая веточка без признаков жизни, воткнутая Даниэлой в землю с края, смирно торчала в горшке. Даниэла потрогала её пальцем. Гортензия нового соседа будто не замечала, горделиво выставив свои бархатистые цветы. Даниэла, окончательно уверившись в невозможности происходившего накануне, подумала, что рациональное объяснение можно найти всему, и вчерашнему приключению в том числе. Но объяснение не находилось. И девочка решила заняться повседневными делами, а размышления оставить на вечер.
* * *Даниэла опаздывала на занятия в студию живописи. Поборовшись с молнией на куртке и шнурками на кроссовках, она наконец захлопнула входную дверь и, перепрыгивая через ступеньку, выскочила на улицу. Она бежала, то и дело поправляя лямки рюкзака и придерживая под мышкой папку с бумагой, – но всё же опоздала на десять минут. Преподаватель приложил указательный палец к губам, призывая Даниэлу вести себя потише и не мешать другим. Стараясь никого не задеть, она пробралась к своему месту в самом углу. Торопливо прикрепила кнопками шероховатый лист акварельной бумаги, оглянулась на Хелену, кивнула в знак приветствия. Рисовали с натуры – глиняный горшок, мятое клетчатое полотенце и жёлтое яблоко.
– Только карандашом, – шепнула Хелена. – А что с твоей рукой? – Она наклонилась к её плечу, распространяя запах терпких восточных духов. «Мамины», – подумала Даниэла.
– Так, ничего, яичницу жарила и перестаралась. – Даниэла улыбнулась, как ей показалось, удачной шутке, и выбрала карандаш с маркировкой ТМ. Но Хелена не унималась:
– А царапины на щеке?
Даниэла пожала плечами. Они с Хеленой были приятельницами по кружку, и рассказывать ей более чем странную историю о Томасе не хотелось, а придумывать ложь – тем более. Кое-как приладив карандаш между указательным и большим пальцем руки, Даниэла принялась за набросок. Вскоре она увлеклась, забыв о боли в ладони, и до конца занятия практически закончила натюрморт. После занятий они прогулялись до остановки автобуса – Хелена жила в пригороде и ходила в другую школу. Даниэла помахала вслед отъезжающему автобусу, лицо Хелены на секунду мелькнуло за стеклом.
* * *Даниэла ненадолго замерла перед воротами, взяла себя в руки и потянула железную калитку. Опаздывающие дети стайками заходили в распахнутые двери школы, не обращая на неё никакого внимания. Даниэла поднялась по ступенькам и прошла длинным коридором до класса. Там стоял гомон, дети спорили, кидались бумажками. Она села на самый краешек парты, подальше от окна и, стараясь не смотреть в сторону Томаса, раскрыла учебник. Вошла фрау Хельга, как всегда, строго осмотрела класс. Моментально установилась тишина.
– Записываем дату. Сегодня 17 октября 2013 года. Четверг.
Михаэль, обернувшись, показал Даниэле крупный кулак, похожий на надутую боксёрскую перчатку:
– Вовремя ты вчера сбежала, Даниэлка! Хотя… Смотрю, кто-то тебя хорошенечко отделал… Так тебе и надо! Чокнутая! – Наклонившись, он издевательски хихикнул ей в лицо. Вид его раскрасневшегося лица, усыпанного подростковыми угрями, выдавленными и оставшимися зреть, заставил Даниэлу отшатнуться. Она собралась ядовито ответить Михаэлю, но наткнулась на внимательный взгляд фрау Хельги.
Во время перемены Даниэла, отвернувшись, делала пометки на полях книги. На уроке немецкого писали изложение, сюжет которого увлек её. В какой-то момент, уже на уроке истории, девочка, забывшись посмотрела в окно и замерла. «Этого просто не может быть! Потому что быть этого не может!» Дотянувшись самой тоненькой веточкой, на запотевшем стекле Томас изобразил овал, а в нём – цветок гортензии. Даниэла вытаращила глаза на рисунок. «ПРИХОДИ». Это слово прозвучало у неё в голове – на этот раз чётче, чем там, у дерева. Похоже, Томас сумел настроиться на её волну. Даниэла что есть силы сжала учебник, не обращая внимания на боль в ладони. «Этого не может быть! Этого просто не может быть!» Одноклассники, занятые составлением карты наполеоновских сражений, шептались друг с другом. Никто ничего не замечал. «ПРИХОДИ, НЕ БОЙСЯ». Даниэла резко отвернулась и уставилась на доску. Томас рушил привычную картину её мира. Обычно девочка всё выдумывала сама – её фантазии не знали границ. А тут… Этому просто не было никакого здравого объяснения. В одном она была твёрдо уверена: так просто Томасу её не достать! Рисунок на стекле медленно исчезал, и к концу занятия о нём не осталось никакого напоминания.
* * *После школы Даниэла созвонилась со своим давним другом Питером и договорилась о встрече. Шагая к маленькому кафе в центре, она старалась не поскользнуться. Озябшие руки держала в карманах куртки – температура на улице упала ниже нуля. Прохожие, попадающиеся ей навстречу, прятали лица в шарфы и воротники пальто. Все спешили по своим делам – по реальным делам. С ними не случилось того, что с ней! Рассказать родителям или хоть кому-нибудь о своем вчерашнем приключении – это как минимум попасть на сеанс к психологу или даже чего похуже. Питер был единственным, кто мог её выслушать и, возможно, дать дельный совет. Даниэла неожиданно вспомнила, как они с Питером познакомились.
…В тот день, много лет назад, палило жгучее солнце. Даниэла еле успевала за мамой, держась за прутья продуктовой тележки, наполненной доверху, которую мама с трудом толкала к выходу. Даниэле очень хотелось пить, и она ныла от самой кассы всю дорогу до машины.
– Пить! Я хочу пить!
– Ну подожди минутку, у меня руки заняты! – Складывая покупки в их старенький «мерседес», мама нервничала – пакеты не умещались в багажнике. Неожиданно к ним подкатил худенький, высокий мальчик на железном самокате. Даниэле хорошо запомнилась торчащая из кармана его джинсовых шорт голова динозавра – зелёная, резиновая, на длинной изогнутой шее, она покачивалась, словно живая. Заметив её взгляд, мальчик улыбнулся и протянул Даниэле бутылочку воды. Жадно припав к ней, она услышала:
– Меня зовут Питер. – Белокурые волосы, вьющиеся у висков, делали его похожим на девчонку, но голубые, пронзительные глаза и расцарапанные коленки опровергали это предположение.
– Приятно познакомиться, Питер! Спасибо за воду. – Мама, щурясь на солнце, разглядывала мальчика. – Меня зовут Элена, а это моя дочь, – мама обняла её за плечи, прижав к себе, – Даниэла. – Распечатав упаковку, она протянула ей и Питеру по банке пепси-колы.
– А ты, наверное, пират? Капитан корабля? – Мама смотрела на Питера и улыбалась – на его чёрной футболке красовалось изображение пиратского корабля и черепа с костями. Питер одёрнул футболку и, сморщив обгоревший на солнце нос, ответил:
– Пока нет! Но обязательно стану капитаном.
– Конечно станешь! – Мама потрепала мальчика по волнистым волосам. – Хозяином рек и морей! Вот мою дочку ты уже спас от жажды, капитан! – Питер отчего-то смутился.
Когда они выезжали с парковки, Даниэла наблюдала за ним в зеркало заднего вида. Питер, затолкав голову динозавра в карман, резко оттолкнулся ногой от асфальта и, набирая скорость, скрылся из её поля зрения. Даниэла откинулась на спинку сиденья и поставила так и не открытую баночку пепси в дверцу машины. Пить ей уже совсем расхотелось.
